концепции

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Контрактуализм

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 30 августа 2007 года; содержательно переработано 20 апреля 2018 года.

Термин «контрактуализм» может употребляться в широком смысле — для обозначения точки зрения, что мораль основана на договоре или соглашении, — или в узком смысле — для обозначения определенной точки зрения, в последние годы развиваемой гарвардским философом Т. М. Скэнлоном, в особенности в его книге «Чем мы обязаны друг другу».

В настоящей статье «контрактуализм» рассматривается в более узком смысле. Мы начнем с краткого изложения контрактуализма Скэнлона, а затем рассмотрим его взгляды, сравнивая их с другими теориями общественного договора и с его главным соперником среди беспристрастных концепций морали, а именно утилитаризмом. Затем мы обсудим ряд проблем, связанных с контрактуалистским подходом.

Контрактуализм Скэнлона уже «оброс» большим объемом исследовательской литературы. Наша цель состоит не в том, чтобы обобщить эту литературу и тем более не в том, чтобы внести в нее что-то новое. Скорее, мы стремимся объяснить особую притягательность контрактуализма, а также указать на возражения со стороны других теорий, с которыми он сталкивается.

Что такое контрактуализм?

Скэнлон представляет контрактуализм как особую теорию морального рассуждения. Он резюмирует свою точку зрения следующим образом:

Действие является неправильным, если его совершение в сложившейся ситуации будет запрещено каким-либо сводом принципов общего регулирования поведения, который никто не может обоснованно отвергнуть в качестве опоры для информированного, непринудительного, всеобщего согласия. (Scanlon 1998: 153)

Но версия контрактуализма Скэнлона касается не только определения того, какие действия правильны, а какие неправильны. Она также касается того, какие обоснования (reasons) и формы рассуждения являются оправданными (justifiable). Может ли тот или иной принцип быть обоснованно отвергнут или нет, оценивается исходя из последствий (implications) действий индивидов или агентов, которые руководствуются основанием или имеют его позволением так, как того требует этот принцип. Версия Скэнлона предлагает учитывать (1) авторитет моральных норм и (2) то, что конституирует правильность и неправильность. Что касается первого, содержательная ценность, реализуемая моральным поведением, состоит во «взаимном признании». Что касается второго, то неправильность заключается в неспособности быть оправданным: неправильность есть свойство быть неподверженным оправданию. Неправильность действия не приравнивается к свойствам, которые делают его неподверженным оправданию. Скорее, она должна быть приравнена к его неспособности быть оправданным; характер неправильности определяется обстоятельством более высокого порядка, состоящим в том, что неправильные действия суть действия, которые нельзя оправдать. Невозможность оправдать их перед другими людьми — это то общее, что есть у всех неправильных действий. Таким образом, различные моральные соображения, руководящие нашим содержательным размышлением о морали, объединены общей нормативной темой. В этом отношении контрактуализм руководит нашим содержательным размышлением о неправильности. Неправильное является основным моральным предикатом; правильное определяется как «не неправильное».

Одна из причин акцента на неправильном заключается в желании обратить внимание на область, которую стремится очертить контрактуализм: что это значит, когда один человек страдает от неправильного действия другого?

Моральные требования определяют, как правильно учитывать ценность людей как рациональных агентов. Отличительная ценность человеческой жизни заключается в способности человека оценивать основания и оправдания. Поэтому, чтобы воздать должное ценности человека, необходимо признать его способность понимать основания и действовать в соответствии с ними. Относиться к людям в соответствии с принципами, которые они не могут обоснованно отвергнуть, — один из способов воздать должное этой способности. Поступая таким образом, агент руководствуется принципом, который по праву может быть охарактеризован как такой, которым его уполномочило руководствоваться другое лицо в ходе рефлексии над тем, какое отношение к нему было бы подходящим. Контрактуализм проливает свет на интригующую интуицию Канта, согласно которой мы никогда не должны относиться к людям лишь как к средствам, а всегда как к целям. Контрактуализм интерпретирует это положение как требование относиться к людям в соответствии с принципами, которые они не могли бы обоснованно отвергнуть.

Чем контрактуализм отличается от других общественно-договорных теорий?

Контрактуализм обращается к идее общественного договора. Он пытается вывести содержание морали (и в некоторых версиях также оправдания того, почему мы должны считать себя обязанными следовать морали) из понятия соглашения всех со всеми в моральной сфере. Современная философия морали предлагает несколько других интерпретаций традиции общественного договора. Полезно отличать от них контрактуализма.

Контрактарианизм берет начало от Гоббса, чья концепция основана на взаимной корысти. Мораль заключается в формах скоординированного поведения, которое оказывается взаимовыгодным для агентов, преследующих личные интересы. (Наиболее выдающимся современным представителем этой теории является Дэвид Готье. См. Gauthier 1986.)

В противоположность такому подходу, любая форма контрактуализма основана на равном моральном статусе людей. Контрактуализм полагает, что моральный статус людей основывается на их способности к рациональной автономной деятельности. Согласно контрактуализму, мораль является результатом обязывающих соглашений, предусматривающих нашу равную моральную значимость как рациональных автономных агентов. Контрактуализм восходит к Руссо, а не к Гоббсу: общая воля — это то, что мы совместно желали бы, если бы приняли точку зрения свободных и равноправных граждан. Контрактуализм является альтернативой контрактарианизму. Согласно последнему, я стремлюсь максимизировать собственные интересы в сделке с другими. В соответствии с контрактуализмом, я стремлюсь реализовать свои интересы так, чтобы я мог обосновать их перед другими, которые, в свою очередь, преследуют собственные интересы.

Далее, мы отделяем контрактуализм от специфической моральной теории Канта. Кантианские философы-моралисты ищут принципы, с которыми согласились бы все рациональные агенты при определенных идеализированных условиях. Общеизвестно, что для достижения такого согласия Канту необходимо абстрагироваться от многих (некоторые сказали бы, что слишком многих) конкретных черт нашей моральной жизни. (См. предложенную Онорой О’Нилл интерпретацию понятия согласия в кантианской этике; O’Neill 2003.)

Контрактуализм отличается от кантовской концепции в различных аспектах. В частности, он предлагает содержательное объяснение нормативной силы морали, основанной на ценности отношений взаимного уважения. Обоснованность (reasonableness) не рассматривается как нечто, что может быть доказано вне точки зрения морали. Другое отличие заключается в том, что контрактуализм ищет те принципы, которые никто не может обоснованно отвергнуть, а не те, с которыми согласились бы все.

Однако в контрактуализме Скэнлона есть кантианские элементы, поскольку он стремится к свободному соглашению, которое проясняет и свободу, и равенство. Можно сказать, что контрактуализм дает выражение идеям, скрытым в рассуждениях Канта о категорическом императиве (особенно в формуле человечности и формуле царства целей, а не в более привычной формуле всеобщего закона). Действительно, как мы увидим в разделе 5, согласно Дереку Парфиту, несмотря на все их различия, контрактуализм совпадает с наилучшей интерпретацией моральной теории Канта.

Наиболее влиятельным теоретиком общественного договора, или социального контракта, последнего времени является Джон Ролз. Контракт Ролза отличается от скэнлоновского контрактуализма двумя ключевыми моментами.

(1) Контракт Ролза более кантианский, поскольку он ищет принципы, с которыми согласился бы каждый, а не принципы, которые никто не может обоснованно отвергнуть. (Контраст особенно заметен, если мы рассмотрим «Лекции имени Дьюи» Ролза (Rawls 1980), наиболее кантианский его текст.)

(2) Контракт Ролза носит политический характер — он направлен на установление общих социальных рамок либерального общества, а не на определение моральных принципов. В результате Ролз помещает стороны соглашения за вуаль неведения, так что они не знают многих ключевых фактов о своей идентичности. Делается это все для того, чтобы получаемые принципы справедливости воплощали приверженность Ролза либеральному нейтралитету. По Ролзу, мы должны следовать тем принципам, которые рационально было бы выбрать каждому человеку, если бы ему пришлось выбирать эти принципы, ничего не зная о себе и обстоятельствах, в которых он находится. Поскольку каждый человек знает, что в итоге он может оказаться кем угодно, каждый должен заботиться обо всех. По сути, Ролз использует cвоекорыстие за вуалью неведения, чтобы представить приверженность справедливости, понимаемой как беспристрастность (fairness to all).

Эта мотивация является ключевой особенностью контрактуализма Скэнлона. Все теоретики общественного договора — даже контрактарианцы — соглашаются с тем, что агенты хотят оправдать собственные мотивы перед другими. Однако для контрактарианца такое желание является лишь стратегическим — оправдание полезно с инструментальной точки зрения, поскольку позволяет мне заставить других делать то, что служит моим интересам. Для контрактуалиста, напротив, агенты морально мотивированы внутренним желанием оправдать себя перед другими. Наличие такого желания и есть одна из составляющих того, что значит быть моральным агентом.

Несмотря на эти различия, контрактуализм имеет несколько общих моментов с другими теориями общественного договора. В частности, контрактуализм стремится выстроить неутилитаристскую теорию, которая основывает моральный статус на всеобщем свойстве людей — рациональной моральной агентности — и, таким образом, формулирует общие принципы, чья область применения глобальна. Именно к этому различию с утилитаризмом мы сейчас и обратимся.

Чем контрактуализм отличается от утилитаризма?

Контрактуализм — это беспристрастная теория морали. В современной философии утилитаризм является основной беспристрастной теорией морали, находящейся вне традиции общественного договора. Утилитаризм считает, что моральный статус человека заложен в его способности к благополучию и страданию, и полагает благополучие единственной моральной ценностью. Чтобы реализовать эту ценность, требуется надлежащая реакция. Таким образом, утилитаризм является консеквенциалистской теорией морали — мораль связана с достижением значимых результатов.

Существует три фундаментальных различия между контрактуализмом и утилитаризмом. Первое различие заключается в сфере применения.

(1) Утилитаризм применим ко всем областям морали, в то время как контрактуализм охватывает только сферу наших взаимных обязательств.

Сам Скэнлон признает, что контрактуализм не охватывает всю мораль целиком. Мы вернемся к этому различию в разделах 12 и 13.

Оставшиеся два различия между контрактуализмом и утилитаризмом касаются содержания.

(2) Контрактуализм не агрегирует, а скорее исходит из точек зрения отдельных людей.

(3) Контрактуализм не рассматривает благополучие в качестве базового понятия морали, а допускает разнообразные личные основания.

Единственными основаниями для принятия или отрицания принципа, — которые мы используем при вынесении суждения о том, может ли он быть обоснованно отвергнут или же нет, — являются «различные индивидуальные основания для оспаривания этого принципа и его альтернатив» (Scanlon 1998: 229). Может ли быть принят этот принцип, зависит от индивидуальной оценки силы оснований, которые могут иметь индивиды для его отрицания, когда они сравнивают его на фоне других альтернатив. Поскольку индивиды должны возражать от своего имени, а не от имени группы, это ограничение оснований до оснований единичного индивида препятствует межличностному агрегированию претензий; оно не позволяет множеству менее весомых претензий перевесить более весомую претензию одного человека.

Поэтому, в отличие от утилитаризма, контрактуализм отвергает межличностное агрегирование разновидностей бремени (burdens). (Некоторые важные исключения мы обсудим ниже). Это один из основных аспектов, отличающих его от утилитаризма. Таким образом, контрактуализм отражает ключевую особенность нашей моральной жизни, которую, как утверждает Ролз, игнорирует утилитаризм: особенность, которую он называет «отдельностью людей» (Rawls 1971).

Поэтому контрактуализм ищет принципы, которые приносят пользу каждому человеку в отдельности и требуют его свободного согласия.

Агрегирование (в том или ином виде) имеет ключевое значение для утилитаризма. Часто возникают ситуации, когда удовольствие одного человека вступает в конфликт с удовольствием другого, или когда единственным способом обеспечить удовольствие является причинение боли другому, или когда необходимо выбрать, кто из людей должен пострадать от какой боли. Необходимо найти способ уравновесить моральные основания, проистекающие из удовольствия и боли разных людей. Если мы придерживаемся утилитаристской точки зрения, то трудно понять, как мы можем сделать это без того или иного агрегирования — объединения различных удовольствий и боли.

Напротив, контрактуализм, кажется, способен избежать агрегирования, потому что он начинает не с индивидуального удовольствия и боли, а с более гибкого понятия оснований. В отличие от удовольствий и болей, мои основания могут сообразовываться с ситуацией других людей. Чтобы увидеть это, мы исследуем две особенности использования оснований Скэнлоном: отказ должен иметь основание, и последнее не ограничивается благополучием.

Обоснованный отказ

Для того, чтобы обоснованно отвергнуть принцип, у меня должно иметься какое-то возражение против него. Это возражение может начинаться с указания на непосредственный вред, который я претерпеваю из-за принципа. Если вред подразумевает боль или страдание, контрактуализм является зеркальным отражением утилитаризма. Однако негативных последствий принципа недостаточно. Чтобы понять, могу ли я обоснованно отвергнуть принцип, я должен также спросить, как он влияет на других. Если на меня налагается определенное бремя (b1), но каждая альтернатива налагает на кого-то другого большее бремя (b2), то b1 не дает мне оснований отвергать принцип. Если ваше основание более веское, то я, если я разумен, снимаю свое возражение. (В отличие от этого, бессмысленно говорить, что утилитарист «устранил свою боль», заметив, что чья-то боль сильнее.) Таким образом, мы приходим к выводу, что принцип, налагающий на меня b1, не может быть обоснованно отвергнут. И мы приходим к этому выводу без необходимости что-либо агрегировать.

В контрактуализме индивиды мотивированы как самоуважением, так и уважением к другим. Поскольку каждый человек частично мотивирован заботой о собственных интересах, контрактуализм может обосновать консеквенциалистские основания. Часть того, что мы обязаны другим, заключается в содействии их интересам. Поэтому контрактуализм может совместить в себе важные консеквенциалистские аспекты этой структуры моральной философии.

Однако, в отличие от утилитаризма, то понимание ценности, которое фундирует контрактуализм, не предполагает, что существует только одно рациональное отношение к ценности.

(Это является преимуществом контрактуализма перед наивными версиями кантовской этики, которые отвергают все консеквенциалистские основания и тем самым препятствуют объяснению того, почему последствия наших действий вообще имеют моральное значение). В отличие от этических теорий, отталкивающихся от результата (например, утилитаризма), основополагающим для контрактуализма является не минимизация нежелательных последствий, а рассмотрение принципов, которые никто не может обоснованно отвергнуть. Моральные принципы основаны на идее общежития с другими на условиях взаимного уважения. Это означает, что наряду с некоторыми консеквенциалистскими аспектами, контрактуализм может также учитывать некоторые деонтологические интуиции: здравый смысл запрещает обращаться с людьми определенным образом даже в обстоятельствах, при которых совокупная ценность последствий такого поведения очень велика. Какие запреты оправданы? На этот вопрос «лучше всего ответить, рассмотрев, какие из принципов, позволяющих другим лишать нас жизни, могут быть обоснованно отвергнуты» (Scanlon 1998: 85). Среди этих принципов могут быть такие, которые предполагают «принятие определенной точки зрения на имеющиеся у человека основания: положительная ценность спасения других не оправдывает убийство» (Scanlon 1998: 84).

Основания, выходящие за рамки благополучия

Еще один доступный для контрактуализма (и недоступный для утилитаризма) ресурс — это то, что мои основания для отказа от принципа не ограничиваются моим благополучием, как бы широко ни трактовалось это понятие. Для простоты изложения последуем за утилитаристом и будем понимать «бремя» исключительно в терминах негативного воздействия на мое благополучие. Причиной для отказа от принципа может быть не столько то, что он налагает на меня определенное бремя, сколько то, каким образом он налагает это бремя (тяготу) и, следовательно, что он говорит обо мне. Например, рассмотрим принцип, который распределяет выгоды и тяготы по расовому признаку, и сравним его с принципом, который распределяет те же выгоды и тяготы случайным образом. Я не могу отвергнуть расистский принцип только из-за бремени, которое он налагает на меня — в конце концов, случайный принцип налагает такое же бремя на кого-то другого. Скорее, я отвергаю расистский принцип потому, что, рассматривая мою расу как адекватное основание для распределения благ, он налагает это бремя таким образом, что мой статус как личности оказывается в небрежении.

Если отказаться от утилитаристской связи между бременем и благополучием, то можно сказать, что сам метод распределения бремени налагает дополнительное бремя другого рода — бремя неуважения. Аналогично, я могу отвергнуть принцип, который произвольно освобождает некоторых людей от бремени, которое несут все остальные, на том основании, что этот принцип оказывает мне несправедливость — даже если альтернативный ему принцип накладывает бремя на всех. Например, представьте ситуацию, когда для сохранения газона нам нужно, чтобы по крайней мере 90 % людей не ходили по траве, но если 10 % все-таки пройдут по траве, от этого не будет никакого вреда. Я могу возражать против принципа, который позволяет представителям привилегированного расового меньшинства ходить по траве, даже если я предпочитаю принцип, запрещающий ходить по траве всем. Мое неприятие основано не на зависти, а на том обстоятельстве, что данный принцип проявляет неуважение, рассматривая расу в качестве легитимного основания для распределения.

Контрактуалистские основания более гибкие, чем агрегирование, поскольку они позволяют нам напрямую реагировать на морально значимые рассуждения, а не полагаться на какие-то сложные утилитарные расчеты. (Подумайте об искусственных эпициклах, через которые должен пройти утилитарист, чтобы отвергнуть принцип, который эффективно максимизирует счастье, но при этом оказывается расистским или произвольным.) Переходя непосредственно к моральной сути вопроса, контрактуализм также предлагает более удовлетворительное объяснение того, почему определенное поведение является неправильным.

Таким образом, контрактуализм может создавать принципы, которые уравновешивают интересы разных людей, не обращаясь эксплицитно к идее агрегирования. Это важное изобретение моральной философии, поскольку оно позволяет нам разделить аргументы против утилитаризма на два класса: аргументы против беспристрастности и аргументы против агрегирования. Возражения из первого класса также применимы к контрактуализму, а из второго — нет. Мы вернемся к агрегации в разделе 8 и рассмотрим одно распространенное возражение против беспристрастности в разделе 9. После того, как контрактуализм вошел в область моральной философии, мы не можем относиться к аргументам в пользу беспристрастности так, как если бы они были аргументами в пользу самого утилитаризма.

Чем контрактуализм отличается от других неконсеквенциалистских этических теорий?

В книге 2008 года «Моральные измерения: допустимость, смысл, вина» Скэнлон рассматривает ряд актуальных для контрактуализма вопросов, особенно нерелевантность рассмотрения намерения для суждений о допустимости, различие между двумя видами ответственности и анализ вины. Эти вопросы помогают отличить контрактуализм от некоторых соперничающих с ним нонконсеквенциалистских теорий.

Нерелевантность рассмотрения намерения в суждении о допустимости

Многие теоретики отличают нонконсеквенциалистские теории морали от конкурирующих с ними консеквенциалистских теорий, таких как утилитаризм, подчеркивая значимость намерений агентов. В противном случае допустимые действия становятся недопустимыми, если совершаются по неправильному основанию или для достижения неправильной цели. Например, доктрина двойного эффекта запрещает действия, приводящие к смерти невинного человека, понимаемой либо как цель, либо как средство достижения цели, даже если тот же результат может быть допустимым в качестве побочного эффекта. Рассмотрим два известных примера.

Лекарство:

Военная цель:

Несмотря на интуитивную привлекательность доктрины двойного эффекта, Скэнлон ее отвергает, утверждая, что намерение не имеет прямого отношения к допустимости. Он признает, что намерения имеют прогностическое значение — они помогают предсказать, как агент будет совершать действие, будет ли он успешен в его осуществлении или в реализации какого-либо более крупного плана, в состав которого это действие входить. Но такие предсказания имеют лишь косвенное отношение к суждениям о допустимости. Скэнлон также согласен с тем, что намерения имеют значение при оценке размышлений агента по тому или иному поводу. Но они не имеют отношения к суждениям о допустимости, которые вместо этого спрашивают, «может ли агент совершить действие определенного рода» (Scanlon 2008: 2).

Опираясь на работу Джудит Томсон (Thomson 1986: 101–102), Скэнлон утверждает, что упор на намерение может привести к неправдоподобным выводам о допустимости. Рассмотрим два знакомых мыслительных эксперимента.

Петля:

Доктор:

Большинство людей согласны с тем, что даже если в примере с Петлей «человек переключает троллейбус только потому, что, сбив одного человека, он предотвратит наезд на пятерых», переключение тележки допустимо (Scanlon 2008: 18). Но это решение явно нарушает теорию двойного эффекта. Большинство также согласны с тем, что врачу позволительно вводить лекарство независимо от его намерений — будь то намерение облегчить боль пациента, ускорить его смерть и тем самым прекратить страдания или даже ускорить смерть, чтобы стать наследником его состояния. Последнее намерение влияет на нашу оценку характера врача и его рассуждения. Но это не делает его поступок недопустимым. «Действие является неправильным ввиду соображения или соображений, которые решительно их отвергают, а не ввиду неспособности агента придать этим соображениям должный вес» (Scanlon 2008: 23).

Для сторонника контрактуализма оправдание перед другими является стандартом, определяющим то, какие соображения являются решающими при осуждении определенных действий. В случаях с трансплантацией вопрос контрактуалистов заключается в том, оправдывает ли возможность спасения чужих жизней посредством трансплантации органов исключение из общеобязательного долга оказывать помощь своим пациентам. Скэнлон отвечает отрицательно, поскольку принцип, допускающий такое исключение, может быть обоснованно отклонен потенциальными пациентами. Если врачи отказываются от лечения, потому что собираются пересадить органы своих пациентов, то это намерение неправильно из-за того, что неправильно само это намереваемое действие, а не наоборот.

Стоит отметить, что, хотя большинство философов, обсуждающих Петлю Томсона, согласны с интуицией Скэнлона о том, что переключение тележки допустимо, согласие это не является единодушным. Например, в одной работе (Liao et al. 2012) утверждается, что реальные интуиции относительно случая с петлей очень изменчивы и зависят от контекста, и поэтому моральные теоретики должны остерегаться придавать им слишком большое значение. Скэнлон мог бы принять эту критику на свой счет, поскольку его контрактуалистская схема не привязана к какому-либо конкретному выводу о Петле. Но тогда ему бы пришлось найти примеры для прояснения своих общих утверждений о значимости намерения.

Вина и ответственность

Хотя намерения нерелевантны при рассмотрении допустимости действия, они влияют на значение действий и тем самым влияют на то, как другие должны относиться к агенту. Это подводит нас к дискуссии Скэнлона о вине и ответственности. Скэнлон различает две формы ответственности.

• (1) Ответственность за моральную реакцию релевантна, когда мы спрашиваем об уместности определенных положительных или отрицательных моральных реакций на действия человека — таких как обвинение, обида, похвала или благодарность. Интуитивно понятно, что «результат действий делает такие реакции уместными только в том случае, если человек нес ответственность за свое поведение» (Scanlon 2015: 89–90). Изначально Скэнлон назвал это «ответственностью как атрибуцией», но позже он предпочел обозначение «ответственность за моральную реакцию».

• (2) Содержательная ответственность релевантна, когда мы спрашиваем, изменяют ли действия человека его обязательства перед другими и их обязательства перед ним. «Обещание, передача денег, риск или отказ от использования возможности могут изменить обязательства человека перед другими и их обязательства перед ним, если человек несет ответственность за эти действия» (Scanlon 2015: 89–90). Мы вернемся к контрактуалистской трактовке ответственности в разделе 10.

Центральный вопрос контрактуалистской концепции ответственности за моральные реакции звучит следующим образом: «…что должно быть истинным, чтобы агент был отождествлен с определенной установкой и, таким образом, имел право на моральные реакции, такие как похвала и порицание» (Kumar 2015: 251). На заднем плане, конечно, находятся традиционные вопросы о свободе воли и детерминизме. Можно ли справедливо обвинять агентов за действия или установки, исходные причины которых находятся вне их контроля? Кажется несправедливым негативно оценивать кого-то за то, что выходило за пределы его контроля. Однако для сторонников контрактуализма обвинение выходит за рамки простой оценки. Вина тесно связана как со смыслом действий, так и с нашими отношениями с другими людьми.

По Скэнлону, человек заслуживает порицания, если его действия демонстрируют, что его отношение к другим имеет в себе нечто, что вредит тем взаимоотношениям, в которые другие могут с ним вступить. Я обвиняю вас, если (а) я считаю, что вы заслуживаете порицания, и (б) я полагаю, что наши с вами взаимоотношения изменились таким образом, что это суждение об испорченных отношениях считается уместным (Scanlon 2008: 128–129). Уместные реакции на обвинение включают отказ от доверия и снижение готовности вступать в такие отношения, как дружба или помощь человеку в его проектах (Scanlon 2015: 92).

Предположим, я узнаю, что мой близкий друг Джо смеялся над жестокими шутками в мой адрес на вечеринке на прошлой неделе (Scanlon 2008: 129–130). Поведение Джо явно демонстрирует отношение, несовместимое с дружбой. Поэтому я могу сделать вывод, что мои взаимоотношения с Джо испорчены, и я соответствующим образом корректирую к нему свое отношение или поведение.

Это поднимает очевидную проблему. Какие отношения могут служить основанием для суждений о виновности и реакции на вину в общем моральном случае? Предположим, кто-то незнакомый крадет мою сумку, когда я иду по улице. Интуитивно я могу обвинить его. Но каковы мои отношения с ним? «Находимся ли мы в отношениях со всяким абсолютно незнакомым человеком, обвинение которого имело бы смысл?» (Scanlon 2008: 138). Скэнлон отвечает, что да.

«Контрактуалист утверждает, что все люди находятся в определенном виде взаимоотношений друг с другом, идеальная форма которых реализует определенную ценность — взаимное признание» (Kumar 2015: 258). Эта идея звучит странно, если мы представим себе моральные отношения, аналогичные реальным отношениям, таким как дружба. Контрактуалисты вместо этого рассматривают моральные отношения как «нормативный идеал, подобный нормативному идеалу дружбы, который определяет установки и ожидания, которые мы должны иметь по отношению друг к другу. <…> …мораль требует, чтобы мы придерживались определенного отношения друг к другу просто в силу того, что мы находимся в отношениях „собратьев по разуму“» (Scanlon 2008: 139–140). Есть некоторые базовые установки, принятие которых мы ожидаем даже у совершенно незнакомых людей, и мы вправе обвинять их, если их поведение демонстрирует отсутствие этих установок.

В рамках контрактуализма идея всеобщих моральных отношений объединяет безличное суждение о том, что некто не действовал согласно принципам, которые никто не может разумно отвергнуть, с личными реакциями, которые характеризуют вину. Предположим, я видел, как украли вашу сумку. Мы оба считаем, что вам причинили вред. Эти суждения основываются на «общем утверждении о недопустимости того, чтобы один человек относился к другому так, как он это сделал в ситуации, в которой мы оказались» (Kumar 2015: 260). Но когда вы обвиняете обидчика, вы делаете нечто гораздо более личное: вы также выдвигаете «возражение против его отношения к вам и того, что оно говорит о ваших взаимоотношениях» (Kumar 2015: 260).

Некоторые предательства настолько серьезны, что они кладут конец всякой дружбе. Отношения не могут более продолжаться. Аналогичным образом, сторонники морального возмездия, ретрибутивисты утверждают, что некоторые ужасные поступки могут расторгнуть сами моральные отношения, вывести человека из сферы взаимного признания, которая характеризует мораль. Контрактуалисты с этим не согласны.

Например, я могу отказаться заключать соглашения с ненадежным человеком, вступать в другие специфические отношения, которые подразумевают доверие, или добровольно помогать ему в реализации проектов, даже если я могу сделать это без особых затрат для себя.

Контрактуалистское толкование вины, предложенное Скэнлоном, оставляет в стороне вопросы свободы воли и детерминизма. Поскольку обвинение — это реакция на установку человека, оно не подрывается обнаружением того, что он «не контролировал факторы, которые сделали его таким, какой он есть» (Scanlon 2008: 178). Даже если вы не можете не быть черствым, ненадежным и не заслуживающим доверия, нельзя ожидать, что я буду продолжать относиться к вам так, как если бы вы не показали, что вы являетесь (по какой-либо причине) таким человеком.

Аргумент конвергенции

Прежде чем перейти к проблемам контрактуализма, сначала мы рассмотрим обвинение в неоригинальности. В книге «О том, что имеет значение» Дерек Парфит утверждает, что консеквенциализм, контрактуализм и наилучшая интерпретация моральной теории Канта совпадают. В результате получается тройственная теория, согласно которой «поступок является неправильным только тогда, когда подобные поступки запрещены каким-то принципом, который ведет к наилучшим последствиям (optimific), является единственным универсально желательным и не может быть обоснованно отвергнут» (Parfit 2011, vol. 1: 413). Коль скоро сам контрактуализм видит себя альтернативой и консеквенциализму, и Канту, это было бы значительным результатом.

Аргумент конвергенции обращен явным образом не к собственно теории Скэнлона, а к «тому, что я считаю лучшей версией скэнлоновского контрактуализма» (Parfit 2011, vol. 1: 412). Парфит защищает два ключевых «улучшения», отвергая два ограничения, которые Скэнлон накладывает на основания, которые могут быть предложены для отказа от морального принципа, а именно:

• 1. «Индивидуалистическое ограничение: Отвергая какой-то моральный принцип, мы должны отсылать к его последствиям только для нас самих и для других отдельных людей» (Parfit 2011, vol. 2: 193). Или, говоря словами Скэнлона, «оправданность морального принципа зависит только от тех оснований, которые имеют индивиды для критики этого принципа и его альтернатив» (Scanlon 1999: 229).

• 2. «Имперсоналистское ограничение: Отвергая какой-то моральный принцип, мы не можем отсылать к утверждениям о том, что следствия принципа являются безлично хорошими или безлично дурными» (Parfit 2011, vol. 2: 214). Или, говоря словами Скэнлона, «безличные ценности сами по себе не являются основанием для обоснованного отказа» (Scanlon 1999: 222).

Другими словами, аргумент конвергенции заменяет первоначальную формулировку контрактуализма Скэнлона, где все основания для отказа должны быть личными жалобами конкретных людей, на более безличную версию.

В разделе 2 мы отметили ряд различий между кантовским и скэнлоновским контрактуализмом. Несмотря на эти различия, Парфит утверждает, что последний совпадает с наилучшей интерпретацией Канта. В заключительном аргументе, охватывающим несколько глав, Парфит утверждает, что наилучшая интерпретация моральных идей Канта подводит к следующему утверждению:

Даже если мы примем конвергенцию Канта и консеквенциализма правила, нам все равно будет необходимо показать, что эти ведущие к наилучшим последствиям и однозначно универсально желаемые принципы являются единственным набором принципов, который не может быть обоснованно отвергнут. Ключевым шагом в этом втором пункте аргумента конвергенции является утверждение: «…когда существует только один релевантный принцип, который каждый может рационально выбрать, ничье возражение против этого принципа не может быть столь же сильным, как самое сильное возражение против каждой альтернативы» (Parfit 2011, vol. 2: 245).

К этому ключевому утверждению можно привести очевидные контрпримеры — случаи, когда контрактуализм расходится с консеквенциализмом правила. Наиболее яркими являются случаи, когда «мы можем либо избавить одного человека от какого-то большого бремени, либо принести гораздо меньшую пользу многим другим людям, которые находятся в гораздо лучшем положении» (Parfit 2011, vol. 2: 246).

Сторонники аргумента конвергенции должны как-то объяснить эти очевидные контрпримеры. Следуя Парфиту, они сначала разделят такие случаи на два класса. В некоторых случаях ведущие к наилучшим последствиям принципы консеквенциализма правила предписывают нам отдавать предпочтение индивиду. Рассмотрим пример Скэнлона, где мы должны совершить выбор: либо ударить током невинного человека, либо потревожить миллионы людей, лишив их удовольствия от телевизионного просмотра спортивного события (Scanlon 1998: 235). Здесь многие консеквенциалисты будут утверждать, что ведущие к наилучшим последствиям правила действительно предписывают нам спасти невинного человека. Если это так, то сближение между консеквенциализмом и контрактуализмом является прямым. В споре с консеквенциализмом правила контрактуализм не может черпать свою интуитивную привлекательность из таких случаев.

Тогда мы должны обратиться к тем случаям, когда ведущие к наилучшим последствиям принципы консеквенциализма правила действительно предписывают нам предоставлять меньшую выгоду большинству. Здесь аргумент конвергенции должен отрицать, что индивид может обоснованно отвергнуть ведущие к наилучшим последствиям принципы. Именно здесь «усовершенствования» контрактуализма, предложенные Парфитом, жизненно важны для аргумента конвергенции. В первоначальной формулировке контрактуализм отходит от утилитаризма, позволяя индивиду отвергать ведущие к наилучшим последствиям принципы всякий раз, когда они возлагают на него большее бремя, предпочитаемый им принцип возлагает на любого другого отдельного индивида. Сторонники аргумента конвергенции предпочитают более безличную формулировку. В то время как собственная жалоба индивида остается без изменений, другие теперь могут отвергнуть его принцип на безличных основаниях — именно потому, что он не может максимизировать благополучие каждого. Столкнувшись с этими безличными основаниями, индивид не может обоснованно отвергнуть ведущие к наилучшим последствиям принципы.

Несмотря на провокационные заявления, аргумент конвергенции в одном отношении является довольно умеренным. Он не ставит своей целью доказать, что консеквенциализм, кантовская этика и контрактуализм обязательно совпадают. Скорее, вывод состоит лишь в том, что правдоподобные версии этих трех теорий необязательно конфликтуют. Для этой умеренной цели было бы достаточно построить одну правдоподобную версию контрактуализма, в которой ведущие к наилучшим последствиям принципы не могут быть обоснованно отвергнуты.

Здесь имеется методологическая проблема. Излагая свой аргумент конвергенции, Парфит проверяет соперничающие версии контрактуализма интуициями в отношении конкретных идеализированных случаев. Это не является особенностью изложения самого Парфита. Без интуиций такого рода аргумент о конвергенции не может сдвинуться с мертвой точки. Сторонники индивидуалистических формулировок контрактуализма могут ответить, что в некоторых важных случаях интуиции Парфита не являются нейтральными эталонами, а скорее отражают взвешенные моральные суждения консеквенциализма. Тогда у контрактуалистов остается возможность просто придерживаться своей позиции и утверждать, что их взгляды являются уникальными как на нормативном уровне, так и на уровне метаэтики.

Комментируя предыдущее утверждение Парфита о том, что наилучшая интерпретация Канта совпадает с наилучшей формой консеквенциализма правила, Скэнлон отмечает, что «степень, в которой вывод Парфита должен казаться удивительным, в определенной мере зависит от того, насколько близки обсуждаемые им теории к теории Канта» (Scanlon 2011: 117). Аналогичные замечания относятся и к аргументу конвергенции.

Те, кого привлекает контрактуализм, поскольку в определенных ключевых случаях он согласуется с явно неутилитаристскими интуициями, скорее всего, будут рассматривать безличный контрактуализм, используемый в аргументе конвергенции, как отказ от основных положений контрактуализма. Тогда аргумент конвергенции будет иметь ограниченную значимость. Мы вернемся к этим вопросам позже, когда будем рассматривать индивидуальные и безличные ограничения более подробно. (См. разделы 8, 9 и 13.)

Аргумент конвергенции Парфита не привлек такого внимания, как другие аспекты его работы или работы Скэнлона. (Исключение составляет Kumar 2011). Однако общая проблема взаимоотношений между контрактуализмом и консеквенциализмом очень актуальна для ряда возражений против контрактуализма. Всегда стоит задаваться вопросом, может ли контрактуализм адекватно справляться с новыми вызовами (такими как агрегирование, материальная ответственность, риск и будущие люди), не скатываясь в консеквенциализм правила.

Является ли контрактуализм цикличным или избыточным?

В оставшейся части этой статьи рассматриваются проблемные случаи контрактуализма. Первые два касаются логической структуры контрактуализма: является ли его толкование «неправильности» цикличным или неполным? Следующие четыре — это случаи, когда наиболее очевидная интерпретация контрактуализма приводит к неправдоподобным результатам. Последние два касаются групп, которые должны быть включены в сферу морали, но, как кажется, не учитываются контрактуализмом: животные и будущие люди.

Как мы видели в разделе 3.2, контрактуализм допускает обоснованный отказ от принципов на основаниях, которые не касаются прямого воздействия этих принципов на благополучие индивида. Однако это обращение к основаниям, выходящим за рамки благополучия, приводит к распространенному возражению против контрактуализма, которое состоит в том, что весь аппарат обоснованного отказа является избыточным. Возражение заключается в следующем. Контрактуализм утверждает, что X является неправильным тогда и только тогда, когда X запрещено принципами, которые никто не может обоснованно отвергнуть. Любой может отвергнуть принцип на том основании, что он допускает действия, которые являются неправильными. Поэтому принцип, который не может быть обоснованно отвергнут, — это принцип, не допускающий неправильных действий.

Имеется связанное с этим возражение, где вместо термина «неправильный» (wrong) используется термин «несправедливый» (unfair). Предположим, что, следуя нашему предыдущему рассуждению в разделе 3, мы согласны с тем, что контрактуализм позволяет считать суждение «потому что он несправедливо ко мне относится» основанием для отказа от принципа. Тогда мы столкнемся с проблемой, состоящей в том, что всю реальную «моральную работу» выполняют наши суждения о несправедливости, коль скоро контрактуализм теперь говорит, что принцип является неправильным тогда и только тогда, когда относится к кому-то несправедливо.

Чтобы ответить на это возражение, сторонники контрактуализма должны объяснить, почему утверждения «Х неправильно» и «Х несправедливо» не могут служить обоснованием для отказа от принципа. Они также должны продемонстрировать, что признание оснований, не опирающихся непосредственно на идею благополучия, не обязывает нас признавать утверждения «Х неправильно» и «Х несправедливо».

Контрактуалистский ответ обращается к концептуальной связи между неправильностью и оправданием. Является ли действие неправильным, зависит не только от его прямого воздействия на индивидов, но и от того, может ли принцип, который его дозволяет, быть оправдан для всех заинтересованных сторон. Основание «потому что это неправильно» нельзя включить в аппарат контрактуализма, поскольку в нем не описывается нечто происходящее с индивидами. Напротив, неправильность — это то, что конструируется из оснований отдельных людей с помощью этого самого аппарата. То же самое относится и к «потому что это несправедливо». В примере с расистским принципом, представленным в разделе 3.2, я отвергаю его не потому, что он несправедливо относится ко мне в целом, а потому, что он нелегитимным образом придает значение неподобающему моральному различию. Моя претензия выражается в том, как принцип относится ко мне. Чтобы понять, является ли действие неправильным, необходимо сравнить претензии разных людей, сравнивая отношение одного принципа ко мне с тем, как альтернативные принципы относятся к другим.

Не слишком ли «прилизан» контрактуализм? (Плюралистическое возражение)

Преимущество контрактуализма заключается в том, что он может охватить широкий круг вопросов, значимых для морального размышления. Все соображения, которые дают людям разумные основания для возражения против предлагаемого принципа, релевантны. Как мы видели в разделе 3.2, эти вопросы включают не только прямое (и даже косвенное) воздействие предлагаемого принципа на индивидуальное благополучие. Тем не менее это множество соображений объединено общей нормативной областью или предметом: неоправданностью.

Некоторые противники контрактуализма будут возражать, что контрактуализм недостаточно плюралистичен. Они возражают против унифицированной трактовки неправильности. Правдоподобно ли, что все соображения, относящиеся к нашим обязательствам перед другими, объединены тем, что являются релевантными для всякого принципа, который разрешает поведение, могущее быть обоснованно отвергнутым?

Возьмем, к примеру, утверждение о том, что причинять неоправданные страдания людям и вообще чувствующим существам неправильно. Представьте себе, что кто-то пытает другого человека. Утилитарист возразит, что для нашей оценки этого действия как неправильного ключевым является то, что такое поведение причиняет неоправданные страдания. Это гораздо более значимо, чем тот факт, что человек может обоснованно отвергнуть принцип, разрешающий такое поведение. Утилитарист делает вывод, что мораль в своей основе направлена на избежание страданий. Плюралист вместо этого заключит, что мораль несводимо множественна: какие-то моральные основания основаны на оправданности, другие — непосредственно на страдании или удовольствии.

Контрактуалист отвечает, что наиболее морально значимым в случае с пытками является то, что страдание причиняется по вине другого, а не тот факт, что страдание имеет место. Вот почему подвергнуться пытке с моральной точки зрения гораздо хуже, чем получить аналогичные повреждения от удара молнии: первое оскорбляет мое человеческое достоинство, тогда как второе — нет. Если мы согласны с тем, что это действительно значимый факт, то преимущество теперь на стороне контрактуалистов, чья моральная теория явным образом отводит центральное место понятию агентности. (Как всегда, полемика может продолжиться, поскольку утилитаристы могут ответить, что пытка с моральной точки зрения хуже, чем удар молнии, потому что в ней отсутствует благожелательность.) В фундаменталистской консеквенциалистской концепции морали (такой как утилитаризм) неправильность действия основывается исключительно и непосредственно на страданиях, которые оно причиняет. В противовес такому подходу контрактуалист утверждает, что моральная значимость содействия благополучию всегда опосредована его влиянием на оправданность соответствующего принципа: если действие не выказывает достаточной заботы о чьем-то благополучии, то у этого человека есть веские основания возражать против него.

Кроме того, важно помнить, что контрактуализм имеет дело с «возможным обоснованным отвержением», а не с «отвержением». Контрактуализм не имеет в виду, что необоснованное причинение страданий не является неправильным до тех пор, пока кто-то не возразит против этого, или что необоснованное причинение страданий вообще не будет неправильным, если никто не возразит против этого. Неслучайно, что конкретный необоснованный акт причинения страданий является неправильным. Напротив, он всегда по своей сути неправилен, поскольку (всегда и везде) он есть нечто такое, что дает основания для его обоснованного отвержения.

Таким образом, контрактуализм и консеквенциализм по-разному трактуют то, что вызывает возражение в одном и том же поведении. Вместо решающей интуиции против контрактуализма мы имеем случай особых интуиций, когда разные теоретики, отталкиваясь от разных интуитивных отправных точек, в итоге утверждают различные теоретические приоритеты.

Может ли контрактуализм действительно избежать агрегирования?

Ранее мы видели, что, в отличие от утилитаризма, контрактуализм отвергает агрегирование. Однако имеются некоторые случаи, когда его неприятие агрегирования приводит к нежелательным результатам. (Различные контрактуалистские ответы на агрегирование см. в Reibetanz 1998, Norcross 2002, Kumar 2011, Fried 2012a. См. также разделы 9 и 12, поскольку контрактуалисты и их оппоненты часто обсуждают агрегирование наряду с требовательностью или риском.)

Рассмотрим следующую ситуацию, взятую из известной статьи Джона Таурека (Taurek 1977).

Предположим, вы решили спасти одинокого пловца на второй скале. Интуитивно это кажется неправильным. Конечно, вы должны были спасти пять человек, а не одного. Задача контрактуализма — объяснить, почему ваш поступок является неправильным. У утилитаристов есть прямой ответ, основанный на агрегировании. Вы должны спасти пять человек вместо одного просто потому, что пять смертей — это хуже, чем одна. Этот случай сложен для контрактуализма, потому что он отвергает агрегирование. Каждый из пяти человек захочет отвергнуть принцип, который позволяет спасти одного, апеллируя к тому, что такой принцип оставляет их умирать. Но пловец на второй скале захочет отвергнуть любой принцип, позволяющий спасти пятерых. И основание для возражения против него в каждом случае одно и то же — этот принцип обрекает этого человека на смерть. Пять человек не могут апеллировать к тому факту, что их больше — потому что это не индивидуальное основание. (Предположим, вы — один из пятерых. Тот факт, что четверо других людей умрут, не может вызвать у вас возражений, поскольку это происходит не с вами.) Поэтому кажется, что мы зашли в тупик, и, возможно, лучшее решение (принцип, который никто не может обоснованно отвергнуть) — бросить монетку. Таким образом, каждый из шести человек получит шанс на выживание пятьдесят на пятьдесят. Никто не может обоснованно отвергнуть этот принцип на том основании, что он дает только пятидесятипроцентный шанс выжить, потому что любая альтернатива даст кому-то еще меньше шансов. Бросок монеты — единственный принцип, который гарантирует каждому по меньшей мере шанс пятьдесят на пятьдесят. Поэтому это единственный принцип, который никто не может обоснованно отвергнуть.

Один из ответов контрактуализма — смириться и признать, что бросок монеты является правильным решением. Однако многие сторонники контрактуализма захотят сохранить интуицию, согласно которой следует спасти пятерых человек. Напомним, что основание для отказа от принципа может опираться не на то, каким образом данный принцип влияет на благополучие, а на то, что этот принцип говорит о нем или как он к нему относится. Представьте, что один из пяти пловцов на первой скале рассуждает следующим образом: «Бросок монеты, несомненно, является правильным решением, если на каждой скале находится по одному человеку, так как оно уравновешивает их конкурирующие основания. Если вы применяете тот же принцип, когда на одной скале сидят пять человек, вы говорите, что нет никакой разницы, что их пять, а не один. То есть вы действуете точно так же, как если бы меня не было здесь, перед лицом жизни и смерти. Принцип, который позволяет вам, по сути, игнорировать мою участь, не проявляет ко мне уважения. Если бы на каждой скале было по одному человеку, их претензии на спасение сошли бы на нет. Поэтому мы посмотрим, есть ли на каждой скале другие люди. Таких людей несколько, и я один из них. Мое требование быть спасенным остается неоспоримым. Поэтому вы должны спасти пятерых» (Критику этого аргумента см. в Otsuka 2001.)

Еще один трудный случай для контрактуализма — когда тяготы, которые несут разные люди, неравноценны, и каждая не уравновешивает и не отменяет другую, оставаясь очень тяжелым бременем в каждом отдельном случае. Следующий пример был предложен Дереком Парфитом в ходе обсуждения контрактуализма и агрегирования (Parfit 2003). Рассмотрим выбор между двумя сценариями. В первом случае один человек страдает от мучений в течение ста лет, а во втором — миллион человек страдает от мучений в течение ста лет минус один день. Дополнительный день мучений — это значительное бремя. Поэтому если рассматривать ситуацию с точки зрения отдельных людей, то кажется, что жалоба первого человека («я буду страдать сто лет») перевешивает жалобу любого другого человека («я буду страдать сто лет минус один день»). Однако утилитарист утверждает, что в данном случае второй сценарий хуже.

Утилитарист может заключить, что, хотя этот идеал — выбор сценария, приемлемого для каждого человека с его личной точки зрения, —чрезвычайно привлекателен, он не всегда достижим. В частности, этот идеал непрактичен, когда невозможно избежать тяжелого бремени хотя бы для одного человека. Контрактуализм обращает внимание каждого человека на бремя, налагаемое на него самого и на других людей, и предлагает отказаться от бремени, если мы видим, что другие люди страдают гораздо больше при конкурирующем принципе. Однако в нашем примере каждый из участников второго сценария сочтет ситуацию неприемлемой со своей личной точки зрения просто из-за величины страданий, которые она влечет. Кажется неправдоподобным, что они откажутся от своей жалобы из-за того, что человек из первого сценария понесет несколько большее бремя. Можно утверждать, что в таких случаях мы должны придать моральный вес количеству людей, которые страдают от тяжелого бремени, и таким образом минимизировать количество людей, для которых эта ситуация неприемлема.

У контрактуалиста есть несколько возможных ответов. Он может просто отрицать интуицию утилитариста. Возможно, неправильно налагать большее бремя на одного человека даже во имя спасения большего количества других людей от чуть менее тяжкого бремени. Контрактуалисты, которые хотят отдать должное интуиции утилитариста, могут утверждать, что поскольку жалобы не всегда связаны с благополучием, сила жалобы индивида необязательно должна быть пропорциональна снижению благополучия. Возможно, принцип, допускающий мое страдание сто минус один день, вызывает у меня такие же возражения, как и другой, позволяющий мне страдать столетие. Когда жалобы сравняются, мы можем обратиться к предыдущему методу «дополнительного раунда» (tie-breaking method) и заключить, что неправильно отдавать предпочтение одному перед многими. (Утилитарист ответит, что в любом случае один день мучений — это огромное моральное бремя, — если человек уже страдал почти столетие, то это не менее плохо, — так что жалоба в первом сценарии должна рассматриваться как значительно большая, чем жалоба любого человека во втором сценарии.)

В главе 21 книги «О том, что имеет значение» Парфит приводит дополнительные аргументы, которые могут быть использованы против индивидуалистического ограничения, ограничивающего перечень оснований, которые могут быть применены для отказа от принципа ввиду его последствий для отдельных людей. Во-первых, Парфит приводит ряд случаев, когда, по его мнению, «любой контрактуализм, включающий индивидуалистическое ограничение, должен противоречить всем правдоподобным взглядам на распределение благ и бремени» (Parfit 2011, vol. 2: 198). В качестве примера можно привести следующий случай (Parfit 2011, vol. 2: 199–200):

Случай шестой: Единственными возможными альтернативами являются следующие:

Вслед за Парфитом утилитаристы возразят, что если мы поддерживаем индивидуалистическое ограничение, то «мы должны дать Блю еще 40 лет жизни вместо того, чтобы дать еще 5 лет Блю и еще миллиону других людей. <…> …а это явно неверно» (Parfit 2011, vol. 2: 200).

Во-вторых, Парфит предлагает новый аргумент в пользу того, что если индивидуалистическое ограничение действительно позволяет контрактуалисту прийти к правильным выводам, он не может сделать это на правильных основаниях. Рассмотрим следующий случай (Parfit 2011, vol. 2: 196):

Случай третий: Единственные возможные альтернативы таковы:

Здесь утилитарист говорит, что если число других людей превышает десять, то мы должны вылечить остальных, так как это максимизирует общее благополучие. Парфит утверждает, что «большинство из нас отвергнет это утилитарное утверждение, полагая вместо этого, что мы должны спасти Блю от ее тяжелого мучения. Мы даже можем счесть, что должны спасти Блю от 100 дней боли, а не спасать любое количество таких же других людей от меньшего бремени в 10 дней боли» (Parfit 2011, vol. 2: 196–197).

Индивидуалистическое ограничение позволяет контрактуализму в данном случае провести грань между ним самим и утилитаризмом. Поскольку основания других людей не могут быть агрегированы, они никогда не смогут перевесить основание Блю. Но противники индивидуалистического ограничения возразят, что это совпадение. Настоящее основание, исходя из которого мы должны лечить Блю, заключается не в том, что ее бремя в противном случае было бы больше, а в том, что в противном случае ей было бы намного хуже. Например, предположим, что если мы ничего не предпримем, то все (включая Блю) будут страдать от боли 100 дней. [Это четвертый случай Парфита.] Теперь мы должны выбрать между облегчением для Блю всех ее 100 дней и облегчением для всех (включая Блю) 10 из их 100 дней боли. Сторонники более безличной формулировки контрактуализма возразят, что индивидуалистическое ограничение должно предписывать нам сделать первое. «И [этот вывод] явно ложен» (Parfit 2011, vol. 2: 202).

В случаях четвертом и шестом противники индивидуалистического ограничения будут утверждать, что мы можем получить правильный результат, только позволив другим людям объединить свои индивидуальные жалобы — в противном случае они не могут надеяться на то, что смогут взять верх над Блю. Те, кому эта интуиция покажется убедительной, могут прийти к выводу, что сторонники контрактуализма должны отказаться от индивидуалистического ограничения и вместо этого принять третий случай, сказав, что «чем более сильные моральные претензии имеют люди и чем более веские основания отвергнуть какой-то принцип, тем хуже для этих людей» (Parfit 2011, vol. 2: 202). Другие сторонники контрактуализма будут готовы здесь стиснуть зубы или искать альтернативные способы учесть эти интуиции, основываясь на том, что индивидуалистическое ограничение является существенной чертой контрактуализма, без которой он не может избежать крайних и отчуждающих требований утилитаризма — темы следующего раздела.

Что требует контрактуализм?

Беспристрастные теории часто обвиняются в необоснованных требованиях. Например, рассмотрим тот факт, что в мире существует очень много очень нуждающихся людей. Различные учреждения по оказанию помощи, полагающиеся в настоящее время на пожертвования частных лиц, могут облегчить эти нужды. Несомненно, правительства, транснациональные корпорации и другие агенты могут сделать гораздо больше, чем они делают сейчас.

Беспристрастные моральные теории часто дают очень требовательные ответы на этот вопрос. Это легче всего увидеть на примере утилитаризма. Утилитаризм утверждает, что я должен вкладывать свои доллары для получения наибольшей пользы. В руках авторитетного учреждения по оказанию помощи мой доллар может спасти ребенка от тяжелой болезни, и поэтому я обязан пожертвовать его этому учреждению. Я должен отдать ему свой следующий доллар, и я должен продолжать пожертвования до тех пор, пока не достигну точки, когда мои собственные основные потребности или моя способность продолжать зарабатывать доллары окажутся под угрозой. Большая часть моей текущей деятельности должна будет прекратиться. Моя жертва не будет только финансовой. Согласно утилитаризму, я также должен тратить свое время там, где это принесет наибольшую пользу. Я должен посвятить работе по оказанию помощи все свои силы, а также все свои деньги.

Возможно, мы бы восхищались теми, кто ведет себя подобным образом. Но можно ли утверждать, что те из нас, кто так не поступает, виновны в некотором проступке или что на нас лежит моральное обязательство направлять все свои ресурсы на благотворительность? Такие выводы многим кажутся абсурдными. Это приводит к распространенному возражению, что утилитаризм неоправданно требователен, поскольку оставляет агенту слишком мало времени, ресурсов, энергии для реализации его собственных проектов или интересов.

Это серьезное возражение против утилитаризма. Если контрактуализм сможет избежать подобной участи, то это будет значительным преимуществом. Но является ли контрактуализм менее требовательным, чем утилитаризм? Конечно, возможно, что контрактуализм будет формулировать очень требовательные принципы, поскольку для голодающих было бы обоснованно отвергнуть любой принцип, позволяющий сохранять несущественные ресурсы вместо того, чтобы удовлетворять свои самые базовые нужды. Следовательно, я поступлю неправильно, если не сделаю все возможное для спасения жизни других людей — по крайней мере до тех пор, пока не достигну уровня, оказавшись ниже которого, я откажусь от необходимых составляющих собственного благополучия.

Аналогичную проблему для контрактуализма предъявляет Томас Нагель, который утверждает, что в нынешнем состоянии невозможно сформулировать какой-либо набор принципов, который никто не сможет обоснованно отвергнуть. Любой возможный принцип помощи будет либо предъявлять необоснованные требования к обеспеченным людям (с их точки зрения), либо уделять недостаточное внимание основным потребностям обездоленных (с их точки зрения). Если понятие обоснованного отказа хотя бы частично определяется собственной перспективой агента, то любой принцип будет кем-то обоснованно отвергнут (Nagel 1991, 1999).

Контрактуалисты могут ответить, что принципы помощи предполагают некий исходный набор прав, гарантирующий мне свободное использование моих собственных ресурсов. В этом случае возникают две проблемы. Первая заключается в том, что из того обстоятельства, что я владею чем-то, не следует, что я не обязан это отдавать. Самое большее, что отсюда может следовать, так это то, что другие не могут принуждать меня так поступить. Вторая проблема заключается в том, что если наша общая теория является контрактуалистской, то и сами права собственности должны иметь контрактуалистское оправдание. Нам нужна система прав собственности, которую никто не сможет обоснованно отвергнуть. Любая система, в которой права собственности распределены очень неравномерно, будет отвергнута теми, кто оказывается не у дел.

Как контрактуализм может ответить на это возражение о требовательности? Как и любая беспристрастная теория морали, контрактуализм может «сжать зубы» и утверждать, что сама мораль очень требовательна. Контрактуалистский аппарат объясняет, почему мораль требовательна — если мы стремимся действовать так, чтобы мы могли обосновать свои действия перед другими, то мы должны принять принципы, которые никто не может обоснованно отвергнуть. Учитывая положение дел в мире, эти принципы покажутся очень требовательными тем, кто живет в достатке, но альтернативой будут принципы, которые возлагают еще большее бремя на тех, кто находится в наихудшем положении.

Например, сам Скэнлон приходит к следующему принципу посредством контрактуалистских рассуждений:

Принцип спасения:

Принцип спасения может предъявлять очень серьезные требования, особенно если мы постоянно сталкиваемся с ситуациями, когда незначительная жертва может спасти чью-то жизнь. Если моя жертва намного меньше, чем то очень плохое, что я предотвращаю, трудно понять, как я могу обоснованно отвергнуть этот принцип.

Более того, один из нас ранее утверждал, что аналогичные рассуждения приводят к еще более требовательному принципу.

Принцип строгости:

Если «большая жертва» все же значительно менее плоха, чем «что-то очень плохое», что может произойти, то трудно понять, как я могу обоснованно отвергнуть этот принцип. Если же «нечто очень плохое» — это мучительная смерть, то этот принцип и в самом деле может быть крайне требовательным.

Можно возразить, что даже если данный строгий принцип вытекает из контрактуализма, это не является теоретической проблемой. Возможно, при нынешнем состоянии мира следует ожидать, что любая моральная теория, основанная на равном моральном статусе каждого человека, будет чрезвычайно требовательной, учитывая радикальные и необратимые последствия для нуждающихся в случае, если им не помочь, и тот факт, что очень многие постоянно находятся в таком положении (Ashford 2003: 292).

Однако многие философы морали — в том числе и сторонники контрактуализма — пытаются найти более умеренную моральную теорию. Если мы хотим, чтобы контрактуализм не был чрезвычайно требовательным, задача состоит в том, чтобы остановиться на строгом принципе. Необходимо найти принцип, который позволит мне предпочесть собственное меньшее благо (значительно) большему благу кого-то другого, а затем показать, что этот принцип не может быть обоснованно отвергнут. Например, предположим, я трачу свой свободный вечер (и свободный доход) на поход в кино вместо того, чтобы пожертвовать время и деньги на благотворительность, которая могла бы спасти чью-то жизнь. Необходимо найти объяснение, почему те, кто в результате умирает, не могут обоснованно отвергнуть принцип, разрешающий такое поведение.

Самый многообещающий ответ заключается, опять же, в том, что мои основания для неприятия принципа не обязательно ограничиваются его непосредственным влиянием на мое благополучие.

(Нищий ответит, что принцип, позволяющий мне оставить его голодать, не оказывает ему уважения как личности. Задача сторонника контрактуализма состоит в том, чтобы разграничить эти две претензии. Одну из попыток сделать это см. в Kumar 2000.)

Отвечая на представленный Парфитом аргумент конвергенции и его критику индивидуалистических и безличных ограничений, Скэнлон отмечает, что, поскольку он отвергает эти ограничения, любая безличная формулировка контрактуализма является гораздо более требовательной, чем первоначальная формулировка контрактуализма (Scanlon 2011). Это обвинение имеет особое диалектическое значение, поскольку консеквенциалисты часто представляют свою теорию как более умеренную альтернативу крайним требованиям консеквенциализма. Если она сохраняет эти ограничения, то контрактуализм всегда будет менее требовательным, чем эти альтернативные теории — даже если его требования выше, чем обычно ожидает мораль здравого смысла.

Контрактуалистская концепция содержательной ответственности

Вопросы о содержательной ответственности возникают в случае, когда мы должны решить, кто и какое бремя будет нести. «Считать человека, оказавшегося обремененным, содержательно ответственным за это бремя, значит считать, что он должен его нести при прочих равных условиях. Никто не обязан разделять или облегчать его» (Kumar 2015: 252). Кумар объясняет контрактуалистский подход к содержательной ответственности следующим образом:

Контрактуализм утверждает, что он предлагает интуитивное объяснение того, когда от агентов можно обоснованно ожидать, что они будут нести бремя. Критики утверждают, что это ожидание иллюзорно и что контрактуализм оказывается неспособен воздать должное нашей интуиции о содержательной ответственности (Williams 2006, Voorhoeve 2008).

Обсуждение часто сосредоточено на следующем примере:

Интуитивно понятно, что пока людей предупреждают о необходимости оставаться в помещении во время вывоза отходов, городские власти могут правомерно вывозить опасные отходы. Это действительно подвергает некоторых людей риску серьезного вреда. Но все имеющиеся альтернативы еще хуже: отходы нельзя оставлять там, где они есть, а эвакуация города неосуществима. Принцип, позволяющий чиновникам подвергать часть людей риску во имя защиты здоровья населения, невозможно обоснованно отвергнуть.

Предположим, что чиновники сделали достаточно для снижения риска. Во все дома были доставлены листовки, сделаны объявления по радио, телевидению и в социальных сетях, в газетах, вокруг места раскопок возведены барьеры, предупреждения вывешены на всех входах и так далее. Но теперь предположим, что есть жительница города (назовем ее Любопытной), которая не поддается этим внушениям. Предупреждения и барьеры лишь разжигают ее любопытство. Любопытная раньше не интересовалась опасными отходами. Но теперь у нее появилось желание посмотреть, из-за чего вся эта суета. Не обращая внимания на предупреждения, она перелезает через барьеры и подвергает себя опасному заражению смертельными химикатами.

Бремя, которое легко на Любопытную, было вполне предсказуемым результатом ее собственного необдуманного выбора. Интуитивно понятно, что это делает ее содержательно ответственной за свой поступок. Любопытная не может возложить ответственность за свое бремя на других. Например, она не может подать в суд на город (или его чиновников) с требованием покрыть ее медицинские расходы. Одним из естественных объяснений этой интуиции является точка зрения взыскания (Forfeiture View): пренебрегая предупреждениями, Любопытная утратила право ожидать, что другие либо попытаются избежать подвергать ее вреду, либо облегчат ее бремя, если он будет ей нанесен.

Скэнлон отвергает эту точку зрения в пользу концепции ценности выбора, которая подчеркивает: «…основания индивидов желать, чтобы то, что с ними происходит, и их обязательства перед другими и обязательства других перед ними зависели от того, как они реагируют на ситуацию» (Scanlon 2015: 106). Согласно этой точке зрения, важно наличие выбора, а не то, сделал ли агент какой-либо фактический выбор. Если мне говорят, что я должен забрать свои билеты в театр к определенному времени, а я по рассеянности не забираю их вовремя, то я несу ответственность за то, что пропущу представление. Важно то, что у меня была возможность избежать этой ситуации, даже если я не принимал осознанного решения (Scanlon 2015: 108).

Контрактуалистские принципы должны быть обоснованы для каждого человека. При обосновании должно быть указано основание, по которому данный принцип имеет смысл для конкретного человека.

В случае с опасными отходами сторонники контрактуализма утверждают, что каждый человек имеет право ценить жизнь в обществе, где его судьба зависит (частично) от его собственного выбора, даже если в результате он иногда оказывается ответственным за бремя, которого мог бы избежать, но не сделал осознанного выбора.

Критики утверждают, что сторонники контрактуализма, ссылающиеся на ценность выбора, не могут обосновать интуитивные принципы в примере с опасными отходами. Возможность выбора не является ценностью для Любопытной. Напротив, эта возможность явно ухудшает ее положение! Рассмотрим следующий вариант исходного примера.

Интуитивно чиновники должны выбрать предостерегающую политику вместо скрытной, даже если пострадает больше людей. Критики возражают, что контрактуалисты, опираясь ценность выбора, не могут учесть этот результат (Williams 2006). Обратимся к Любопытной. Политика скрытности обеспечивает ей большую защиту от вреда, чем политика предостережения, потому что вероятность причинения вреда выше при последней, чем при первой. А поскольку она импульсивно любопытна, предупреждения и другая информация имеют для нее отрицательную ценность. Возможность выбора только ухудшает ее положение. Поэтому Любопытная может обоснованно отвергнуть политику предостережения.

Контрактуалисты согласны с тем, что политика предостережения является «единственным морально оправданным выбором» (Kumar 2015: 269). Однако они утверждают, что контрактуализм может обеспечить такой результат по двум основаниям. Во-первых, даже если политика сокрытия инструментально лучше, у всех моральных агентов есть сильные символические основания «не хотеть, чтобы государственным чиновникам было позволено скрывать важную информацию по той причине, что те решили, что представители общественности неспособны оценить ее правильным образом и правильно отреагировать» (Kumar 2015: 270). Скрытый патернализм явно не позволяет относиться к людям как к ответственным взрослым, и поэтому у каждого есть основания отвергать его. Во-вторых, контрактуалисты будут апеллировать к необходимости оценивать принципы с общих позиций, а не с учетом эксцентричных предпочтений отдельных индивидов: «Наша оценка не может быть основана на конкретных целях, предпочтениях и других характеристиках конкретных людей. Вместо этого мы должны полагаться на общедоступную информацию о том, чего обоснованно могут желать люди… относительно общих оснований» (Scanlon 1998: 203). Важно не то, чего хочет Любопытная, а то, что представленное лицо могло бы обоснованно желать в данной ситуации. И у людей в целом есть основания хотеть контролировать свою подверженность рискам. Общие основания также играют ключевую роль в контрактуалистском понимании риска (раздел 11) и наших обязательств перед будущими людьми (раздел 13).

Как контрактуализм рассматривает риск?

Философы морали часто рассматривают искусственные примеры, в которых есть определенность. В частности, при рассмотрении этики ущерба обращают внимание на случаи, когда каждое действие с несомненностью причиняет вред какому-то конкретному человеку. Но в реальной жизни этика неизменно содержит повсеместную неопределенность. Большинство причиняющих вред действий — это социально производимые действия, которые несут некоторый риск причинения вреда другим (Fried 2012a, 2012b). Могут ли контрактуалисты предоставить правдоподобную и особую позицию относительно того, когда и почему такая деятельность разрешена? (Более подробное обсуждение различных контрактуалистских представлений о риске см. в Frick 2015, Fried 2012a, Horton 2017, Kumar 2015.)

Начнем с простого примера:

В течение своей жизни Боб получил множество выгод от развития автомобильного транспорта. Но предположим, что его безвременная кончина перевешивает эти выгоды. Как выяснилось, Бобу было бы лучше, если бы вождение было запрещено. Это, похоже, дает Бобу основание отвергнуть любой принцип, разрешающий вождение. И это основание перевешивает основание других людей, которые хотят, чтобы вождение не было запрещено. (В конце концов, любые неудобства не так страшны, как преждевременная смерть.) Поэтому кажется, что контрактуализм не может разрешить вождение. Действительно, контрактуализм должен запретить все общественно полезные виды деятельности, которые несут какой-либо риск причинения вреда. На том основании, что в большой популяции в течение всей жизни любая такая деятельность практически наверняка приведет хотя бы к одной смерти.

Утилитаристы имеют простое решение. Вождение должно быть разрешено, если оно максимизирует ожидаемое совокупное благосостояние. Небольшой риск смерти перевешивается большим количеством индивидуальных выгод. Если контрактуализм не может разрешить рискованную деятельность, то это ставит его в невыгодное положение по сравнению с утилитаризмом.

Одним из простых решений является ограничение сферы применения контрактуализма. Если контрактуализм имеет дело только со случаями, когда вред несомненен, тогда ему вообще не нужно рассматривать риск. Тогда мы могли бы объединить контрактуалистское понимание несомненного вреда с утилитарным подходом к риску причинения вреда. К сожалению, это решение влечет за собой издержки. Учитывая вездесущность риска и сравнительную редкость случаев несомненного вреда, этот плюралистический вариант фактически отодвигает контрактуализм на второй план.

Второе простое решение заключается в том, чтобы сжать зубы и настаивать на том, что социальную деятельность, связанную с риском, следует запретить. Контрактуалисты редко принимают этот крайний ревизионизм. И это, к тому же, приводит контрактуализм к утрате актуальной значимости. Люди никогда не откажутся от риска полностью, и мы, естественно, обращаемся к этической теории, которая сможет дать руководство для нашей рискованной деятельности. Если контрактуализм не говорит ничего в этой важнейшей области, то он теряет всякую претензию на практическую значимость.

Один из центральных вопросов заключается в том, должна ли контрактуалистская оценка риска проводиться ex post (после) или ex ante (до). Контрактуализм учит нас оправдывать наши моральные принципы перед каждым человеком. Принцип, разрешающий вождение автомобиля, должен быть обоснован для Боба. Но как представить себе это обоснование? Предположим, мы предложим Бобу выбор между двумя принципами: одно разрешает вождение, а другое запрещает. Когда Боб делает этот выбор? Выбирает ли он заранее, возможно, до переезда в город, или до начала своей жизни? Или он делает выбор задним числом, после того, как узнает, как на самом деле сложилась его жизнь?

В случаях, связанных с риском и неопределенностью, эти две временны́е перспективы представляют собой совершенно разные эпистемологические позиции. Ex ante Боб знает, что жизнь в городе, где разрешено вождение, подвергает его очень небольшому риску смерти в автомобильной аварии, в которой никто не виноват. Ex post Боб знает, что жизнь в городе, где разрешено вождение, фактически привела к его смерти.

Некоторые формы контрактуализма явно отдают предпочтение оценке ex ante, а не ex post. Ролз, например, просит своих сторонников выбирать принципы управления обществом на основе общих знаний о том, как может сложиться их жизнь, а не на основе конкретной информации об конкретных обстоятельствах их жизни. Скэнлоновский контрактуализм, напротив, обычно требует обоснования для людей, которые знают о своей ситуации. В своей книге 1998 года Скэнлон явно выступает за обоснование ex post. Однако большинство сторонников контрактуализма (включая самого Скэнлона) сейчас предпочитают либо контрактуализм ex ante, либо некий гибридный взгляд, сочетающий оценки ex ante и ex post (Scanlon 2013, Kumar 2015, Frick 2015).

В нашем исходном примере с вождением, оправдание ex ante, похоже, дает интуитивно верный результат. Рассматривая перспективы заранее, Боб вполне может прийти к выводу, что очень небольшой риск смерти перевешивается — с его собственной точки зрения — большим количеством выгод, которыми он почти наверняка воспользуется. Если дисбаланс достаточно велик, мы можем сделать вывод, что Бобу нецелесообразно отвергать принцип, разрешающий вождение. (Возможно, некоторые крайне несклонные к риску люди все же будут возражать против вождения, но сторонники контрактуализма могут ответить, что такой отказ не является обоснованным).

К сожалению, здесь возникают две проблемы. Во-первых, если все граждане сталкиваются с одинаковыми рисками и выгодами, то такое предварительное обоснование грозит на практике обернуться утилитаризмом. Таким образом, контрактуализм рискует утратить свою особую позицию. Во-вторых, если граждане сталкиваются с разными рисками, то даже ex ante контрактуализм может оказаться неспособным оправдать любое рискованное поведение. Рассмотрим новый пример:

Джеб, очевидно, имеет ex post сильную претензию против любого принципа, разрешающего полеты. Но у него также есть претензия ex ante. Еще до того, как он узнал, что его убьет падающими обломками, Джеб не ожидает никаких выгод от полета. (И правда, он не считает полет действительно полезным для кого-либо!) Джеб захочет заранее отвергнуть любой принцип, который подвергает его риску смерти без каких-либо компенсирующих выгод. С точки зрения контрактуализма, такой отказ кажется обоснованным.

Перед сторонниками договора ex ante стоят две задачи: (а) предложить принципиальное оправдание для отклонения жалобы Джеба; и (б) убедиться, что это оправдание не скатывается в утилитаризм. Одна из возможностей — утверждать, что, как и Любопытная, Джеб слишком эксцентричен для целей контрактуализма. Мы должны спрашивать, что люди в целом имеют основания отвергать, а не рассматривать странные пристрастия отдельных индивидов. Однако, в отличие от контрпродуктивного стремления Любопытной к риску, отказ Джеба от современной жизни продуман и (prima facie) обоснован. Если контрактуализм отвергает продуманное мировоззрение Джеба как «неразумное», то он может возразить, что тем самым контрактуализм не рассматривает его как рационального агента.

Лучшая альтернатива для контрактуалиста — сосредоточиться на более широких принципах, применимых ко всем рискованным действиям, а не на искусственных, относящихся только к полетам. Джеб не получает никакой выгоды от авиаперелетов. Но ему, как и всем остальным, выгодно жить в обществе, где каждый волен добиваться своих целей в соответствии со своими ценностями. Таким образом, у Джеба есть основания отвергать любой принцип, который мешает людям в целом выбирать разумные варианты образа жизни, даже если некоторые из этих вариантов сопряжены с небольшим риском смерти для других.

Другая проблема для контрактуализма ex ante заключается в том, что в некоторых других возможных случаях именно оценка ex post кажется наиболее подходящей. Противопоставим два сценария, представленные Фрэнсис Камм (Kamm 2007: 273; Fried 2012a: 47):

Многие считают, что первая стратегия допустима, а вторая — нет (Kamm 2007, Lenman 2008). Это заставляет некоторых сторонников контрактуализма предпочесть гибридные позиции, сочетающие оценку ex post и ex ante (напр., Lenman 2008). Одно дело просить всех заранее согласиться на политику, которая предсказуемо приведет к гибели некоторых пешеходов, но совсем другое — просить этого конкретного пешехода отдать свою жизнь ради большего блага!

К сожалению, критики контрактуализма утверждают, что гибридные позиции приводят к неправдоподобным результатам в случаях, когда стороны обладают асимметричной информацией о своей судьбе (Fried 2012a: 53–54). Рассмотрим последний случай, представленный Софией Рейбетанц (Reibetanz 1998):

Z с несомненностью понесет (меньший) ущерб, в то время как каждый работник имеет 1 % вероятности (большего) ущерба. Если Z разрешено отсылать к этой информационной асимметрии, то жалоба Z превосходит жалобу любого отдельного рабочего. Таким образом, Z может обоснованно отвергнуть любой принцип, который требует от Z обезвредить мину. Но это кажется контринтуитивным, поскольку несомненным результатом будет гораздо больший вред для кого-то другого. Задача сторонников гибридного контрактуализма — либо избежать этого результата, либо объяснить, почему он оправдан (Ostuka 2011, Reibetanz 1998. Аргумент о том, что контрактуализм не может решить эту проблему, см. в Fried 2012a: 54.)

Может ли контрактуализм защитить животных?

Как известно, теории общественного договора не включают животных. Если все моральные обязательства существуют между сторонами общественного договора, то у нас нет никаких обязательств в отношении животных, не являющиеся сторонами договора. Поэтому (например) истязания не-разумных животных не могут считаться неправильными. Напротив, утилитаристы без труда объясняют, почему мучить животных неправильно. Это, кажется, ставит контрактуализм в сравнительно невыгодное положение. Может ли контрактуализм дать адекватное описание наших моральных обязательств перед животными? И нужно ли это делать?

Скэнлон предлагает два решения. Первое — ограничить сферу применения своего подхода. Контрактуализм — это не объяснение всей морали, а только той, которая имеет дело с нашими обязательствами перед другими людьми. Это оставляет возможность того, что наши обязательства перед животными выходят за рамки этой части морали. Также Скэнлон эксплицитно отбрасывает любые моральные обязательства, которые мы можем иметь по отношению к природной среде (Scanlon 1998: 179).

Также Скэнлон предлагает один из возможных способов, позволяющий включить в контрактуализм обязательства перед животными. Это можно сделать с помощью понятия доверенных лиц, которым можно предложить оправдание предлагаемых принципов, — лиц, которые бы выступали от имени репрезентируемых ими животных (Scanlon 1998: 183).

Утилитаристы возразят, что это второе решение дает слишком косвенную трактовку того, что в конечном итоге является основанием наших обязательств перед животными. Тот факт, что нельзя причинять боль животным, потому что это неправильно, объясняется лучшим образом отнюдь не через представление о том, что данное поведение может или не может быть обоснованно перед доверенным лицом, выступающим от имени животных. Скорее, это неправильно просто потому, что животное испытывает страдания. Утилитарист добавит, что, поняв, что именно это является неправильным в случае с причинением страданий животным, мы должны сделать такой же вывод и о страданиях людей. Именно их способность к страданию, а не способность к рациональной деятельности, играет наиболее важную роль в объяснении неправильности пыток людей.

Контрактуалист может ответить следующим образом. Контрактуализм апеллирует к центральному смыслу несправедливости, который значим для объяснения того, как люди понимают свою ответственность перед другими. Пример с животными показывает, что данное понятие неправильности не является единственным.

Для контрактуализма животные не являются особой темой, а скорее возможностью исследовать отличительные особенности своего подхода.

Может ли контрактуализм защитить будущих людей?

Еще одна проблема, с которой сталкивается любая теория общественного договора, касается наших обязательств перед будущими людьми. Трудно понять, как мы можем иметь какие-либо обязательства перед такими людьми, ведь они не являются сторонами договора. В основном это связано с отсутствием возможности взаимовыгодного взаимодействия между отдаленными поколениями. Качество жизни будущих поколений в очень большой степени зависит от решений нынешнего поколения. В противоположность этому, качество нашей жизни совершенно не зависит от их решений. Мы можем многое сделать для (или ради) потомков, но потомки ничего не могут сделать для (или ради) нас. Этот дисбаланс власти часто характеризуется в терминах отсутствия «обстоятельств справедливости» Юма (Фраза заимствована из: Ролз 2010: 120–122.)

Для контрактарианцев, для которых мораль есть соглашение о взаимной выгоде, выходит, что у нас нет обязательств перед будущими людьми, с которыми мы не можем взаимодействовать. Аналогичная проблема возникает и у тех, кто, подобно Ролзу, стремится положить в основу общественного договора некую модификацию своекорыстного поведения — например, эгоизм за вуалью неведения.

Контрактуализм, напротив, легко избегает этой конкретной проблемы, поскольку он начинает с допущения, что моральные агенты мотивированы желанием оправдать себя перед другими. Нет никаких причин, почему эти другие должны быть существующими на данный момент людьми.

Например, если я хочу построить электростанцию, которая в будущем будет давать утечку радиации, то вполне логично спросить, могут ли те, кто пострадает в результате этого, обоснованно возразить против моего поведения. Поскольку контрактуализм работает с возможностью обоснованного отказа, а не с фактическими переговорами, он может учитывать обязательства перед будущими людьми. Это значительное преимущество перед другими теориями общественного договора.

Однако существует вторая проблема, касающаяся будущих людей, которая, похоже, затрагивает контрактуализм. Эта проблема получила широкое распространение в недавних философских дебатах благодаря работе Дерека Парфита, которой мы обязаны следующим примером (Parfit 1984: 351–379):

Поведение Мэри кажется морально неправильным. Утилитаристы имеют простое объяснение, почему это так — она принесет меньше человеческого счастья, чем могла бы. Тем не менее кажется, что контрактуализм не может отдать должное этой интуиции. Рассмотрим принцип, разрешающий такое поведение Мэри. Если поведение Мэри неправильно, то этот принцип должен быть таким, который кто-то может обоснованно отвергнуть. Но кто? Не Зимний ребенок, потому что в противном случае он бы вообще не существовал. И не Летний ребенок, потому что он не существует.

Возможно, наиболее многообещающая защита контрактуализма заключается, опять же, в возможности того, что мои основания для отказа от принципа необязательно ограничиваются его прямым влиянием на мое благополучие. Здесь можно выделить два хода, которые могут сделать сторонники контрактуализма. Они могут утверждать (1), что основанием для отвержения принципа не обязательно должно быть его влияние на мое благополучие; или (2) что таким основанием не должно быть влияние на мое благополучие. Интуитивно понятно, что поведение Мэри не имеет ничего общего с благополучием или идентичностью будущих индивидов. Скорее неправильно то, что Мэри не проявляет должной заботы к «своему будущему ребенку» — каким бы он ни оказался. Даже если нет конкретного человека, о котором можно сказать, что ему был причинен вред, все равно имеются легитимные основания для жалобы на то, что принцип, разрешающий Мэри такое поведение, проявляет неуважение к будущим людям. Задача контрактуалиста состоит в том, чтобы перевести эту претензию в претензию, которая может быть подана от имени Зимнего ребенка (Недавнюю попытку такого перевода см. в Kumar 2003a, 2009. Критику см. в Parfit 2011, vol. 2: 235.)

В главе 22 книги «О том, что имеет значение» Парфит утверждает, что имперсоналистское ограничение, исключающее отсылку к безличному хорошему или плохому результату, делает любую форму контрактуализма, которая включает индивидуалистское ограничение, неспособной ответить на проблему неидентичности.

Вместо этого Парфит утверждает, что сторонники контрактуализма должны допускать как личные, так и беспристрастные основания для обоснованного отказа. Беспристрастные основания в данном случае и впрямь опираются на моральные требования или благополучие людей. «Существуют такие беспристрастные основания, которые заботятся о благополучии каждого человека или личности» (Parfit 2011, vol. 2: 238). Ключевой особенностью беспристрастных оснований является то, что не концентрируются исключительно на влиянии на отдельную личность. При выборе, рассматривающим разных людей, у нас есть беспристрастное основание максимизировать благополучие будущих людей — даже различные возможные будущие включают различные группы возможных людей. «Поскольку [из-за проблемы неидентичности] мы не можем апеллировать к личным основаниям, которые имеют никогда не существовавшие будущие люди, мы должны апеллировать к беспристрастности людей, ныне существующих» (Parfit 2011, vol. 2: 240).

Как и в случае с индивидуалистским ограничением, мы можем задаться вопросом, не является ли признание беспристрастности отказом от духа контрактуализма. Если все ныне существующие люди имеют одинаковые беспристрастные основания и если эти основания не могут перевесить личные основания любого отдельного человека, то получаемая на выходе более беспристрастная формулировка контрактуализма сблизится с консеквенциализмом правила. Но говорит ли нам этот результат что-нибудь интересное о контрактуализме Скэнлона? В более широком смысле — сохранит ли полученная теория отличительные особенности контрактуализма, которые привлекают тех, кто не удовлетворен знакомыми альтернативами, такими как кантовская этика или консеквенциализм правила?

Дебаты о будущих людях также связаны с другими недавними спорами в рамках контрактуализма, особенно с литературой о риске. Разрыв между обоснованием ex post и ex ante особенно важен в случаях неидентичности, где обоснование ex post может быть предложено конкретным людям, в то время как обоснование ex ante может рассматривать лишь типы людей. Должны ли контрактуалисты давать своим принципам, затрагивающим личность, интерпретацию ex post или ex ante? (В Weinberg 2003 и 2015 отстаивается интерпретация ex post, хотя и в рамках ролзианской, а не скэнлоновской концепции; в то время как в Parfit 2017 четко формулируется альтернатива ex ante.)

На первый взгляд, проблема контрактуализма здесь заключается в том, что исход, при котором мы не сможем избежать неминуемого вымирания человечества, вообще не содержит будущих людей и нет ни одного (конкретного или репрезентативного) будущего человека, который имел бы право обоснованно отвергнуть принципы, предписывающие нынешним людям игнорировать риски вымирания и полностью сосредоточиться на удовлетворении нынешних потребностей (Finneron-Burns 2017, Frick 2017).

Библиография

• Ролз, Дж., 2010. Теория справедливости: Пер. с англ. / Науч. ред. и предисл. В. В. Целищева. Изд. 2-е. М.: Издательство ЛКИ.

• Adams, R. M., 2001. “Scanlon’s Contractualism: Critical Notice of T. M. Scanlon, What We Owe to Each Other”, Philosophical Review, 110(4): 563–586.

• Arneson, R., 2002. “The End of Welfare As We Know It? Scanlon versus Welfarist Consequentialism”, Social Theory and Practice, 28(2): 315–336.

• Ashford, E., 2003. “The Demandingness of Scanlon’s Contractualism”, Ethics, 113(2): 273–302.

• Barry, B., 1978. “Circumstances of Justice and Future Generations”, in R. Sikora and B. Barry (eds.), Obligations to Future Generations (Philadelphia: Temple University Press), 204–248.

• –––, 1989. Theories of Justice, Berkeley: University of California Press.

• –––, 1995. Justice as Impartiality, Oxford: Oxford University Press.

• Blackburn, S., 1999. “Am I Right?” New York Times, February 21, p. 24, available online.

• Brand-Ballard, J., 2004. “Contractualism and Deontic Restrictions”, Ethics, 114: 269–300.

• Brooks, T., 2002. “Saving the Greatest Number”, Logique et Analyse, 45(177–178): 55–59.

• Darwall, S., 2006. “Contractualism, root and branch”, Philosophy and Public Affairs, 34(2): 193–214.

• Deigh, J., 2002. “Promises under Fire”, Ethics, 112(3): 483–506.

• Dworkin, G., 2002. “Contractualism and the Normativity of Principles”, Ethics, 112(3): 471–482.

• Finneron-Burns, E., 2017. “What’s wrong with human extinction?” Canadian Journal of Philosophy, 47: 327–343.

• Frick, J., 2015. “Contractualism and Social Risk?”, Philosophy and Public Affairs, 43: 175–223.

• –––, 2017. “On the survival of humanity”, Canadian Journal of Philosophy, 47: 344–367.

• Fried, B., 2012a. “Can Contractualism Save Us from Aggregation?” Journal of Ethics, 16: 39–66.

• –––, 2012b. “What does matter? The case for killing the trolley problem (or letting it die)”, The Philosophical Quarterly, 62: 505–529.

• Gauthier, D., 1986. Morals by Agreement, Oxford: Clarendon Press.

• Gibb, M., 2016. “Relational Contractualism and Future Persons”, Journal of Moral Philosophy, 13: 135–160.

• Gilabert, P., 2007. “Contractualism and Poverty Relief”, Social Theory and Practice, 33(2): 277–310.

• Hayek, A., 2007. “The Reference Class Problem is Your Problem Too”, Synthese, 156: 563–85.

• Hayenhjelm, M., and Wolff, J., 2012. “The Moral Problem of Risk Imposition: A Survey of the Literature”, European Journal of Philosophy, 20: 26–51.

• Heath, J., 1997. “Intergenerational Cooperation and Distributive Justice”, Canadian Journal of Philosophy, 27: 361–376.

• Hills, A., 2010. “Contractualism and Demandingness”, Philosophical Quarterly, 60: 225–242.

• Hirose, I. 2001. “Saving the Greater Number without Combining Claims”, Analysis, 61: 341–42.

• –––, 2004. “Aggregation and Numbers”, Utilitas, 16(1): 62–79.

• Hooker, B., 2000. Ideal Code, Real World: A Rule-Consequentialist Theory of Morality, Oxford: Clarendon Press.

• –––, 2003. “Scanlon’s Contractualism, the Spare Wheel Objection, and aggregation”, in M. Matravers (ed.), Scanlon’s Contractualism: Readings and Responses, Frank Cass Publishers.

• Horton, J., 2017. “Aggregation, Complaints, and Risk”, Philosophy and Public Affairs, 45: 54–81.

• James, A., 2012. “Contractualism’s (Not So) Slippery Slope”, Legal Theory, 18: 263–92.

• Kamm, F. M., 2002. “Owing, Justifying, Rejecting: Thomas Scanlon’s What We Owe to Each Other”, Mind, 111: 323–54.

• –––, 2005. “Aggregation and Two Moral Methods”, Utilitas, 17(1): 1–23.

• –––, 2007, Intricate Ethics, New York: Oxford University Press.

• Kant, I., 1948. Groundwork of the Metaphysics of Morals, translated by H. J. Paton as The Moral Law, London: Hutchinson.

• Kumar, R., 2000. “Defending the moral moderate: Contractualism and Commonsense”, Philosophy and Public Affairs, 28: 275–309.

• –––, 2001. “Contractualism on saving the many”, Analysis, 61: 165–171.

• –––, 2003a. “Who can be wronged?”, Philosophy and Public Affairs, 31: 99–118.

• –––, 2003b. “Reasonable reasons in contractualist moral argument”, Ethics, 114: 6–37.

• –––, 2009. “Wronging future people: a contractualist proposal”, in A. Gosseries and L. Meyer (eds.), Intergenerational Justice, Oxford: Oxford University Press.

• –––, 2011. “Contractualism on the Shoal of Aggregation”, in R. Wallace, R. Kumar, and S. Freeman (eds.), Reasons and Recognition: Essays on the Philosophy of T. M. Scanlon, Oxford: Oxford University Press.

• –––, 2015a. “Contractualism and the Roots of Responsibility”, in R. Clarke, M. McKenna, and A.M. Smith, (eds.), The Nature of Moral Responsibility: New Essays, Oxford: Oxford University Press.

• –––, 2015b. “Risking and wronging”, Philosophy and Public Affairs, 43: 27–51.

• Lenman, J., 2006. “Compatibilism and Contractualism”, Ethics, 117(1): 7–31.

• –––, 2008. “Contractualism and Risk Imposition”, Politics, Philosophy, and Economics, 7: 99–122.

• Liao, S. M., Weignamm, A., Alexander, J., and Vong, G., 2012. “Putting the trolley in order: Experimental philosophy and the loop case”, Philosophical Psychology, 25: 661–671.

• McGinn, C., 1999. “Reasons and Unreasons”, The New Republic, May 24, pp. 34–38.

• McNaughton, D., and Rawling, P., 2003. “Can Scanlon Avoid Redundancy by Passing the Buck?”, Analysis, 63(4): 328–331.

• Metz, R., 2002. “The Reasonable and the Moral”, Social Theory and Practice, 28(2): 277–301.

• Miller, R. W., 2002. “Moral Contractualism and Moral Sensitivity”, Social Theory and Practice, 28(2): 193–220.

• Mulgan, T., 2001. The Demands of Consequentialism, Oxford: Oxford University Press.

• –––, 2006. Future People, Oxford: Oxford University Press.

• Nagel, T., 1991. Equality and Partiality, Oxford University Press.

• –––, 1999. “One-to-One”, London Review of Books, 4 February 1999.

• Norcross, A., 2002. “Contractualism and Aggregation”, Social Theory and Practice, 28: 303–14.

• O’Neill, O., 2003. “Constructivism vs Contractualism”, Ratio, 16(4): 319–331.

• Otsuka, M., 2001. “Scanlon and the Claims of the Many versus the One”, Analysis, 60: 288–90.

• Parfit, D., 1984. Reasons and Persons, Oxford University Press.

• –––, 2003. “Justifiability to Each Person ”, Ratio, 16: 368–370.

• –––, 2011. On What Matters, Oxford: Oxford University Press.

• –––, 2017.“Future People, the Non-Identity Problem, and Person-Affecting Principles”, Philosophy and Public Affairs, 45: 118–157.

• Pettit, P., 1999. “Doing unto Others”, Times Literary Supplement, June 25, pp. 7–8.

• –––, 2000. “A Consequentialist Perspective on Contractualism”, Theoria, 66(3): 228–236.

• –––, 2006. “Can Contract Theory Ground Morality?”, in J. Dreier (ed.), Contemporary Debates in Moral Theory, Oxford: Blackwell, pp. 77–96.

• Pogge, T., 2001. “What We Can Reasonably Reject,” Noûs (Supplement), 11: 118–47.

• Rawls, J., 1971, A Theory of Justice, Cambridge: Harvard University Press.

• –––, 1980, “Kantian Constructivism in Moral Theory” [The Dewey Lectures], Journal of Philosophy, 77(9): 515–572.

• –––, 1993. Political Liberalism, New York: Columbia University Press.

• Raz, J., 2003. “Numbers, with and without Contractualism”, Ratio, 16(4): 346–367.

• Reibetanz, S., 1998. “Contractualism and Aggregation”, Ethics, 108: 296–311.

• Ridge, M., 2001. “Saving Scanlon: Contractualism and Agent-Relativity”, Journal of Political Philosophy, 9: 472–481.

• –––, 2003. “Contractualism and the New and Improved Redundancy Objection”, Analysis, 63(4): 337–342.

• Scanlon, T. M., 1982, “Contractualism and Utilitarianism”, in A. Sen and B. Williams (eds.), Utilitarianism and Beyond, Cambridge: Cambridge University Press, pp. 103–28.

• –––, 1998. What We Owe to Each Other, Cambridge, MA: Harvard University Press.

• –––, 2000. “A Contractualist Reply”,Theoria, 66(3): 237–245.

• –––, 2002. “Replies”, Social Theory and Practice, 28(2): 337–358.

• –––, 2003a. “Replies”, Ratio, 16(4): 424–439.

• –––, 2003b. “Contractualism and What We Owe to Each Other”, in H. Pauer-Studer (ed.), Constructions of Practical Reason: Interviews on Moral and Political Philosophy, Stanford: Stanford University Press.

• –––, 2008, Moral Dimensions: Permissibility, Meaning, Blame, Cambridge, Mass: Harvard University Press.

• –––, 2011, “How I am not a Kantian”, in D. Parfit, On What Matters, Oxford: Oxford University Press, Volume 2, pp. 116–139.

• –––, 2013. “Reply to Zofia Stemplowska”, Journal of Moral Philosophy, 10: 508–14.

• –––, 2015. “Forms and Conditions of Responsibility”, in R. Clarke, M. McKenna, and A.M. Smith (eds.), The Nature of Moral Responsibility: New Essays, Oxford: Oxford University Press.

• Shaver, R., 2007. “Contractualism and restrictions”, Philosophical Studies, 132(2): 293–299.

• Southwood, N. 2009. “Moral Contractualism”, Philosophy Compass, 4(6): 926–937.

• Stratton-Lake, P., 2003. “Scanlon’s Contractualism and the Redundancy Objection”, Analysis, 63: 70–76.

• –––, 2004. On What We Owe to Each Other, Oxford: Basil Blackwell.

• Suikkanen, J., 2005. “Contractualist Replies to the Redundancy Objections”, Theoria, 71(1): 38–58.

• Taurek, J., 1977. “Should the Numbers Count?”, Philosophy and Public Affairs, 6: 293–316.

• Thomson, J., 1986. “The Trolley Problem” in J. Thomson, Rights, Restitution, and Risk: Essays in Moral Theory, Cambridge, Mass: Harvard University Press.

• Timmermann, J., 2004. “The Individualist Lottery: How People Count, but Not Their Numbers”, Analysis, 64(2): 106–112.

• Timmons, M., 2003. “The Limits of Moral Constructivism”, Ratio, 16(4): 391–423.

• Voorhoeve, A., 2008. “Scanlon on Substantive Responsibility”, Journal of Political Philosophy, 16: 184–200.

• –––, 2014. “How should we aggregate competing claims?” Ethics, 125: 64–87.

• Wallace, J., 2002. “Scanlon’s Contractualism”, Ethics, 112: 429–470.

• Wallace, R. J., Kumar, R., and Freeman, S. (eds.), 2011. Reasons and Recognition: essays on the philosophy of T. M. Scanlon, Oxford: Oxford University Press.

• Watson, G., 2002. “Contractualism and the Boundaries of Morality”, Social Theory and Practice, 28(2): 221–241.

• Wenar, L., 2001. “Contractualism and Global Economic Justice,” Metaphilosophy, 32(1): 79–94; reprinted in Global Justice, T. Pogge (ed.), Oxford: Blackwell, pp. 76–90.

• –––, 2003. “What we owe to distant others”, Politics, Philosophy and Economics, 2: 283–304.

• Williams, A., 2006. “Liberty, Liability, and Contractualism”, in N. Holtug and K. Lippert Rasmussen (eds.), Egalitarianism: New Essays on the Nature and Value of Equality, Oxford: Oxford University Press.