диспуты

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Воспроизводство и семья из перспективы феминизма

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 6 ноября 2004 года; содержательно переработано 21 октября 2013 года.

Исторически сложилось так, что лишь немногие философы, защищающие справедливость в общественно-политической сфере, выступали за справедливое устройство семьи. Вместо этого многие из них рассматривали семью как отдельную сферу, которую следует защитить от вмешательства государства. Частная и публичная сферы были разделены, причем последняя была вне досягаемости публичного действия. Когда философы не признавали частную власть в семье законной, они просто игнорировали ее.

Джон Стюарт Милль был заметным исключением. В работе «О подчинении женщины» он утверждал, что неравенство женщин в семье несовместимо с их равенством в более широком социальном мире.

Он предлагал рассмотреть последствия «самообожания, несправедливой заносчивости», питаемых мальчиками, которые растут в семьях, где доминируют мужчины, и считают, что «только благодаря тому, что его родили мужчиной, он имеет право стать выше всей половины человеческой расы» (Милль 1871: 200–201). Каким образом эти мальчики могут стать мужчинами, относящимися к женщинам как к равным? Феминизм продолжил, расширил и углубил эту атаку на концепцию семьи как частной и личной сферы. Действительно, идея того, что «личное [то есть семья] — это политическое», является ключевой в современном феминизме.

Почему семья подчиняется принципам справедливости

Феминистки утверждают, что так называемые частные сферы семьи, секса и воспроизводства должны быть частью политической сферы и, таким образом, подчиняться принципам справедливости ввиду трех различных причин:

• 1. Семья является не частью «естественного» порядка, а социальным институтом, подкрепленным законами. Например, брак — это социальный институт. Таким образом, государство не может не вмешиваться в семью — вопрос лишь в том, как и на каких основаниях оно должно вмешиваться.

• 2. Государству критически важно развитие будущих граждан.

• 3. Разделение труда в традиционных семьях сдерживает свободы и возможности женщин в более широком общественном контексте.

Давайте рассмотрим поочередно каждый из этих аргументов.

Семья — это политический институт

Традиционно семью рассматривают как дополитический или неполитический институт. Семью считают дополитическим институтом те, кто придерживается мнения, что в основе семьи лежат определенные факты психологии и биологии. Неполитическим институтом ее считают те, кто придерживается мнения, что такие черты политики, как дефицит, конфликты интересов и власть, не имеют места в семье. Оба этих предположения проблематичны и подверглись критике со стороны феминизма.

Почему семья — это не дополитический институт

По мнению многих традиционных теоретиков семьи, сама природа обеспечивает разделение труда в семье. Женщины по своей природе хотят иметь и воспитывать детей, а мужчины — нет (Руссо 1981). Таким образом, существует психологическое обоснование гендерного различия: главная роль женщин в воспитании и работе по дому — это их биологическое предназначение.

Феминистки дали три ответа на этот аргумент.

Социальный конструктивизм отрицает, что существуют какие-либо биологические или психологические различия между мужчиной и женщиной, которые могли бы объяснить их положение в семье (Haslanger 2000). Социальный конструктивизм исследовал то, как культура и общество формируют даже самые, казалось бы, естественные различия между мужчинами и женщинами.

Например, они утверждают, что мы не можем понять, как пол влияет на разницу в весе и физической силе, не учитывая влияние диеты, разделения труда и физических тренировок. Историки и антропологи феминизма старались продемонстрировать значительную роль культуры, религии и социального класса в формировании жизни женщин (Scott 1988).

Феминизм различия соглашается с тем, что существуют существенные биологические или психологические различия между мужчинами и женщинами, но стремится оспорить нормативные и социальные следствия этих различий. Даже если женщины по своей природе более склонны к занятию воспитанием или больше интересуются отношениями с другими, следствия этих различий зависят от того, как мы их оцениваем (Gilligan 1982, Noddings 1986). Если бы, например, воспитание ценилось выше, мы могли бы организовать трудовую деятельность так, чтобы женщины (и мужчины) могли проводить больше времени со своими детьми или же платить женщинам (и мужчинам) за ведение домашнего хозяйства и воспитание детей. Феминизм различия стремится отметить и переоценить характеристики, традиционно ассоциируемые с женщинами. По их мнению, половое разделение труда не является проблемой, если оно добровольно, а мужские и женские роли оценены по достоинству.

Феминизм антисубординации стремится вытеснить вопросы биологического и психологического различия с позиции центральных в дебатах о социальном воспроизводстве и семье. Узкий фокус на «различиях» между мужчинами и женщинами против их «равенства» затмевает то, что поставлено на карту отношения к людям как равным. Даже если есть некоторые естественные различия между мужчинами и женщинами, ключевым моментом является то, что эти различия не оправдывают социальные структуры, из-за которых женщины находятся под угрозой бедности, получают неравную с мужчинами оплату за равный труд и подвергаются домашнему насилию. Какими бы ни были факты женской психологии и биологии, они не влекут женской субординации (MacKinnon 1989, Rhode 1989).

Ничто в нашей природе не предписывает структуру труда, часы обучения в школе, которые делают крайне сложным для кого угодно совмещать работу и воспитание детей. Даже если природа составляет часть каузальной истории гендерных различий, ею нельзя объяснить законы об опеке над детьми или законы, регулирующие репродуктивную функцию женщин и, что более важно, оправдать степень социального неравенства между мужчинами и женщинами.

Почему семья не является неполитическим институтом

Тот факт, что закон уже проник в семью, — как, например, в случае доктрины «покровительства», — важное наблюдение современного феминизма. Семьи всегда формировались законом — как принуждением, так и социальными конвенциями. Например, государственные законы Соединенных Штатов регулируют, кто может жениться, у кого есть родительские права, кто и на каких условиях может развестись и кому достанется собственность. Почти во всех странах есть законы, которые не позволяют гей-парам заключить брак и усыновить ребенка. В некоторых странах дочери не могут наследовать собственность, что имеет разрушительные последствия для их благополучия. На самом деле семью всегда регулировало государство, часто подвергая женщин дискриминации (Fineman 1995).

Тем не менее некоторые политические мыслители утверждают, что закон — а именно распределение прав и обязанностей — неправильно применяется в рамках семьи. Они утверждают, что в то время как семьи надлежащим образом регулируются как законные единицы через брак и развод, повседневное взаимодействие семей основано на других принципах — на узах любви и привязанности, а не на справедливости. Такие особенности справедливости, как конфликты интересов, власть или дефицит, не имеют места по крайней мере в правильно функционирующих семьях. Эти мыслители критикуют идею, которую связывают со справедливостью в семье, что задача мыть посуду должна распределяться согласно принципам справедливости (Sandel 1982).

Можно многое сказать об идеале семьи как объединении вне сферы справедливости, участники которого рассуждают с перспективы совместной жизни и общего блага. По резонансному выражению Кристофера Лэша, такие семьи могут быть «раем в бессердечном мире». Тем не менее подобное представление о семье ограничено в определенных значимых аспектах. Во-первых, многие семьи основаны на принуждении, а не на любви и согласии. В настоящих семьях часто случаются разногласия и даже насилие. Внедрение в такие семьи норм справедливости было бы их улучшением. Во-вторых, даже в любящих семьях женщины часто оказываются в более уязвимом положении из-за неравного разделения труда и установок в отношении воспитания детей и обязанностей выполнять работу по дому.

Большинство из нас являются членами и семьи, и государства ― нет причин тому, чтобы перспектива гармоничной привязанности и перспектива, основанная на стандартах справедливости, не могли сосуществовать (Okin 1989). Наконец, учитывая существование двух дополнительных, но разных перспектив, нет повода считать, что граждане будут стремиться применять принципы справедливости к мытью посуды.

И все же справедливость должна главенствовать в семье не только потому, что они далеки от идеала. Государство также имеет интерес в продвижении и поддержке справедливых семей из-за влияния семьи на будущих граждан, реальные свобод и возможности женщин.

Семья влияет на развитие будущих граждан

Почти каждый в нашем обществе живет в семье той или иной разновидности. От того, какой является семья, зависит, каким человек вырастет. В семьях люди впервые узнают о понятиях правильного и неправильного, а также о ролевых моделях, которые формируют их представление о том, какими они могут быть и что они могут делать. Семья ― это важная школа морального воспитания, но слишком много семей обучают субординации и неравенству, а не справедливости. Как и Милль, исследовательницы-феминистки задаются вопросом, как дети, чей первый опыт взаимодействия со взрослыми связан с неравным альтруизмом, доминированием и манипуляцией, могут усвоить и принять принципы справедливости, необходимые им для того, чтобы быть гражданами в условиях демократии, утверждающей равную ценность всех людей (Okin 1989).

Платон также понимал значение семьи в моральном развитии человека. Семьи одобряют или поощряют моральные способности детей. В пятой книге «Государства» Сократ обнаруживает, что когда теоретики справедливости примут в расчет основополагающее и часто несправедливое влияние семьи на развитие потенциала ребенка, они будут вынуждены заключить, что семьи следует упразднить. В то время как лишь немногие феминистки согласны с предложением Платона упразднить семью, почти все они считают, что семьи следует изменить.

Нет такого государства, для которого было бы безразлично, вырастут ли дети грамотными и нормально функционирующими участниками экономики, поэтому во всех обществах должен быть обеспечен определенный уровень бесплатного образования для детей. Все государства также зависят, по крайней мере частично, от труда по заботе о детях и воспитанию детей, который сегодня выполняется преимущественно женщинами. Учитывая его очевидную значимость, почему же домашний труд не получает более широкого общественного признания? Феминистки убедительно доказали необходимость серьезного отношения к такой заботе в семье, а также к тому, чтобы государство занималось вопросами правосудия, связанными с обеспечением ухода (Kittay 1999). Феминистки также утверждали, что справедливые государства должны обеспечить такую заботу, чтобы можно было быть уверенными, что все дети ― мальчики и девочки, богатые и бедные ― имели равные возможности расти и могли занять свое место в обществе.

Семья обеспечивает свободы женщин или предоставляет им их

Несмотря на все достижения движения феминизма в последней четверти XX века, большинство семей все еще основано на неравном разделении труда. По всему земному шару женщины все еще выполняют наибольшую часть домашнего труда ― не только работу по дому, но и воспитание детей. Исследовательницы-феминистки критиковали традиционные представления о семье, которые затемняют это неравенство: например, доминирующий экономический подход к семье, согласно которому тот, кто выполняет работу по дому, является альтруистическим агентом, выступающим в интересах всех членов семьи (такой подход см. в Becker 1981). Они показали, что в бедных странах, когда экономическая поддержка оказывается мужчинам-главам хозяйства, а не женщинам, на заботу о детях уходит меньшая ее часть (Haddad et al. 1997).

Экономисты и социологи, работающие в парадигме феминизма, также показали, что роль женщин в воспитании детей ограничивает их в построении карьеры и конкурсе на требовательные рабочие места (Bergmann 1986, Folbre 1994). Многие женщины, таким образом, остаются экономически зависимыми от своих партнеров-мужчин и беззащитными перед угрозой бедности в случае развода. В одном из широко цитируемых исследований уровень жизни мужчин через год после развода увеличивался на 42 %, в то время как уровень жизни женщин падал на 78 % (Weitzman 1985). Эта огромная разница в доходах и богатстве обусловлена рядом факторов, в том числе тем, что женщины, посвятившие себя воспитанию детей, обычно имеют более низкую квалификацию, чем их мужья, и меньший опыт работы.

Из-за экономической зависимости женщины могут подвергаться физическому, сексуальному или психологическому насилию со стороны их мужей или мужчин-партнеров (Gordon 1988; Global Fund for Women Report 1992). Способность женщин выйти из брака ассиметрична, и это дает мужьям или партнерам-мужчинам гораздо больше власти и преимуществ в браке (Sen 1989).

Некоторые феминистки придерживаются аргумента Нэнси Чодороу (2006), согласно которому тот факт, что дети преимущественно воспитываются матерями, приводит к дифференцированным по признаку пола путям развития для мальчиков и девочек. Девочки идентифицируют себя с воспитывающим их родителем одного с ними пола и чувствуют себя в большей степени связанными с другими; мальчики идентифицируют себя с отсутствующим родителем и чувствую себя более «индивидуированными». Чодороу утверждает, что материнство, таким образом, воспроизводится среди поколений посредством во многом бессознательного механизма, который, в свою очередь, увековечивает неравенство женщин дома и на работе.

Работа Чодороу противоречива, но нельзя отрицать, что мальчики и девочки растут, сталкиваясь с разными ожиданиями от их поведения. Дети получают сильные культурные сообщения ― от родителей, учителей, сверстников и из социальных сетей ― о соответствующих их полу чертам характера и манере поведения. Предполагается, что девочки должны быть склонными к тому, чтобы воспитывать, к самопожертвованию, неагрессивными и привлекательными; «заботливость» часто рассматривается как феминная гендерная характеристика. Эти черты характера способствуют неравенству женщин: воспитатели не воспринимаются как хорошие лидеры.

Довольно мало есть женщин-генералов, политических лидеров или генеральных директоров. Девочки также могут оказаться в неблагоприятном положении из-за ожидания вступления в брак и воспитания детей, поскольку они менее склонны, чем мальчики, делать вложения в свой человеческий «капитал».

Второй ответ, данный феминизмом, подчеркивает, как выбор женщин в семье взаимодействует с несправедливыми социальными структурами вне семьи, в частности с разделением труда по признаку пола в экономике, где женщины все еще зарабатывают только около 75 % от того, что зарабатывают мужчины, проделывая сопоставимую работу. Учитывая более низкую заработную плату женщин, для семей, которые самостоятельно ухаживают за детьми, оказывается рациональным изъять женщин из рабочей силы.

Таким образом, структуры работы и семьи образуют «цикл уязвимости», который обусловливает жизнь и выбор женщин (Okin 1989). Даже те, кому удается совмещать работу и семью, сталкиваются с серьезными препятствиями, включая отсутствие льготного дневного ухода хорошего качества; занятость с недостаточной гибкостью для тех, кому нужно ухаживать за больным ребенком; школьные расписания, которые, по-видимому, составляются с расчетом на то, что родители находятся дома; и ожидание, что они будут продолжать работать «во вторую смену» (Hochschild 1989), принимая на себя ответственность за основную часть домашнего труда.

Статистический анализ показывает, что материнство снижает заработок женщины, даже если она не берет отгулы на оплачиваемой работе (Folbre 1994). Гендерное неравенство сохраняется в доступе к должностям в сферах экономики и управления, где белые мужчины занимают пусть около 40 % от всех должностей, но 95 % старших менеджеров, 90 % редакторов газет и 80 % законодателей Конгресса (Rhode 1997). И хотя женщины добились успеха в получении высших должностей в этих сферах, есть свидетельства того, что в настоящее время прогресс застопорился (Correll 2004).

Феминистки разделяют точку зрения, что современная семья ― это не только сфера выбора, но и сфера принуждения. Они также соглашаются с тем, что гендерная иерархия в нашем обществе несправедлива, хотя их мнения расходятся в том, что считать ее источником. Некоторые феминистки подчеркивают, что семья ― это «стержень» гендерной несправедливости (Okin 1989), в то время как другие выделяют половое доминирование и насилие (MacKinnon 1989). Все это, кажется, вносит важный вклад в гендерное неравенство, и сомнительно, что оно может быть полностью сведено к одному фактору. Таким образом, важно углубить наше понимание взаимодействия разных источников субординации. Очевидно, что Окин (Okin 1989) определяет «цикл уязвимости» как взаимодействие неравного положения женщин дома с неравным положением на рабочем месте. Например, поскольку женщины обычно зарабатывают меньше мужчин, если кому-то нужно выйти в декретный отпуск, есть экономический смысл в том, чтобы этим человеком была женщина. Гендер также неопровержимо связан с другими осями социального неблагополучия, такими как раса и класс.

Действительно, в работах феминисток, посвященных семье, все шире признается разнообразный опыт женщин в семьях, охватывающих не только гетеросексуальные семьи с двумя родителями, но и семьи с матерью-одиночкой, семьи лесбиянок и геев, а также семьи, живущие в нищете. Необходимо быть осторожными и не смешивать различные социальные явления. Хотя в данной работе я буду иногда говорить о «семье», крайне важно иметь в виду разнообразие форм семьи и обстоятельств.

Независимо от того, является ли семья главной тому причиной или лишь одной из причин наряду с социальными структурами и культурно-сформированными ожиданиями, феминистки утверждают, что семья является частью системы, воспроизводящей социальное и экономическое неравенство женщин.

Семья не может рассматриваться отдельно или обособленно от этой системы. Также нельзя считать семью справедливой, поскольку слишком много семей таковыми не являются. По мнению феминисток, проблема не в том, может ли государство вмешиваться в семью и воспроизводство, а в том, как и с какой целью.

Как следует оценивать структуры семьи?

Как следует распределять обязанности по воспитанию и ведению домашнего хозяйства? У кого должно быть право на оплату домашнего труда? У кого есть право создать семью, завести ребенка? Что определяет родителя? Как много родителей может быть у ребенка? Как много детей может быть у родителя? Ответ на эти уже сами по себе сложные вопросы усложняется существованием новых технологий, которые делают возможными разнообразные пути становления родителем. Ниже я рассмотрю две главные ценности, которые, согласно феминизму, должны направлять создание семей: индивидуальный выбор и равенство.

Оценки, основанные на выборе

Традиционная семья столкнулась со множеством изменений за последние полвека. Число женщин, ставших рабочей силой, увеличилось в десятилетия после Второй мировой войны. Сильно возросло число разводов: уровень разводов в 1980-е годы был почти в два с половиной раза больше, чем в 1940 году. Распространение противозачаточных таблеток позволило женщинам легче избегать нежелательной беременности и планировать рождение ребенка. Имело место увеличение числа семей с одним родителем, однополых и расширенных семей. К 1989 году 25 % детей проживали в домохозяйствах с одним родителем, многие из которых были бедными, что наводит на мысль о том, что семья находится в кризисе (Minow 1997). Экономические, технологические и социальные факторы превратили неработающих матерей и домохозяек с работающими мужьями в статистическое меньшинство.

Также изменились законы, регулирующие семьи. Современные законы чаще рассматривают мужчин и женщин как равных людей, которые могут подчиняться власти друг друга только по собственному согласию. Почти во всех развитых странах в достаточно короткие сроки в период с середины 1960-х по середину 1980-х годов были ослаблены ограничения браков, разводов и абортов (Glendon 1987). В процессе Лавинга против Виргинии, например, потерпели поражение законы, запрещающие брак людей разных рас; процесс Роу против Уэйда легализовал аборты. Конечно, многие из этих изменений были оспорены, и репродуктивный выбор женщин по-прежнему серьезно ограничен. Геи не могут вступить в брак, несмотря на то что законы и нормы развивались в сторону однополых браков (из недавних процессов см., например, процессы Холлингсворта против Перри, Соединенных Штатов против Виндсора).

Как далеко должна зайти идея брака как договора? Некоторые феминистки предлагали расширенную договорную модель, позволяющую любым взрослым людям заключать брак и свободно выбирать условия их союза. Эти феминистки предлагают полностью отменить государственный брак и заменить его индивидуальными договорами, составленными каждой парой, желающей вступить в брак (Fineman 1995, Weitzman 1985). Действительно, договоры позволяет не только заключать однополые браки, но также и множество браков, как в случае полигамии.

Феминистки, которые предлагают основываться на выборе или на договоре, разрешили бы людям самим определять, какую семью они хотят создать. Таким образом, это позволило бы людям создавать собственные соглашения о продолжении рода без государственных ограничений. Это может включать не только права на аборты и контрацепцию, но и права на расторжение родственных связей, покупку и продажу гамет и репродуктивного труда. Так, феминизм выбора позволил бы гомосексуальным, бесплодным парам или одиноким людям заключить договор на сперму, яйцеклетки или услуги вынашивания до зачатия ребенка на условиях, которые они сами определяют.

С договорной точки зрения, традиционалистское представление о том, что сейчас семья находится в «кризисе», является необоснованным. В кризисе находится только нуклеарная гетеросексуальная семейная единица, но для женщин она никогда не была хороша (Coontz 1992). Сторонники договорных браков утверждают, что расширение выборных ролей в семье и репродукции наделит женщин властью. Договоры, например, могут помочь простимулировать развитие новых форм семьи, давая возможность однополым парам и одиноким мужчинам и женщинам иметь детей. Однополые семьи традиционно были более эгалитарными в разделении домашних обязанностей, чем гетеросексуальные семьи, а также с меньшей вероятностью воспроизводят опеку (mothering) согласно гендерным линиям. Другие утверждают, что предоставление возможности женщинам продавать свои репродуктивные услуги окажет им поддержку и позволит улучшить благосостояние, открыв новый источник экономической власти (Shalev 1989).

В противоположность идеалу семьи, внутренняя природа которого лежит за пределами справедливости, некоторые феминистки также предлагали использовать брачные договоры для определения разделения домашних обязанностей. Они утверждают, что в ходе движения от имплицитно статусного, патриархального устройства к открытому договору свободы и равенство женщин будут упрочены (Weitzman 1985). Эта идея была раскритикована на следующих основаниях: невнимательное отношение к фоновому неравенству приведет к неравной переговорной силе в таких контрактах (Sen 1989); такой договор может потенциально разрушить близкие отношения в браке (Anderson 1993) и, учитывая принудительную силу контрактов, открыть возможность нелиберальным вторжениям в семейную жизнь (Elshtain 1990).

Другие авторы, работающие в парадигме феминизма, критиковали самую идею выбора применительно к репродукции и браку. Они утверждали, что практики проституции, суррогатного материнства и браков с определенными в них гендерными ролями основаны на предосудительных представлениях о женщинах ― как о телах, роженицах или помощниках по дому ― и что эти представления на самом деле лежат в основе, казалось бы, свободно принятых решений осуществлять эти практики. Например, Кэтрин Маккиннон (MacKinnon 1989) утверждает, что такой выбор легко рассмотреть как основанный на субординации и доминировании, а не на свободном согласии. Кэрол Пейтмен (Pateman 1983) похожим образом оспаривает утверждения, гласящие, что именно выбор лежит в основе решения женщины заниматься проституцией.

Насколько серьезным вызовом для основанном на выборе представлении о браке являются эти аргументы? Сторонники основанной на выборе точки зрения могут, вероятно, утверждать, что если мужчины и женщины могут явным образом определить условия их отношения и сохранить право разорвать отношения, когда условия не будут выполнены, тогда по меньшей мере крайние формы гендерного доминирования будут устранены. Они могут также подчеркивать, как их точка зрения способствует множеству пониманий человеческих отношений, допуская эксперименты, разнообразие и варианты выхода. Действительно, договоры могут позволить женщинам и мужчинам создать семью с традиционным гендерным распределением, но почему от таких семей следует отказаться, если они являются свободным выбором и выражают ценности их членов? За этими разногласиями стоит важное различие в том, до какой степени справедливое общество должно включать различные представления о семье. Где должно общество провести границу толерантного отношения к иерархическим представлениям о мужских и женских ролях? Когда мы должны исключить представление о семье как слишком неэгалитарное?

Суждения, основанные на равенстве

Многие эгалитарные аргументы во многом соответствуют точке зрения, основанной на выборе, и поддерживают идею, что выбор, свобода и приватность ― это важные элементы справедливых семей и репродуктивных практик. Но феминистки, которые используют эти аргументы, сомневаются в том, что подход к этим вопросам, основанный на выборе и договоре, адекватно отражает другие важные ценности. Тот факт, что удалось достичь некоторой договоренности, не делает ее справедливой. Эгалитарные феминистки помимо выбора выступают также за гендерное равенство и защиту уязвимых слоев населения.

Рассмотрим разделение домашнего труда. Опираясь на то, что мы изложили выше о разделении рынка труда, некоторые феминистки доказывают, что гендерное разделение труда в семье, даже если оно свободно выбрано, существует в контексте фоновой системы несправедливости. Если это так, то факт свободного выбора не оправдывает его. Не только выбор подлежит моральной оценке, и на то есть две причины. Во-первых, поскольку нам нужно поддерживать фоновые социальные структуры, нужно быть обратить внимание на решения, которые их подрывают. Если семьи с гендерным разделением способствуют субординации и подчиненности девочек и создают неравные возможности для мальчиков и девочек, тогда справедливое общество должно стремиться это исправить. Во-вторых, понимание брака как выбора само по себе не привлекает внимание к фоновым социальным институтам, которые, как утверждают феминистки, являются несправедливыми.

Более ста лет назад Милль указывал, что решение женщин выйти замуж вряд ли можно назвать «свободным», учитывая их низкую заработную плату и туманные перспективы трудоустройства и образования. Брак является чисто формальным выбором ― или все, или ничего. Хотя положение женщин улучшилось, брак и сегодня остается экономической необходимостью для многих женщин. Необходимо учитывать более широкий контекст, в котором осуществляется выбор.

Эгалитаристы дополняют и ограничивают точку зрения, основанную на договоре, там, где она делает женщину подчиненной или особенно уязвимой; вместе с критиками этой точки зрения они могут подчеркнуть, что не всякий выбор является или может быть полностью информированным. Рассмотрим, например, договорной подход к браку и деторождению, согласно которому люди полностью ответственны за результаты своего выбора. Договоры в браке и деторождении являются потенциально долгосрочными и имеют непредсказуемые последствия. Может ли женщина, которая никогда не была беременной, точно предсказать последствия передачи своих родительских прав на ребенка? Может ли восемнадцатилетняя девушка, согласившаяся на брак с традиционным гендерным разделением труда, знать, каково ей будет, если в пятьдесят лет от нее неожиданно уйдет муж?

У феминисток разные взгляды на то, следует ли уважать выбор внутри семьи, который подрывает гендерное равенство. Они также имеют разные представления о том, как решить вопрос с таким выбором, если нам кажется, что их следует устранить. Некоторые феминистки предпочитают избавляться от них косвенно, создавая стимулы для людей действовать так, чтобы поддерживать справедливые социальные структуры или внешние противовесы индивидуальным действиям. Окин (Okin 1989), например, утверждает, что супруги должны иметь равные права на заработок друг друга, что детский сад должен быть доступен для всех семей и что работа должна быть более гибкой. Она считает, что изменение внешних структур является наиболее подходящим способом формирования индивидуального выбора внутри семьи. Альтернативные точки зрения предлагают меньше пространства для индивидуального выбора внутри семьи ― например, юридическое закрепление домашних обязанностей. Другие же считают, что такое решение еще хуже, чем сама проблема (Elshtain 1990).

Некоторые исследовательницы-феминистки открыто пытаются найти баланс между подходом выбора и подходом равенства. Молли Шенли (Shanley 2003) предлагает подход «равного статуса» в браке, в котором совмещены приверженность общественной значимости брака как института с элементами индивидуального выбора, расширяющего идею о том, кто может заключить брак с представителями групп, которые раньше были лишены такой возможности из-за их субординации и стигматизации. Шенли подчеркивает, что справедливый брак ― это общественный интерес, как и поддержание определенных форм семейных отношений в условиях бедности или болезни. Равный статус требует обратить внимание на фон, в котором принимаются индивидуальные решения, особенно на проблемы бедности, структуры рабочих мест и разделения на рынке труда, но также и на ценность близости и роль выбора как способствующего ей или подрывающего ее.

Аргументы, основанные на выборе, и аргументы от равенства предполагают разную природу допустимого брака. Например, в то время как договорная и основанная на выборе точка зрения благожелательна по отношению к множественным бракам, эгалитарная аргументация не предполагает непосредственного права на легализацию полигамии. С точки зрения эгалитаристов, важнейший вопрос состоит в том, возможна ли полигамия без субординации женщин.

Таким образом, есть серьезное противоречие между феминистками (и нефеминистками!) относительно того, как найти баланс между свободой и равенством, а точнее ценностями, основанными на свободе ассоциаций и свободе вероисповедания, и ценностями гендерного равенства. Это разногласие имеет последствия для сферы законного вмешательства государства в семейную жизнь (подробнее об этом см. Nussbaum 2000).

Интересы детей

Хотя некоторые семьи не хотят или не могут иметь детей, невозможно говорить о проблемах семьи и воспроизводства, не учитывая интересы детей. Включение детей в равенство показывает, несколько конкретно нам нужно думать о смыслах и последствиях ценностей, которые мы одобряем.

Родители по праву считаются обязанными заботиться о своих детях без согласия детей или договора с ними. Кроме того, выбор родителей стать частью семьи с гендерно определенными ролями влияет на жизнь их детей. Свободный выбор таких родителей создает неравные возможности для их детей ― неравенство, которое сами дети не выбрали.

Хотя некоторые мыслители выступали за лицензирование родителей (Милль 1871; LaFollette 1980), сегодня всякий, кто способен биологически создать ребенка, может быть родителем. (Проблема усложняется, когда больше двух человек вовлечены в создание ребенка, как мы увидим далее.) Усыновление серьезно регулируется законом, но как только этот процесс завершен, закон одинаково рассматривает биологических и небиологических родителей в том, что касается воспитания детей. Общество предоставляет широкую свободу действий всем семьям в воспитании детей и вмешивается только тогда, когда дети страдают от жестокого обращения или когда семья распадается. Ранее суды использовали стандарт «наилучших интересов» для определения опекунства в таких случаях, но стандарт подвергся сильной критике: люди как разумные существа будут по-разному определять «лучшее» для их ребенка и могут легко поддаваться предубеждениям, основанным на классе, расе и сексуальной ориентации. Иэн Шапиро (Shapiro 1999) выступает в поддержку стандарта «базовых интересов» для легитимации государственного вмешательства. Можно было бы подумать, что такие базовые интересы определяют границу, ниже которой ни один ребенок не может опуститься. Вопрос феминизма здесь состоит в том, является ли гендерное равенство базовым интересом ребенка и как наилучшим образом ему способствовать.

Феминистки начали исследовать некоторые гендерные проблемы, которые связаны с усыновлением и родительскими правами, включая то, может ли не состоящий в браке отец ребенка иметь право вето на решение матери отдать своего ребенка на усыновление, и роль гестационного, а также генетического вклада в определении материнства (Shanley 2001).

Думая о детях, мы должны также подумать о том, как они появляются на свет. Некоторые феминистки считают роль женщин в воспроизводстве фундаментальной причиной их субординации: только «дети из пробирки» могут обеспечить женское равенство (Firestone 1970). Это кажется преувеличением: социология и экономика, а не биология деторождения способствуют субординации женщин.

Исследователи все чаще фиксируют «расплату за материнство»: женщины, которые воспитывают детей, отстают от своих незамужних коллег по зарплате и положению. Закон США о семейном и медицинском отпуске был частичным шагом в правильном направлении компенсации родительских обязанностей, предоставляя двенадцать недель неоплачиваемого отпуска для нового родителя со всеми льготами и правом вернуться на ту же или сопоставимую работу. Но его трудно осуществить, а культура труда затрудняет использование этого права: мужчины, в частности, вряд ли возьмут отпуск после рождения ребенка.

Поэтому следует подумать о новых технологиях, которые делают доступными новые пути становления родителем. Каковы следствия этого для женщин, для детей?

Репродуктивный выбор

Исторически сложилось так, что у мужчины обладали огромной властью над телами женщин, контролируя их сексуальность и воспроизводство.

Аборты

Процесс Роу против Уэйда обеспечил женщина право прервать нежелательную беременность, основываясь на имплицитном фундаментальном праве на неприкосновенность частной жизни. Хотя Верховный суд, вынося решение, не считал это право абсолютным и утверждал, что оно противоречит государственным интересам в области охраны материнства и пренатальной жизни, он защищал это право во время первого триместра беременности. В последующие десятилетия право ослабло, что особенно заметно проявилось в требованиях уведомления и согласия супругов и родителей, ввода «периода ожидания» и ограничения использования бюджетных средств. В связи с продолжающимися социальными противоречиями и насилием по отношению к тем, кто делает аборты, число докторов, которые хотят и могут оказывать такие услуги, сокращается. В середине 1990-х годов 85 % американских округов не имели учреждений, где делали бы аборты; на два штата приходился только один поставщик услуги (Rhode 1997). Многие штаты криминализировали аборты на поздних сроках.

Некоторые аргументы в поддержку права на аборт основываются на непризнании прав у плода. Только личность может обладать правами, а плод, как утверждают, не является личностью (Tooley 1972). Хотя многие аргументы против абортов основаны на том, что у плода есть право на жизнь, не всегда поддержка законных абортов оспаривает это право. Джудит Джарвис Томсон (Thomson 1971) утверждала, что даже если плод является личностью с правом на жизнь, существуют ограничения на то, что государство может заставить делать женщин, вынашивающих плод. Если у женщин есть право на собственное тело, то у них есть право не позволять другим использовать свое тело против их воли.

Государство не властно заставить кого-то пожертвовать свое тело для нужд другого, даже если другому это крайне нужно. (В знаменитом примере Томсон человек привязан к известной скрипачке, которая умрет, если останется без поддержки его тела. Хотя оставаться подключенным может быть добродетельно, Томсон утверждает, что мораль этого не требует.) Аргумент Томсон подчеркивает целостность и самостоятельность тела и утверждает, что, если мы примем эти предпосылки, мы можем позволить плоду использовать женское тело только с согласия женщины. Рассуждения Томсон также подразумевают гендерное равенство: поскольку мы вообще не принуждаем людей (то есть женщин и мужчин) жертвовать свое тело другим даже в случае крайней необходимости, то почему мы считаем, что имеем право принуждать только женщин?

Некоторые феминистки не принимают аналогию Томсон. Они отказываются рассматривать плод и мать как отдельных личностей и подчеркивают их связь. Другие же обеспокоены тем, что перспектива аборта как права владеть и распоряжаться собственным телом усложнит оспаривание абортов по причине полового отбора ― практике, которая становится все более распространенной по всему миру, в странах, где девочки не в почете, или абортов, сделанных по таким тривиальным причинам, как время отпуска.

Чтобы рассматривать аборты только с точки зрения свободы индивидуального выбора или даже столкновения прав, нужно игнорировать ряд других релевантных рассуждений. В их числе тот факт, что только женщина может забеременеть и вынашивать детей, что женщины зарабатывают меньше мужчин, что они подвергаются сексуальному насилию, имеют недостаточно или вообще не имеют доступа к общественным детским садам и имеют меньше полномочий для принятия решений в семье и политической сфере, чем мужчины. Аборт связан с другими проблемами, которые следует учитывать, особенно с последствиями нежелательной беременности для жизни женщины и ребенка (Sherwin 1987).

Феминистки, которые связывают с абортом целый ряд ценностей, с большей вероятностью будут выступать за компромисс, чем те, чья точка зрения связана с одной ценностью. Шарж (Shrage 1994), например, утверждает, что, учитывая различные ценности, связанные с проблемой аборта ― включая идеи святости жизни (Dworkin 1993) и ценности материнства (Luker 1984) ― нам нужен только условный доступ к абортам (во время первого триместра), и выступает за политику, которая поможет свести к минимуму потребность в абортах, например, за легкодоступную контрацепцию.

Коммерческое суррогатное материнство

Сейчас один человек или пара могут заключить сделку по репродуктивным услугам. Новые технологии дают возможность создать ребенка, генетически связанного с людьми, которые не связаны с женщиной, которая его рожает, или же теми, кто его воспитывает. Например, пара может купить яйцеклетки одной женщины и имплантировать их другой женщине или же имплантировать сперму женщине, которая будет вынашивать ребенка.

Безусловно, рыночные сделки, касающиеся генетического материала, не новы: мужчины десятилетиями продавали сперму в Соединенных Штатах. Но современное законодательство не урегулировало проблему коммерческого суррогатного материнства.

Так называемый случай «Baby M», наверное, наиболее известный случай с суррогатным материнством, хотя использование этого термина в данном случае может вводить в заблуждение. Мери Бет Уайтхед согласилась зачать ребенка с использованием спермы Уильяма Стерна и отказаться от любого ребенка, который получится в результате этого, в пользу его и его жены за 10 тыс. долларов. После рождения ребенка и передачи его Стернам она была опечалена. Возник конфликт из-за родительских прав, и суд Нью-Джерси первоначально предоставил полную опеку Стернам и не учел тот факт, что Уайтхед была генетической и гестационной матерью ребенка. После апелляции решение было отменено, а договор о суррогатном материнстве признан недействительным. Суд предоставил Стернам опеку, но распорядился, чтобы у Уайтхед было право посещения.

У феминисток нет единого мнения по вопросу суррогатного материнства. Те, кто поддерживает суррогатное материнство, часто подчеркивают открываемые им свободы. Договоры на суррогатное материнство позволяют женщинам приобрести дополнительные возможности распоряжаться своими репродуктивными способностями. Кармел Шалев (Shalev 1989) заходит дальше, утверждая, что запрет таких договоров будет означать неуважение к выбору, который делают женщины. Если женщины свободно вступают в договорные отношения по поводу создания ребенка, препятствовать их выбору было бы оскорбительным и патерналистским шагом.

Наконец, они отмечают, что коммерческое суррогатное материнство открывает новые возможности для геев, лесбиянок и одиноких людей стать родителями.

Критики коммерческого суррогатного материнства также предлагают разнообразные возражения. Возможно, наиболее распространенным из них основано на утверждении, что гестационный труд отличается от других видов труда. Маргарет Джейн Радин (Radin 1988) и Кэрол Пейтмен (Pateman 1983) подчеркивают, что вынашивание ребенка более тесно связано с идентичностью женщины, чем другие виды труда. Договорная беременность подразумевает отчуждение аспектов себя настолько сильное, что становится нелегитимной практикой. Продажа спермы не аналогична ― беременность продолжительна, сложна и подразумевает эмоциональную и физическую связь матери и плода. (См. также Rich 1976 как пример прекрасной феноменологии беременности.)

Элизабет Андерсон (Anderson 1990) соглашается с этим возражением, но добавляет также, что суррогатный договор также отчуждает женщину от ее любви к ребенку и часто подразумевает эксплуатацию, поскольку те, кто продает услуги суррогатного материнства, менее обеспечены и более эмоционально уязвимы, чем покупатели. Другие возражения подчеркивают ослабление связи между родителем и ребенком и особую уязвимость детей.

Затц (Satz 1992) утверждает, что возражения, основанные на интимной связи между репродуктивным трудом и человеком, ограничены. Писатели интимным образом связаны со своими произведениями, но хотят, чтобы им за них платили. Кроме того, если мы так сильно связываем мать с плодом или репродуктивным трудом, как мы можем оправдывать аборты? Вместо этого аргумент Затц подчеркивает фоновый контекст коммерческого суррогатного материнства ― гендерное неравенство в современном обществе. Коммерческое суррогатное материнство позволяет другим контролировать и использовать женский труд и возрождает стереотипы о женщинах. Например, заключаемые в таком случае договоры дают заказчикам существенный контроль над женским телом: право определять, что женщина пьет, ест и делает. Это также может усугубить стереотип о том, что женщина ― это машина по производству детей. В другом широко известном случае, затрагивающем коммерческое суррогатное материнство, судья назвал афроамериканскую женщину, родившую ребенка с генами белого отца и филиппинской матери, «кормилицей» ребенка и отказался предоставить ей какое-либо право на его посещение.

Стоит задуматься об этом дифференцированном подходе, тем более что многие репродуктивные технологии также затрагивают уязвимые третьи стороны (Spar 2006).

Выводы

Работы феминисток, посвященные семье и воспроизводству, насыщенны и многогранны. Заставив господствующую политическую философию принять во внимание важность семьи для социальной справедливости, феминистки изменили эту область. В то же время в нашем деле многое еще нужно улучшить, как и в наших нынешних социальных практиках создания семей и детей. В заключение я упомяну две области, требующие большего внимания:

• (1) Утверждение о том, что семья не является исключительно областью частного, не тождественно утверждению о том, что концепция частной жизни не имеет никакой ценности и что нет никакого способа провести необходимое различие между частной и публичной сферами. Насколько допустимо публичное структурирование частного выбора для содействия гендерной справедливости? Как мы можем найти баланс между утверждениями о гендерной несправедливости и другими моральными соображениями, такими как свобода религии и свобода ассоциации?

• (2) Несмотря на яркие исключения, лишь немногие философки-феминистки предоставили конкретные политические предложения по изменению внутренних механизмов или по политике, направленной на противодействие этим механизмам. Нам нужно больше внимания уделять созидательной семейной политике, которая могла бы ослабить влияние многовековой гендерной иерархии. Нам также нужны качественные сравнения стран, которые опираются на некоторые альтернативные стратегии, опробованные в других странах, включая политику, направленную на перестройку рынков труда, реформирование законодательства о разводах и создание систем социальной защиты бедных семей и их детей.

Библиография

● Милль, Дж. С., 1871, О подчинении женщин, СПб.: Типография А. Моригеровского.

● Руссо, Ж.-Ж., 1981, «Эмиль, или О воспитании». Педагогические сочинения: В 2 т., М.: Педагогика, т. 1.

● Чодороу, Н., 2006, Воспроизводство материнства, М.: Российская политическая энциклопедия.

● Anderson, Elizabeth, 1990, “Is Women's Labor a Commodity”, Philosophy and Public Affairs, 19(1): 71–92.

● –––, 1993, Value in Ethics and Economics, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● Becker, Gary, 1981, A Treatise on the Family, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● Bergmann, Barbara, 1986, The Economic Emergence of Women, New York: Basic Books.

● Coontz, Stephanie, 1992, The Way We Never Were: American Families and the Nostalgia Trap, New York: Basic Books.

● Correll, Shelley, 2004, “Constraints into Preferences: gender, status and emerging career aspirations,” American Sociological Review, 69: 93–113.

● Dworkin, Ronald, 1993, Life's Dominion, New York: Vintage.

● Elshtain, Jean, 1990, Power Trips and Other Journeys, Madison: University of Wisconsin Press.

● Fineman, Martha. A., 1995, The Neutered Mother, the Sexual Family and Other Twentieth Century Tragedies, New York: Routledge.

● Firestone, Shulamith, 1970, The Dialectics of Sex: The Case for Feminist Revolution, New York: William Morrow.

● Folbre, Nancy, 1994, Who Pays for the Kids? Gender and the Structures of Constraint, New York: Routledge.

● Gilligan, Carol, 1982, In a Different Voice: Psychological Theory and Women's Development, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● Glendon, Mary Anne, 1987, Abortion and Divorce in Western Law; American Failures, European Challenges, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● Global Fund for Women Report, 1992, Ending Violence Against Women: A Resource Guide, Menlo Park, CA: Shaler Adams Foundation.

● Gordon, Linda, 1988, Heroes of their Own Lives, New York: Viking Press.

● Haddad, L., Hoddinott, J., and Alderman, H. (eds.), 1997, Intra-household Resource Allocation In Developing Countries: Models, Policies and Methods, Baltimore: Johns Hopkins University Press.

● Haslanger, Sally, 2000. “Gender and Race: [What] are they? [What] do we want them to be?” Noûs, 34(1): 31–55.

● Hochschild, Arlie, 1989, The Second Shift: Working Parents and the Revolution at Home, New York: Viking Press.

● Kittay, Eva, 1999, Love's Labor, New York: Routledge.

● LaFollette, Hugh, 1980, “Licensing Parents”, Philosophy and Public Affairs, 9(2): 183–97.

● Luker, Kristin, 1984, Abortion and the Politics of Motherhood, Berkeley: University of California Press.

● MacKinnon, Catherine, 1989, . Toward a Feminist Theory of the State, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● Minow, Martha, 1997, “All in the Family and in All Families: Membership, Loving and Owing”, in Estlund, D. and Nussbaum, M. eds. Sex, Preference and Family, New York: Oxford University Press.

● Noddings, Nel, 1986, Caring: A Feminine Approach to Ethics and Moral Education, Berkeley: University of California Press

● Nussbaum, Martha, 2000, Women and Human Development: The Capabilities Approach, Cambridge: Cambridge University Press.

● Okin, Susan, 1989, Justice, Gender and the Family, New York: Basic Books.

● Pateman, Carole, 1983, “Defending prostitution: charges against Ericson”, Ethics, 93: 561–565.

● Phillips, Anne, 2013, Our Bodies, Whose Property?, Princeton: Princeton University Press.

● Radin, Margaret Jane, 1988, “Market Inalienability”, Harvard Law Review, 100: 1849–1937.

● Rhode, Deborah, 1997, Speaking of Sex: The Denial of Gender Inequality, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● –––, 1989, Justice and Gender, Cambridge, MA: Harvard University Press.

● Rich, Adrienne, 1976, Of Woman Born: Motherhood as Experience and as Institution, New York: Norton.

● Sandel, Michael, 1982, Liberalism and the Limits of Justice, Cambridge: Cambridge University Press.

● Satz, Debra, 1992, “Markets in Women's Reproductive Labor”, Philosophy and Public Affairs, 21(2): 107–131.

● Scott, Joan W., 1988, Gender and the Politics of History, New York: Columbia University Press.

● Sen, Amartya, 1989, “Gender and Cooperative Conflict”, in Persistent Inequalities, ed. Irene Tinker, New York: Oxford University Press, pp. 123–49.

● Shalev, Carmel, 1989, Birth Power, New Haven: Yale University Press.

● Shanley, Mary Lyndon, 2001, Making Babies, Making Families: What Matters Most in an Age of Reproductive Technologies, Surrogacy, Adoption, and Same-Sex and Unwed Parents, Boston: Beacon Press.

● –––, 2003, “Just Marriage”, Boston Review, Volume 28, Nos. 3–5 (Summer).

● Shapiro, Ian, 1999, Democratic Justice, New Haven: Yale University Press.

● Sherwin, Susan, 1987, “Abortion Through a Feminist Lens”, Dialogue: Canadian Philosophical Review, 30(3): 265–84.

● Shrage, Laurie, 1994, Moral Dilemmas of Feminism: Prostitution, Adultery and Abortion, New York: Routledge.

● Spar, Debora, 2006, The Baby Business: How Money, Science and Politics Drive the Commerce of Conception, Boston, MA: Harvard Business School Press.

● Thomson, Judith J., 1971, “A Defense of Abortion”, Philosophy and Public Affairs, 1(1): 47–66.

● Tooley, Michael, 1972, “Abortion and Infanticide”, Philosophy and Public Affairs, 2(1): 37–65.

● Weitzman, Lenore, 1985, The Divorce Revolution: The Unexpected Social and Economic Consequences for Women and Children in America, New York: Free Press.