концепции

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Герменевтика

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 22 июня 2016 года

[Примечание редактора: данная статья профессора Хризостомоса Мантзавиноса (C. Mantzavinos) заменяет статью по этой теме предыдущих авторов.]

Герменевтика как методология интерпретации связана с проблемами, возникающими при работе с осмысленными человеческими действиями и продуктами таких действий, в первую очередь с текстами. Как методологическая дисциплина она предлагает инструментарий для эффективного рассмотрения проблем интерпретации человеческих действий, текстов и другого осмысленного материала. Герменевтика оглядывается на давнюю традицию, поскольку множество проблем, к которым она обращается, было широко распространено в человеческой жизни и требовало рассмотрения неоднократно и систематически, так как интерпретация – это повсеместная деятельность, которая разворачивается всякий раз, когда люди стремятся понять любое интерпретируемое (interpretanda), которое они считают важным. В силу длительной предыстории вполне естественно, что и проблемы герменевтики, и инструменты, предназначенные для их решения, значительно изменились со временем вместе с самой дисциплиной герменевтики. Данная статья посвящена основному кругу проблем и представляет некоторые предложения, которые были выдвинуты для их эффективного решения.

Введение

В древнегреческой культуре существовала высокоразвитая практика интерпретации, направленная на различные предметы толкования, такие как предсказания оракулов, сновидения, мифы, философские и поэтические произведения, а также законы и договоры. Начало древней герменевтики как более систематической деятельности восходит к толкованию гомеровских эпосов.

Это был метод небуквальной интерпретации тех авторитетных текстов, которые содержали утверждения и заявления, казавшиеся теологически и морально неуместными либо ложными (Tate 1934). Такие экзегетические попытки были нацелены на более глубокий смысл, скрытый под поверхностью – на гипонойю (ὑπόνοια – глубинное значение). Аллегореза широко практиковалась с VI в. до н.э. до стоических и неоплатонических школ и даже позднее (Scholz 2016: 18ff). В Средние века самой примечательной характеристикой интерпретативной практики было так называемое accessus ad auctores (букв. «подступ к создателям») – традиционное введение, предшествовавшее изданиям и комментариям (классических) авторов. Существовало много версий accessus, но одной из наиболее широко используемых была следующая типология из семи вопросов (Detel 2011: 84f.):

Кто (автор)? (quis/persona)

Что (является предметом текста)? (quid/materia)

Почему (был написан текст)? (cur/causa)

Как (был составлен текст)? (quomodo/modus)

Когда (текст был написан или опубликован)? (quando/tempus)

Где (текст был написан или опубликован)? (ubi/loco)

Каким образом (текст был написан или опубликован)? ( quibus faculatibus/facultas)

Цель этой работы состояла в том, чтобы дополнить аристотелевский «Органон» и его предмет для того, чтобы различать истинное и ложное значение любого текста (verum sensum a falso discernere). Она была эксплицитно общей по своему охвату, актуальной для всех научных областей (una generalis omnibus scientiis communis) и применима к устному дискурсу и текстам всех авторов (in omnibus auctorum scriptis et orationibus). Ряд авторов последовал примеру Даннхауэра, который установил систематическое положение герменевтики внутри логики (Schönert & Vollhardt 2005). Наиболее примечательной является работа Иоганна Клауберга (Clauberg 1654), которая ввела тонко организованные различия между правилами толкования относительно их всеобщности и прояснила улавливание интенции автора как важную цель толковательной практики. Таким образом, общая герменевтика существовала по меньшей мере за два столетия до того, как Шлейермахер в начале XIX в. предложил свою концепцию, поэтому его утверждение о том, что такой дисциплины прежде не существовало, попросту ложно (Schönert and Vollhardt 2005: 9; Detel 2011: 119ff., Scholz 2016: 68ff.)

Натуралисты со времен Джона Милля (Mill 1843/2011, книга VI) утверждали, что действия должны рассматриваться как феномены в континууме с другими явлениями природы и что их следует изучать соответствующим образом. Вопросы интерпретации вряд ли возникнут, если принять такую точку зрения. Напротив, интерпретивисты, такие как Вильгельм Дильтей (1883/2000; 1924/1996; 1927/2004), настойчиво доказывали, что человеческие действия нельзя рассматривать как природные феномены, поскольку их осмысленность делает их категорически отличными. Неструктурированные телесные движения, то есть чисто физиологические реакции, не конституируют человеческое действие – в этом состоял их консенсус. Разногласия касаются вопроса о том, конститутивно ли для человеческого действия наличие значения (Mantzavinos 2012). Если принять взгляд интерпретивистов, то в пространстве ментального неизбежно возникают проблемы интерпретации. Человеческие действия осмысленны, и результаты этих действий создают осмысленный материал, который требует интерпретации.

      Мартин Хайдеггер предложил герменевтическую феноменологию в труде «Онтология (Герменевтика фактичности)» (Ontologie (Hermeneutik der Faktizität), 1923/1995), которая должна заменить традиционную онтологию: её центральным элементом является экзистенциальная аналитика Дазайна (Dasein), то есть человеческая экзистенция (Sein und Zeit, 1927/1993).

Хотя эпистемологические исследования по герменевтике могут разделять эти или любые другие обязательства в отношении онтологии, у них нет в этом необходимости. Эпистемологические подходы, описательные или нормативные, могут начинаться с проблем интерпретации и предлагать решения этих проблем независимо от онтологической конституции и структуры, лежащих в основе каждой проблемной области.

Даже когда различие между онтологическим и эпистемологическим уровнями в целом признаётся, предметом споров остается вопрос о том, действительно ли плодотворно полностью пренебрегать характером и структурой материала, с которым имеешь дело, когда вовлекаешься в процесс интерпретации.

Неокантианские философы Вильгельм Виндельбанд и Генрих Риккерт сосредоточились на методах формирования концепций и суждений в различных группах наук о культуре и естественных наук. Для Виндельбанда (Windelband 1894) логика наук о культуре (Kulturwissenschaften) характеризуется «идиографическим» интересом к единичным суждениям о прошлом в противоположность «номотетическому» интересу естественных наук к формулированию закономерностей. Для Риккерта (Rickert 1929) науки о культуре характеризуются индивидуализирующим способом формирования понятий, который решает проблему того, как общие понятия, необходимые для любого научного представления, могут охватить отдельный объект, избегая того, чтобы просто отнести его к общей закономерности в манере естественнонаучного формулирования понятий.

В отличие от этого дуалистического подхода, методологические монисты, такие как Милль, отвергают дихотомию и призывают к необходимости единого метода, применимого ко всем наукам, будучи убеждёнными в том, что обнаружение и обоснование гипотетических закономерностей возможно также в социальных и гуманитарных науках.

Если объект научного анализа демонстрирует определённую онтологическую конституцию и структуру, то мы должны использовать метод, который подходит для работы именно с этой конституцией и структурой. Аргумент постулирует примат объекта исследования над его методом, и в зависимости от мнения исследователя относительно приемлемости аргумента обычно принимается либо Verstehen, либо Erklären, хотя имелись и другие изобретательные подходы, такие как возможность “verstehendes Erklären” («понимающего объяснения»), предложенная Максом Вебером (Weber 1922/1985).

В любом случае онтологический и эпистемологический уровни не всегда разделяются в дискуссии. Особенно это относится к герменевтическому кругу, который служит доминирующим аргументом для всех, кто заявляет об автономии гуманитарных наук, и к которому мы сейчас обратимся.

Герменевтический круг

Герменевтический круг является важной и повторяющейся темой обсуждения с тех пор, как филолог Георг Антон Фридрих Аст (Ast 1808: 178) обратил внимание на круговую интерпретацию – вероятно, сделав это первым. «Основополагающий закон всего понимания и знания, – утверждал Аст, – состоит в том, чтобы найти дух целого через индивидуальное и уловить индивидуальное через целое». Фридрих Шлейермахер в лекции 1829 года принимает в качестве принципа утверждение о том, что

тем же самым образом, которым целое понимается относительно индивидуального, индивидуальное может быть понято лишь по отношению к целому (Schleiermacher 1999: 329ff).

Философ и правовед Эмилио Бетти (Бетти 2011) определяет этот принцип как “Grundsatz der Ganzheit” («принцип целостности»). А Чарльз Маргрейв Тейлор (Taylor 1985: 18) утверждает:

Это один из способов попытаться выразить то, что называется «герменевтическим кругом». То, что мы пытаемся установить как определённое прочтение текста или выражений, и то, к чему мы обращаемся в качестве основания для этого прочтения, может быть только другим прочтением. Круг можно также обозначить с точки зрения отношений «часть – целое»: мы пытаемся установить прочтение для всего текста, и для этого мы обращаемся к прочтению его частных выражений. И поскольку мы имеем дело со значением, с осмыслением, когда одни выражения только имеют или не имеют смысл по отношению к другим, прочтение частных выражений зависит от значений других и, в конечном счете, от целого.

Многие философы следуют примеру Хайдеггера, который рассматривает герменевтический круг как онтологическую проблему (Heidegger 1927/2003):

Этот «круг» в процессе понимания принадлежит к структуре значения, а последнее явление коренится в экзистенциальной конституции Дазайна, то есть в том понимании, которое интерпретирует. Сущность, для которой его бытие как бытие-в-мире само является проблемой, онтологически имеет круговую структуру.

Эта концептуализация была подвергнута жёсткой критике как бесплодная попытка защитить концепцию Хайдеггера от критики путём её намеренного сокрытия под покровом априоризма (Albert 1994: 19).

Другие философы рассматривают герменевтический круг как логическую или методологическую проблему.

Вольфганг Штегмюллер (Stegmüller 1979/1988) утверждает, что герменевтический круг представляет собой дилемму методологического характера, или, в частности, одну из шести конкретных форм дилемм, в зависимости от того, что именно подразумевается, когда кто-то говорит о «герменевтическом круге». Штегмюллер утверждает, что этот круг в его наиболее важных вариациях является не узкой эпистемологической проблемой гуманитарных наук, но проблемой, с которой приходится сталкиваться во всех дисциплинах. Это относится, например, к известной дилемме, касающейся надлежащего различия между фундаментальными знаниями и фактами. Используя примеры из астрономии и литературы, Штегмюллер показывает, что в обоих случаях возникают схожие трудности при проверке гипотез о различии между фактами и фундаментальными знаниями. Проверка гипотезы требует чёткого разделения между гипотетическими компонентами в данных наблюдения с одной стороны, и теоретическими фундаментальными знаниями – с другой. Это проблема, которая ни в коем случае не возникает только в гуманитарных науках, но характеризует, согласно Штегмюллеру, также и естественные науки. Она может быть решена только в том случае, если в ходе критического обсуждения члены соответствующего сообщества исследователей придут к согласию о том, что следует считать фактом, а что – фундаментальными знаниями в отношении конкретной гипотезы, проверяемой ими. Крупные норвежско-американские учёные и философы Дагфинн Фёллесдаль, Ларс Валлое и Юн Эльстер также считают, что герменевтический круг является методологической проблемой (Føllesdal, Walløe & Elster 1996: 116ff). В их работах обсуждается ряд методологических вопросов, возникающих в процессе понимания, и утверждается, что все они появляются в контексте обоснования интерпретации. Эти авторы различают четыре варианта круга: целое и часть; субъект – объект; круг гипотетико-дедуктивного метода, а также вопрос – ответ.

В связи с этим необходимо создавать интерпретирующие гипотезы, и именно во время этой деятельности человек сталкивается с проблемой осмысленного целого и его элементов. Обработка лингвистической информации – это сложный навык, который становится привычным, когда человек уже приобрёл опыт на всех уровнях, важных при понимании выражений: фонологическом, семантическом, синтаксическом и прагматическом. Со временем звуки, слова, предложения и целые тексты классифицируются в когнитивной системе автоматически (Nehamas 1987: 275f). И, следовательно, обработка лингвистической информации в стандартных условиях происходит в значительной степени неосознанно. Если возникает проблема в процессе понимания языка и если невозможно сразу понять одно или несколько лингвистических выражений, тогда активируются когнитивные ресурсы в форме внимания и генерируется гипотеза интерпретации. В психолингвистике этот сознательный процесс часто моделируется как интерактивный процесс всех релевантных уровней обработки информации: фонологического, семантического, синтаксического и прагматического. Существует достаточно свидетельств в поддержку утверждения о том, что дискурс в герменевтическом круге можно соответствующим образом рассматривать как процесс поиска, который активируется, если интерпретатор лингвистического выражения не понимает что-то сразу (J. Anderson 2005: гл. 12; Danks, Bohn, and Fears 1983; Simon 1986). Изучаемый когнитивистами процесс синтаксического анализа, во время которого слова в лингвистическом выражении преобразуются в ментальное представление с комбинированным значением слов, здесь особенно релевантен, так как во время этой процедуры значение предложения обрабатывается поэтапно, фраза за фразой, и люди склонны объединять как семантические, так и синтаксические подсказки, чтобы достичь постепенного понимания утверждения или текста (Пинкер 2009).

Интерпретация текста

На первый взгляд представляется оправданным утверждение о том, что за пределами уровня понимания текста нет ничего, кроме понимания предложений, которые его составляют, и что за пределами уровня понимания предложения нет ничего, кроме понимания слов, его составляющих.

Знаменитое высказывание Готлоба Фреге в разделе 60 его труда «Основы арифметики» (“Die Grundlagen der Arithmetik”, Фреге 2000) гласит, что слова имеют значение только в законченных предложениях.

Фреге пишет:

Однако следует противиться искушению принять аналогичный принцип для текстов, так как семантическое значение текста вовсе не является функцией семантического значения его составных частей и его структуры. Принимая во внимание, что предложение может выражать мысль, которая является правдоподобным ментальным коррелятом, текст выражает последовательность мыслей, которые не могут быть непосредственно схвачены, так как значение предложения можно понять, запомнить и обработать, а значение текста как целого требует для своего понимания на макроуровне более сложного когнитивного процесса (Scholz 2012).

Такие модели были предложены и обсуждались в когнитивной психологии. Выдающийся пример подобной модели предложили психолог Уолтер Кинч и лингвист Тён Адрианус ван Дейк (Kintsch & van Dijk 1978). Она фокусируется на обработке информации, происходящей уже после проведения синтаксического и семантического анализа.

 Важнейшим фактором является ограничение возможностей когнитивной системы, а именно, количество пропозиций, которые могут оставаться активными в кратковременной памяти. Из этого следует, что когнитивная обработка наборов пропозиций происходит в циклах, то есть в одном цикле совместно обрабатываются первые n1 пропозиций, затем следующие n2 пропозиций и так далее. Таким образом, необходимо использовать критерии релевантности, в соответствии с которыми пропозиции остаются активными, чтобы можно было передать значение всего текста. Предлагаемые здесь критерии – это темпоральная близость и важность передаваемой информации. В соответствии с тем, что называется «стратегией переднего края», субъекты сохраняют активность той пропозиции, которая была обработана совсем недавно, и тех пропозиций, которые в иерархической репрезентации текста имеют приоритет над остальными. Это делается под влиянием исходного допущения, согласно которому пропозиции данного текста состоят в иерархических отношениях. В параллельном процессе доработки создаются «мосты» умозаключений (bridge inferences), где интерпретатор добавляет умозаключения, чтобы ассоциировать не имеющие иной связи единицы, и устанавливаются «макропропозиции», которые содержат краткое изложение сути текста. Во время этого сложного процесса интерпретатор активно истолковывает значение всего текста и улавливает его значение (Kintsch 1998).

Однако стандартная философская критика ставит под сомнение саму возможность предоставления проверяемых моделей понимания текста без должного признания нормативных предпосылок, лежащих в основе всей интерпретативной практики. Есть две линии аргументов, которые оказали особое влияние в этом контексте.

В воображаемой ситуации переводчик сталкивается с поведением человека (словесным) в совершенно чуждой культуре, без каких-либо знаний о его убеждениях, желаниях или значениях того, что он или она выражает. Проблема состоит в том, чтобы узнать об убеждениях, желаниях и помыслах этого человека с нуля, то есть рассматривать его как физическую систему без какой-либо помощи в переводе (Lewis 1983: 108). В контексте этой достаточно искусственной проблемы утверждается, что мы склонны или обязаны принять общий интерпретативный принцип нормативной природы, который должен быть обязательным для правильного истолкования (и перевода). Согласно Куайну (Куайн 2000),

утверждения, на первый взгляд на удивление ложные, с большой вероятностью окажутся скрытыми языковыми различиями <...>. Здравый смысл под этой максимой заключается в том, что глупость собеседника в известных пределах менее вероятна, чем плохой перевод.

Похожим образом Дональд Дэвидсон (Дэвидсон 2003: 276) утверждает, что интерпретация ограничена «принципом доверия» (principle of charity):

Доверие в толковании слов и мыслей других необходимо в двух направлениях: мы должны максимизировать согласие, иначе мы рискуем не понять, о чём говорит другой. И точно так же мы должны максимизировать и логичность, которую приписываем ему, также под угрозой не понять другого.

Ричард Гранди (Grandy 1973: 443) рассматривает «принцип гуманности» как руководство, требующее, чтобы модель отношений между убеждениями, желаниями и миром, приписываемая автору, была как можно более похожа на наши собственные модели.

На самом деле ни один из принципов, предложенных в этом обсуждении, не является новым. Ещё в 1654 году Йоханнес Клауберг (Johannes Clauberg) удивительно детально проработал принципы “in bonam partem interpretari” в гл. XIII ч. 3 своего труда “Logica, Vetus & Nova”, где принцип доверия – “benignitas” (радушие) – был наиболее важным. А в 1757 году Георг Фридрих Майер предложил принцип герменевтической справедливости (equity) как наиболее общий для всех правил интерпретации универсальной герменевтики (hermeneutica universalis) (Meier 1757/1996: §39):

Герменевтическая справедливость (aequitas hermeneutica) – это стремление интерпретатора сохранять то значение для герменевтической истины, которое наилучшим образом согласуется с безупречностью создателя знака, пока не будет показано обратное.

В англосаксонской дискуссии о радикальной интерпретации, упомянутой выше, общая суть аргумента заключается в том, что эти правила являются основополагающими для практики интерпретации; они имеют особый статус, который, соответственно, должен быть признан в качестве важной предпосылки любой интерпретации. Однако их очевидная незаменимость может быть просто связана с тем фактом, что они особенно хорошо подтверждались своим частым успешным использованием. Соответственно, только это успешное подтверждение подводит к предположению о том, что эти правила необходимы для любой интерпретации (Mantzavinos 2005: 134).

Согласно этому аргументу, постижение лингвистических выражений возможно лишь в том случае, если предполагается, что спикеры или авторы манифестируют сложные конструкции, которые закономерно концептуализируются как рациональные. Важнее всего то, что дедуктивная рациональность играет значимую роль, когда предполагается, что при создании лингвистических выражений должны соблюдаться правила вывода логики первого и второго порядков. Только в этом случае возможно присвоение значения текстам и лингвистическим выражениям в целом (Føllesdal 1982: 311).

Тем не менее, предположение о рациональности, безусловно, не является неоспоримым принципом (Mantzavinos 2001: гл. 4), и многие вопросы относительно того, является ли рациональность действительно конститутивной и насколько рациональность необходима для (успешной) интерпретации, остаются открытыми (Scholz 2016: 228ff).

Таким образом, процесс интерпретации текста, который находится в центре герменевтики как методологической дисциплины, связанной с интерпретацией, может быть (и уже был) проанализирован эмпирически с помощью проверяемых моделей.

Независимо от позиции, занимаемой в отношении этого вопроса, вряд ли можно отрицать, что интерпретативная практика может принимать различные формы и производиться в соответствии с различными целями, к чему мы обратимся в следующем разделе.

Цели интерпретации текста

Мы видели, что интерпретация текста выходит за пределы истолкования простых или сложных предложений, так как по сути предполагает некоторое количество умозаключений, необходимых для того, чтобы обрести смысл текста в целом.

В действительности можно с легкостью избежать серии серьезных ошибок и путаницы, касающихся понимания, если провести четкое разграничение между интерпретацией как деятельностью, направленной на обретение(appropriation) смысла текста, и критикой текста, связанной главным образом со значимостью, которой текст обладает в отношении различных ценностей. Как справедливо отмечал Хирш (Hirsh 1967: 7f.):

Возможно, крайними примерами, иллюстрирующими этот феномен, являются случаи авторского самоотречения, такие, к примеру, как публичное порицание Мэтью Арнолдом его шедевра «Эмпедокл на Этне» или случай Шеллинга, который отверг все философские произведения, которые были им созданы до 1809 года. Не может быть ни малейшего сомнения, что та реакция, которую произведение начинает вызывать у своего автора впоследствии, достаточно сильно отличается от его первоначальных чувств по отношению этому произведению. Вместо того, чтобы казаться прекрасным, глубоким или великолепным, оно начинает производить впечатление ошибочного, банального и ложного, а его смысл более не является тем, который автор стремился передать. Однако эти примеры не являются иллюстрацией того, что изменился смысл произведения, они свидетельствуют в точности о противоположном. Если бы изменения действительно претерпел смысл (а не сам создатель произведения и его мировоззрение), то автору не пришлось бы отвергать свой собственный замысел, он мог бы пощадить себя и обойтись без публичного отречения. Без сомнения, коренным образом изменилась значимость произведения для автора, но что касается его смысла, то он вообще не претерпел трансформации.

[…] Смысл – это то, что выражено в тексте; это то, что автор имел в виду, используя конкретную знаковую последовательность; это то, что выражают знаки. Значимость, с другой стороны, указывает на отношение, возникающее между этим смыслом и определенной личностью, концепцией, положением дел или вообще чем бы то ни было. […] Значимость всегда предполагает отношение, и смысл текста представляет собой одну из констант этого отношения, его неизменный полюс. Отсутствие понимания этой простой и сущностной связи является источником чудовищной путаницы в герменевтической теории.

Даже если мы признаем различие между смыслом и значимостью, отдавая должное различию между интерпретацией текста и его критикой, не будет подлежать сомнению тот факт, что интерпретацию могут направлять различные цели.

. Ключевой темой этой дискуссии стал вопрос о том, представляет ли собой интенция автора единственную цель интерпретации, а в случае положительного ответа – вопрос о том, как именно мы можем ее проследить. Как писал Квентин Скиннер (Skinner 1969: 48f.), оказавший влияние на многих других авторов, при изучении любого конкретного текста нам приходится

сталкиваться с сущностным вопросом о том, что именно автор, писавший в конкретное время с намерением обратиться к конкретной аудитории, мог на самом деле стремиться сообщить при помощи данного конкретного высказывания. Отсюда следует, что сущностная цель, присущая какой бы то ни было попытке понять сами высказывания, должна заключаться в том, чтобы восстановить эту комплексную интенцию с позиции автора. Также отсюда следует, что методология, подходящая для истории идей, должна быть в первую очередь связана с тем, чтобы набросать всю систему коммуникаций, которые условно могли быть осуществлены по конкретному поводу, когда данное высказывание было произведено, а затем проследить отношение между данным высказыванием и более широким лингвистическим контекстом как средством расшифровать действительное намерение конкретного автора.

Кроме Квентина Скиннера (Skinner 1972, 1975) среди прочих авторов, разделяющих данную позицию, стоит упомянуть Акселя Бюлера, который утверждал, что определение авторских интенций представляет собой выполнимую задачу, насколько это позволяют источники и состояние текста (Bühler 1999a: 62ff.); с его точки зрения можно даже определить коммуникативные интенции автора художественных текстов, выделяя то, каким образом он заставляет своих читателей «действовать так, как будто бы» художественный текст повествовал о реальных событиях (Bühler 1999a: 66ff.).

Оговоримся, что понятие интенции, разумеется, является ценным, так как оно предоставляет возможности для методологического осмысления интерпретации, а его использование, несомненно, стало частью дальнейшего развития; и оно широко заимствовалось герменевтической методологиией из дискуссий в области философии сознания и философии языка в XX веке. Само это понятие стало реакцией сразу против двух ортодоксальных точек зрения, господствовавших в то время. Одна из позиций состояла в том, что интерпретация должна быть нацелена только на конкретный текст сам по себе; согласно другой позиции интерпретация должна следовать за социальным контекстом, который дал повод к созданию конкретного текста или обусловил его появление (Skinner 1969).

Однако термин «смысловые связи» (Sinnzusammenhang), используемый Дильтеем и другими представителями классической герменевтики, является более подходящим terminus technicus, чем понятие интенции. Смысловые связи, относящиеся к конкретному лингвистическому выражению или конкретному тексту, возникают для автора в контексте его целей, верований и других ментальных состояний во время взаимодействия с природным или социальным окружением: подобное осмысление значения является комплексным процессом и включает в себя как осознанное, так и неосознанное использование символов.

Вполне может оказаться, что определение интенции автора подходит для описания смысловых связей, и в то же время их реконструкция может показать более сложную картину. Другими словами, при реконструкции смысловых связей мы не обязаны соответствовать какой-либо определенной дескриптивной системе: процесс реконструкции не обязательно должен быть связан с понятием интенции. Можно использовать совершенно разные дескриптивные системы, так как то, что должно быть реконструировано, представляет собой целое множество смысловых связей. Можно использовать интенцию автора, а можно применить анализ грамматических и прочих элементов, чтобы осуществить надлежащую реконструкцию.

Эуджен Кошериу (Coseriu 1994/2006) в своей влиятельной работе Textlinguistik использует понятие «Umfeld» (окружение) для обозначения того же самого феномена, что и смысловые связи. Реконструкция «Umfeld» – в традиции коммуникативной теории «модель органона», предложенная Карлом Бюлером, который писал о «sympraktischem, symphysischem и synsemantischem Umfeld» (окружении, которое характеризуется общими практиками, единством душевной организации и семантическим единством, Бюлер 1993) – нацелена на то, чтобы определить смысл текста посредством описания его целостного контекста насколько это возможно.

Тогда очевидно, что интерпретация в герменевтической традиции концептуализируется как процесс реконструирования смысловых связей и представляет собой процесс, диаметрально противоположный процессу деконструкции, который предлагают, к примеру, Деррида и его последователи.

Как отмечает Николас Решер (Rescher 1997: 201):

Осмысляя интерпретацию как процесс реконструирования смысловых связей текста, мы уделяем должное внимание контексту, в котором он существует, без предположения о том, что социальный и исторический контекст обусловил производство данного текста. Эта позиция также позволяет примирить в ином аспекте стародавнее противоречие, касающееся целей интерпретации. Как мы видели, долгое время предметом ожесточенных разногласий было вопрос о том, является ли схватывание авторской интенции единственной законной целью интерпретации. Однако этот спор можно успешно разрешить, если учитывать характер, которым обладает герменевтика в качестве технологической дисциплины (Albert 2003). Ее технологический характер обнаруживает себя в безусловном признании множественности тех целей, к которым могут быть направлены акты интерпретации. Эти цели не должны обязательно сводиться к общему знаменателю, так же как нет необходимости приносить некоторые из них в жертву ради реализации других. Критическая дискуссия относительно значимости различных целей интерпретации, разумеется, возможна, однако она вовсе не должна оканчиваться определенными результатами, которые имели бы обязательный для всех смысл. Фактически это вообще едва ли когда-нибудь возможно, так как согласие относительно целей интерпретации в типичном случае будет иметь предварительный характер: достаточно предварительным образом принять ряд целей, возникших в результате дискуссии, и потом формулировать и испытывать альтернативные гипотезы по отношению к каждой из этих целей. Другими словами, необходимо лишь принять цель интерпретации гипотетически и затем изучить те способы, посредством которых эта цель может быть достигнута. Такая технология работает скорее с гипотетическим, чем с категорическим императивом. Будучи установленными различными способами, стандарты для сравнительной оценки интерпретативных гипотез могут быть направлены на разнообразные регулятивные идеалы. К примеру, реконструкция смысловых связей какого-либо текста может быть осуществлена в соответствии с идеей точности: интерпретативные действия тогда были бы направлены на то, чтобы корректно очертить смысловые связи текста. Но подобную реконструкцию смысловых связей также можно было бы осуществить и в других целях, к примеру, эстетических – такой целью может быть красота. Должны ли точность или красота, к примеру, стать оправданной целью для интерпретации, когда дело касается определенного текста – это разговор, который может находиться на другом уровне и не должен быть раз и навсегда завершен посредством догматического решения. «Смысловые связи», в противоположность «авторской интенции», представляют собой комплексный феномен, и интерпретаторы могут выбирать то, каким образом они будут выделять и схватывать эти связи в отношении различных целей и стандартов – разумеется, так очень часто и происходит. Что лежит в сердце этой эпистемической деятельности – в создании интерпретаций в виде реконструкции смысловых связей, соответствующих различным целям, – а также как эта деятельность может быть наилучшим образом схвачена методологически составляет предмет следующего раздела статьи.

Гипотетико-дедуктивный метод

Применение гипотетико-дедуктивного метода в тех случаях, когда мы имеем дело с осмысленным материалом, предлагалось в качестве оправданного способа объяснения эпистемических действий, осуществляемых при интерпретации текстов (Føllesdal 1979; Tepe 2007). Гипотетико-дедуктивный метод изначально возник как предмет дискуссии в связи с философской теорией научного объяснения, и, несомненно, именно таковым и был в случае, когда ее главные действующие лица – Гемпель и Поппер (Поппер 1959/2010; 1963/1989) – описывали научную деятельность как направленную исключительно на объяснение и в основном стремящуюся ответить на вопросы «почему?». Эту точку зрения, оказавшую большое влияние и очень часто разделяемую лишь имплицитным образом, однако, вовсе не обязательно принимать. Более того, в область науки могут быть допущены не только ответы на вопросы «почему?», но и ответы на вопросы «в чем состояло дело?», которые хорошо соответствуют деятельности всех тех, чей ежедневный труд состоит в интерпретации текстов.

Далее мы очень кратко рассмотрим, каким образом можно применить этот метод в пяти шагах (Mantzavinos 2014).

Система пропозиций, конституирующих эти интерпретативные гипотезы, принципиально является гипотетической, поскольку невозможно определить, выполнит ли она свою эпистемическую цель – а именно, идентификацию смысла текста. В конструировании таких гипотез могут использоваться разнообразные герменевтические принципы, такие как уже обсуждавшийся «принцип доверия» или «принцип гуманности» – как предпосылки, которые могут потерпеть неудачу в свете опыта. Эти интерпретативные гипотезы могут частично состоять из «теоретических условий», недоступных прямому наблюдению, которые могли бы, к примеру, отсылать к интенциям автора.

Эти свидетельства могут включать в себя свидетельства автора о его или ее произведении, о других произведениях, созданных им или ей, детали, относящиеся к рифме, ритму, частота употребления определенных слов, другие лингвистические и биографические соображения (Nehamas 1981: 145) и тому подобное.

Сравнительная оценка необходима здесь для того, чтобы отличить хорошие интерпретации от плохих. Такая оценка может происходить в соответствии с различными принципами, поэтому реконструкция смысловых связей некоего текста может ориентироваться на различные идеалы. Одним из таких идеалов может являться истина, которую можно концептуализировать как корректное описание смысловых связей, и интерпретации представляют собой гипотезы именно в силу того факта, что мы ищем причины, по которым они будут истинными или ложными. Другие ценности, к примеру, эстетические, могут также считаться важными, и сравнительная оценка предлагаемых интерпретаций может также осуществляться в соответствии с такими ценностями – к примеру, красотой.

Подобные акты оценивания не осуществляются в соответствии с какими-либо видами алгоритмических процедур. Применение специфических методов исчисления, которые предположительно могут привести к детерминации вариантов оценки и выбора, не является возможным ни для интерпретации текста, ни, разумеется, при научном объяснении. В этом виде когнитивной деятельности человек осуществляет выбор при помощи работы воображения, и варианты этого выбора с необходимостью подвержены ошибкам. Только институционализация возможностей критики может вести к исправлению ошибок, когда речь идет о подобной оценке и выборе.

Необходимо отметить, что пятый шаг этого метода имеет важное следствие, состоящее в предотвращении серьезной проблемы, которая исчерпывающим образом была разработана в теории подтверждения. Если контингентное свидетельство E подтверждает гипотезу H, при том, что существуют фоновые убеждения B, то, следовательно, E также будет подтверждать конъюнкцию H ∧ X для какого бы то ни было случайного X, не входящего в противоречие с H. Эта особенность может сделать процесс подтверждения в высшей степени произвольным, и, таким образом, весь метод становится бесполезным.

Оливер Шольц (Scholz 2015) в принципе ставит под вопрос продуктивность этого метода исходя как раз из таких оснований – он называет это «проблемой релевантности» – и предлагает решение этой проблемы, заключающееся в том, чтобы предполагать существование лучшего объяснения (Lipton 2004). В соответствии с этой альтернативой, гипотеза, которая лучше всего объясняет имеющиеся данные, должна быть выбрана из числа других предлагаемых вариантов. Тем не менее, это альтернативное предложение является проблематичным, поскольку оно основано на допущении, согласно которому есть возможность обеспечить необходимые и достаточные условия для того, что конституирует объяснение, и что существует универсальное соглашение относительно того, что считать «лучшим объяснением» – по сути, оба эти допущения несостоятельны (Mantzavinos 2013, 2016).

В заключение отметим, что гипотетико-дедуктивный метод может помочь установить герменевтическую объективность, в конечном итоге основанную на критической дискуссии между участниками обсуждения пригодности различных интерпретаций в соответствии с выполнением различных целей интерпретации. Интерсубъективная открытость, проверяемость на основании свидетельств, рациональная аргументация и объективность являются, таким образом, применимыми также в случае интерпретации текста. Это может быть продемонстрировано при помощи ряда примеров, взятых из различных дисциплин (Føllesdal 1979; Mantzavinos 2005: ch. 6; Detel 2011: 394ff; Detel 2016).

6. Эпилог

Герменевтика как методология интерпретации может предоставить нам руководство для решения проблем интерпретации человеческих действий, текстов и других осмысленных материалов, предлагая инструментарий, основанный на прочных эмпирических данных. На протяжении своего исторического развития герменевтика имела дело с конкретными проблемами интерпретации, поскольку она возникала в конкретных дисциплинах, таких как юриспруденция, теология и литература, которые не были в фокусе нашего внимания в данной статье. Наша действительная цель заключалась в том, чтобы показать, с каким типом общих проблем интерпретации имеет дело герменевтика, и обозначить некоторые важные процедуры, ведущие к их эффективному решению – всегда имея в виду, что эти процедуры, как и все эпистемологические процедуры, с необходимостью остаются подвержены ошибкам.

Библиография

На русском языке:

Андерсон Д. Р., 2002, Когнитивная психология. СПб.: Питер.

Бетти Э., 2011, Герменевтика как общая методология наук о духе / Пер. с нем. Е. В. Борисова. М.: Канон +.

Бюлер К., 1993, Теория языка. Репрезентативная функция языка. М.: Прогресс.

Дильтей В., 1996, Описательная психология / пер. с нем. Е.Д. Зайцевой под ред. Г.Г. Шпета. СПб.: «Алетейя».

–––, 2000, Собрание сочинений: В 6 т. Под ред. A.B. Михайлова и Н.С. Плотникова. Т. 1: Введение в науки о духе / Пер. с нем. под ред. B.C. Малахова. М.: Дом интеллектуальной книги.

–––, 2004, Собрание сочинений: В 6 т. Под ред. А.В. Михайлова и Н.С. Плотникова. Т.3. Построение исторического мира в науках о духе / Пер. с нем. под ред. В.А. Куренного. М.: Три квадрата.

Дэвидсон Д., 2003, Истина и интерпретация. М.: Праксис.

Куайн, У., 2000, Слово и объект. Пер. с англ. А.З. Черняк, Т.А. Дмитриев. М.: Логос, Праксис.

Милль Д. С., 2011, Система логики силлогистической и индуктивной: Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования. / Предисл. и прил. В. К. Финна. М.: ЛЕНАНД.

Пинкер, С., 2009, Язык как инстинкт. М.: Либроком.

Поппер, К., 2010, Логика научного исследования. М.: АТС: Астрель.

Риккерт, Г., 1997, Границы естественнонаучного образования понятий: Логич. введ. в ист. науки / Вступ. ст. Б. В. Маркова. СПб.: Наука.

Фреге, Г., 2000, Основоположения арифметики. М.: Водолей.

Хайдеггер М., 2003, Бытие и время / М. Хайдеггер; Пер. с нем. В.В. Бибихина. Харьков: «Фолио».

На других языках:

Albert, Hans, 1994, Kritik der reinen Hermeneutik, Tübingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck).

–––, 2003, “Hermeneutik und Realwissenschaft. Die Sinnproblematik und die Frage der theoretischen Erkenntnis”, Axel Bühler (ed.), Hermeneutik. Basistexte zur Einführung in die wissenschaftstheoretischen Grundlagen von Verstehen und Interpretation, Heidelberg: Synchron, pp. 23–58.

Anderson, Lanier, 2003, “The Debate over the Geisteswissenschaften in German Philosophy, 1880–1910” in Thomas Baldwin (ed.), The Cambridge History of Philosophy: 1870–1945, Cambridge: Cambridge University Press, pp. 221–234.

Ast, Friedrich, 1808, Grundlinien der Grammatik, Hermeneutik und Kritik, Landshut: Jos. Thomann, Buchdrucker und Buchhändler.

Bühler, Axel, 1993, “Der Hermeneutische Intentionalismus als Konzeption von den Zielen der Interpretation”, Ethik und Sozialwissenschaften, 4: 511–518.

–––, 1999a, “Autorabsicht und fiktionale Rede”, in Fotis Jannidis, Gerhard Lauer, Matias Martinez, and Simone Winko (eds.), Rückkehr des Autors. Zur Erneuerung eines umstrittenen Begriffs, Tübingen: Max Niemeyer Verlag, pp. 61–75.

–––, 1999b, “Die Vielfalt des Interpretierens”, Analyse und Kritik, 21: 117–137.

–––, 2003, “Grundprobleme der Hermeneutik”, in Axel Bühler (ed.), Hermeneutik. Basistexte zur Einführung in die wissenschaftstheoretischen Grundlagen von Verstehen und Interpretation, Heidelberg: Synchron, pp. 3–19.

–––, 2010, “Zweifel am Erklärungspotential von Absichten”, Mythos-Magazin (Erklärende Hermeneutik/Explanatory Hermeneutics—Wissenschaftliches Forum), available online.

Clauberg, Johannes, 1654, Logica, Vetus & Nova, Amsterdam: Ex Officin Elzeviriana.

Coseriu, Eugenio, 1994/2006, Textlinguistik, 4th edition, Tübingen: Francke Attempto.

Danks, Joseph H., Lisa Bohn, and Ramona Fears, 1983, “Comprehension Processes in Oral Reading”, in Giovanni B. Flores d’Arcais and Robert J. Jarvella (eds), The Process of Language Understanding, Chichester, Chishester, New York etc.: John Wiley & Sons, pp. 193–223.

Dannhauer, Johann Conrad, 1630/2004, Idea boni interpretis et malitiosi calumniatoris, Straßburg: Wilhelm Christian Glaser, reprint of the fourth edition Straßburg 1652, Hildesheim, Zürich and New York: Olms.

Detel, Wolfgang, 2011, Geist und Verstehen, Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann.

–––, 2014, Kognition, Parsen und rationale Erklärung: Elemente einer allgemeinen Hermeneutik, Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann.

–––, 2016, Hermeneutik der Literatur und Theorie des Geistes. Exemplarische Interpretationen poetischer Texte, Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann.

Føllesdal, Dagfinn, 1979, “Hermeneutics and the hypothetico-deductive method”, Dialectica, 33: 319–336.

–––, 1982, “The Status of Rationality Assumption in Interpretation and in the Explanation of Action”, Dialectica, 36: 301–316.

Føllesdal, Dagfinn, Lars Walløe, and John Elster, 1996, Argumentasjonsteori, språk og vitenskapsfilosofi, Oslo: Universitetsforlaget.

Gadamer, Hans-Georg, 1960/1990, Gesammelte Werke, Bd. 1, Hermeneutik I: Wahrheit und Methode, 6. Auflage, Tübingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck).

–––, 1986/1993, Gesammelte Werke, Bd. 2, Hermeneutik II: Wahrheit und Methode, Ergänzungen, Register, 2. Auflage, Tübingen, J.C.B. Mohr (Paul Siebeck).

–––, 2000, Hermeneutische Entwürfe, Tübingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck).

Grandy, Richard, 1973, “Reference, Meaning, and Belief”, The Journal of Philosophy, 70(14): 439–452. doi:10.2307/2025108

Heidegger, Martin, 1923/1995, Ontologie (Hermeneutik der Faktizität), Gesammtausgabe, Band 63, 2. Auflage, Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann.

–––, 1927/1993, Sein und Zeit, 17. Auflage, Tübingen: Niemeyer.

Hirsch, E.D. Jr., 1967, Validity in Interpretation, New Haven and London: Yale University Press.

Jaeger, Hasso, 1974, “Studien zur Frühgeschichte der Hermeneutik”, Archiv für Begriffsgeschichte, 18: 35–84.

Kintsch, Walter, 1998, Comprehension: A Paradigm for Cognition, Cambridge: Cambridge University Press.

Kintsch, Walter and Teun A. van Dijk, 1978, “Toward a Model of Text Comprehension and Production”, Psychological Review, 85: 363–394.

Lewis, David, 1983, “Radical Interpretation”, in David Lewis (ed.), Philosophical Papers Vol. I, Oxford: Oxford University Press, pp. 108–121.

Lipton, Peter, 2004, Inference to the Best Explanation, 2nd edition, London and New York.

Livingston, Paisley, 1993, “Why Realism Matters: Literary Knowledge and the Philosophy of Science”, in George Levine (ed.), Realism and Representation: Essays on the Problem of Realism in Relation to Science, Literature, and Culture, Madison: University of Wisconsin Press, pp. 134–154.

Malpas, Jeff and Hans-Helmuth Gander (eds.), 2014, The Routledge Companion to Hermeneutics, London and New York: Routledge.

Mantzavinos, C., 2001, Individuals, Institutions, and Markets, Cambridge: Cambridge University Press.

–––, 2005, Naturalistic Hermeneutics, Cambridge: Cambridge University Press.

–––, 2009, “What Kind of Problem is the Hermeneutic Circle?”, in C. Mantzavinos (ed.), Philosophy of the Social Sciences. Philosophical Theory and Scientific Practice, Cambridge: Cambridge University Press, pp. 299–311.

–––, 2012, “Explanations of Meaningful Actions”, Philosophy of the Social Sciences, 42: 224–238.

–––, 2013, “Explanatory Games”, The Journal of Philosophy, 110(11): 606–632. doi:10.5840/jphil2013110117

–––, 2014, “Text Interpretation as a Scientific Activity”, Journal for General Philosophy of Science, 45: 45–58.

–––, 2016, Explanatory Pluralism, Cambridge: Cambridge University Press.

Meier, Geirg Friedrich, 1757/1996, Versuch einer allgemeinen Auslegungskunst, mit einer Einleitung und Anmerkungen, Axel Bühler and Luigi Cataldi Madonna (eds.), Hamburg: Felix Meiner Verlag.

Nehamas, Alexander, 1981, “The Postulated Author: Critical Monism as a Regulative Ideal”, Critical Inquiry, 8: 133–149.

–––, 1987, “Writer, Text, Work, Author”, in A. J. Cascardi (ed.), Literature and the Question of Philosophy, Baltimore: John Hopkins University Press, pp. 267–291.

Popper, Karl, 1963/1989, Conjectures and Refutations, London and New York: Routledge.

Rescher, Nicholas, 1997, Objectivity. The Obligations of Impersonal Reason, Notre Dame, IN and London: University of Notre Dame Press.

Ricoeur, Paul, 1981, “What is a Text? Explanation and Interpretation”, in Paul Ricoeur, Hermeneutics and the Human Sciences, John B. Thompson (ed. and transl.), Cambridge: Cambridge University Press, pp.135–151.

Schleiermacher, Friedrich, 1999, Hermeneutik und Kritik, Manfred Frank (ed.), 7. Auflage, Frankfurt am Main: Suhrkamp.

Schönert, Jörg and Friedrich Vollhardt (eds), 2005, Geschichte der Hermeneutik und die Methodik der textinterpretierenden Disziplinen, Berlin and New York: Walter de Gruyter.

Scholz, Oliver R., 2012, “On the Very Idea of a Textual Meaning”, in Jürgen Daiber, Eva-Maria Konrad, Thomas Petraschka, and Hans Rott (eds.), Understanding Fiction: Knowledge and Meaning in Literature, Münster: Mentis, pp. 135–145.

–––, 2015, “Texte interpretieren—Daten, Hypothesen und Methoden”, in Jan Borkowski, Jan Descher, Felicitas Ferder, and Philipp David Heine (eds.): Literatur intepretieren: Interdisiplinäre Beiträge zur Theorie und Praxis, Münster: Mentis, pp. 147–171.

–––, 2016, Verstehen und Rationalität, 3. rev. Auflage, Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann.

Simon, Herbert, 1986, “The Information Processing Explanation of Gestalt Phenomena”, Computers in Human Behavior, 2: 241–255.

Skinner, Quentin, 1969, “Meaning and Understanding in the History of Ideas”, History and Theory, 8: 3–53.

–––, 1972, “Motives, Intentions and the Interpretation of Texts”, New Literary History, 3: 393–408.

–––, 1975, “Hermeneutics and the Role of History”, New Literary History, 7: 209–232.

Stegmüller, Wolfgang, 1979/1988, “Walther von der Vogelweide’s Lyric of Dream-Love and Quasar 3C 273. Reflections on the so-called ‘circle of understanding’ and on the so-called ‘theory-ladeness’ of observations”, in John M. Connolly and Thomas Keutner (eds), Hermeneutics versus Science? Three German Views, Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, pp. 102–152, originally published as: “Walther von der Vogelweides Lied von der Traumliebe und Quasar 3 C 273. Betrachtungen zum sogenannten Zirkel des Verstehens und zur sogenannten Theorienbeladenheit der Beobachtungen”, in Rationale Rekonstruktion von Wissenschaft und ihrem Wandel, Stuttgart: Reclam, 1979: 27–86.

Szabó, Zoltán Gendler, 2013, “Compositionality”, The Stanford Encyclopedia of Philosophy, Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/fall2013/entries/compositionality/>.

Tate, J., 1934, “On the History of Allegorism”, Classical Quarterly, 28: 105–114.

Taylor, Charles, 1985, “Interpretation and the Sciences of Man”, in Philosophical Papers, vol. 2: Philosophy and the Human Sciences, Cambridge: Cambridge University Press, pp. 15–57.

Tepe, Peter, 2007, Kognitive Hermeneutik, Würzburg: Köningshausen & Neumann.

Weber, Max, 1922/1985, Gesammelte Aufsätze zur Wissenschaftslehre, 6. rev. Auflage, J.C.B. Mohr (Paul Siebeck).

Wimsatt, William Jr. and Monroe C. Beardsley, 1946, “The Intentional Fallacy”, Sewanee Review, 54: 468–488.

Windelband, Wilhelm, 1894/1915, “Geschichte und Naturwissenschaft”, in Wilhelm Windelband (ed.), Präludien. Aufsätze und Reden zur Philosophie und ihrer Geschichte, Band 2, 5. erweiterte Auflage, Tübingen: J.C.M. Mohr (Paul Siebeck), pp. 136–160.