новое время

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Этика и рациональность голосования

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 28 июля 2016 года. 

Данная статья посвящена шести основным вопросам, касающимся рациональности и нравственных характеристик голосования:

• 1. Рационально ли для отдельного гражданина голосовать?

• 2. Существует ли моральный долг голосовать?

• 3. Существуют ли моральные обязательства, регулирующие гражданское голосование?

• 4. Позволительно ли государствам принуждать граждан к голосованию?

• 5. Допустимо ли покупать, обменивать и продавать голоса?

• 6. Кто должен обладать правом голоса и должны ли все граждане иметь равное право голоса?

Последний пункт касается более широкого вопроса о том, являются ли демократические формы правления более предпочтительными по сравнению с другими; подробное обсуждение оправданности демократии см. у Christiano (2006). Также см. Pacuit (2011) по поводу того, какой режим голосования лучше всего подходит для отражения «воли группы». Разбор доводов в пользу тайного голосования и возражений против него см. в Gosseries (2005). 

Рациональность голосования

Участие в голосовании имеет альтернативные издержки. Оно требует времени и усилий, которые могли бы быть направлены на другие занятия — например, на оплачиваемую работу, волонтерство в бесплатной столовой или видеоигры. Кроме того, распознание проблемных вопросов, сбор политической информации, размышления об этой информации или участие в рассуждениях по поводу нее и т.п. также требуют времени и усилий, которые могли бы быть потрачены на другие полезные дела. Экономика в своей простейшей форме прогнозирует, что рациональные люди будут выполнять действие, только если оно повышает ожидаемую полезность. Однако на первый взгляд кажется, что почти для каждого отдельного гражданина голосование не повышает ожидаемую полезность. В этом состоит «парадокс голосования» (Downs 1957): поскольку ожидаемые затраты (включая альтернативные издержки) на участие в голосовании, по всей видимости, превышают ожидаемую пользу и поскольку избиратели всегда могли бы вместо участия в голосовании заняться какой-либо иной деятельностью с положительной общей полезностью, удивительно, что кто-то вообще голосует. 

Однако степень рациональности голосования зависит лишь от конкретных намерений избирателей. Согласно инструментальным теориям голосования, голосование оказывается рациональным, если цель избирателя состоит в том, чтобы повлиять на итоги выборов или изменить их результат, включая «мандат», который получит победивший кандидат. (В соответствии с мандатной теорией выборов, эффективность кандидата на посту, т.е. его способность выполнять свою работу, частично определяется тем, насколько он сильно или слабо опережал соперников на выборах). Напротив, экспрессивистская теория голосования утверждает, что избиратели голосуют для того, чтобы выразить себя и свою преданность определенным группам или идеям. 

Голосование с целью изменить итоги

Одна из причин, по которой человек может голосовать, — это попытка изменить или оказать влияние на итоги выборов. Предположим, есть два кандидата: D и R. Предположим, Салли предпочитает кандидата D, нежели R. Она уверена, что D принесет в казну на триллион долларов больше, чем R. Если ее убеждения верны, то гипотетически будет лучше, если победит именно D. 

Однако это еще не доказывает, что для Салли будет рационально голосовать за D. Все зависит от того, насколько велика вероятность, что ее голос изменит ход событий. Схожим образом выигрыш в лотерее мог бы стоить 200 миллионов долларов, но отсюда еще не следует, что покупка лотерейного билета рациональна. 

Предположим, что единственная цель Салли на голосовании — изменение итога выборов между двумя основными кандидатами. В таком случае ожидаемая выгода ее голоса (Uv) высчитывается по следующей формуле:

Uv=p[V(D)−V(R)]−C

Здесь p обозначает вероятность, с которой голос Салли выступит одним из решающих, [V(D)−V(R)] обозначает (в денежном выражении) разницу ожидаемых выгод двух кандидатов, а C — альтернативные издержки голосования. Если коротко, стоимость голоса Салли — это величина разницы между кандидатами, умноженной на шансы Салли получить решающий голос, за вычетом альтернативных издержек участия в голосовании. В этом контексте голосование действительно напоминает покупку лотерейного билета. Если C не окажется меньше p[V(D)−V(R)], то (с учетом обозначенных целей Салли) голосование для нее будет нерациональным. 

Между экономистами и политологами существуют определенные разногласия по поводу точного метода расчета вероятности, с которой голос станет решающим. Тем не менее они, как правило, сходятся во мнении, что вероятность, с которой модальный (т.е. наиболее частый средний) избиратель на обычных выборах решит проблему равенства голосов, мала. Причем настолько мала, что ожидаемая польза, т.е. p[V(D)−V(R)], модального голоса за достойного кандидата стоит гораздо меньше, чем миллионная доля пенни (G. Brennan and Lomasky 1993: 56–57, 119). По наиболее оптимистичной оценке, на президентских выборах у американского избирателя имеется шанс 1 к 10 миллионам на решение проблемы равенства голосов, но только при условии, что избиратель живет в одном из трех или четырех «колеблющихся штатах» и собирается проголосовать за лидирующего кандидата (Edlin, Gelman, and Kaplan 2007). Таким образом, согласно обеим популярным моделям, для большинства избирателей на большинстве выборов голосование с целью изменить итоги оказывается нерациональным. Ожидаемые затраты превышают ожидаемую пользу на несколько порядков. 

Голосование в целях изменения «мандата»

Одно из известных решений парадокса голосования заключается в предположении, что избиратели пытаются не определить победителя, а изменить «мандат», который получит избранный кандидат. Расчет здесь основывается на том, что эффективность избранного должностного лица, т.е. его способность выполнять свою работу, частично зависит от того, насколько значительное большинство голосов он получил. Если это допущение верно, я мог бы проголосовать за того, кого сам ожидаю увидеть победителем, чтобы расширить его мандат, или же проголосовать против ожидаемого победителя, чтобы сузить его мандат. Преимущество мандатной гипотезы в случае ее истинности заключается в том, что она способна объяснить, почему было бы рационально голосовать даже на тех выборах, где один кандидат обладает значительным преимуществом на выборах. 

Однако подобная аргументация сталкивается с двумя значительными трудностями. Во-первых, даже если такого рода мандаты существуют, для выяснения степени рациональности голосования нам нужно знать, насколько голос энного избирателя увеличивает предельное влияние выбранного кандидата или сокращает предельное влияние отвергнутого. Предположим, что голосование за ожидаемого победителя стоит мне времени, эквивалентного 15 долларам. В таком случае для меня будет рационально проголосовать, только если я убежден, что мой голос предоставит лидирующему кандидату электоральную эффективность, эквивалентную как минимум 15 долларам (и при этом увеличение эффективности кандидата заботит меня в той же или даже большей мере, что и альтернативные издержки моего участия в голосовании). Влияние отдельных голосов на изменение «мандата» в принципе является фактором, который могли бы измерить политологи, и, разумеется, они пытались это сделать. 

Но здесь возникает вторая, более значимая проблема: политологи проделали обширную полевую работу, пытаясь определить, существуют ли избирательные мандаты, и в настоящее время они решительно отвергают мандатную гипотезу (Dahl 1990b; Noel 2010). Способность лидирующего кандидата выполнять свою работу обычно не зависит от того, с каким отрывом он побеждает. 

Возможно, голосование оказывается рациональным, когда его целью является не влияние на эффективность избранного политика, а изменение мандата, который получит победивший политик (Guerrero 2010). Не исключено, что голос может превратить кандидата из делегата в доверенное лицо. Делегат пытается следовать (как он их себе представляет) желаниям электората, но доверенное лицо вдобавок обладает достаточной нормативной легитимностью, чтобы совершать действия, которые, по его убеждениям, являются наилучшими. 

В порядке рассмотрения возможностей предположим, что доверенные представители куда более ценны, чем делегаты, и представитель становится доверенным лицом, а не делегатом, именно благодаря огромному отрыву от конкурентов на выборах. Увы, отсюда еще не следует, что ожидаемая польза голосования превышает ожидаемые затраты. Допустим (как в Guerrero 2010: 289), что различие между делегатом и доверенным лицом имеет множество промежуточных степеней, подобно разнице между лысым и волосатым человеком. Чтобы доказать рациональность голосования, нужно продемонстрировать, что предельное влияние голоса, когда он в предельной степени превращает кандидата из делегата в доверенное лицо, выше, чем альтернативные издержки участия в голосовании. Если участие в голосовании стоит мне времени, эквивалентного 15 долларам, согласно этой теории, будет рационально проголосовать, только если ожидается, что мой голос превратит моего любимого кандидата из делегата в доверенное лицо с приростом, эквивалентным по меньшей мере 15 долларам (Guerrero 2010: 295–297). 

Как вариант, предположим, что существует определенное пороговое количество голосов (известное или неизвестное), при котором побеждающий кандидат резко превращается из делегата в доверенное лицо. Отдавая голос, избиратель имеет шанс решительно протолкнуть любимого кандидата через этот порог. Однако как вероятность того, что его голос решит исход выборов, так и вероятность того, что его голос точно превратит представителя из делегата в доверенное лицо, ничтожно мала. Действительно, формула для определения влияния на превращение кандидата в доверенное лицо мало бы чем отличалась от формулы для определения того, окажется ли голос этого избирателя решающим. В связи с этим предположим, что для представителя лучше быть доверенным лицом, чем кандидатом, на миллиард или даже триллион долларов. Даже в таком случае ожидаемая польза отдельного голоса по-прежнему меньше пенни, а значит, ниже, чем альтернативные издержки голосования. Как мы помним, выигрыш в лотерее — замечательный исход, но это не означает, что покупка лотерейного билета является рациональной. 

Прочие причины голосовать

Другие философы попытались переключить внимание на иные условия, при которых можно было бы сказать, что отдельные голоса обладают «существенным влиянием». Возможно, принимая участие в выборах, избиратель получает значительный шанс стать одним из голосов среди «каузально эффективного множества» или несет определенную каузальную ответственность за итоги выборов (Tuck 2008; Goldman 1999). 

Согласно этим теориям, для избирателей важно не само изменение исходов, но тот факт, что они являются агентами, которые принимают участие в инициировании (causing) различных исходов. Каузальные теории голосования утверждают, что голосование рационально в том случае, если избиратель достаточно заинтересован в том, чтобы выступать причиной (cause) или частью совместной причины исхода выборов. Избиратели голосуют, поскольку хотят нести каузальную ответственность верного рода за исход, даже если индивидуальные влияния при этом невелики. 

Экспрессивная теория голосования (G. Brennan and Lomasky 1993) утверждает, что избиратели голосуют с целью выразить себя. Согласно ей участие в выборах относится к сфере потребления, нежели производства. Если сравнить голосование с чтением книги, занимаются им скорее для удовольствия, чем для развития нового навыка. Несмотря на то, что само голосование конфиденциально, избиратели воспринимают его в качестве уместного способа продемонстрировать и выразить преданность своей политической команде.

Экспрессивная теория голосования не опровергается, а частично подкрепляется результатами полевых исследований, согласно которым большинство избирателей находится в неведении по поводу основных политических фактов (Somin 2013; Delli Carpini and Keeter 1996). Экспрессивная теория также поддерживается работами из области политической психологии, которые показывают, что большинство граждан подвержены «ингрупповому фаворитизму». Мы склонны непроизвольно образовывать группы, а затем сохранять нерациональную верность своей группе и прощать ее членов, при этом иррационально ненавидя членов других групп (Lodge and Taber 2013; Haidt 2012; Westen, Blagov, Harenski, Kilts, and Hamann 2006; Westen 2008). Избиратели зачастую придерживаются идеологий, чтобы продемонстрировать себе и другим, что они являются людьми определенного толка. Например, предположим, будто Боб хочет выразить тот факт, что он патриот и крутой парень. Тогда он выступает за агрессивные военные действия — скажем, за то, чтобы США сбросили ядерную бомбу на Россию по причине вмешательства в дела Украины. Для Боба было бы катастрофой, если бы США поступили так, как он хочет. Однако Боб может позволить себе придерживаться иррациональных и нелепых воззрений по поводу национальных интересов и выражать их на избирательном участке, поскольку маловероятно, что его отдельный голос в пользу воинственного кандидата станет решающим. 

Еще один простой и правдоподобный довод состоит в том, что рациональным будет принять участие в выборах для того, чтобы исполнить свой субъективный долг (Mackie 2010). Согласно опросам, большинство граждан на деле верит в существование обязанности голосовать или «вносить свой вклад» (Mackie 2010: 8–9). Если такие обязательства существуют и обладают достаточным весом, то для большинства избирателей голосовать будет рационально. 

Моральная обязанность голосовать

Опросы показывают, что большинство граждан в современных демократических государствах убеждены в существовании своего рода моральной обязанности голосовать (Mackie 2010: 8–9). Другие исследования выявили, что большинство философов, изучающих мораль и политику, с ними согласны (Schwitzgebel and Rust 2010). Они склонны верить, что граждане обязаны голосовать даже при наличии у них оснований полагать, что у предпочитаемых партии или кандидата нет серьезных шансов на победу (Campbell, Gurin, and Mill 1954: 195). Кроме того, большинство людей, по всей видимости, считает, что их долг включает в себя просто посещение выборов (возможно, с опусканием в урну пустого бюллетеня), а не нечто более конкретное. С этой точки зрения, граждане обязаны всего-навсего отдать голос, и едва ли не любой честный голос нравственно приемлем. 

Многие известные доводы в пользу долга голосовать опираются на представление о том, что отдельные голоса обладают существенным влиянием. Например, можно заявить, что есть долг голосовать, поскольку существует долг защищать себя, долг помогать другим или обеспечивать достойное управление государством и т.п. Однако эти доводы опровергаются обстоятельством, обозначенным в разделе 1: отдельные голоса обладают ничтожно малой (или отрицательной) ценностью с точки зрения их свойств как инструментов удовлетворения потребностей и предпочтений. 

Например, согласно одной ранней гипотезе, голосование может являться своего рода страховкой, призванной предотвратить обвал демократии (Downs 1957: 257). В этой связи допустим, будто некто выдвигает гипотезу, что граждане обязаны голосовать, чтобы помочь предотвратить обвал демократии. Предположим, существует определенный порог голосов, при недостижении которого происходит утрата стабильности и обвал демократии. Но подобно вероятности того, что отдельный голос решит исход выборов, вероятность того, что этот голос поднимет число голосов выше пороговой отметки, ничтожно мала. Как вариант, предположим, что вероятность обвала демократии неуклонно растет, поскольку количество голосующих падает. В таком случае для обоснования обязанности голосовать потребуется сначала продемонстрировать, что предельная ожидаемая польза энного голоса, отданного с целью снизить вероятность обвала демократии, превышает ожидаемые затраты (включая альтернативные издержки).

Итак, правдоподобное обоснование обязанности голосовать не должно зависеть от значительной ожидаемой выгоды либо влияния отдельных голосов на управление государством или гражданскую культуру. Напротив, при обозначении причин, по которым гражданам все равно следует голосовать, состоятельное рассуждение должно опираться на допущение, что отдельные голоса мало влияют на исход выборов. 

С этой точки зрения представители действуют от имени граждан. Граждане считаются частичными авторами законов, даже если они не голосуют или не участвуют в управлении государством. Таким образом, граждане, которые отказываются голосовать, позволяют своим представителям творить несправедливость. По всей видимости, неоказание им сопротивления считается своего рода поддержкой. (Из этой теории следует, что граждане не только не должны воздерживаться от голосования — они также обязаны голосовать за тех кандидатов и за те политические меры, которые уменьшат несправедливость.) 

Другой известный довод, который не опирается на силу отдельных голосов, называется «аргументом обобщения»: 

Что если все останутся дома и не пойдут голосовать? Последствия будут катастрофическими! Поэтому мне (вам, ей, ему) следует голосовать. (Lomasky and G. Brennan 2000: 75)

Этот довод можно спародировать и тем самым обнажить его слабость. К примеру: 

Проблема здесь заключается в том, что даже если и случится катастрофа из-за того, что в некую деятельность вовлечено слишком малое количество людей или не вовлечен никто, отнюдь не все должны заниматься ею. Напротив, важно, чтобы ей занималось лишь достаточное число людей. В случае с фермерством мы считаем, что людям допустимо самостоятельно решать, вести им сельское хозяйство или нет, ведь рыночный стимул гарантирует наличие достаточного количества фермеров. 

Даже если аргумент обобщения ошибочен, возможно, в нем все же есть доля истины. Существуют определенные виды действий, в которых, как мы склонны полагать, каждый должен участвовать (или воздерживаться от участия в них). К примеру, предположим, что университет размещает табличку «По свежему газону не ходить». Разумеется, газон не погибнет, если по нему один раз пройдется один человек. Даже если бы мне разрешили ходить по газону в любое время, а остальные воздерживались бы от этого, газон бы, по всей вероятности, не пострадал. Однако было бы несправедливо, если бы университет позволил мне прогуливаться по газону в любое время, но запретил бы всем остальным. Будет более уместным вменить обязанность не ходить по газонам всем. И точно так же правительство могло бы просто обложить налогами случайно выбранное меньшинство населения, чтобы привлечь средства для обеспечения общественного блага. Однако будет более справедливо или честно, если все граждане (по меньшей мере, граждане с доходом выше порогового уровня) будут платить определенные налоги и принимать участие в обеспечении полицейской защиты. 

Таким образом, следует задаться вопросом: относится ли голосование к деятельности первого вида, в которую должно быть вовлечено лишь достаточное число людей, или же к деятельности второго вида, которой обязаны заниматься все? Одно из различий между этими двумя видами деятельности заключается в том, каким образом неучастие в них сказывается на других. Воздерживаясь от фермерства, я вовсе не извлекаю выгоду и не пользуюсь плодами труда фермеров бесплатно. Скорее, я возмещаю им любой потребляемый мною продукт, покупая его на рынке. При втором наборе случаев, если я свободно прогуливаюсь по газону, когда все остальные обходят его стороной, или если я получаю полицейскую защиту, но при этом не плачу налоги, создается впечатление, что я бесплатно пользуюсь трудами других людей. Они сохраняют газон или обеспечивают полицейскую защиту на сравнительно безвозмездной основе, а я будто бы извлекаю выгоду из прилагаемых ими усилий по соблюдению обязательств. 

Таким образом, сторонник обязательного участия в голосовании может утверждать, что неголосующие граждане бесплатно пользуются плодами трудов избирателей. Неголосующие граждане извлекают выгоду из управления, которое обеспечивают избиратели, но при этом сами не помогают обеспечивать его. 

Существует по меньшей мере несколько доводов в пользу обязательного участия в голосовании, которые не опираются на сомнительное предположение о том, что отдельные голоса влияют на ход событий:

• 1. Согласно аргументу обобщения / общественного блага / долга перед обществом, граждане, не участвующие в голосовании, бесплатно пользуются достойным управлением или не выплачивают свой «долг перед обществом».

• 2. Согласно аргументу гражданской добродетели, граждане должны проявлять гражданскую добродетель, а следовательно, голосовать.

• 3. Согласно аргументу сопричастности, граждане обязаны проголосовать (ради справедливого исхода), чтобы не стать причастными к несправедливости, которую творит их правительство.

Однако имеется общее возражение против этих доводов в поддержку обязательного участия в голосовании. Назовем его проблемой специфики: для обоснования обязательного участия в голосовании недостаточно обратиться к цели Ц, к которой, вероятно, должны стремиться граждане, а затем заявить, что голосование является единственным или необходимым средством достижения Ц. На самом деле сторонникам обязательного участия нужно привести конкретное доказательство того, что голосование — это единственное или необходимое средство достижения Ц (J. Brennan 2011а). И все же приведенные выше аргументы демонстрируют лишь то, что голосование является одним из множества способов исполнения долга, о котором идет речь. Оно может быть даже не самым оптимальным способом, не то что единственным или необходимым. 

Допустим, некто утверждает, что людям следует голосовать, поскольку они должны проявлять гражданскую добродетель. Ему необходимо объяснить, почему проявление гражданской добродетели подразумевает именно голосование, а не совершение одного из тысяч возможных актов гражданской добродетели. Так, если гражданин обязан способствовать благосостоянию других граждан, представляется, что он может исполнить долг посредством волонтерства, творчества или производительной работы, которая повышает общественный баланс. Если гражданин обязан избегать причастности к несправедливости, то помимо голосования он вполне может приступить к гражданскому неповиновению, начать посылать письма редакторам газет, писать памфлеты или книги о политической теории, жертвовать деньги, сознательно отказываться от голосования, устраивать протесты, убивать преступных политических лидеров либо прибегнуть ко многим другим действиям. Неясно, почему именно голосование должно обладать особенным или непреложным характером. 

Моральные обязательства, регулирующие голосование

По всей видимости, большинство людей убеждены, что посещение выборов (даже если в итоге бюллетень не будет заполнен) скорее обязательно, чем нет (Mackie 2010: 8–9). Однако вопрос о том, верят ли они, что голосование должно осуществляться неким определенным образом, остается открытым. Некоторые философы и политологи утверждают, что существуют этические обязательства, регулирующие участие в голосовании. Например, многие сторонники делиберативной демократии (см. Christiano 2006) убеждены не только в том, что все граждане должны голосовать, но и в том, что они должны при этом руководствоваться соображениями общественного блага после принятия ими участия в различных формах демократического обсуждения. Напротив, согласно некоторым исследователям (G. Brennan and Lomasky 1993; J. Brennan 2009; J. Brennan 2011a), при отсутствии общей обязанности голосовать (отказ от участия на выборах допустим) у граждан, которые решают голосовать, все же имеется чувство долга, влияющее на то, каким образом они голосуют. По мнению этих исследователей, злом становится не отказ от голосования, а плохое участие в нем — в определенном смысле фразы, установленном теорией. 

Обратим внимание, что вопрос о том, как следует голосовать, отличается от вопроса о том, следует ли иметь право голоса. Право голоса разрешает гражданину принимать участие в выборах. Право подразумевает, что государство разрешает гражданину отдать голос, а затем засчитывает его. Вопрос же о том, могут ли одни способы участия в голосования быть морально недопустимыми, а другие, напротив, предпочтительными, остается открытым. Помимо этого мое право на свободу ассоциаций в принципе включает в себя право на вступление в Ку-клукс-клан, а мое право на свободу слова в принципе включает в себя право на одобрение несправедливой войны. Тем не менее, оба действия были бы морально недопустимыми, хотя они и входят в спектр моих прав. А значит, если человек может без всякого сомнения сказать: «У вас есть право на вступление в ККК или на одобрение геноцида, но вам не следует так поступать», — то он может заявить: «У вас есть право голосовать за этого кандидата, но вам не следует так поступать». 

Теория этики голосования может включать ответы на любой из следующих вопросов:

• 1. Предполагаемый выгодоприобретатель голоса. Чьи интересы следует принимать во внимание избирателю в ходе голосования? Может ли избиратель голосовать эгоистично или ему следует голосовать социотропно (ориентируясь на интересы других людей)? От лица какой именно группы ему следует голосовать во втором случае: его социально-демографической группы, местного органа власти, нации или всего мира? Допустимо ли участвовать в голосовании при отсутствии заинтересованности в выборах или при полном безразличии к их исходу?

• 2. Предмет голоса. Обязан ли избиратель поддерживать или отвергать определенных кандидатов либо предлагаемые ими политические меры? К примеру, обязан ли избиратель голосовать за то, что наилучшим образом приведет к наиболее справедливому результату в соответствии с верной теорией справедливости? Должен ли избиратель голосовать за кандидатов с хорошей репутацией? Может ли избиратель голосовать исходя из стратегических соображений или он должен голосовать в соответствии со своими искренними предпочтениями?

• 3. Эпистемические обязательства, регулирующие голосование. Необходимо ли избирателям обладать определенными познаниями или проявлять определенный вид эпистемической рациональности при формировании своих электоральных предпочтений? Допустимо ли голосовать, находясь в неведении и руководствуясь безосновательными представлениями о предмете общественных наук?

Экспрессивистская этика голосования

Напоминаем, что согласно одной важной теории электорального поведения, большинство граждан голосуют не для того, чтобы повлиять на итоги выборов или на политику правительства, но для того, чтобы выразить себя (G. Brennan and Lomasky 1993). Они голосуют для того, чтобы продемонстрировать себе и другим, что они преданы определенным взглядам, идеалам или группам. Например, я могу проголосовать за демократов, чтобы показать, что я сострадательный и справедливый, или за республиканцев, чтобы показать, что я ответственный, добродетельный и упорный. Если голосование является преимущественно экспрессивным актом, этика голосования в таком случае представляет собой этику экспрессивности (G. Brennan and Lomasky 1993: 167–198).

Мы можем оценить моральность голосования, задавшись вопросом, что можно сказать об избирателе, если он голосует следующим образом: 

Суть в том, что если в целом для меня недопустимо выражать искреннюю приверженность расизму (пускай и я вправе это делать), для меня будет недопустимо выражать искренние расистские взгляды на избирательном участке. То же относится к прочим некорректным установкам. При условии, что мне не следует выражать искреннюю приверженность нетерпимым, неразумным или нездоровым взглядам, мне нельзя голосовать за кандидата, который придерживается подобных воззрений. 

Разумеется, вопрос о том, какие виды самовыражения являются допустимыми, а какие нет, довольно сложен. Как и вопрос о том, что именно выражает голосование. То, что выражает мой голос по моему мнению, может не совпадать с тем, что он выражает с точки зрения других людей. Может выйти и так, что разные люди видят в нем различные посылы. Экспрессивистская теория этики голосования признает данные затруднения и отвечает так: что бы мы ни говорили об этике экспрессивности в целом, все это должно тем или иным образом применяться к экспрессивности голосования. 

Эпистемическая этика голосования

Рассмотрим вопрос: какую ответственность несут перед пациентами врачи, родители — перед детьми, а присяжные заседатели — перед обвиняемыми (или, быть может, перед обществом)? Врачи должны обеспечивать пациентов надлежащим лечением и потому они обязаны (1) стремиться поддерживать интересы пациентов и (2) размышлять о том, как действовать при этом достаточно осведомленно и рационально. Родители несут схожую ответственность перед детьми. Присяжные несут следующие обязательства перед обществом в целом или же перед обвиняемыми в частности: они должны (1) пытаться установить истину и (2) действовать при этом осведомленно и рационально. Врачи, родители и присяжные заседатели — попечители других людей. 

Рассмотрим вопрос: какую ответственность несут перед пациентами врачи, родители — перед детьми, а присяжные заседатели — перед обвиняемыми (или, быть может, перед обществом)? Врачи должны обеспечивать пациентов надлежащим лечением и потому они обязаны

(1) стремиться поддерживать интересы пациентов и

(2) размышлять о том, как действовать при этом достаточно осведомленно и рационально.

Родители несут схожую ответственность перед детьми.

Присяжные несут следующие обязательства перед обществом в целом или же перед обвиняемыми в частности: они должны

(1) пытаться установить истину и

(2) действовать при этом осведомленно и рационально.

Врачи, родители и присяжные заседатели — попечители других людей. Они должны заботиться об интересах людей, и поэтому на них налагаются определенные эпистемические обязательства.

Можно попробовать заявить, что избиратели несут те же обязательства по соблюдению интересов граждан.

Вероятно, избирателям следует

(1) голосовать в целях достижения наилучшего, по их мнению, исхода (согласно стратегическим соображениям) и

(2) принимать подобные решения достаточно осведомленно и рационально.

То, как голосуют избиратели, значительно влияет на политические итоги и может помочь решить вопросы войны и мира, жизни и смерти, процветания и бедности. Большинство выбирает не просто за себя, но за всех, включая несогласное меньшинство, детей, воздержавшихся от голосования граждан, проживающих в стране иностранцев и людей из иных государств, зависимых от решений большинства. В связи с этим голосование представляется действием, несущим моральную нагрузку (Christiano 2006; Brennan 2011a; Beerbohm 2012).

Тем не менее, кое в чем отношения «врачи–пациенты» и отношения «избиратели–население» явно не сходятся. У отдельных избирателей шансы повлиять на ситуацию чрезвычайно незначительны, а ожидаемый ущерб отдельного некомпетентного голоса ничтожно мал, тогда как ожидаемый ущерб отдельного некомпетентного медицинского решения крайне высок.  

Однако представленный аргумент все же имеет некоторый смысл. Определим «коллективно вредоносную деятельность» как деятельность, при которой группа наносит или несправедливо угрожает нанести вред другим невинным людям, но при этом вред будет нанесен независимо от того, выйдут ли из группы отдельные ее члены. Ведь вполне вероятно, что кто-то может посчитать своим моральным долгом воздержаться от участия в подобного рода деятельности («умыть руки»). 

В качестве примера предположим, что расстрельная команда, состоящая из ста человек, собирается убить невинного ребенка. Все пули попадут в ребенка в одно и то же время, и каждый из выстрелов несет гарантированную смерть. Вам никак не остановить убийц, поэтому ребенок умрет независимо от ваших действий. А теперь предположим, что расстрельная команда предлагает вам присоединиться и убить ребенка вместе с ними. Вам предоставлена возможность совершить 101-й выстрел. Опять же, ребенок умрет независимо от ваших действий. Допустимо ли для вас присоединиться к расстрельной команде? Большинство людей отчетливо чувствует, что присоединяться к команде и стрелять в ребенка недопустимо. Одно убедительное объяснение состоит в том, что существует общий моральный запрет на участие в подобной деятельности. В таких случаях следует попытаться «умыть руки». 

По всей видимости, «принцип чистых рук» можно обобщить для того, чтобы объяснить недопустимость отдельных актов невежественного, иррационального или злонамеренного голосования. Ситуация с расстрельной бригадой в чем-то схожа с участием в голосовании. Добавление одного стрелка к расстрельной команде или вычитание его из нее ничего не решает — ребенок все равно погибнет. Точно так же отдельный голос на выборах ничего не решает. В обоих случаях результат уже каузально предопределен. При этом безответственный избиратель сродни человеку, решившему присоединиться к расстрельной команде. Его отдельный плохой голос не так важен — равно как и отдельный выстрел, — и все же избиратель участвует в коллективно вредоносной деятельности, хотя с легкостью мог бы «умыть руки» (Brennan 2011a: 68–94). 

Справедливость принудительного голосования

Явка избирателей во многих современных демократических государствах (согласно многим наблюдателям) низкая, и в целом создается впечатление, что она падает. Например, в США на президентских выборах принимает участие лишь около 60%, а на выборах иного вида — около 45% населения (Brennan and Hill 2014: 3). Во многих из остальных стран столь же низкая явка. Некоторые теоретики демократии, политики и пр. считают сложившуюся ситуацию проблематичной и выдвигают в качестве решения принудительное голосование. При режиме принудительного голосования участие в выборах требуется от граждан по закону; если они не голосуют без уважительной причины, они подвергаются определенным взысканиям. 

Один из важных доводов в пользу такого режима можно назвать «демографическим аргументом» или «аргументом репрезентативности» (Lijphart 1997; Engelen 2007; Galston 2011; Hill in J. Brennan and Hill 2014: 154–173). Его предпосылкой служит то обстоятельство, что в режиме добровольного голосования граждане, решающие принять участие в выборах, как правило, отличаются от тех, кто решает воздержаться. Богатые голосуют чаще, чем бедные. Пожилые голосуют чаще, чем молодые. Мужчины голосуют чаще, чем женщины. Во многих странах представители этнических меньшинств голосуют реже, нежели представители этнического большинства. Люди с высшим образованием голосуют чаще, чем люди с более низким уровнем образования. Женатые люди голосуют чаще, чем неженатые. Приверженцы определенной идеологии голосуют чаще, нежели люди, придерживающиеся по-настоящему независимых взглядов (Leighley and Nagler 1992; Evans 2003: 152–156). Если вкратце, при режиме добровольного голосования в электорате — т.е. в числе граждан, действительно принимающих решение голосовать — представлены не все слои населения. Согласно демографическому аргументу, поскольку политики стараются удовлетворять желания избирателей, при режиме добровольного голосования политики будут стремиться продвигать интересы привилегированных граждан (тех, кто голосует непропорционально часто), а не интересы непривилегированных (тех, кто обычно не голосует). Принудительное голосование гарантировало бы участие в выборах большего числа непривилегированных граждан, а значит, интересы всех слоев населения были бы представлены должным образом. 

Вместе с этим можно утверждать, что принудительное голосование помогает гражданам преодолеть «проблему уверенности» (Hill 2006). Она состоит в том, что отдельный избиратель осознает малую значимость своего голоса. Что самое важное, имеется достаточное количество других избирателей со схожим волеизъявлением. Однако отдельный избиратель не может с легкостью скоординироваться с остальными и удостовериться, что они будут голосовать вместе с ним. Принудительное голосование решает эту проблему. В данной связи Лиза Хилл приходит к выводу: «Принуждение следует рассматривать не как очередную нежелательную форму государственного насилия, но в качестве координации, необходимой в массовых сообществах незнакомых друг с другом индивидов, неспособных сообщать и согласовывать свои предпочтения» (Hill 2006: 214–215).  

Успешность демографического аргумента зависит от нескольких гипотез по поводу поведения избирателей и политиков.

Во-первых, согласно наблюдениям подавляющего большинства политических аналитиков, при участии в выборах люди преследуют не свои личные, а национальные интересы — в соответствии с тем, как они их себе представляют. (См. десятки научных статей, цитируемых в J. Brennan and Hill 2014: 38–39n28.) Во-вторых, вполне вероятно, что непривилегированные граждане недостаточно осведомлены для голосования в целях продвижения своих интересов — они могут не обладать достаточными познаниями в области общественных наук, позволяющими узнать, какой кандидат или какая политическая партия им поможет (Delli Carpini and Keeter 1996; Caplan 2007; Somin 2013). В-третьих, может случиться так, что даже при режиме принудительного голосования политики будут безнаказанно игнорировать политические предпочтения большинства избирателей (Gilens 2012; Bartels 2010). 

Вопреки ожиданиям многих теоретиков, создается впечатление, что принудительное голосование на деле никак не сказывается на политической грамотности (малограмотные избиратели не становятся более сведущими благодаря такому режиму), на политической риторике и языке политических убеждений, на предрасположенности граждан вступать в контакт с политиками или работать с другими ради решения проблем, на участии в кампаниях, на вероятности получения обратной связи от партии или политика, на репрезентативности, на сплоченности электората, на доле женщин в парламенте, на поддержке малых или новых партий, на поддержке левых или же крайне правых (Birch 2009; Highton and Wolfinger 2001). Политологи также не смогли доказать, что принудительное голосование приводит к более эгалитарной или левоориентированной политике. Полевые исследования на данный момент демонстрируют лишь то, что режим принудительного голосования и правда заставляет граждан принимать участие в выборах. Неясно, делает ли он что-то еще. 

Этика покупки голосов

Множество граждан современных демократических государств убеждены, что покупка и продажа голосов аморальна (Tetlock 2000). Многие философы с ними согласны; они считают, что недопустимо покупать, обменивать или продавать голоса (Satz 2010: 102; Sandel 2012: 104–105). Ричард Хасен в своем обзоре литературы на эту тему приходит к выводу, что всего было предложено три основных аргумента против покупки голосов:

Из трех соображений два в данном случае являются консеквенциалистскими по своему характеру. Беспокойство вызывает тот факт, что при режиме, разрешающем покупку голосов, голоса будут покупаться и продаваться на социально деструктивный манер. Однако деструктивность покупки голосов — тема для общественных наук весьма спорная. Так, некоторые экономисты полагают, что рынок голосов на самом деле привел бы к приросту продуктивности (Buchanan and Tullock 1962 ; Haefele 1971; Mueller 1973; Philipson and Snyder 1996; Hasen 2000: 1332). Третье соображение — деонтологическое: голоса по сути своей не подлежат продаже. Даже если выяснится, что покупка и продажа голосов не приводят к отрицательным последствиям, это ничего не изменит. 

Многие люди считают, что продажа голосов недопустима, поскольку она привела бы к дурному или коррупционному голосованию. Но, если проблема состоит именно в нем, то допустимость покупки и продажи голосов следует оценивать в каждом конкретном случае. Быть может, оправданность или превратность отдельных случаев покупки и продажи голосов всецело зависит от того, как голосует избиратель, продавший свой голос (J. Brennan 2011a: 135–160; Brennan and Jaworski 2015: 183–194). Допустим, я плачу другому человеку за благой голос. К примеру, я плачу равнодушным людям, чтобы они голосовали за права женщин или за верную теорию справедливости, какой бы она ни была. Или же я считаю явку слишком низкой — и плачу сведущему избирателю за то, чтобы тот проголосовал по совести. Неясно, почему в любом из этих случаев следует прийти к выводу, что я совершил пагубный поступок, а не оказал для всего общества небольшую услугу. 

Некоторые возражения против покупки и продажи голосов заходят слишком далеко, приводя к нежелательным выводам для их сторонников. Например, один из широко распространенных доводов против продажи голосов состоит в том, что покупка одним человеком голоса другого влечет за собой отрицательные экстерналии. Однако то же самое можно сказать о призывах голосовать в целом или голосовать определенным образом (Freiman 2014: 762). Допустим, мне нельзя платить вам за голос в поддержку Х, поскольку покупка голосов налагает издержки на третьи лица. Логично будет заключить, что убеждать вас голосовать за Х, скажем, приводя веские основания, столь же неправильно. 

Еще один пример: некоторые исследователи возражают против рынка голосов, ссылаясь на то, что голоса должны служить общему благу, а не узким личным интересам (Satz 2010: 103; Sandel 2012: 10). Другие заявляют, что голосование должно быть «действием, осуществляемым исключительно по итогам коллективного обсуждения его последствий для общего блага» (Satz 2010: 103). В связи с этим рынок голосов должен быть объявлен вне закона. Запрет продажи голосов имеет смысл, поскольку голоса, ставшие товаром скорее всего будут использованы не из соображений общего блага. Однако если эта формулировка выступает достаточным основанием запрета, то неясно, почему нам не следует, например, запретить голосовать высоко невежественным, иррациональным или эгоистичным избирателям, поскольку, принимая участие в выборах, они также крайне часто не стремятся к достижению общего блага (Freiman 2014: 771–772). Кроме того, приведенные доводы, по-видимому, никак не затрагивают следующий вариант: человек вправе продать свой голос при условии, что он сделает это после обсуждения и что он голосует ради общего блага. Если бы продажа голосов была законной, участие большинства или даже всех продавцов голосов в выборах было бы деструктивным, однако это не значит, что продажа голосов недопустима в принципе. 

Кого следует допускать до голосования? Должны ли все иметь равное право голоса?

Среди политических философов преобладает мнение, что предпочтительным режимом является представительная демократия того или иного вида и что каждый взрослый должен иметь один голос, равнозначный голосу любого другого взрослого на любых выборах по его месту нахождения. Это мнение недавно подверглось критике как со стороны противников, так и со стороны приверженцев демократии. 

Прежде чем спросить, правильная ли политика отражена в принципе «один человек — один голос», следует определить, кто считается частью демоса. Назовем это проблемой границ или проблемой состава демоса (Goodin 2007: 40). Демократия —власть народа. Но один из принципиальных вопросов заключается в том, кто именно составляет этот «народ». Это немаловажная проблема. Прежде чем выносить суждение о том, что демократия является справедливой или надлежащим образом отвечает интересам граждан, необходимо знать, кто «считается» входящим в народ, а кто нет. 

Можно заявить, что все, живущие под юрисдикцией некоторого государства, являются частью демоса и, следовательно, имеют право голоса. Однако фактически большинство демократических государств исключает детей и подростков, уголовных преступников, психически неустойчивых лиц и иностранных граждан, проживающих на их территории, из избирательного права, но в то же время позволяет голосовать своим гражданам, живущим в других странах (López-Guerra 2014: 1). 

Существует несколько конкурирующих теорий. Согласно теории «всех затронутых интересов» (Dahl 1990a: 64), любой человек, на которого влияет политическое решение или политический институт, является частью демоса. Основное соображение состоит в том, что любой человек, на которого влияет процесс принятия политических решений, должен высказываться об этом процессе. Однако подобный принцип сталкивается со множеством трудностей. Он может оказаться непоследовательным или бесполезным, поскольку мы можем не знать или быть не в состоянии знать, на кого повлияет решение, вплоть до его принятия (Goodin 2007: 52). Предположим (пример взят из работы Goodin 2007: 53), что в Великобритании ведется голосование по поводу того, следует ли переводить 5% от ВВП этого государства его бывшим колониям в Африке. Мы не сможем определить, входят ли жители бывших африканских колоний в число тех, на кого повлияют итоги голосования, пока не узнаем, какими именно будут итоги. Если результат окажется положительным, то он на них повлияет, а если отрицательным, то нет. (Реакцию на это утверждение см. в работе Owen 2012.) Далее, теория зачастую включала бы в область «всех затронутых интересов» иностранных граждан, исключая при этом граждан страны, в которой ведется голосование. Иногда политические решения, принятые в одной стране, имеют большое влияние на граждан другой страны. А иногда политические решения, принятые в одной стране, мало или никак не влияют на некоторых граждан этой же страны. 

Одно решение (Goodin 2007: 55) вопроса о том, кто считается затронутой стороной, заключается в предположении, что все люди с потенциально затронутыми интересами составляют часть политической системы. Однако это положение подразумевает, что при многих решениях демос по объему меньше, чем население государства, а при других является более широким. Например, когда граждане США решают, выбрать ли им воинственного или мирного кандидата, исход голосования затрагивает не только американцев, но и бóльшую часть населения всего мира. 

Другие основные теории, предложенные в качестве решения проблемы границ, сталкиваются со схожими трудностями. К примеру, по теории принуждения любой человек, подвергаемый принуждению со стороны политического органа, должен иметь право высказать свое мнение (López-Guerra 2005). Однако этот принцип может также рассматриваться как слишком всеобъемлющий (Song 2009), поскольку согласно ему проживающие в стране иностранцы, туристы или даже вражеские комбатанты получили бы право голоса, ведь они тоже подвергаются принудительной власти государства. Вдобавок ответ на вопрос о том, кто именно подвергнется принуждению, зависит от результата решения. Если государство решит ввести определенные законы, оно будет принуждать некоторых людей к их исполнению, а если государство откажется вводить их, то оно не будет никого принуждать. Если мы попытаемся совладать с этой проблемой, заявив, что любой человек, потенциально подвергаемый принудительной власти данного государства, должен иметь право высказать свое мнение, представляется, что почти все люди по всему миру должны высказываться по поводу важных решений большинства государств. 

Привычный взгляд на демос, согласно которому его составляют только взрослые граждане государства, порой оказывается трудно отстоять. Согласно мнению Гудина, особенными граждан делает то, что их интересы переплетаются (Goodin 2007: 49). Переплетение может являться случайным следствием произвольно обозначенных национальных границ, но когда эти границы принимаются, граждане обнаруживают, что их интересы связаны между собой больше, чем с интересами граждан других стран. Но ответ на вопрос, действительно ли это так, весьма условен. 

Демократические возражения против принципа «Один человек — один голос»

Принцип «Один человек — один голос», как предполагается, основан на приверженности эгалитаризму (политике равенства). Некоторые философы убеждены, что демократия с равным правом голоса необходима для обеспечения одинакового рассмотрения интересов каждого со стороны правительства (Christiano 1996, 2008). Однако неясно, почему вручение каждому гражданину равного права голоса должно приводить к решениям, которые в равной мере учитывают интересы всех. При многих решениях многие граждане ставят на карту мало или совсем ничего, при этом другие граждане ставят на карту очень многое. Так, согласно одному альтернативному проекту, голоса граждан должны взвешиваться в зависимости от того, что ими ставится на карту при определении решения. Тем самым равенство сохраняется не путем передачи всем равного шанса на обретение голоса, дающего перевес, при каждом решении, но путем приписывания равного веса интересам всех. А иначе в системе «Один человек — один голос» вопросы, которые существенно важны для немногих, будут постоянно уступать вопросам, которые представляют лишь небольшой интерес для многих (Brighouse and Fleurbaey 2010). 

Существует множество иных независимых аргументов в пользу этого заключения. Вполне возможно, что пропорциональная избирательная система усиливает автономию граждан, предоставляя им больший контроль над вопросами, при решении которых они ставят на карту больше интересов, и при этом малое число людей ощущало бы значительную потерю автономии, если бы пришлось сократить их контроль над вопросами, которые их не беспокоят. Далее, хотя аргумент в пользу этого заключения слишком техничен, чтобы подробно здесь его расписывать (Brighouse and Fleurbaey 2010; List 2013), весьма вероятно, что пропорциональное распределение политической власти в зависимости от поставленных на карту интересов избирателей может преодолеть некоторые хорошо известные парадоксы демократии, к примеру, парадокс Кондорсе. (Согласно данному парадоксу, при демократии избиратели могут обладать нетранзитивными предпочтениями, т.е. большинство могло бы предпочесть А, нежели Б, и Б, нежели В, но при этом предпочесть В, а не А.)  

Однако даже если такой проект выглядит правдоподобным в теории, неясно, как он будет реализован демократией на практике. Перед допуском к голосованию государству понадобилось бы определить, в какой мере различные граждане ставят на карту свои интересы при принятии некоего решения, а затем взвесить их голоса подобающим образом. В действительности группы особых интересов и прочие группы скорее всего попытались бы использовать взвешивание голосов в личных целях. Граждане могли бы рассматривать неравное право голоса как свидетельство коррупции или манипуляции электоратом (Christiano 2008: 34–45). 

Недемократические возражения против принципа «Один человек — один голос»

Ранние защитники демократии старались показать, что демократия превосходит аристократию, монархию или олигархию. Однако в последние годы основным соперником демократии стала выступать эпистократия (Estlund 2003, 2007; Landemore 2012). Система считается эпистократической в том случае, если она формально распределяет политическую власть на основании критериев знания или политической компетентности. Например, эпистократия могла бы передавать гражданам с высшим образованием дополнительные голоса (Mill 1861); исключать граждан из участия на выборах до тех пор, пока они не пройдут экзамен на квалификацию избирателей; взвешивать голоса согласно уровню политической грамотности каждого избирателя, внося поправки, учитывающие демографические факторы, или созывать экспертные комиссии для решения вопроса о том, кто имеет право наложить вето на демократические законы (Caplan 2007; J. Brennan 2011b; López-Guerra 2014; Mulligan 2015).  

Доводы в пользу эпистократии обычно сосредотачиваются на обеспокоенности демократической некомпетентностью. Эпистократы придерживаются мнения, что демократия наделяет граждан правом голоса случайным образом. Многие полевые исследования показали, что средний, медианный и модальный уровни элементарной политической грамотности (не говоря уже о познаниях в области общественных наук) среди граждан являются крайне низкими (Somin 2013; Caplan 2007; Delli Carpini and Keeter 1996). Более того, политическая грамотность существенно влияет на то, как граждане голосуют и какие политические меры они поддерживают (Althaus 1998, 2003; Caplan 2007; Gilens 2012). Эпистократы убеждены, что ограничение или взвешивание голосов предотвратило бы некоторые отрицательные последствия демократической некомпетентности. 

Согласно одному из доводов в пользу эпистократии, законность политических решений зависит от того, приняты ли они компетентно и добросовестно. В качестве аналогии рассмотрим следующий пример. На судебном процессе по уголовному делу решение присяжных заседателей имеет высокое значение. Их решение может отменить права подсудимого или нанести значительный ущерб его жизни, свободе, благосостоянию или имуществу. В случае, если присяжные принимают решение исходя из незнания, злого умысла, прихоти или на основании иррационального и пристрастного мыслительного процесса, нам, возможно, не следует (и мы, вероятно, не должны) считать их решение авторитетным или легитимным. Напротив, мы полагаем, что преступник имеет право на судебный процесс, добросовестно проводимый компетентными людьми. Во многих отношениях решения электората подобны решениям присяжных: они также весьма важны, поскольку могут привести к тому, что невинные люди утратят свою жизнь, свободу, благосостояние или имущество. Если легитимность и авторитетность решения присяжных зависят от того, насколько добросовестно они приняли свое компетентное решение, возможно, точно так же должна определяться легитимность и авторитетность большинства других государственных решений, включая те, что принимаются электоратом и его представителями. Теперь предположим, что из-за широкой распространенности невежества и иррациональности среди избирателей демократический электорат склонен принимать некомпетентные решения. В таком случае у нас имеются по меньшей мере предварительные основания для предпочтения эпистократии, а не демократии (J. Brennan 2011b). 

Некоторые исследователи спорят о том, функционировала бы эпистократия фактически лучше демократии (хотя бы теоретически). Эпистократия, как правило, пытается произвести лучшие политические результаты посредством определенного подъема средней надежности тех, кто принимает политическое решение. Политологи Лу Гонг и Скотт Пейдж (Hong and Page 2004) выдвинули математическую теорему, согласно которой при надлежащих условиях когнитивное разнообразие среди участников коллегиального решения вносит более сильный вклад в принятие умного решения, чем повышение надежности отдельных участников. Существует вероятность, что наличие большего числа разнообразных, но ненадежных участников коллегиального решения превзойдет наличие меньшего количества менее разнообразных, но более надежных участников решения. Ведутся споры о том, имеет ли теорема Гонга–Пейджа какое-либо математическое обоснование (согласно Thompson 2014, у нее его нет) и соответствуют ли политические решения реального мира условиям теоремы, а если да, то оправдывает ли она всеобщее избирательное право или просто доказывает, что распространенное, но ограниченное избирательное право превосходит строго ограниченное избирательное право (Landemore 2012; Somin 2013: 113–115). 

Вместе с этим теорема Кондорсе о жюри присяжных утверждает, что при надлежащих условиях, если средний избиратель надежен, по мере увеличения количества участников коллегиального решения вероятность того, что демократия приведет к верному выбору, приближается к 100% (List and Goodin 2001). Однако если исходить из того, что теорема применяется к реальным демократическим решениям, то она поддерживает демократию лишь в зависимости от того, насколько надежны избиратели. Если избиратели в среднем систематически поступают хуже (см., напр., Althaus 2003; Caplan 2007), то, согласно этой теореме, граждане крупных демократических государств почти всегда совершают неправильный выбор. 

Одно из беспокойств по поводу конкретных форм эпистократии, в том числе системы, в которой избиратели должны зарабатывать право голоса путем сдачи экзамена, состоит в том, что подобные системы способны принимать решения, опирающиеся на предубеждения в отношении представителей определенных демографических групп. В конце концов, политическая грамотность неравномерно распределена среди всех демографических групп. В США, если говорить об элементарной политической грамотности, белые в среднем более грамотны, чем черные; люди на северо-востоке более грамотны, чем люди на юге; мужчины более грамотны, чем женщины; люди среднего возраста более грамотны, чем молодые или пожилые; а люди с высоким доходом более грамотны, чем бедняки (Delli Carpini and Keeter 1996: 137–177). Если бы подобная система экзаменации избирателей была применена, то по ее итогам в составе электората было бы больше белых, мужчин, богачей, людей среднего возраста и лучше трудоустроенных работников, чем во всем населении в целом. Демократы имеют веские причины опасаться, что эпистократия не рассматривала бы интересы небелого населения, женщин, бедняков или безработных должным образом. 

Однако по меньшей мере одна форма эпистократии способна выстоять против этого возражения. Рассмотрим, например, «лотерею по предоставлению избирательного права»: 

Согласно этой схеме, ни у кого нет предварительного избирательного права. Вместо этого каждый по умолчанию имеет равное право на то, чтобы быть названным избирателем. Перед началом лотереи по предоставлению избирательного права кандидаты приступили бы к своим предвыборным кампаниям, как это обычно происходит при демократии. Однако они осуществляли бы свои кампании, не зная о том, какие конкретно граждане получат избирательное право. Сразу перед выборами случайная, но репрезентативная группа граждан избирается посредством лотереи. Эти граждане не получают право голоса автоматически. Напротив, они лишь получают разрешение заслужить для себя избирательное право. Чтобы заслужить его, им нужно участвовать в своеобразном обучении для развития компетентности — например, в освоении партийных платформ или во встречах на совещательных форумах с такими же возможными избирателями. На практике эта система могла бы пострадать от коррупции или злоупотреблений, на что эпистократы отвечают: то же самое можно сказать и о реализации демократии. Для эпистократов вопрос заключается в том, которая система работает лучше, т.е. производит наилучший или наиболее справедливый результат с учетом всех обстоятельств. 

Одно важное деонтологическое возражение против эпистократии заключается в том, что она может оказаться несовместимой с либерализмом, опирающимся на публичную рациональность. Сторонники либерализма такого толка утверждают, что распределение принудительной политической власти легитимно и авторитетно, только если все рациональные люди, подпадающие под эту власть, имеют достаточно веские основания для ее оправдания (Vallier and D’Agostino 2013). Эпистократия по своему определению наделяет некоторых граждан большей властью, чем других, поскольку они обладают бóльшими познаниями в области общественных наук. Согласно приводимому возражению, однако, рациональные люди могут разойтись во мнениях по поводу того, что именно может считаться специальными познаниями и кто именно может считаться экспертом. В случае возникновения подобных разногласий эпистократия распределяет политическую власть на условиях, с которыми могут согласиться отнюдь не все рациональные люди. Следовательно, эпистократия в принципе распределяет политическую власть на условиях, с которыми не все рациональные люди могут согласиться. (Тем не менее, см. Mulligan 2015.) 

Библиография

1. Ackerman, B. and Fishkin, J.S., 2005, Deliberation Day, New Haven: Yale University Press.
2. Althaus, S., 1998, “Information Effects in Collective Preferences”, American Political Science Review, 92: 545–58.
3. –––, 2003, Collective Preferences in Democratic Politics, New York: Cambridge University Press.
4. Bartels, L., 2010, Unequal Democracy: The Political Economy of the New Gilded Age, Princeton: Princeton University Press.
5. Beerbohm, E., 2012, In Our Name: The Ethics of Democracy, Princeton: Princeton University Press.
6. Birch, S., 2009, Full Participation: A Comparative Study of Compulsory Voting, Manchester: Manchester University Press.
7. Brennan, G. and Lomasky, L., 1993, Democracy and Decision: The Pure Theory of Electoratal Preference, New York: Cambridge University Press.
8. Brennan, J., 2009, “Polluting the Polls: When Citizens Should Not Vote”, Australasian Journal of Philosophy, 87: 535–549.
9. –––, 2011a, The Ethics of Voting, Princeton: Princeton University Press.
10. –––, 2011b, “The Right to a Competent Electorate”, Philosophical Quarterly, 61: 700–724.
11. –––, 2013, “Epistocracy within Public Reason”, in Democracy in the Twenty First Century: Problems and Prospects, ed. A. Cudd and S. Scholz, Berlin: Springer.
12. Brennan, J. and L. Hill, 2014, Compulsory Voting: For and Against, New York: Cambridge University Press.
13. Brennan, J. and P.M. Jaworski, 2015, Markets without Limits, New York: Routledge Press.
14. Brighouse, H. and M. Fleurbaey, 2010, “Democracy and Proportionality”, Journal of Political Philosophy, 18: 137–155.
15. Buchanan, J. and G. Tullock, 1962, The Calculus of Consent, Ann Arbor: University of Michigan Press.
16. Campbell, A., G. Gurin and W.E. Miller, 1954, The Voter Decides, Evanston, Ill: Row, Peterson, and Co.
17. Caplan, B., 2007, The Myth of the Rational Voter, Princeton: Princeton University Press.
18. Christiano, T., 1996, The Rule of the Many: Fundamental Issues in Democratic Theory, Boulder, CO: Westview Press.
19. –––, 2006, “Democracy”, in The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2006 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/fall2006/entries/democracy/>.
20. –––, 2008, The Constitution of Authority, New York: Oxford University Press.
21. Dahl, R.A., 1990a, After the Revolution? Authority in a Good Society, New Haven: Yale University Press.
22. –––, 1990b, “The Myth of the Presidential Mandate”, Political Science Quarterly, 105: 355–72.
23. Delli Carpini, M.X. and S. Keeter, 1996, What Americans Know about Politics and Why It Matters, New Haven: Yale University Press.
24. Dovi, S., 2007, The Good Representative, New York: Wiley-Blackwell Publishing.
25. Downs, A., 1957, An Economic Theory of Democracy, New York: Harper and Row.
26. Edlin, A., A. Gelman, and N. Kaplan, 2007, “Voting as a Rational Choice: Why and How People Vote to Improve the Well-Being of Others”, Rationality and Society, 19: 219–314.
27. Engelen B., 2007, “Why Compulsory Voting Can Enhance Democracy”, Acta Analytica, 42: 23–39.
28. Estlund, D., 2003, “Why Not Epistocracy”, in Desire, Identity and Existence. Essays in Honor of T.M. Penner, ed. Naomi Reshotko, pp. 53–69, New York: Academic Printing & Publishing.
29. –––, 2007, Democratic Authority, Princeton: Princeton University Press.
30. Evans, J., 2003, Voters and Voting, Thousand Oaks: Sage.
31. Freiman, C., 2014, “Vote Markets”, Australasian Journal of Philosophy, 92: 759–774.
32. Galston, W., 2011, “Telling Americans to Vote, or Else”, New York Times, 6 November 2011, SR9.
33. Gilens, M., 2012, Affluence and Influence: Economic Inequality and Political Power in America, Princeton: Princeton University Press.
34. Goldman, A., 1999, “Why Citizens Should Vote: A Causal Responsibility Approach”, Social Philosophy and Policy, 16: 201–217.
35. Goodin, R.E., 2007, “Enfranchising All Affected Interests, and Its Alternatives”, Philosophy and Public Affairs, 35: 40–68.
36. Gosseries, A., 2005, “Publicity”, in The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Spring 2005 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/spr2005/entries/publicity/>.
37. Guerrero, A.A., 2010, “The Paradox of Voting and the Ethics of Political Representation”, Philosophy and Public Affairs, 38: 272–306.
38. Haefele, E., 1971, “A Utility Theory of Representative Government”, American Economic Review, 61: 350–65.
39. Haidt, J., 2012, The Righteous Mind, New York: Pantheon.
40. Hasen, R.L., 2000, “Vote Buying”, California Law Review, 88: 1323–1371
41. Highton, B. and R.E. Wolfinger, 2001, “The Political Implications of Higher Turnout”, British Journal of Political Science, 31(1): 179–223.
42. Hill, L., 2002, “On the Reasonableness of Compelling Citizens to Vote: The Australian Case”, Political Studies, 50: 80–101.
43. –––, 2006, “Low Voter Turnout in the United States: Is Compulsory Voting a Viable Solution?”, Journal of Theoretical Politics, 18: 207–32.
44. Hong, L., and Page, S., 2004, “Groups of Diverse Problem Solvers Can Outperform Groups of High-Ability Problem Solvers”, Proceedings of the National Academy of the Sciences of the United States of America, 101: 16385–9.
45. Landemore, H., 2012, Democratic Reason, Princeton: Princeton University Press.
46. Leighley, J.E. and J. Nagler, 1992, “Individual and Systematic Influences on Voter Turnout: 1984”, Journal of Politics, 54: 718–40.
47. Lijphart, A., 1997, “Unequal Participation: Democracy’s Unresolved Dilemma”, American Political Science Review, 91: 1–14.
48. List, C., 2013, “Social Choice Theory”, in The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Winter 2013 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/win2013/entries/social-choice/>.
49. List, C. and R. Goodin, 2001, “Epistemic Democracy: Generalizing the Condorcet Jury Theorem”, Journal of Political Philosophy, 9: 277–306.
50. Lodge, M. and C. Taber, 2013, The Rationalizing Voter, New York: Cambridge University Press.
51. Lomasky, L. and G. Brennan, 2000, “Is There a Duty to Vote?”, Social Philosophy and Policy, 17: 62–82.
52. López-Guerra, C., 2005, “Should Expatriates Vote?”, Journal of Political Philosophy, 13(2): 216–34. doi:10.1111/j.1467-9760.2005.00221.x
53. –––, 2014, Democracy and Disenfranchisement, New York: Oxford University Press.
54. Mackie, Gerry, 2010, “Why It’s Rational to Vote”, University of California, San Diego, unpublished manuscript.
55. Mill, J.S., 1861, Considerations on Representative Government, Buffalo, NY: Prometheus Books, 1991.
56. Mueller, D., 1973, “Constitutional Democracy and Social Welfare”, Quarterly Journal of Economics, 87: 61–79.
57. –––, 2003, Public Choice III, New York: Cambridge University Press.
58. Mulligan, T., 2015, “On the Compatibility of Epistocracy and Public Reason”, Social Theory and Practice, 41: 458–76.
59. Noel, H., 2010, “Ten Things Political Scientists Know that You Don’t”, The Forum, 8(3): article 12. doi:10.2202/1540-8884.1393
60. Owen, D., 2012, “Constituting the Polity, Constituting the Demos: On the Place of the All Affected Interests Principle in Democratic Theory and in Resolving the Democratic Boundary Problem”, Ethics & Global Politics, 5: 129–152.
61. Pacuit, E., 2011, “Voting Methods”, in The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2011 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/fall2011/entries/voting-methods/>>.
62. Philipson, T. and J. Snyder, 1996, “Equilibrium and Efficiency in an Organized Vote Market”, Public Choice, 89: 245–65.
63. Sandel, M., 2012, What Money Can’t Buy: The Moral Limits of Markets, New York: Farrar, Straus, and Giroux.
64. Satz, D., 2010, Why Some Things Should Not Be for Sale, New York: Oxford University Press.
65. Schwitzgebel, E. and J. Rust, 2010, “Do Ethicists and Political Philosophers Vote More Often than Other Professors?”, Review of Philosophy and Psychology, 1: 189–199.
66. Sheehy, P., 2002, “A Duty Not to Vote”, Ratio (new series), 15: 46–57.
67. Somin, I., 2013, Democracy and Political Ignorance, Stanford: Stanford University Press.
68. Song, S., 2009, “Democracy and Noncitizen Voting Rights?”, Citizenship Studies, 13: 607–20.
69. Tetlock, P., 2000, “ Coping with Trade-Offs: Psychological Constraints and Political Implications”, Elements of Reason: Cognition, Choice, and the Bounds of Rationality, ed. A. Lupia, M.D. McCubbins, and S.L. Popkin, New York: Cambridge University Press
70. Thompson, A., 2014, “ Does Diversity Trump Ability? An Example of the Misuse of Mathematics in the Social Sciences”, Notices of the American Mathematical Society, 61: 1024–30.
71. Tuck, R., 2008, Free Riding, Cambridge, MA: Harvard University Press.
72. Vallier, K. and F. D’Agostino, 2013, “Public Justification”, in The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2013 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/fall2013/entries/justification-public/>.
73. Westen, D., 2008, The Political Brain, New York: Perseus Books.
74. Westen, D., P.S. Blagov, K. Harenski, C. Kilts, and S Hamann, 2006, “The neural basis of motivated reasoning: An fMRI study of emotional constraints on political judgment during the U.S. Presidential election of 2004”, The Journal of Cognitive Neuroscience, 18(11): 1947–1958. doi:10.1162/jocn.2006.18.11.1947