входрегистрация
философытеорииконцепциидиспутыновое времяматематикафизика
Поделиться статьей в социальных сетях:

Томас Кун

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 13 августа 2004 года; содержательно переработано 31 октября 2018 года.

Томас Сэмюэл Кун (1922–1996) — один из самых влиятельных философов науки ХХ века, если не самый влиятельный. Его книга «Структура научных революций», написанная в 1962 году, является одной из самых цитируемых работ всех времен. Вклад Куна в философию науки ознаменовал не только разрыв с рядом ключевых позитивистских доктрин, но и положил начало новому стилю философии науки, более близкому к истории науки. В своей версии развития науки Кун утверждал, что наука переживает периоды стабильного роста, перемежающиеся ревизионистскими революциями. К этому тезису Кун добавил спорный «тезис несоизмеримости», согласно которому теории, созданные в различные периоды, терпят определенные сильные неудачи в области сопоставимости.

Биография и карьера

Академическая карьера Томаса Куна началась с физики. Затем он переключился на историю науки, а потом по мере развития карьеры перешел к философии науки, хотя и сохранил сильный интерес к истории физики. В 1943 году он окончил Гарвард summa cum laude. Остаток войны он провел, исследуя радары в Гарварде, а затем и в Европе. В 1946 году он получил степень магистра по физике, а в 1949-м — докторскую степень, также по физике (в отношении применения квантовой механики к физике твердого тела). Кун был избран в престижное Общество стипендиатов Гарварда (Society of Fellows), одним из членов которого был У. В. О. Куайн. С этого времени до 1956 года Кун преподавал курс естественных наук для студентов гуманитарных специальностей в рамках программы общего образования в области естественных наук, разработанной Джеймсом Б. Конантом, президентом Гарварда. Этот курс был сосредоточен на изучении конкретных исторических примеров и стал для Куна первой возможностью детально изучить научные тексты прошлого. Его первоначальное замешательство при чтении научных работ Аристотеля стало формирующим опытом, результатом которого стала внезапная способность к более-менее правильному пониманию Аристотеля, не искаженному знанием последующей науки.

Это привело к тому, что Кун сосредоточился на истории науки и позднее получил должность ассистента профессора в области общего образования и истории науки. В этот период его работа была сосредоточена на теории материи XVIII века и ранней истории термодинамики. Затем Кун обратился к истории астрономии и в 1957 году опубликовал свою первую книгу «Коперниканский переворот» (The Copernican Revolution).

В 1961 году Кун стал профессором Калифорнийского университета в Беркли на полную ставку, после переезда туда в 1956 году для того, чтобы занять должность в области истории науки, но на кафедре философии. Это позволило ему развить интерес к философии науки. Среди коллег Куна в Беркли числились Стэнли Кавелл, который познакомил Куна с работами Витгенштейна, и Пол Фейерабенд. Вместе с Фейерабендом Кун обсуждал черновик «Структуры научных революций», которая была опубликована в 1962 году в серии «Международная энциклопедия единой науки» под редакцией Отто Нейрата и Рудольфа Карнапа.

Центральная идея этой чрезвычайно влиятельной — и противоречивой — книги состоит в том, что развитие науки в нормальные периоды ее существования определяется приверженностью тому, что Кун назвал «парадигмой».

Функции парадигмы состоят в том, чтобы предоставлять ученым головоломки и инструменты для их решения. Кризис науки возникает тогда, когда утрачивается уверенность в способности парадигмы решать особенно тревожные головоломки, называемые «аномалиями». За кризисом следует научная революция, если существующая парадигма вытесняется конкурирующей. Кун утверждал, что наука, руководствующаяся одной парадигмой, будет «несоизмерима» с наукой, развиваемой в рамках другой парадигмы, под чем подразумевается отсутствие общей меры для оценки различных научных теорий. Этот тезис несоизмеримости, разрабатываемый в то же время Фейерабендом, исключает некоторые виды сравнения двух теорий и, следовательно, отвергает некоторые традиционные взгляды на научное развитие, такие как представления, что более поздняя наука строится на знании, содержащемся в более ранних теориях или что более поздние теории ближе к истине, чем ранние. Большая часть последующей работы Куна в философии была посвящена формулированию и развитию идей «Структуры научных революций», хотя некоторые из них, такие как тезис о несоизмеримости, претерпели трансформацию в этом процессе.

По словам самого Куна (Kuhn 2000: 307), «Структура научных революций» сначала вызвала интерес у социологов, хотя позже она заинтересовала философов, на что и надеялся Кун (а также вскоре и гораздо более широкую академическую и обычную аудиторию). Философы, признавая важность идей Куна, тем не менее восприняли книгу враждебно. Например, в обзоре Дадли Шапера (Shapere 1964) подчеркивалась релятивистская подоплека идей Куна, что создало контекст для многих последующих философских дискуссий. Поскольку следование правилам (логики, научного метода и т.д.) считалось непременным условием рациональности, утверждение Куна о том, что ученые не используют правила для принятия своих решений, казалось равносильным утверждению об иррациональности науки. Это подчеркивалось отрицанием различия между открытием и обоснованием (отрицанием того, что мы можем различить психологический процесс осмысления идеи и логический процесс обоснования ее притязаний на истину) и его акцентом на несоизмеримости (утверждением, что определенные виды сравнения между теориями невозможны). Негативная реакция философов усугублялась важной натуралистической тенденцией в «Структуре научных революций», которая тогда была еще незнакомой. Особенно показательным примером этого является настойчивое утверждение Куна о важности истории науки для философии науки. Первая фраза книги гласит: «История, если ее рассматривать не просто как хранилище анекдотов и фактов, расположенных в хронологическом порядке, могла бы стать основой для решительной перестройки тех представлений о науке, которые сложились у нас к настоящему времени» (Кун 2003/1974: 23). Также важным и непривычным было обращение Куна к психологической литературе и примерам (например, связывание изменения теории с изменением внешнего вида гештальта).

В 1964 году Кун покинул Беркли, чтобы занять должность профессора философии и истории науки имени М. Тейлора Пайна в Принстонском университете. В следующем году произошло важное событие, которое способствовало дальнейшей популяризации идей Куна среди философов. В лондонском Бедфорд-колледже состоялся Международный коллоквиум по философии науки. Одним из ключевых событий коллоквиума должна была стать дискуссия между Куном и Фейерабендом, причем Фейерабенд пропагандировал критический рационализм, который он разделял с Поппером. Как бы то ни было, Фейерабенд был болен и не смог присутствовать, и доклады на коллоквиуме были сосредоточены на работе Куна. Джон Уоткинс занял место Фейерабенда на заседании под председательством Поппера. В последовавшей затем дискуссии, в которую внесли свой вклад Поппер, а также Маргарет Мастерман и Стивен Тулмин, сравнивались и противопоставлялись точки зрения Куна и Поппера, что помогло осветить значимость подхода Куна. Доклады участников дискуссии, а также материалы Фейерабенда и Лакатоса были опубликованы несколькими годами позже в журнале Criticism and the Growth of Knowledge под редакцией Лакатоса и Алана Масгрейва (Lakatos and Musgrave 1970) (четвертый том трудов этого коллоквиума). В том же году вышло второе издание «Структуры научных революций», включающее важный постскриптум, в котором Кун уточнил свое понятие парадигмы. Это было отчасти ответом на крититические замечания Мастермана (Masterman 1970) о том, что Кун использовал понятие «парадигмы» самым разным образом; кроме того, Кун ощутил, что критики не смогли оценить акцент, сделанный им на идее парадигмы как образца или модели решения головоломок.

Кун также впервые открыто придал своей работе антиреалистический элемент, отрицая когерентность идеи о том, что теории могут рассматриваться как более или менее близкие к истине.

В 1977 году был опубликован сборник эссе Куна о философии и истории науки под названием «Сущностное напряжение» (The Essential Tension), источником названия которого послужила одна из ранних работ Куна, в которой он подчеркивал важность традиции в науке. В следующем году вышла его вторая историческая монография «Теория черного тела и квантовая дисконтинуальность» (Black-Body Theory and the Quantum Discontinuity), посвященная ранней истории квантовой механики. В 1983 году он занял пост профессора философии Лоренса С. Рокфеллера в Массачусетском технологическом институте. На протяжении 1980-х и 1990-х годов Кун продолжал работать над различными темами как в истории, так и в философии науки, включая разработку понятия несоизмеримости, и на момент своей смерти в 1996 году он работал над второй философской монографией, посвященной, среди прочего, эволюционной концепции научных изменений и усвоению понятий в психологии развития.

Развитие науки

В «Структуре научных революций» Кун рисует картину развития науки, совершенно не похожую ни на одну из предшествующих. Действительно, до Куна немногие предлагали тщательно продуманное и теоретически подкованное объяснение научных изменений. Вместо этого существовало представление о том, как должна развиваться наука, которое являлась побочным продуктом господствующей философии науки, а также популярного героического взгляда на научный прогресс. Согласно таким представлениям, наука развивается путем добавления новых истин к запасу старых или путем все большего приближения теорий к истине, а в нетипичном случае — путем исправления прошлых ошибок. Такой прогресс мог ускориться в руках особенно великого ученого, но сам прогресс был гарантирован научным методом.

В 1950-х годах, когда Кун начал заниматься исследованиями истории науки, она еще была молодой академической дисциплиной. Но уже тогда становилось все ясней, что научные изменения не всегда так прямолинейны, как того требует общепринятая традиционная точка зрения. Кун стал первым и наиболее важным автором, который подробно сформулировал альтернативную теорию. Поскольку стандартная точка зрения вписывалась в доминирующую позитивистскую философию науки, нестандартная точка зрения имела бы важные последствия для философии науки. Кун не имел формального философского образования, но тем не менее полностью осознавал значение своего новаторства для философии и даже назвал свою работу «история для философских целей» (Kuhn 2000: 276).

Согласно Куну, развитие науки не является однородным, а имеет чередующиеся «нормальные» и «революционные» (или «экстраординарные») периоды.

Революционные фазы — это не просто периоды ускоренного прогресса: они качественно отличаются от нормальной науки. Нормальная наука действительно напоминает стандартную совокупную картину научного прогресса, по крайней мере на первый взгляд. Кун описывает нормальную науку как «решение головоломок» (Кун 2003/1974: 63–74). Хотя этот термин предполагает, что нормальная наука не особо склонна к резким изменениям, основная цель состоит в том, чтобы выразить следующую идею: когда некто решает кроссворд, шахматную задачу или головоломку, то он ожидает, что у него будет разумный шанс решить головоломку, что решение будет зависеть главным образом от его способностей и что сама головоломка и ее методы решения будут иметь высокую степень знакомства. Решатель головоломки не заходит на совершенно неизведанную территорию. Поскольку ее головоломки и их решения знакомы и относительно просты, нормальная наука может рассчитывать на накопление растущего запаса решений головоломок. Революционная наука, однако, не является кумулятивной в том смысле, что, согласно Куну, научные революции предполагают пересмотр существующих научных убеждений или практики (Кун 2003/1974: 129). Не все достижения предшествующего периода нормальной науки сохраняются в революции, и действительно, более поздний период науки может оказаться без объяснения явления, которое в более ранний период считалось успешно объясненным. Эта особенность научных революций стала известна как «потеря Куна» (Кун 2003/1974: 137–138).

Если, как при стандартной картине взглядов, научные революции похожи на нормальную науку, но оказываются лучше нее, то революционная наука всегда будет рассматриваться как нечто позитивное, к чему следует стремиться, что следует продвигать и приветствовать. К революциям следует стремиться и с точки зрения Поппера, но не потому, что они добавляют что-то к позитивному знанию истинности теорий, а потому, что они добавляют что-то к негативному знанию о ложности соответствующих теорий. Кун отвергал как традиционные, так и попперовские взгляды на этот счет. Он утверждает, что нормальная наука может преуспеть в достижении прогресса только при наличии твердой приверженности соответствующего научного сообщества общим теоретическим убеждениям, ценностям, инструментам, методам и даже метафизике. Эту совокупность общих обязательств Кун в какой-то момент называет «дисциплинарной матрицей» (Kuhn 1970а: 182), хотя в других местах он часто использует термин «парадигма». Поскольку приверженность дисциплинарной матрице является необходимым условием для успешной нормальной науки, привитие этой приверженности является ключевым элементом в обучении науке и в формировании мышления успешного ученого. Это противоречие между стремлением к инновациям и необходимой консервативностью большинства ученых было предметом одного из первых эссе Куна в области теории науки «Сущностное напряжение» (“The Essential Tension”, 1959). Необычный акцент на консервативной позиции отличает теорию Куна не только от героического элемента стандартной картины, но и от Поппера и изображаемого им ученого, который вечно пытается опровергнуть свои важнейшие теории.

Это консервативное сопротивление попыткам опровержения ключевых теорий означает, что к революции не следует стремиться за исключением экстремальных обстоятельств. Философия Поппера требует, чтобы одного воспроизводимого аномального явления было достаточно для отказа от теории (Поппер 2005: 78–79). По мнению Куна, во время нормальной науки ученые не проверяют и не стремятся подтвердить руководящие теории дисциплинарной матрицы. Они также не считают аномальные результаты фальсификацией этих теорий. В период нормальной науки только спекулятивные решения головоломок могут быть фальсифицированы попперовским способом (Kuhn 1970b: 19).

Скорее, аномалии игнорируются или объясняются, если это вообще возможно. Серьезной проблемой для существующей дисциплинарной матрицы является лишь накопление особо тревожных аномалий. Особенно неприятной аномалией является та, которая подрывает практику нормальной науки. Например, аномалия может выявить недостатки в каком-то обычно используемом оборудовании, возможно, поставив под сомнение лежащую в основе теорию. Если большая часть нормальной науки полагается на эту часть оборудования, нормальной науке будет трудно двигаться далее с уверенностью, пока эта аномалия не будет устранена. Широко распространенный провал в такой уверенности Кун называет «кризисом» (Кун 2003/1974: 99–111).

Наиболее интересным ответом на кризис будет пересмотр дисциплинарной матрицы, который позволит устранить по крайней мере наиболее острые аномалии и оптимально решить многие выдающиеся нерешенные проблемы. Такой пересмотр станет научной революцией.

Согласно Попперу, революционное ниспровержение теории — это то, что логически необходимо для аномалии. Однако, согласно Куну, не существует правил для определения значимости головоломки и для сопоставления головоломок и их решений. Решение сделать выбор в пользу пересмотра дисциплинарной матрицы не является рационально вынужденным, равно как и конкретный выбор пересмотра не является таковым. По этой причине революционная фаза открыта для соперничества между различными идеями и рациональных разногласий относительно их относительных достоинств. Кун кратко упоминает, что вненаучные факторы могут помочь решить исход научной революции — например, факторы национальности и прежней репутации ведущих действующих лиц (Кун 2003/1974: 198–199). У некоторых социологов и историков науки это предположение переросло в тезис о том, что исход научной революции, да и вообще любого шага в развитии науки, всегда определяется социально-политическими факторами. Сам Кун отвергал подобные идеи, и его работа ясно показывает, что факторы, определяющие исход научного спора, особенно в современной науке, почти всегда находятся внутри науки, особенно в увязке с силой решения головоломок у конкурирующих идей.

Кун утверждает, что наука действительно прогрессирует, даже через революции (Кун 2003/1974: 207). Феномен «потери Куна», по мнению Куна, исключает традиционную кумулятивную картину прогресса. Революционный поиск новой парадигмы обусловлен неспособностью существующей парадигмы разрешить некоторые важные аномалии. Любая заменяющая парадигма должна лучше решать большинство этих головоломок, иначе ее не стоит принимать вместо существующей. В то же время, даже при наличии некоторой «потери Куна», у достойной замены также должна сохраниться большая часть способности решения проблем, которая была у ее предшественницы (Кун 2003/1974: 218). (Кун проясняет этот момент, утверждая, что у новой теории должна довольно хорошо сохраниться вся способность предшественницы к решению количественных проблем. Однако она может утратить некоторую качественную объяснительную силу [Kuhn 1970b: 20].) Следовательно, мы можем сказать, что революции действительно приносят с собой общее увеличение способности к решению головоломок, и число, и значимость головоломок и аномалий, которые решаются пересмотренной парадигмой, превышают число и значимость головоломок-решений, которые больше не доступны в результате «потери Куна». Кун сразу отрицает, что можно сделать какой-либо вывод из такого увеличения относительно улучшения близости к истине (Кун 2003/1974: 219–220). Более того, позднее он отрицал, что понятие близости к истине может иметь какой-либо смысл (Kuhn 1970а: 206).

Отвергая телеологический взгляд на науку, которая продвигается к истине, Кун отдает предпочтение эволюционному взгляду на научный прогресс (Кун 2003/1974: 219–222), подробно рассмотренному Рэем (Wray 2011; см. также Bird 2000 и Renzi 2009). Эволюционное развитие организма можно рассматривать как ответ на вызов, брошенный окружающей средой. Но это не означает, что существует некая идеальная форма организма, к которой стремится эволюция.

По аналогии, совершенствование науки происходит путем развития теорий в ответ на загадки, и прогресс измеряется ее успехом в решении этих загадок; он не измеряется прогрессом в направлении к идеальной истинной теории.

Хотя эволюция не ведет к идеальным организмам, она ведет к большему разнообразию их видов. Как объясняет Рэй, это основа описания Куном специализации в науке, которое Кун разрабатывал ближе к концу своей карьеры. Согласно данному объяснению, революционная новая теория, которая преуспевает в замене другой, подверженной кризису, может не удовлетворить всех потребностей тех, кто работает с более ранней теорией. Одним из ответов на это может стать разработка двух теорий с областями, ограниченными относительно исходной теории (одна из них может быть старой теорией или ее версией). Такое образование новых разделов вдобавок принесет с собой новые таксономические структуры и тем самым приведет к несоизмеримости.

Понятие парадигмы

Зрелая наука, согласно Куну, переживает чередование фаз нормальной науки и революции. В нормальной науке ключевые теории, инструменты, ценности и метафизические допущения, составляющие дисциплинарную матрицу, остаются неизменными, из-за чего становится возможной кумулятивная генерация решений головоломок, тогда как в ходе революции дисциплинарная матрица подвергается пересмотру, чтобы разрешить более серьезные аномальные головоломки, которые нарушали предыдущий период нормальной науки.

Особенно важная часть тезиса Куна в «Структуре научных революций» фокусируется на одном специфическом компоненте дисциплинарной матрицы. Это консенсус в отношении образцовых достижений научных исследований. Именно эти достижения хорошей науки Кун имеет в виду, когда использует термин «парадигма» в более узком смысле. В качестве парадигм он приводит анализ движения у Аристотеля, вычисление положения планет Птолемея, применение уравновешивания у Лавуазье и математизацию электромагнитного поля у Максвелла (Кун 2003/1974: 49). Достижения науки обычно можно найти в книгах и статьях, и поэтому Кун часто также описывает великие тексты как парадигмы — «Альмагест» Птолемея, «Начальный учебник химии» Лавуазье, «Начала» и «Оптику» Ньютона (Кун 2003/1974: 36). В таких текстах содержатся не только ключевые теории и законы, но также — и это делает их парадигмами — приложения этих теорий к решению важных проблем, наряду с новыми экспериментальными или математическими методами (например, уравновешивание в «Начальном учебнике химии» и дифференциальное исчисление в «Началах»), используемыми в этих приложениях.

В послесловии ко второму изданию «Структуры научных революций» Кун говорит о парадигмах в том смысле, что они являются «наиболее новым и в наименьшей степени понятым аспектом данной книги» (Кун 2003/1974: 241).

Утверждение, что консенсус дисциплинарной матрицы — это прежде всего согласие парадигм как образцов, призвано объяснить природу нормальной науки и процесс кризиса, революции и обновления нормальной науки. Оно также объясняет рождение зрелой науки.

Кун описывает незрелую науку, которую он иногда называет «допарадигмальной», как не имеющую консенсуса. Конкурирующие школы мысли обладают различными процедурами, теориями и даже метафизическими предпосылками. Следовательно, у них мало возможностей для коллективного прогресса. Даже локализованный прогресс конкретной школы затруднен, так как большая интеллектуальная энергия вкладывается в споры об основах с другими школами вместо развития исследовательской традиции. Однако прогресс не является невозможным, и одна школа может совершить прорыв, в результате которого общие проблемы конкурирующих школ будут решены особенно впечатляющим образом. Этот успех привлекает сторонников из других школ, и вокруг новых решений головоломки формируется широкий консенсус.

Этот широкий консенсус позволяет достичь согласия по основным вопросам. Ибо решение проблемы будет воплощать определенные теории, процедуры и инструменты, научный язык, метафизику и т.д. Таким образом, консенсус в отношении решения головоломки приведет к консенсусу и по другим аспектам дисциплинарной матрицы. Успешное решение головоломки, теперь уже парадигмальное решение головоломки, не решит всех проблем. Оно, вероятно, приведет к новым головоломкам. Например, используемые им теории могут включать константу, значение которой с точностью не известно; в парадигмальном решении головоломки могут использоваться приближения, которые можно улучшить; оно может предложить другие головоломки того же рода; оно может предложить новые области для исследования. Создание новых головоломок — одна из вещей, которую делает парадигмальное решение головоломок; помощь в их решении — другая. При наиболее благоприятном сценарии новые головоломки, поднятые парадигмальным решением головоломки, могут быть решены и разрешены с использованием именно тех методов, которые используются в парадигмальном решении головоломки. И поскольку парадигмальное решение головоломки принимается как большое достижение, эти очень похожие решения головоломки также будут приняты как успешные решения. Вот почему Кун использует термины «достижение» и «парадигма». Ведь новое решение головоломки, которое кристаллизует консенсус, рассматривается и используется как модель достижения науки. В исследовательской традиции, которую он открывает, парадигма-как-образец выполняет три функции: (1) она предлагает новые головоломки; (2) она предлагает подходы к решению этих головоломок; (3) это стандарт, с помощью которого можно измерить качество предлагаемого решения головоломки (Кун 2003/1974: 67–68). В каждом случае именно сходство с образцом является руководством для ученых.

Развитие нормальной науки на основе воспринимаемого сходства с образцами является важной и отличительной чертой картины научного развития у Куна. Стандартная точка зрения объясняла кумулятивное добавление новых знаний с точки зрения применения научного метода. Якобы научный метод заключает в себе правила научной рациональности. Возможно, что эти правила не могли объяснить творческую сторону науки — генерирование новых гипотез. Последнее, таким образом, было названо «контекстом открытия», предоставив правилам рациональности решать в «контексте обоснования», следует ли добавить новую гипотезу в свете имеющихся доказательств к запасу принятых теорий.

Кун отверг различие между контекстом открытия и контекстом обоснования (Кун 2003/1974: 32) и, соответственно, отверг стандартное описание каждого из них. Что касается контекста открытия, то общепринятая точка зрения состояла в том, что философии науки нечего сказать по вопросу о функционировании творческого воображения. Но парадигмы Куна дают частичное объяснение, поскольку обучение на образцах позволяет ученым видеть новые ситуации головоломки в понятиях знакомых головоломок и, следовательно, позволяет им видеть потенциальные решения новых головоломок.

Более важным для Куна было то, как его описание контекста обоснования расходилось со стандартной картиной. Функционирование примеров явно противопоставляется действию правил. Ключевым фактором, определяющим приемлемость предлагаемого решения головоломки, является его сходство с парадигматическими решениями головоломки. Восприятие сходства не может быть сведено к правилам, и тем более не может быть сведено к правилам рациональности. Этот отказ от правил рациональности был одним из факторов, побудивших критиков Куна обвинить его в иррационализме — мнение об иррациональности науки. В этом отношении, по крайней мере, обвинение далеко от истины. Ведь отрицать, что некоторый познавательный процесс является результатом применения правил рациональности, не значит утверждать, что этот процесс иррациональный: восприятие сходства во внешности между двумя членами одной и той же семьи также не может быть сведено к применению правил рациональности. Новаторство Куна в «Структуре научных революций» состояло в предположении, что ключевой элемент познания в науке действует таким же образом.

Несоизмеримость и изменение мира

В стандартной эмпирической концепции оценки теории наше суждение об эпистемическом качестве теории рассматривается как вопрос применения правил метода к теории и доказательствам. Противоположная точка зрения Куна состоит в том, что мы судим о качестве теории (и трактовке ею доказательств), сравнивая ее с парадигматической теорией. Таким образом, стандарты оценки не являются постоянными, независимыми от теории правилами. Они не являются правилами, потому что они включают в себя воспринимаемые отношения подобия (решения головоломки относительно парадигмы). Они не являются независимыми от теории, поскольку предполагают сравнение с теорией (парадигмой). Они не являются постоянными, поскольку парадигма может измениться в ходе научной революции. Например, многим в XVII веке теория тяготения Ньютона, предполагающая действие на расстоянии без какого-либо объяснения, по крайней мере в этом отношении казалась плохой — по сравнению, например, с объяснением движения планет Птолемеем в терминах небесных сфер или Декартом при помощи вихрей. Однако позже, когда теория Ньютона стала общепринятой парадигмой, по которой судили о более поздних теориях, отсутствие механизма, лежащего в основе фундаментальной силы, не вызывало возражений, как, например, в случае закона электростатического притяжения Кулона. Действительно, в последнем случае само сходство уравнения Кулона с уравнением Ньютона было принято в его пользу.

Следовательно, сравнение между теориями не будет таким прямолинейным, каким оно могло бы быть в стандартной эмпирической картине, поскольку стандарты оценки сами по себе подвержены изменениям.

Такого рода трудности в теоретическом сравнении являются примером того, что Кун и Фейерабенд называли «несоизмеримостью». Теории несоизмеримы, когда они не имеют общей меры. Таким образом, если парадигмы являются мерой попыток решения головоломок, то решения головоломок, разработанные в разные эпохи нормальной науки, будут оцениваться по сравнению с различными парадигмами и поэтому не будут иметь общей меры. Термин «несоизмеримый» взят из математики и означает несоизмеримость стороны и диагонали квадрата в силу отсутствия единицы, которая может быть использована для точного измерения обоих. Кун подчеркивал, что несоизмеримость не означает несопоставимости (подобно тому, как сторона и диагональ квадрата во многих отношениях сопоставимы). Тем не менее ясно, что по крайней мере тезис Куна о несоизмеримости сделал бы сравнение теорий гораздо более трудным, чем обычно считалось, а в некоторых случаях и невозможным.

Мы можем выделить три типа несоизмеримости в замечаниях Куна: (1) методологический — общей меры не существует, потому что методы сравнения и оценки меняются; (2) перцептивный / связанный с восприятием — данные восприятия не могут обеспечить общую основу для сравнения теорий, поскольку перцептивный опыт зависит от теории; (3) семантический — тот факт, что языки теорий из разных периодов нормальной науки не могут быть взаимопереводимыми, представляет собой препятствие для сравнения этих теорий. (См. Sankey 1993 для полезного разбора изменения взглядов Куна на несоизмеримость.)

Методологическая несоизмеримость

Проиллюстрированная выше несоизмеримость, когда решения головоломок из разных эпох нормальной науки оцениваются с помощью разных парадигм, является методологической несоизмеримостью. Другим источником методологической несоизмеримости является тот факт, что сторонники конкурирующих парадигм могут не прийти к согласию относительно того, какие проблемы должен решить кандидат в парадигмы (Кун 2003/1974: 179). В общем случае факторы, определяющие выбор теории (будь то решения головоломок или потенциальные теории-парадигмы), не являются фиксированными и нейтральными, но варьируются и зависят, в частности, от дисциплинарной матрицы, в рамках которой работает ученый. В самом деле, поскольку принятие решений не регулируется правилами или алгоритмами, нет никакой гарантии, что те, кто работает в рамках одной дисциплинарной матрицы, должны согласиться с оценкой их теории (Кун 2003/1974: 257), хотя в таких случаях пространство для расхождения будет меньше, чем когда спорящие действуют в рамках разных дисциплинарных матриц. Несмотря на возможность расхождения, тем не менее существует всеобъемлющее согласие относительно желательных особенностей нового решения головоломки или новой теории. Кун (Kuhn 1977: 321–322) выделяет пять характеристик, которые обеспечивают общую основу для выбора теории:

(1) точность;

(2) согласованность (как внутренняя, так и с другими соответствующими теориями, принятыми в настоящее время);

(3) объем (ее последствия должны выходить за пределы данных, объяснение которых требуется);

(4) простота (организация в противном случае запутанных и изолированных явлений);

(5) плодотворность (для дальнейших исследований).

Даже если они, по Куну, конститутивны для науки (Kuhn 1977c: 331; 1993: 338), они не могут определять научный выбор. Во-первых, вопрос того, какие особенности теории удовлетворяют этим критериям, может быть спорным (например, относится ли простота к онтологическим обязательствам теории или ее математической форме?). Во-вторых, эти критерии неточны, и поэтому существует место для разногласий относительно степени их соответствия. В-третьих, могут возникнуть разногласия по поводу того, как следует сопоставить теории, особенно когда они конфликтуют друг с другом.

Восприятие, воспринимаемая несоизмеримость и изменение взгляда на универсум

Важным предметом интереса Куна в «Структуре научных революций» были природа восприятия и то, как воспринимаемое ученым может измениться в результате научной революции. Он развил то, что позже стало известно как тезис зависимости теории от наблюдения, опираясь на работу Н. Р. Хэнсона (Hanson 1958), а также ссылаясь на психологические исследования, проведенные его гарвардскими коллегами Лео Постманом и Джеромом Брунером (Bruner and Postman 1949). Стандартный позитивистский взгляд состоял в том, что восприятие — это нейтральный арбитр конкурирующих теорий. В выдвинутом Куном и Хэнсоном тезисе это отрицалось и утверждалось, что природа наблюдения может зависеть от предшествующих убеждений и опыта. Следовательно, нельзя ожидать, что у двух ученых, которые наблюдают одну и ту же сцену, будут одни и те же теоретически нейтральные наблюдения. Кун утверждает, что Галилей и Аристотель, когда смотрят на маятник, видят разные вещи (см. цитируемый отрывок ниже).

Зависимость теории от наблюдения отвергает роль наблюдения как нейтрального к теории арбитра между теориями и тем самым обеспечивает еще один источник несоизмеримости. Методологическая несоизмеримость (см. раздел 4.1 выше) отрицает существование универсальных методов для выведения выводов из данных.

Зависимость теории от наблюдения означает, что даже если бы существовали согласованные методы вывода и интерпретации, несоизмеримость все равно возможна, поскольку ученые могли бы не согласиться с природой самих данных наблюдений.

Кун выражает или развивает идею, что участники в различных дисциплинарных матрицах будут видеть мир иначе, утверждая, что их миры отличаются:

В некотором смысле, который я не имею возможности далее уточнять, защитники конкурирующих парадигм осуществляют свои исследования в разных мирах. В одном мире содержится сдерживаемое движение тел, которые падают с замедлением, в другом — маятники, которые повторяют свои колебания снова и снова. В одном случае решение проблем состоит в изучении смесей, в другом — соединений. Один мир «помещается» в плоской, другой — в искривленной матрице пространства. Работая в различных мирах, две группы ученых видят вещи по-разному, хотя и наблюдают за ними с одной позиции и смотрят в одном и том же направлении. (Кун 2003/1974: 195)

Подобные замечания создавали у некоторых комментаторов впечатление, что Кун был сторонником сильного конструктивизма и считал, что буквальное устройство мира зависит от того, какая научная теория принята в настоящее время. Кун, однако, отрицал какой-либо конструктивистский смысл своих замечаний об изменении мира. (Ближе всего Кун подошел к конструктивизму, признав параллель с кантовским идеализмом, которая обсуждается ниже в разделе 6.4.)

Кун сравнил изменение в феноменальном мире с переключением гештальта, которое происходит, когда человек смотрит на иллюзию кролика-утки и сначала видит, что там (изображена) утка, а затем что там (изображен) кролик, хотя он сам признавал, что не уверен, является ли случай гештальта просто аналогией или же он иллюстрирует какую-то более общую истину о том, как работает сознание, в которую можно включить и науку.

Ранний тезис Куна о семантической несоизмеримости

Хотя зависимость теории от наблюдения играет значительную роль в «Структуре научных революций», ни она, ни методологическая несоизмеримость не могут объяснить все явления, которые Кун хотел охватить понятием несоизмеримости. Некоторые из его собственных примеров довольно натянуты — например, он говорит, что Лавуазье видел кислород там, где Пристли видел дефлогистированный воздух, описывая это как «трансформации восприятия» (Кун 2003/1974: 159). Более того, наблюдение — если оно понимается как форма восприятия — не играет существенной роли в каждой науке. Кун хотел объяснить собственный опыт чтения Аристотеля, который сначала создал у него впечатление, что Аристотель был чрезвычайно плохим ученым (Кун 2014/1987). Но тщательное изучение привело к изменению его понимания и позволило ему увидеть, что Аристотель был на самом деле превосходным ученым. Это был не просто вопрос буквального восприятия вещей иным образом. Кун считал несоизмеримость, мешавшую ему правильно понять Аристотеля, по крайней мере отчасти лингвистическим, семантическим вопросом.

Действительно, Кун большую часть академической карьеры после «Структуры научных революций» пытался сформулировать семантическую концепцию несоизмеримости.

В «Структуре научных революций» Кун утверждает, что в результате научной революции происходят важные сдвиги в значениях ключевых понятий.

Например, Кун говорит:

…физическое содержание эйнштейновских понятий никоим образом не тождественно со значением ньютоновских понятий, хотя и называются они одинаково. (Ньютоновская масса сохраняется, эйнштейновская может превращаться в энергию. Только при низких относительных скоростях обе величины могут быть измерены одним и тем же способом, но даже тогда они не могут быть представлены одинаково.) (Кун 2003/1974: 140–141)

Это важно, потому что стандартное понятие перехода от классической физики к релятивистской заключается в том, что, хотя теория относительности Эйнштейна заменяет теорию Ньютона, у нас есть улучшение или обобщение, при котором теория Ньютона является частным случаем теории Эйнштейна (в близком приближении). Поэтому мы можем сказать, что более поздняя теория ближе к истине, чем более старая. Точка зрения Куна о том, что понятие «массы», используемое Ньютоном, не может быть переведено как понятие «массы», используемое Эйнштейном, предположительно делает такое сравнение невозможным. Следовательно, несоизмеримость, как предполагается, исключает конвергентный реализм, точку зрения, согласно которой наука демонстрирует все большее приближение к истине. Кун также считает, по не зависящим от этого причинам, что сами идеи соответствия истине и подобия истине являются непоследовательными (Kuhn 1970а: 206).

Точка зрения Куна, выраженная в процитированном выше отрывке, зависит от холизма значения — утверждения, что значения терминов взаимосвязаны таким образом, что изменение значения одного термина приводит к изменению значений связанных терминов: «Чтобы осуществить переход к эйнштейновскому универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными компонентами которого были пространство, время, материя, сила и т.д., должен был быть сменен и вновь создан в соответствии с природой» (Кун 2003/1974: 194). Предположение о холизме значения является давним в работах Куна. Одним из его источников является поздняя философия Витгенштейна. Другим не менее важным источником является допущение холизма в философии науки, вытекающее из позитивистской концепции теоретического значения. Согласно последнему, обращение к ненаблюдаемым сущностям и их описание не является функцией теоретической части научного языка. Только предложения наблюдения непосредственно описывают мир, и это объясняет, что они имеют тот смысл, который они имеют. Теории допускают дедукцию предложений наблюдения. Именно это придает теоретическим выражениям смысл. Теоретические утверждения, однако, не могут быть сведены к наблюдательным. Это происходит потому, что, во-первых, теоретические пропозиции вовлечены в дедукцию предложений наблюдения вместе, а не по отдельности. Во-вторых, теории порождают диспозиционные утверждения (например, о растворимости вещества, о том, как они выглядели бы в условиях наблюдения при определенных обстоятельствах и т.д.), а диспозиционные утверждения, будучи модальными, не эквивалентны никакой функции истинности (немодальных) утверждений наблюдения. Следовательно, значение теоретического утверждения не эквивалентно значению любого предложения наблюдения или их комбинаций. Значение теоретического понятия является продуктом двух факторов: отношения теории или теорий, частью которых оно является, к его наблюдательным следствиям и роли, которую конкретный термин играет в этих теориях. Эта двухъязыковая модель языка науки и была стандартной картиной отношения научной теории к миру, когда Кун писал «Структуру научных революций».

Задача Куна состояла не в том, чтобы отвергнуть антиреализм, скрытый в представлении о том, что теории не отсылают к миру, а скорее в том, чтобы подорвать предположение о непроблематичности отношения предложений наблюдения к миру.

Настаивая на теоретической зависимости наблюдения, Кун фактически доказывал, что холизм значения относится и к якобы наблюдательным понятиям, и по этой причине проблема несоизмеримости не может быть решена путем обращения к теоретически нейтральным утверждениям наблюдения.

(Хотя Кун использует выражение «физическое содержание» (physical referent) в процитированном выше отрывке, его не следует понимать как независимо существующую в мире сущность. Если бы это было так, Кун был бы привержен существованию как ньютоновской массы, так и эйнштейновской массы (которые, тем не менее, не одно и то же). Маловероятно, что Кун поддерживал такую точку зрения. Лучшая интерпретация Куна состоит в том, что он считал в этом контексте значение (reference) как отношение между понятием и гипотетической (а не существующей) сущностью. Значение в духе Фреге — в смысле чего-то существующего в мире — не играет роли у Куна. Опять же, это можно рассматривать как отражение влияния витгенштейновского преуменьшения значения и/или позитивистского взгляда на то, что теории не описывают мир, а являются в той или иной мере инструментами для организации или предсказания наблюдений.)

Более поздний тезис Куна о семантической несоизмеримости

Хотя Кун утверждал тезис о семантической несоизмеримости в «Структуре научных революций», он подробно не формулировал и не аргументировал его. Эту попытку он предпринял в последующих работах, в результате чего характер этого тезиса со временем изменился. Суть тезиса о несоизмеримости после «Структуры научных революций» заключается в том, что определенные виды перевода невозможны. Ранее Кун проводил параллель с тезисом Куайна о неопределенности перевода (Кун 2003/1974: 259; Kuhn 1970c: 268). Согласно последнему, если мы переводим один язык на другой, то неизбежно существует множество способов обеспечить перевод, адекватный поведению говорящих. Ни один из переводов не является однозначно правильным, и, по мнению Куайна, не существует такого понятия, как значение (meaning) слов, подлежащих переводу. Тем не менее ясно, что тезис Куайна довольно далек от тезиса Куна о несоизмеримости. Во-первых, Кун считал, что несоизмеримость — это вопрос отсутствия полностью адекватного перевода, тогда как тезис Куайна предполагал наличие нескольких переводов. Во-вторых, Кун действительно верит, что переведенные выражения имеют смысл, тогда как Куайн отрицает это. В-третьих, Кун позже сказал, что, в отличие от Куайна, он не считает референцию невозможной — ее просто трудно найти (Kuhn 1976: 264).

Впоследствии Кун развил мнение, что несоизмеримость возникает из различий в классификационных схемах. Это таксономическая несоизмеримость.

Область науки управляется систематикой, которая делит ее предмет на виды. С таксономией связана лексическая сеть — сеть родственных терминов. Значительные научные изменения приведут к изменению лексической сети, что, в свою очередь, приведет к перестройке таксономии данной области. Термины новой и старой таксономий не будут взаимопереводимыми.

Проблематичность перевода вытекает из двух предпосылок. Во-первых, как мы видели, Кун предполагает, что смысл (локально) холистичен. Изменение значения одной части лексической структуры приведет к изменению всех ее частей. Это исключило бы сохранение переводимости таксономий путем переопределения измененной части в терминах неизменной части. Во-вторых, Кун принимает принцип «отсутствия пересечения», который гласит, что категории в таксономии должны быть иерархически организованы: если две категории имеют общие члены, то одна должна быть полностью включена в другую; в противном случае они несовместимы — они не могут просто пересекаться. Это исключает возможность всеобъемлющей таксономии, включающей как исходную, так и измененную таксономию. (Ян Хакинг (Hacking 1993) связывает это с тезисом об изменении мира: после революции мир индивидов остается таким же, каким он был, но ученые теперь работают в мире новых видов.)

Кун продолжал развивать свой концептуальный подход к несоизмеримости. Ко времени своей смерти он значительно продвинулся в работе над книгой, в которой связывал несоизмеримость с проблемами психологии развития и усвоения понятий.

История науки

Исторические труды Куна охватывали несколько тем в истории физики и астрономии. В 1950-е годы его внимание было сосредоточено главным образом на ранней теории тепла и работах Сади Карно. Однако его первая книга была посвящена перевороту Коперника в планетарной астрономии (Kuhn 1957). Эта книга выросла из преподавательской работы по программе общего образования Джеймса Конанта в области естественных наук в Гарварде, но также предвосхитила некоторые идеи «Структуры научных революций». Подробно описывая проблемы, связанные с системой Птолемея, и их решение Коперником, Кун показал две вещи. Во-первых, он продемонстрировал, что аристотелевская наука была подлинной наукой и что те, кто работал в рамках этой традиции, в частности те, кто работал над астрономией Птолемея, были вовлечены в совершенно разумный и узнаваемый научный проект. Во-вторых, Кун показал, что сам Коперник был гораздо более обязан этой традиции, чем обычно считалось. Таким образом, популярное мнение о том, что Коперник был современным ученым, который сверг ненаучную и давно устаревшую точку зрения, ошибочно как в своем преувеличении разницы между Коперником и астрономами-последователями Птолемея, так в и недооценке научной достоверности работ, выполненных до Коперника. Этот ошибочный взгляд — продукт искажения, вызванного нашим нынешним состоянием знания, — может быть исправлен только путем рассмотрения деятельности Коперника и его предшественников в свете головоломок, представленных им традицией, с которыми им неизбежно приходилось работать. Хотя Кун признает влияние причин, лежащих вне науки (таких как возрождение культа солнца (Кун 2003/1974: 198–199)), он тем не менее подчеркивает тот факт, что астрономы реагировали главным образом на проблемы, поднимаемые внутри науки. Модель Коперника привлекала их своей способностью устранять специальные приспособления в системе Птолемея (такие как эквант), объяснять ключевые явления удовлетворительным образом (наблюдаемое ретроградное движение планет) и объяснять иначе необъяснимые совпадения в системе Птолемея (такие как выравнивание Солнца и центров эпициклов нижних планет).

В 1960-х годах Кун в исторических работах обратился к ранней истории квантовой теории, кульминацией которой стала его книга «Теория черного тела и квантовая дисконтинуальность». Согласно классической физике, частица может обладать любой энергией в непрерывном диапазоне, и если ее энергия меняется, то она меняется непрерывным образом, и частица обладает в какой-то момент времени любым значением энергии между начальным и конечным энергетическими состояниями. Современная квантовая теория отрицает оба этих классических принципа. Энергия квантована — частица может обладать только одной из множества дискретных энергий. Следовательно, если ее энергия меняется от одного значения к следующему разрешенному значению, она меняется прерывисто, прыгая прямо от одной энергии к другой, не принимая никаких промежуточных («запрещенных») значений. Для объяснения распределения энергии внутри резонатора (излучения черного тела) Планк использовал устройство деления энергетических состояний на кратные единице или «кванту» hv (где ν — частота излучения, а h — то, что впоследствии стало известно как постоянная Планка). Планк сделал это для того, чтобы использовать статистический метод Больцмана, согласно которому диапазон возможных непрерывных энергий делится на «ячейки» сходных энергий, которые могут быть обработаны вместе для математических целей. Кун отмечает, что Планк был озадачен тем, что при выполнении вычисления он мог получить желаемый результат, только определяя размер «ячейки» в hv — метод должен был работать для любого способа разделения на ячейки, если они были достаточно малы, но не слишком. Эта работа Планка была выполнена в период 1900–1901 годов, который по традиции считается датой изобретения понятия кванта. Однако, утверждает Кун, Планк не имел в виду подлинного физического разрыва энергий вплоть до 1908 года, то есть после того, как Альберт Эйнштейн и Пауль Эренфест обратили на это внимание в 1905–1906 годах.

Многие читатели удивились, не найдя упоминания о парадигмах или несоизмеримости. Позже Кун добавил послесловие «Пересматривая Планка» (“Revisiting Planck”), объяснив, что он не отвергал или игнорировал эти идеи, но что они подразумевались в аргументации, которую он привел.

Действительно, все это эссе можно рассматривать как демонстрацию несоизмеримости между зрелой квантовой теорией и ранней квантовой теорией Планка, которая все еще коренится в классической статистической физике.

В частности, сам термин «квант» изменил свое значение с момента введения его Планком до более позднего употребления. Кун утверждает, что современное понятие кванта было впервые введено не Планком, а Эйнштейном. Более того, этот факт скрыт как постоянным употреблением одного и того же термина, так и тем же искажением истории, которое повлияло на наши представления о Птолемее и Копернике. Как и в случае с Коперником, Планка считали более революционным, чем он был на самом деле. Однако в случае с Планком это заблуждение позднее разделял и сам Планк.

Критика и влияние

Работа Куна встретила в значительной степени критическую реакцию у философов. Часть этой критики стала приглушаться по мере того, как работа Куна становилась более понятой, а его собственное мышление претерпевало трансформацию. В то же время другие достижения философии открыли новые возможности для критики. Эта критика в основном касалась двух областей. Во-первых, утверждалось, что изложенная Куном версия развития науки не совсем точна. Во-вторых, критики подвергли критике идею Куна о несоизмеримости, утверждая, что она либо не существует, либо если и существует, то не является существенной проблемой. Несмотря на эту критику, работы Куна оказали огромное влияние как и в области философии, так и за ее пределами. «Структура научных революций» стала важным стимулом для того, что с тех пор стало известно как «исследования науки» (Science Studies), в частности для социологии научного знания (Sociology of Scientific Knowledge, SSK).

Научные изменения

В «Структуре научных революций» четко выделяются периоды нормальной науки и революционной науки. В частности, в нормальной науке не ставятся под сомнение парадигмы и их теории, в отличие от революционной. Таким образом, революция по определению является ревизионистской, а нормальная наука — нет (в отношении парадигм). Более того, нормальная наука не страдает от концептуальных разрывов, которые приводят к несоизмеримости в отличие от периодов революции. Это создает впечатление, подтвержденное примерами Куна, что революции являются особенно значительными и достаточно редкими эпизодами в истории науки.

Точность этой картины была поставлена под сомнение. Стивен Тулмин (Toulmin 1970) утверждал, что более реалистичная картина показала бы, что ревизионистские изменения в науке гораздо более распространены и, соответственно, менее резки, чем предполагает Кун, и что совершенно «нормальная» наука также переживает эти изменения. Кун мог бы ответить, что такие изменения являются изменениями не парадигмы, а непарадигматических решений головоломок, предлагаемых нормальной наукой.

Но это, в свою очередь, требует четкого разграничения между парадигматическими и непарадигматическими компонентами науки, различия, которое, по всей видимости, Кун не обозначил в подробностях.

В то же время, делая ревизионистские изменения необходимым условием революционной науки, Кун игнорирует важные открытия и разработки, которые широко рассматриваются как революционные, такие как открытие структуры ДНК и революция в молекулярной биологии. По мнению Куна, открытия и революции происходят только в результате появления аномалий. Однако также ясно, что открытие может произойти в ходе обычной науки и инициировать «революцию» (в некуновском смысле) в какой-либо области из-за неожиданного озарения, которое оно вызывает и открываемых возможностей для новых направлений исследований. Двухспиральная структура ДНК оказалась неожиданной, но сразу помогла предложить механизм для копирования генетической информации (например, в ходе митоза), что имело огромные последствия для последующих биологических исследований.

Несоизмеримость

Тезис Куна о несоизмеримости представлял собой вызов не только позитивистским концепциям научных изменений, но и реалистическим. Ибо реалистическая концепция научного прогресса также утверждает, что в общем и целом более поздняя наука совершенствует более раннюю науку, в частности, продвигаясь ближе к истине. Стандартная реалистическая реакция конца 1960-х годов состояла в том, чтобы отвергнуть антиреализм и антиреференциализм, которые разделяются как теорией Куна, так и предшествующей двуязычной моделью. Если мы действительно рассматриваем теории как потенциальные описания мира, включающие ссылки на существующие в мире сущности, типы и свойства, то проблемы, вызванные несоизмеримостью, в значительной степени исчезают. Как мы видели, Кун считает, что мы не можем сказать, что теория Эйнштейна является улучшением теории Ньютона в том смысле, что последняя достаточно точно (только) представляет собой частный случай первой. Независимо от того, различаются ли ключевые понятия (например, «масса») в этих двух теориях по значению, реалистический и референциалистский подход к теориям позволяет утверждать, что теория Эйнштейна ближе к истине, чем теория Ньютона. Ведь истина и близость к истине зависят только от значения-референции (reference), а не от смысла (sense). Два понятия могут различаться по смыслу, но иметь одно и то же референциальное значение, и, соответственно, два утверждения могут относиться друг к другу относительно истины без общих понятий с одним и тем же смыслом.

И поэтому, даже если мы сохраняем холизм относительно смысла теоретических терминов и допускаем, что революции приводят к сдвигам в смысле, отсюда не следует прямо вывод о сдвиге в референции.

Следовательно, нет никакого вывода о недопустимости сравнения теорий относительно их близости к истине.

Хотя этот референциалистский ответ на тезис о несоизмеримости первоначально был сформулирован в понятиях Фреге (Scheffler 1967), он получил дальнейший импульс в работах Крипке (Kripke 1980) и Патнэма (Putnam 1975b), где утверждалось, что референцию можно обрести без наличия чего-нибудь похожего на смысл Фреге и что естественные термины науки иллюстрируют эту референцию без смысла. В частности, каузальные теории референции допускают непрерывность референции даже после довольно радикальных теоретических изменений. (Они не гарантируют непрерывности референции, и изменения значения могут происходить в некоторых каузальных теориях, например, в теории Гарета Эванса (Evans 1973). Однако чтобы сказать, что они действительно происходят, недостаточно просто указать на изменение теории. Скорее, как представляется, случаи изменения значения должны выявляться и аргументироваться в каждом конкретном случае.) Поэтому, если взять термины для количеств и свойств (такие как «масса»), то изменения, которые Кун определил как изменения в значении (meaning) (например, те, которые связаны с переходом от ньютоновской к релятивистской физике), не обязательно будут изменениями, имеющими отношение к референции, и, следовательно, к сравнению для близости к истине. Простая каузальная теория референции действительно не лишена проблем, таких как объяснение референциального механизма пустых теоретических терминов (например, калорий и флогистонов) (c.f. Enç 1976, Nola 1980). Каузально-дескриптивные теории (которые допускают описательный компонент) решают такие проблемы, сохраняя ключевую идею о том, что референциальная непрерывность возможна, несмотря на радикальное изменение теории (Kroon 1985, Sankey 1994).

Конечно, референциалистский ответ показывает только то, что референцию можно сохранить, а не то, что так следует поступить. Следовательно, он лишь частично отводит реализм от семантической несоизмеримости. Еще один компонент защиты реализма от несоизмеримости должен быть эпистемическим. Ведь референциализм показывает, что термин может сохранять референцию и, следовательно, что соответствующие теории могут быть таковы, что более поздние лучше приближены к истине, чем ранние. Тем не менее возможно, что философы или другие люди не могут знать о существовании такого прогресса. Методологическая несоизмеримость, в частности, кажется угрозой возможности этого знания. Кун считает, что для того, чтобы иметь возможность сравнивать теории из более ранних и более поздних периодов нормальной науки, нужна перспектива, внешняя для каждой и даже любой эпохи науки — то, что он называет «Архимедовой платформой» (Kuhn 1992: 14). Однако мы никогда не сможем уйти от нынешней перспективы. Реалистическая реакция на такого рода несоизмеримость может апеллировать к экстерналистской или натурализованной эпистемологии. Эти (родственные) подходы отвергают идею, что для того, чтобы метод производил знание, он должен быть независим от какой-либо конкретной теории, перспективы или исторических либо когнитивных обстоятельств. До тех пор, пока метод соответственно надежен, он может производить знание. Вопреки интерналистскому взгляду, характерному для позитивистов (и, по всей видимости, разделяемому Куном), надежность метода необязательно должна оцениваться независимо от какой-либо конкретной научной перспективы. Например, достоверность метода, используемого в науке, не должна быть оправдана априорными средствами. Таким образом, методы, разработанные в одну эпоху, действительно могут генерировать знание, включая знание о том, что в какой-то предыдущей эпохе некоторые вещи были неправильными или правильными, но только до определенной степени. Натурализованная эпистемология может добавить, что сама наука занимается исследованием и разработкой методов. По мере развития науки мы ожидаем, что ее методы также будут меняться и развиваться.

Кун и социальные науки

Влияние Куна за пределами профессиональной философии науки, возможно, было даже больше, чем внутри нее. В частности, социальные науки с энтузиазмом обратились к работам Куна. Для этого есть прежде всего две причины. Во-первых, картина науки Куна, по-видимому, допускала более либеральное понятие науки, чем то, что господствовало до него: оно могло принять включение таких дисциплин, как социология и психоанализ. Во-вторых, отказ Куна от правил, определяющих научные результаты, по-видимому, позволяет апеллировать к другим факторам, внешним по отношению к науке, при объяснении того, почему научная революция проходила так, а не иначе.

Статус подлинности того, что мы теперь называем социальными и гуманитарными науками, широко ставился под сомнение. Таким дисциплинам недостает замечательного опыта устоявшихся естественных наук, и они, по-видимому, отличаются также применяемыми ими методами. Более конкретно, они не соответствуют докуновским философским критериям научности. С одной стороны, позитивисты требовали от науки верифицируемости путем ссылки на ее предсказательные успехи. С другой стороны, критерий Поппера состоял в том, что наука должна быть потенциально фальсифицируемой путем прогноза теории. Однако психоанализ, социология и даже экономика вообще испытывают трудности с точными предсказаниями, не говоря уже о тех, которые дают ясное подтверждение или недвусмысленное опровержение. Изображаемая Куном зрелая наука, в которой доминирует парадигма, порождающая своего рода головоломки и критерии оценки решений для них, могла бы гораздо легче приспособиться к этим дисциплинам. Например, Поппер, как известно, жаловался, что психоанализ не может быть научным, потому что он сопротивляется фальсификации.

Кун утверждает, что сопротивление фальсификации — это именно то, что делает каждая дисциплинарная матрица в науке. Без исключений.

Даже дисциплины, которые не могли претендовать на господство устоявшейся парадигмы, но были окружены конкурирующими школами с различными фундаментальными идеями, могли апеллировать к описанному Куном допарадигмальному состоянию науки. Следовательно, анализ Куна был популярен среди тех, кто искал научной легитимности (и, следовательно, престижа и финансирования) своих новых дисциплин. Сам Кун не особенно поощрял такое расширение своих взглядов и даже ставил их под сомнение. Он отрицал, что психоанализ является наукой, и утверждал, что по некоторым причинам ряд областей социальных наук не может выдержать длительных периодов нормальной науки с решением головоломок (Кун 2014/1991b). Хотя, по его словам, естественные науки включают интерпретацию так же, как гуманитарные и социальные науки, одно отличие состоит в том, что герменевтическая реинтерпретация, поиск новых и более глубоких интерпретаций, является сущностью многих социальных научных предприятий. В естественных науках, напротив, установившаяся и неизменная интерпретация (например, небес) является предварительным условием нормальной науки. Реинтерпретация — это результат научной революции, и обычно ей скорее сопротивляются, чем активно ее добиваются. Другая причина, по которой регулярное переосмысление является частью гуманитарных, а не естественных наук, заключается в том, что социальные и политические системы сами изменяются таким образом, что требуют новых интерпретаций, в то время как предмет естественных наук постоянен в соответствующих отношениях, из-за чего возникает традиция решения головоломок, а также постоянный источник аномалий, порождающих революции.

Несколько иное влияние на социальную науку Кун оказал в области развития социальных исследований самой науки, в частности «социологии научного знания». Центральное утверждение работы Куна состоит в том, что ученые не выносят суждений в результате сознательного или бессознательного следования правилам. Их суждения тем не менее во время нормальной науки жестко ограничены примером направляющей парадигмы. Во время революции они освобождаются от этих ограничений (хотя и не полностью). Следовательно, остается пробел для других факторов, объясняющих научные суждения. Сам Кун предполагает в «Структуре научных революций», что поклонение Солнцу, возможно, сделало Кеплера сторонником Коперника и что в других случаях факты об истории жизни индивида, личности или даже национальности и репутации могут играть определенную роль (Кун 2003/1974: 198–199). Позднее Кун повторил эту мысль, приведя дополнительные примеры немецкого романтизма, который заставил некоторых ученых признать и принять сохранение энергии, и британской социальной мысли, которая позволила принять дарвинизм (Kuhn 1977c: 325). Такие предложения были восприняты как дающие возможность для нового вида изучения науки, показывающего, как внешние по отношению к науке социальные и политические факторы влияют на исход научных дебатов. В том, что позднее стало называться социальным конструктивизмом/конструкционизмом (например, Pickering 1984), это влияние считается центральным, а не маргинальным и распространяется на само содержание принятых теорий. Утверждение Куна и его использование можно рассматривать как аналог или даже пример использования (предполагаемого) недодетерминированность теории фактами (см. Kuhn 1992: 7). Феминистки и социальные теоретики (например, Nelson 1993) утверждали, что раз факты или, в случае Куна, общие ценности науки не определяют единый выбор теории, то это позволяет внешним факторам определять конечный результат (см. Martin 1991 и Schiebinger 1999 для феминистского социального конструктивизма). Кроме того, определение Куном ценностей как того, что направляет суждение, открывает возможность для использования учеными различных ценностей, как было доказано феминистскими и постколониальными авторами (например, Longino 1994).

Сам Кун, однако, проявлял лишь ограниченное сочувствие к подобным событиям. В своей работе «Проблемы исторической философии науки» (Кун 2014/1992) Кун высмеивает тех, кто считает, будто бы в «переговорах», определяющих приемлемый результат эксперимента или его теоретическое значение, все, что имеет значение, — это интересы и властные отношения между участниками. Кун обращался к сторонникам сильной программы в социологии научного знания с такими комментариями; и даже если это не совсем справедливо по отношению к сильной программе, оно отражает мнение Куна о том, что первичные детерминанты исхода научного эпизода следует искать в науке. Внешняя история науки ищет причины научных изменений в социальном, политическом, религиозном и других направлениях развития науки. Кун видит свою работу как «довольно прямо интерналистсткую» (Kuhn 2000: 287). Во-первых, пять ценностей, которые Кун приписывает всей науке, по его мнению, являются конститутивными для науки. Предприятие может иметь различные ценности, но оно не будет являться наукой (1977c, 331; 1993, 338). Во-вторых, когда на ученого влияют индивидуальные или иные факторы в применении этих ценностей или в принятии решения, когда эти ценности не являются решающими, эти влияющие факторы обычно сами приходят изнутри науки (особенно в современной, профессиональной науке). Личность может играть определенную роль в принятии теории, потому что, например, один ученый более склонен к риску, чем другой (1977c, 325), — но это все еще отношение к научным доказательствам. Даже когда репутация играет определенную роль, обычно именно научная репутация побуждает сообщество поддержать мнение выдающегося ученого. В-третьих, в большом сообществе такие переменные факторы будут иметь тенденцию к нейтрализации. Кун полагает, что индивидуальные различия распределяются нормально и что суждение, соответствующее среднему значению распределения, будет также соответствовать суждению, которое гипотетически требовалось бы правилами научного метода, как это традиционно понималось (1977c, 333). Более того, существование различий в ответах в рамках свободы, обеспечиваемой общими ценностями, имеет решающее значение для науки, поскольку позволяет «рациональным людям не соглашаться» (Kuhn 1977c: 332) и, таким образом, связывать себя с конкурирующими теориями. Таким образом, расплывчатость ценностей и допускаемые ими различия «могут… оказаться необходимым средством распространения риска, который всегда влечет за собой введение или поддержка новизны» (там же).

Недавнее развитие

Даже если работа Куна не осталась в центре философии науки, ряд философов продолжали считать его труды плодотворными и стремились развивать ее в различных направлениях. Пауль Хойнинген-Хюэн (Hoyningen-Huene 1989/1993) в результате работы с Куном разработал важную неокантианскую интерпретацию своей дискуссии о восприятии и изменении мира. Мы можем различать мир-в-себе, с одной стороны, и «мир» наших перцептивных и связанных с ними переживаний (феноменальный мир). Это соответствует кантовскому различению ноумена и феномена. Важное различие между Кантом и Куном состоит в том, что Кун принимает общую форму феномена не как нечто установленное, а изменчивое. Сдвиг парадигмы через зависимость наблюдения от теории может привести к различию в восприятии вещей и, таким образом, к изменению в феноменальном мире. Это изменение в феноменальном мире формулирует смысл, в котором мир изменяется в результате научной революции, а также отражает утверждения Куна о теоретической зависимости наблюдения и последующей несоизмеримости (Hoyningen-Huene 1990).

Несколько иное направление, в котором развивалась мысль Куна, предполагает, что его идеи могут быть освещены достижениями когнитивной психологии. С одной стороны, работа над концептуальными структурами поможет понять, что может быть правильным в тезисе о несоизмеримости (Nersessian 1987, 2003). Некоторые авторы по-разному пытались подчеркнуть то, что они считают витгенштейновским элементом в мысли Куна (например, Kindi 1995, Sharrock and Read 2002). Андерсен, Баркер и Чен (Andersen 1996, 1998, 2006) опираются, в частности, на предложенную Куном версию витгенштейновского понятия семейного сходства.

Кун формулирует точку зрения, согласно которой расширение понятия определяется сходством с набором образцовых случаев, а не интенсионалом.

Андерсен, Баркер и Чен утверждают, что точка зрения Куна подтверждается работами Роша (1972; Рош и Мервис 1975) о прототипах; кроме того, этот подход может быть развит в контексте динамических фреймов (Barsalou 1992), которые затем могут объяснить феномен (семантической) несоизмеримости.

С другой стороны, психология аналогического мышления и когнитивных привычек может также помочь нам понять концепцию парадигмы. Сам Кун говорит нам, что «парадигма как общий пример является центральным элементом того, что я сейчас считаю наиболее новым и наименее понятным аспектом [«Структуры…»]» (Kuhn 1970а: 187). Кун, однако, не смог развить концепцию парадигмы в более поздних работах за пределами раннего применения ее семантических аспектов к объяснению несоизмеримости. Тем не менее другие философы, главным образом Ховард Марголис (Margolis 1987, 1993), развивали идею о том, что умственные привычки, сформированные путем обучения с парадигмами-образцами, являются важным компонентом в понимании природы научного развития. Как объясняют Никлcs (Nickles 2003b) и Бёрд (Bird 2005), это подтверждается недавними работами психологов по моделированию и аналогическому мышлению.

Оценка

Оценка значимости Куна представляет собой загадку. Бесспорно, он был одним из самых влиятельных философов и историков науки двадцатого века. Его самое очевидное достижение заключалось в том, что его работы сыграли главную роль в окончатель``````ной гибели логического позитивизма. Тем не менее, нет характерно «кунианской» школы, которая продолжила бы его работу. Это похоже на то, как если бы он сам вызвал революцию, но не обеспечил замену парадигмы. В течение периода 1960-х и 1970-х годов казалось, что существует куновская парадигма «исторической философии науки», процветающая в недавно появившихся областях истории и философии науки. Но что касается истории науки и научных исследований в целом, то Кун отрицал по крайней мере более радикальные разработки, сделанные от его имени. В самом деле, отчасти слава Куна объясняется тем, что как его сторонники, так и недоброжелатели считали его работу более революционной (антирационалистической, релятивистской), чем она была на самом деле.

Если обратиться к философии науки, то к концу 1980-х годов стало ясно, что центральное место в ней теперь занимает новый реализм, взявший на вооружение уроки общей философии языка и эпистемологии, в частности референциалистской семантики и веры в возможность объективного познания и обоснования. Поэтому есть некоторая ирония в том, что именно гибель логического позитивизма/эмпиризма привела к возрождению научного реализма наряду с каузальной и экстерналистской семантикой и эпистемологией, позициями, которые Кун отверг.

Один из способов понять этот результат таков: отношение Куна, с одной стороны, к позитивизму, а с другой — к реализму, ставит его в интересное положение. Тезис Куна о зависимости наблюдения от теории параллелен соответствующим утверждениям реалистов. В руках реалистов тезис используется для того, чтобы подорвать дихотомию теории и наблюдения, которая позволила позитивистам занять антиреалистическое отношение к теориям.

Однако у Куна тезис, по сути, распространяет антиреализм и на теорию, и на наблюдение. Это, в свою очередь, подпитывает тезис о несоизмеримости.

Тот факт, что несоизмеримость основана на ответе позитивизму, диаметрально противоположном реалистическому ответу, объясняет, почему большая часть более поздних философских работ Куна, развивавших тезис о несоизмеримости, оказала небольшое влияние на большинство философов науки.

Объяснение научного развития в понятиях парадигм было не только новым, но и радикальным, поскольку оно дает натуралистическое объяснение изменения убеждений. В начале 1960-х годов натурализм не являлся такой привычной частью философского ландшафта, каковой он стал впоследствии. Объяснение Куна контрастировало с объяснениями в терминах правил метода (или подтверждения, фальсификации и т.д.), которые большинство философов науки считали конститутивными для рациональности. Кроме того, соответствующие дисциплины (психология, когнитивная наука, искусственный интеллект) не были тогда достаточно развиты, чтобы поддержать утверждения Куна относительно парадигм, или эти дисциплины были противоположны взглядам Куна (в случае классического ИИ). Теперь, когда натурализм стал общепризнанным компонентом философии, в последнее время возник интерес к переоценке работы Куна в свете развития соответствующих наук, многие из которых подтверждают утверждение Куна о том, что наука управляется отношениями воспринимаемого сходства и аналогии. Вполне возможно, что характерные для Куна тезисы будут играть заметную роль в нашем понимании науки.

Библиография

Книги Томаса Куна

● 2003/1974, Структура научных революций. М.: ACT, 2003.

● 2014, После «Структуры научных революций». М.: ACT, 2009.

● 1957, The Copernican Revolution: Planetary Astronomy in the Development of Western Thought, Cambridge Mass: Harvard University Press.

● 1977a, The Essential Tension. Selected Studies in Scientific Tradition and Change, Chicago: University of Chicago Press.

● 1978, Black-Body Theory and the Quantum Discontinuity, Oxford: Clarendon Press (2nd edition, Chicago: University of Chicago Press).

● 2000, The Road Since Structure, edited by James Conant and John Haugeland, Chicago: University of Chicago Press.

Избранные статьи Томаса Куна:

● 2014/1976, Смена теорий как изменение структуры: комментарии по поводу формализма Снида. В: После «Структуры научных революций», С. 245–271.

● 2014/1983a, Соизмеримость. Сравнимость. Коммуникативность. В: После «Структуры научных революций», С. 45–81.

● 2014/1983b, Рациональность и выбор теории. В: После «Структуры научных революций», С. 288–298.

● 2014/1987, Что такое научные революции? В: После «Структуры научных революций», С. 19–45.

● 2014/1991b, Естественные и гуманитарные науки. В: После «Структуры научных революций», С. 298–307.

● 1957, The Copernican Revolution: Planetary Astronomy in the Development of Western Thought, Cambridge Mass: Harvard University Press.

● 1977a, The Essential Tension. Selected Studies in Scientific Tradition and Change, Chicago: University of Chicago Press.

● 1978, Black-Body Theory and the Quantum Discontinuity, Oxford: Clarendon Press (2nd edition, Chicago: University of Chicago Press).

● 2000, The Road Since Structure, edited by James Conant and John Haugeland, Chicago: University of Chicago Press.

Избранные статьи Томаса Куна

● 1959, “The Essential Tension: Tradition and Innovation in Scientific Research”, in The Third (1959) University of Utah Research Conference on the Identification of Scientific Talent C. Taylor, Salt Lake City: University of Utah Press: 162–74.

● 1963, “The Function of Dogma in Scientific Research”, in Scientific Change, A. Crombie (ed.), London: Heinemann: 347–69.

● 1970b, “Logic of Discovery or Psychology of Research?”, in Criticism and the Growth of Knowledge, edited by I. Lakatos and A. Musgrave, London: Cambridge University Press: 1–23.

● 1970c, “Reflections on my Critics”, in Criticism and the Growth of Knowledge, I. Lakatos and A. Musgrave (eds.), London: Cambridge University Press: 231–78.

● 1974, “Second Thoughts on Paradigms”, in The Structure of Scientific Theories F. Suppe (ed.), Urbana IL: University of Illinois Press: 459–82.

● 1977b, “The Relations between the History and the Philosophy of Science”, in his The Essential Tension, Chicago: University of Chicago Press: 3–20.

● 1977c, “Objectivity, Value Judgment, and Theory Choice”, in his The Essential Tension, Chicago: University of Chicago Press: 320–39.

● 1979, “Metaphor in Science”, in Metaphor and Thought, edited by A. Ortony Cambridge: Cambridge University Press: 409–19.

● 1980, “The Halt and the Blind: Philosophy and History of Science”, (review of Howson Method and Appraisal in the Physical Sciences, Cambridge: Cambridge University Press) British Journal for the Philosophy of Science 31: 181–92.

● 1990, “Dubbing and Redubbing: The Vulnerability of Rigid Designation”, in Scientific Theories edited by C. Savage, Minnesota Studies in Philosophy of Science 14, Minneapolis MN: University of Minnesota Press: 298–318.

● 1991a, “The Road Since Structure”, PSA 1990. Proceedings of the 1990 Biennial Meeting of the Philosophy of Science Association vol.2, edited by A. Fine, M. Forbes, and L. Wessels., East Lansing MI: Philosophy of Science Association: 3–13.

● 1992, “The Trouble with the Historical Philosophy of Science”, Robert and Maurine Rothschild Distinguished Lecture, 19 November 1991, An Occasional Publication of the Department of the History of Science, Cambridge MA: Harvard University Press.

● 1993, “Afterwords” in World Changes. Thomas Kuhn and the Nature of Science, edited by P. Horwich, Cambridge MA: MIT Press: 311–41.

Другая литература и вторичные источники

● Поппер, К., 2005, Логика научного исследования. М.: Республика.

● Andersen, H., 2001, On Kuhn, Belmont CA: Wadsworth.

● Andersen, H., P. Barker, and X. Chen, 1996, “Kuhn’s mature philosophy of science and cognitive psychology”, Philosophical Psychology, 9: 347–63.

● Andersen, H., P. Barker, and X. Chen, 1998, “Kuhn’s theory of scientific revolutions and cognitive psychology”, Philosophical Psychology, 11: 5–28.

● Andersen, H., P. Barker, and X. Chen, 2006, The Cognitive Structure of Scientific Revolutions, Cambridge: Cambridge University Press.

● Barnes, B., 1982, T.S.Kuhn and Social Science, London: Macmillan.

● Barsalou, L. W.. 1992, “Frames, concepts, and conceptual fields”, in A. Lehrer and E. F. Kittay, (eds.) Frames, Fields, and Contrasts: New Essays in Semantic and Lexical Organization, Hillsdale NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 21–74

● Bird, A., 2000, Thomas Kuhn, Chesham: Acumen and Princeton, NJ: Princeton University Press.

● Bird, A., 2005, “Naturalizing Kuhn”, Proceedings of the Aristotelian Society, 105: 109–27.

● Bird, A., 2007, “Incommensurability naturalized”, in L. Soler, H. Sankey, and P. Hoyningen-Huene (eds.), Rethinking Scientific Change and Theory Comparison (Boston Studies in the Philosophy of Science 255), Dordrecht: Springer, 21–39.

● Bruner, J. and Postman, L., 1949, “On the Perception of incongruity: A paradigm”, Journal of Personality, 18: 206–23.

● Cohen, I. B., 1985, Revolution in Science, Cambridge MA: Harvard University Press.

● Devitt, M., 1979, “Against incommensurability”, Australasian Journal of Philosophy, 57: 29–50.

● Doppelt, G., 1978, “Kuhn’s epistemological relativism: An interpretation and defense”, Inquiry, 21: 33–86;

● Enç, B. 1976, “Reference and theoretical terms”, Noûs, 10: 261–82.

● Evans, G. 1973 “The causal theory of names”, Proceedings of the Aristotelian Society (Supplementary Volume), 47: 187–208.

● Fuller, S. 2000, Thomas Kuhn: A Philosophical History for our Times, Chicago: University of Chicago Press.

● Gutting, G., 1980, Paradigms and Revolutions, Notre Dame: University of Notre Dame Press.

● Hacking, I. (ed.), 1981, Scientific Revolutions, Oxford: Oxford University Press.

● Hacking, I. (ed.), 1993, “Working in a new world: The taxonomic solution”, in Horwich 1993, 275–310.

● Hanson, N. R., 1958, Patterns of Discovery, Cambridge: Cambridge University Press.

● Horwich, P. (ed.), 1993, World Changes. Thomas Kuhn and the Nature of Science, Cambridge MA: MIT Press.

● Hoyningen-Huene, P., 1989, Die Wissenschaftsphilosophie Thomas S. Kuhns: Rekonstruktion und Grundlagenprobleme, translated as Hoyningen-Huene, P., 1993, Reconstructing Scientific Revolutions: Thomas S. Kuhn’s Philosophy of Science, Chicago: University of Chicago Press.

● Hoyningen-Huene, P., 1990, “Kuhn’s conception of incommensurability” Studies in History and Philosophy of Science Part A, 21: 481–92.

● Hung, E. H.-C., 2006, Beyond Kuhn. Scientific Explanation, Theory Structure, Incommensurability and Physical Necessity, Aldershot: Ashgate.

● Kindi, V., 1995, Kuhn and Wittgenstein: Philosophical Investigation of the Structure of Scientific Revolutions, Athens: Smili editions.

● Kripke, S., 1980, Naming and Necessity, Cambridge MA: Harvard University Press.

● Kroon, F. 1985, “Theoretical terms and the causal view of reference”, Australasian Journal of Philosophy, 63: 143–66.

● Lakatos, I. and Musgrave, A. (eds.), 1970, Criticism and the Growth of Knowledge, London: Cambridge University Press.

● Longino, H., 1994, “In search of feminist epistemology”, Monist, 77: 472–85.

● Margolis, H., 1987, Patterns, Thinking, and Cognition: A Theory of Judgment, Chicago: University of Chicago Press.

● Margolis, H., 1993, Paradigms and Barriers: How Habits of Mind Govern Scientific Beliefs, Chicago: University of Chicago Press.

● Martin, E., 1991, “The egg and the sperm: How science has constructed a romance based on stereotypical male-female sex roles”, Signs, 16: 485–501. Reprinted in E. Keller and H. Longino (eds.), 1996, Feminism and Science, Oxford: Oxford University Press.

● Masterman, M., 1970. “The nature of a paradigm”, in Lakatos and Musgrave 1970, 59–89.

● Mizrahi, M. (ed.), 2018, The Kuhnian Image of Science, London: Rowman and Littlefield.

● Musgrave, A., 1971, “Kuhn’s second thoughts”, British Journal of the Philosophy of Science, 22: 287–97.

● Nagel, E. 1961, The Structure of Science, London: Routledge and Kegan Paul.

● Nelson, L. H., 1993, “Epistemological communities”, in L. Alcoff and E. Potter (eds.), Feminist Epistemologies, New York: Routledge.

● Nersessian, N., 1987, “A cognitive-historical approach to meaning in scientific theories”, in N. Nersessian (ed.) The Process of Science, Dordrecht: Kluwer, 161–77.

● Nersessian, N., 2003, “Kuhn, conceptual change, and cognitive science”, in Nickles 2003a, 178–211.

● Newton-Smith, W., 1981, The Rationality of Science, London: Routledge.

● Nickles, T., 2003a (ed.), Thomas Kuhn, Cambridge: University of Cambridge Press.

● Nickles, T., 2003b, “Normal science: From logic to case-based and model-based reasoning”, in Nickles 2003a, 142–77.

● Nola, R., 1980, “Fixing the Reference of Theoretical Terms”, Philosophy of Science, 47: 505–31.

● Pickering, A., 1984, Contructing Quarks: A Sociological History of Particle Physics, Chicago: University of Chicago Press.

● Putnam, H., 1975a, Mind, Language, and Reality: Philosophical Papers Vol. 2, Cambridge: Cambridge University Press.

● Putnam, H., 1975b, “The meaning of ‘meaning’” in Putnam 1975a.

● Renzi, B. G., 2009, “Kuhn’s evolutionary epistemology and its being undermined by inadequate biological concepts”, Philosophy of Science, 58: 143–59.

● Rosch, E., 1973, “On the internal structure of perceptual and semantic categories”, in T. E. Moore (ed.) Cognitive Development and the Acquisition of Language, New York NY: Academic, 111–44.

● Rosch, E. and Mervis C. B., 1975, “Family resemblances: Studies in the internal structures of categories”, Cognitive Psychology, 7: 573–605.

● Sankey, H., 1993, “Kuhn’s changing concept of incommensurability”, British Journal of the Philosophy of Science, 44: 759–74.

● Sankey, H., 1994, The Incommensurability Thesis, Aldershot: Avebury.

● Scheffler, I., 1967, Science and Subjectivity, Indianapolis: Bobbs-Merrill.

● Schiebinger, L., 1999, Has Feminism Changed Science?, Cambridge MA: Harvard University Press.

● Shapere, D., 1964, “The Structure of Scientific Revolutions”, Philosophical Review, 73: 383–94.

● Sharrock, W. and Read, R., 2002, Kuhn: Philosopher of Scientific Revolution, Cambridge: Polity.

● Siegel, H., 1980 “Objectivity, rationality, incommensurability and more”, British Journal of the Philosophy of Science, 31: 359–84.

● Toulmin, S., 1970 “Does the distinction between normal and revolutionary science hold water?”, in Lakatos and Musgrave 1970, 39–5.

● Wray, K. B., 2011, Kuhn’s Evolutionary Social Epistemology, Cambridge: Cambridge University Press.

Поделиться статьей в социальных сетях: