теории

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Агентность

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 10 августа 2015 г.

В самых общих чертах, агент — это существо, обладающее способностью действовать, а «агентностью» называют применение или проявление этой способности. Философия действия предлагает стандартную концепцию и стандартную теорию действия. Первая объясняет действие через интенциональность, вторая истолковывает интенциональность действия через каузальность ментальных состояний агента и происходящих с ним событий. Отсюда мы получаем стандартную концепцию и стандартную теорию агентности. Существуют альтернативные концепции агентности: так, некоторые исследователи утверждали, что стандартная теория неспособна должным образом объяснить агентность (или агентность, характерную для человека). Более того, подлинную агентность, по-видимому, могут проявлять и существа, неспособные к намеренному действию, поэтому некоторые также утверждали, что агентность может и должна объясняться независимо от ментальных состояний и событий, способных оказывать каузальное воздействие. 

В последние несколько десятилетий в философии и других дисциплинах (включая психологию, когнитивную нейробиологию, социологию и антропологию) велась активная полемика о природе агентности. Так, природа агентности является важным вопросом для философии сознания, философии психологии, рефлексии о свободе воли и моральной ответственности, для этики, метаэтики и рефлексии о природе оснований (reasons) и практической рациональности. По большей части в этой статье мы фокусируемся на концептуальных и метафизических вопросах природы агентности. В последних разделах предлагается обзор эмпирических подходов к анализу чувства агентности и различных эмпирических возражений против основывающегося на здравом смысле допущения, что основания для действия и сознательные намерения в значительной степени влияют на характер нашего действия. 

Введение

В широком смысле агентность присутствует практически везде. Как только существа вступают в казуальные отношения, можно говорить, что они действуют на основании друг друга (act on each other) и взаимодействуют друг с другом, при этом изменяя друг друга. Понимая агентность подобным образом, мы практически везде можем провести различие между агентом и агентностью, а также между пациенсом (объектом действия) и претерпеванием**.

Однако обычно термин «агентность» используется в гораздо более узком смысле для обозначения намеренных действий.

Такое понимание агентности существует в философии очень давно и восходит к Юму и Аристотелю (а также к ряду других мыслителей). В современной аналитической философии это понятие чаще всего ассоциируют с оказавшими большое влияние работами Энском (Anscombe 1957) и Дэвидсона (Davidson 1963). Взгляды Энском и Дэвидсона значительно разнятся во многих аспектах, но Энксом и Дэвидсон соглашаются относительно главного: действие следует объяснять через интенциональность намеренного действия. В последующих дискуссиях в философии действия в центре внимания оказалось понятие намеренного действия. Некоторое время термин «агентность» использовался редко, а если и использовался, то в отношении реализации способности выполнять намеренные действия. Это изменилось в более поздних дискуссиях, когда тема агентности стала все чаще встречаться во многих областях философии (и других дисциплин). В некоторой степени акцент на понятии агентности был результатом сопротивления отождествлению агентности с намеренным действием. Как мы увидим в следующем разделе, в некоторых случаях это сопротивление идентично отрицанию стандартной концепции действия, а в других — отрицанию стандартной теории действия, а в третьих — более умеренному утверждению о наличии различных видов агентности. 

Концепции, теории и виды агентности

В работах Энском и Дэвидсона была сформулирована стандартная концепция действия, а труды Дэвидсона заложили фундамент стандартной теории действия. В центре стандартной концепции находятся следующие два утверждения. Первое: понятие намеренного действия более фундаментально, чем понятие действия. Так, действие должно объясняться через интенциональность намеренного действия. Второе: между намеренным действием и действием на основании (acting for a reason) имеется тесная связь.

Первое утверждение интерпретируется двумя способами (которые соответствуют двум разным позициям относительно индивидуации действий, см. раздел 3.4). Согласно первому, одно и то же событие может являться более чем одним действием в соответствии с разными описаниями, и событие является действием только в случае, если оно является намеренным действием в соответствии с некоторым описанием. Таким образом, действие может быть намеренным при каком-то описании и ненамеренным при других (Anscombe 1957; Davidson 1963). Предположим, что вы, включив свет, спугнули грабителя, и предположим, что это событие является намеренным в соответствии с описанием «включить свет», но не с описанием «спугнуть грабителя». Согласно этой точке зрения «спугнуть грабителя» есть нечто, что делаете вы, при условии, что событие является намеренным действием в соответствии с некоторым описанием. Согласно второй интерпретации первого утверждения, нечто является действием, если оно тождественно намеренному действию или «вызвано» им (Goldman 1970; см. также: Ginet 1990). Согласно этой точке зрения «спугнуть грабителя» является вашим действием или если это намеренное действие, или если оно вызвано намеренным действием (в данном случае — включением вами света). Если оно просто вызвано намеренным действием, то это ваше ненамеренное действие. В соответствии с обоими точками зрения намеренное действие более фундаментально, чем действие как таковое: действие происходит из и зависит от намеренного действия.

Согласно второму утверждению стандартной концепции, между намеренным действием и действием на основании (acting for a reason) имеется тесная связь. Согласно ранним взглядам Энском и Дэвидсона, эта тесная связь есть тождественность. Вслед за Аристотелем оба они считали, что действовать намеренно значит действовать на основании, а действовать на основании значит действовать способом, который может быть обоснован посылками логического практического силлогизма. Данный силлогизм, как правило, состоит из основной посылки, соответствующей цели агента, и малой посылки, соответствующей соображениям агента относительно способов достижения цели. Более того, Дэвидсон полагал, что обладать намерением — значит обладать желанием и убеждением, что соотносится с основной и малой посылками соответствующего силлогизма (Davidson 1963, 1970; Goldman 1970; Audi 1986).

Эта версия стандартной концепции, основывающаяся на желании и убеждении, все еще пользуется большой популярностью (в философии сознания, философии психологии, этике, метаэтике и других дисциплинах). В философии действия, однако, сегодня принято считать, что намерения не сводятся к желаниям и убеждениям (и их комбинациям). Согласно этому взгляду намерения играют ключевую и неустранимую роль в практическом мышлении, долгосрочном планировании, а также в инициировании и контроле действия (см.: Bratman 1987; Harman 1976; Brand 1984; Bishop 1989; Mele 1992, 2003; Enç 2003). Тем не менее большинство авторов признает наличие тесной связи между намеренным действием и действием на основании, а также принимает утверждение, что намеренные действия, как правило, совершаются на основаниях (Mele and Moser 1994; Mele 2003; Enç 2003; например, Clarke 2010b).

Стандартная концепция не привязана к определенному истолкованию намеренного действия и действия на основании, а также к определенному описанию природы объяснения оснований. Важно отличать стандартную концепцию от стандартной теории, которая дает каузальную интерпретацию намеренного действия и объяснения основания. В целом, согласно этой теории нечто является намеренным действием и совершено на основании только в случае, если оно было вызвано правильными ментальными состояниями и событиями. Правильные ментальные состояния и события — это состояния и события, которые рационализируют действие с точки зрения агента (такие как желания, убеждения и намерения). Правильная каузальность — это не-отклоняющаяся каузальность (см. раздел 3.2). Согласно такому подходу основание объясняется через ментальные состояния и события, вызывающие действие и обосновывающие его с точки зрения агента (как правило, объясняя через цель-средство). Эту теорию часто называют «каузальной теорией действия». Строго говоря, эта событийно-каузальная теория состоит из событийно-каузальной теории объяснения основания и событийно-каузальной теории намеренного действия. Вместе со стандартной концепцией она предлагает теорию действия, которая является стандартной для современной философии сознания и действия (см. также статью о действии).

Как уже было указано, стандартная концепция совместима с некаузальными теориями намеренного действия и объяснения основания. Принято считать, что объяснение основания действия обычно истолковывает действие через цели и намерения агента. В соответствии с некаузальными теориями, обладание соответствующими целями или намерениями не заключается в обладании каузально действенными ментальными состояниями и событиями (Melden 1961; Ginet 1990; O’Connor 2000; Sehon 2005). Многие авторы, однако, отвергают некаузальные теории (самым влиятельным критиком выступает Дэвидсон: 1963; см. также: Goldman 1970: 76–85; Mele 2003: 38–51; Clarke 2003: 21–24). При этом стандартная концепция совместима с теориями двойной точки зрения. Мы вернемся к этой позиции в разделе 3.3.

Агентность как намеренное действие

Стандартная концепция действия предлагает нам также концепцию агентности: существо может обладать агентностью только при наличии способности действовать намеренно, а проявление агентности заключается в осуществлении намеренных действий и во многих случаях — ненамеренных действий (которые проистекают из выполнения намеренных действий; см. раздел 2). Назовем это стандартной концепцией агентности. Стандартная теория действия предлагает теорию агентности, в соответствии с которой существо имеет способность действовать намеренно, только если обладает правильной функциональной организацией: только если реализация определенных ментальных состояний и событий (таких как желания, убеждения и намерения) привела бы к правильным событиям (таких как определенные движения) правильным образом. Согласно этой стандартной теории агентности, проявление агентности заключается в реализации правильных каузальных отношений между состояниями и событиями, предполагающими наличие агента (сторонниками данной теории выступают: Davidson 1963, 1971; Goldman 1970; Brand 1984; Bratman 1987; Dretske 1988; Bishop 1989; Mele 1992, 2003; Enç 2003).

Самой серьезной проблемой этой стандартной теории является проблема отклоняющихся каузальных цепей. Более того, существует мнение, что эта теория вообще не может дать определение агентности, поскольку сводит действия к тому, что просто случается. Мы вернемся к этим вопросам в разделе 3. Недавно было высказано мнение, что основания (reasons) действий не могут быть причинами (causes) действий, поскольку основания есть обстоятельства или положения вещей, а не ментальные состояния или события (Dancy 2000; Alvarez 2010). Но стандартная теория не привязана к утверждению, что основания тождественны ментальным сущностям. Она, в частности, согласуется с мнением о том, что основания являются вещами, представленными содержанием соответствующих ментальных состояний и событий (см.: Scanlon 1998: 56–64; Mele 2003: 82–84; Setiya 2007: 28–31). 

Агентность как инициирование агентом

Часто утверждалось, и многие с этим соглашались, что агентность подразумевает инициирование действия агентом. Однако не вполне ясно, в чем именно оно заключается. Стандартная концепция согласуется с утверждением, что намеренные действия инициируются агентом. Сторонники стандартной теории заявляют, что инициирование можно объяснить через каузальность ментальных состояний и событий агента. Согласно версиям данной позиции, отталкивающихся от желания-убеждения, инициирование агентом заключается в каузации действия соответствующими парами желание-убеждение (Goldman 1970; Davidson 1971; Dretske 1988). Согласно более поздним версиям, инициацирование состоит в каузации действия соответствующими намерениями (Brand 1984; Bratman 1987; Bishop 1989; Mele 1992, 2003; Enç 2003). Однако противники стандартной концепции утверждают, что способность агента инициировать действие нельзя свести к способности действовать намеренно и на основаниях. Они доказывают, что проявление агентности может быть совершенно спонтанным в том смысле, что агент может инициировать действие без всяких оснований и без предварительного намерения. С этой точки зрения, основания и намерения могут оказывать сильное и даже решающее влияние на то, как действует агент. Но агентность проистекает из способности инициировать, а проявление этой способности не может быть сведено к тому, что агент движим основаниями и намерениями. Это — альтернативная концепция агентности (Ginet 1990; O’Connor 2000; Lowe 2008; см. также: McCann 1998; критич. комментарии см.: Mele 2003: 38–51, 71–76; Clarke 2003: 17–24). Сторонники этой альтернативной концепции отвергают стандартную теорию и в целом любое объяснение агентности через каузальные отношения между состояниями и событиями, включающими агента. Некоторые считают, что инициирование действия заключается в нередуцируемой и осуществляемой агентом каузации, другие же обращаются к беспричинным ментальным актам воли. Основные точки зрения относительного данного вопроса соответствуют основным точкам зрения в метафизике агентности, к которой мы обратимся в разделе 3.1. 

Агентность и действие, характерное для человека

В своей ставшей влиятельной статье Франкфурт (Frankfurt 1971) утверждал, что различие между людьми и другими агентами заключается в структуре их воли. Только люди размышляют и беспокоятся о своих мотивах. Согласно Франкфурту, эта рефлексивная оценка наших мотивов обычно приводит к формированию желаний второго порядка — желаний, направленных на желания первого порядка (которые, в свою очередь, направлены на цели и действия). Когда человек хочет иметь определенное желание и хочет, чтобы оно им двигало, про него/нее говорят, что он или она «отождествляется» со своим желанием и его побудительной силой. Согласно такому иерархическому пониманию агентности, установоки высшего порядка являются главной чертой агентности человека, отличающей его от других агентов . Для Тейлора (Taylor 1977) это положение стало отправной точкой в объяснении агентности, свойственной именно человеку. Он предположил, что различие между личностью и не-личностью — это, в сущности, различие между человеческим агентом и нечеловеческим. Не совсем ясно, собирались ли Франкфурт и Тейлор предложить альтернативу стандартной теории агентности или же пытались ее расширить. Согласно одной интерпретации, они соглашались с объяснением интенциональной агентности, предлагаемым стандартной теорией, и они предложили иерархическое расширение стандартной теории, которое позволяет ей схватывать агентность, отличающую людей и человеческих агентов (влиятельную критику такого иерархического объяснения см.: Watson 1975).

По мнению Веллемана (Velleman 1992), мысль Франкфурта о том, что агент может не суметь отождествить себя с определенным мотивом, указывает на фундаментальное упущение стандартной теории. Похоже, всегда возможна ситуация, когда агент «не признает» свои ментальные установки, приведшие к действию, и в этом случае эти установки не «приводят к вовлечению агента» (1992: 463). Согласно Веллеману, это показывает, что стандартная теория схватывает, в лучшем случае, неполноценные действия. Она не может всецело охватить «человеческое действие par excellence», поскольку не может объяснить участие агента. 

Веллеман отвергает обращение к нередуцируемой осуществляемой агентом каузации (см. раздел 3.1) и доказывает, что у нас остается лишь одна стратегия для решения этой проблемы: мы должны найти ментальную установку, которую агент не может не признать своей и которая, таким образом, подойдет на роль агента. То есть мы должны найти ментальную установку, которая является агентом, если смотреть на агентность с точки зрения функции. По мнению Веллемана, на эту роль подходит желание действовать в соответствии с основаниями (in accordance with reasons).

Братман (2000, 2001) соглашается с Веллеманом, что стандартная теория не объясняет реального самоуправления (self-governance). Хотя, с его точки зрения, объяснение «полноценной агентности», как он ее называет, не требует обращения к ментальной установке, которую агент не может не признать своей. Опираясь на свою работу о растянутой во времени планирующей агентности (temporally extended planning agency) (Bratman 1987), он утверждает, что «стратегии самоуправления» агента «уполномочены говорить за агента», поскольку помогают установить и сохранять его идентичность во времени и указывают, какие желания дают достаточные основания (justifying reasons) в практическом рассуждении. Согласно Братману, эти стратегии самоуправления объясняют, что значит для агента «занять позицию в пользу или против определенных мотиваций, позицию, которая сама может быть перепроверена и пересмотрена» (2000: 50-51; критич. комментарий к объяснению Братмана см.: Hornsby 2004). 

Защищая стандартную теорию, Меле (Mele 2003: Гл. 10) утверждал, что поиск ментальной установки, выполняющей роль агента, вводит нас в заблуждение, а критика Веллемана бьет мимо цели. Как указывает Меле, кажется очевидным, что желание не может выступать в роли агента, поскольку агенты размышляют, решают и действуют. Желания ничего подобного не совершают. Он полагает, что говорить о ментальной установке как об агенте можно в лучшем случае метафорически. К тому же не существует очевидных причин, почему то, что агент не может отождествиться с мотивом, должно рассматриваться как невозможность агента проявлять агентность. Более правдоподобным кажется предположение, что агент в этих случаях проявляет агентность, но неполноценным образом. Как только мы начинаем различать неполноценное проявление и невозможность проявления, нам становится легко избежать вывода Веллемана, что стандартная теория «исключает агента». Более того, далее можно отделить вопрос о том, объясняет ли стандартная теория участие агента, от вопроса о том, объясняет ли она человеческое действие par excellence. Согласно Меле, человеческий агент — это просто человек, совершающий действие. Агент, с его точки зрения, играет определенную роль во всех примерах проявления агентности независимо от того, полноценна она или нет. Стандартная теория предлагает прежде всего объяснение того, что значит для агента совершать намеренные действия. Она не утверждает, что способность совершать намеренные действия отличает человеческую агентность от нечеловеческой. Стандартная теория также не претендует на объяснение более тонких или совершенных видов человеческой агентности, например, самоконтролируемой, автономной, «всецелой» или свободной. Интересной и важной задачей является исследование того, можно ли расширить стандартную теорию так, чтобы включить в нее объяснения более тонких и совершенных видов человеческой агентности (например, Mele 1995; Bratman 2007). Но отвергнуть этот взгляд по той причине, что теория не в состоянии это сделать, значит неправильно истолковать ее цель и задачу (см. также раздел 3.3).

Агентность без ментальной репрезентации

Аргументы в пользу утверждения, что стандартная теория не объясняет важные аспекты агентности, обычно отталкиваются от идеи агентности, специфически присущей человеку. Как только мы переключим внимание на нечеловеческие агентности и более простые организмы, перед нами встанет совершенно другая проблема. Когда мы обращаемся к подобным агентам, стандартная теория начинает казаться чересчур строгой. Она объясняет агентность через желания, убеждения и намерения агента. Обычно предполагается, что стандартная теория объясняет агентность через ментальную репрезентацию, то есть через интенциональные ментальные состояния и события, имеющие репрезентативное содержание (как правило, пропозициональное). Однако, вероятно, есть существа, способные обладать полноценной агентностью, однако не имеющие репрезентативных ментальных состояний. Здесь мы можем провести различие между тремя утверждениями (и тремя проблемами). Согласно первому, есть нечеловеческие существа, способные выступать агентами и не обладающие репрезентативными ментальными состояниями. Во-вторых, существует множество примеров агентности человека, где последняя может и должна быть истолкована без приписывания репрезентативных ментальных состояний. В-третьих, все примеры агентности могут и должны быть истолкованы без приписывания репрезентативных ментальных состояний. Рассмотрим каждое утверждение в отдельности.

Существует преобладающая тенденция интерпретировать и объяснять поведение с точки зрения интенциональных ментальных состояний. Мы склонны даже толковать взаимодействие между одушевленными объектами через желания, убеждения и намерения (Heider and Simmel 1994). В связи с этим возникает вопрос: когда при объяснении поведения уместно ссылаться на ментальные состояния? Согласно инструменталистской точке зрения (Dennett 1987: Гл. 2), вопрос о том, когда надлежит говорить о ментальных состояниях, нельзя отделить от вопроса о том, когда надлежит приписывать агентность. На оба вопроса необходимо ответить, прибегая к понятию прогнозируемого успеха: атрибутировать ментальные состояния при объяснении агентности уместно тогда, когда это позволяет нам делать успешные предсказания относительно поведения [агента]. Однако большинство сторонников стандартной теории допускают некую форму реализма, согласно которой приписывание ментальных состояний уместно только в случае, когда рассматриваемый агент обладает правильными внутренними состояниями с правильным репрезентативным содержанием. Вопрос о том, в чем же заключается обладание репрезентативными ментальными состояниями — один из самых спорных в философии сознания и когнитивистике и несомненно выходит за рамки данной статьи (см. статьи mental representation и cognitive science). Однако стоит обратить внимание на следующие замечания. Дэвидсон (1982) утверждал, что только человеческий агент имеет соответствующие ментальные установки, поскольку полагал, что последние требуют языковой способности. Другие утверждали, что приписывание репрезентативных ментальных состояний нечеловеческому агенту оправдано в случае, если это позволяет наилучшим образом объяснить его поведение (например, Allen and Bekoff 1997). Иногда достаточно сложно решить, требует ли наилучшее объяснение поведения агента приписывания репрезентативных ментальных состояний. Стерелни (Sterelny 2001: Гл. 11, 12), к примеру, утверждал, что правдоподобное объяснение через желания иногда можно заменить равноценным объяснением через побуждения. Приписывание желания обычно понимается как приписывание репрезентативного ментального состояния, в то время как побуждение можно объяснить через более базовые механизмы (и без приписывания репрезентативного содержания). Необходимо помнить, что эта проблема касается не только обладания соответствующими ментальными состояниями и событиями. Более того, она также касается способности сочетать или обрабатывать содержание таких установок в рациональных умозаключениях: способности обращаться со значимым содержанием как с посылками в практическом рассуждении (что подчеркивают Энском (1957) и Дэвидсон (1970)). 

Предположим, чисто теоретически, что репрезентативные ментальные состояния возможно приписать нечеловеческим существам различных видов. Есть вероятность, что и другие виды существ обладают агентностью, но не обладают репрезентативными ментальными состояниями. Доказывает ли это чрезмерную строгость стандартной теории? Только если мы считаем стандартную теорую объяснением агентности как таковой. Согласно менее строгой точки зрения, стандартная теория предлагает объяснение одного особенно интересного и главного вида агентности: интенциональной агентности (и того вида неинтенциональной агентности, которая из нее вытекает: см. раздел 2). В соответствии с этой интерпретацией, стандартная теория идеально согласуется с утверждением о существовании более базовых видов агентности, включая те, что не требуют обладания репрезентативными ментальными состояниями. Она, к примеру, согласуется с тем, что Барандиаран с соавторами (Barandiaran et al. 2009) называет «минимальной агентностью». По их мнению, агент — это целостное существо, отличимое от своей среды и делающее нечто самостоятельно в соответствии с определенной целью (или нормой). Эта точка зрения отходит от стандартной концепции и теории действия («делать что-то»), описывая действия в терминах «адаптивной регуляции слияния агента со средой» и способности самостоятельно поддерживать свои метаболические процессы (под влиянием Varela et al. 1974). Они предполагают, что такую минимальную агентность обнаруживают простые организмы вроде бактерий. Самое важное здесь заключается в том, что мы получаем такую картину целенаправленного поведения, где последнее, чтобы быть таковым, не нуждается в ментальной репрезентации целей. Барандариан и соавторы, скорее, предполагают, что даже очень простые организмы имеют внутреннюю цель быть, что означает — поддерживать свое существование.

Обратимся теперь ко второму утверждению: множество примеров человеческой агентности можно и следует объяснять без приписывания агенту репрезентативных ментальных состояний. Эта точка зрения обычно основывается и выводится из теории воплощенного познания** и энактивизма***, применяемых в философии сознания и когнитивистике. Некоторые версии этого подхода основываются на работах Гуссерля, Хайдеггера и Мерло-Понти (Dreyfus 1991, 2002), другие — на более поздних разработках в робототехнике и теории динамических систем (Brooks 1991; Beer 1995). Общим для этих взглядов является акцент на умелом взаимодействии с миром, «разворачивающемся в реальном времени»: способности взаимодействовать с другими и с наличными обстоятельствами умело и непринужденно, без сознательного обдумывания, рассуждения или планирования (что часто называют «умелым копингом» (skilled coping)) реагируя на требования ситуации. Среди примеров человеческой агентности можно указать на привычные действия: например, те, что мы совершаем при вождении автомобиля, или в ситуации, где агент включен в «респонсивное» взаимодействие, например, участвует в джазовой импровизации или в вербальном обмене. Примеры из робототехники включают такие навыки, как координация движений конечностей и способность ориентироваться в незнакомой среде. Вызов, бросаемый стандартной теории, часто включает следующие три момента. Во-первых, утверждается, что объяснение таких навыков и способностей через ментальные репрезентации затратно и грубо: она требует от агента больших ресурсов для обработки информации и приводит к неуклюжей и неправдоподобной избыточности крайне специфических ментальных репрезентаций. Во-вторых, указывается, что имеющиеся объяснения ментальных репрезентаций несостоятельны или, по меньшей мере, спорны, и мы не можем обоснованно надеяться на появление объяснения ментальной репрезентации, которое бы приняли все. В-третьих, утверждается, что объяснение умелого копинга не требует приписывания репрезентативных ментальных состояний, поскольку его можно объяснить через поведенческие задатки и непосредственные «указания» со стороны соответствующих обстоятельств ситуации. Предполагаемый вывод заключается в следующем: при объяснении случаев умелого копинга нам не нужно обращаться к репрезентативным ментальным состояниям и событиям.

В ответ на это сторонники стандартной теории (и репрезентативных теорий сознания) обычно выдвигают следующие утверждения. Во-первых, они указывают, что стандартная теория не требует, чтобы агент сознательно обдумывал или рассуждал о соответствующем ментальном содержании. Это значительно снижает требования к обработке информации. Во-вторых, утверждается, что стандартная теория соотносится с объяснениями привычных действий через двигательные схемы (или двигательные намерения). Двигательные схемы не репрезентируются в содержании индивидуальных ментальных состояний, они обычно подбираются автоматически для индивидуальных целей и намерений. Использование двигательных схем еще более сокращает требуемую нагрузку по обработке. В-третьих, указывается, что в большинстве случаем умелый копинг не происходит в некоем «интенциональном вакууме», как говорилось ранее. Напротив, обычно он ограничен и часто объединен с долгосрочными целями и намерениями агента. Принимая это во внимание, полное объяснение умелого копинга, кажется, должно на каком-то уровне или в какой-то момент обращаться к репрезентативным ментальным состояниям (подробнее см.: Clark and Toribio 1994; Antony 2002; Rey 2002; Adams 2010; Clarke 2010b).

Согласно третьему утверждению, все случаи проявления агентности, включая человеческую, могут и должны быть истолкованы без приписывания ей репрезентативных ментальных состояний. Эта точка зрения обычно основывается на радикальных версиях теории воплощенного сознания и энактивизма (Chemero 2009; Silberstein and Chemero 2011; Hutto and Myin 2014). Основная стратегия здесь обычно состоит в обобщении аргументации, приведенной выше: объяснение через репрезентативные ментальные состояния затратно и грубо; общепризнанного объяснения ментальной репрезентации не существует; и нет оснований полагать, что мы в конечном итоге сможем объяснить все виды агентности без приписывания репрезентативных ментальных состояний. Эта радикальная точка зрения порождает некоторые очевидные и сложные вопросы. Как можно объяснить нашу способность думать о будущем, не допуская ментальных репрезентаций? Как объяснить рассуждения об абстрактных понятиях, гипотетические построения и теоретические обобщения? И как можно объяснить то обстоятельство, что наша агентность в значительной степени мотивирована, направлена и ограничена нашими долгосрочными планами и обязательствами? Растянутая во времени агентность планирования (Bratman 1987, 2000), очевидно, «жаждет репрезентации»: сложно понять, как ее объяснить без обращения к репрезентативным ментальным состояниям (Clark and Toribio 1994; см. также статью о on embodied cognition).

Другие виды агентности: ментальная, разделенная, коллективная, отношенческая, искусственная

Как мы уже видели, есть достаточное основание для разграничения различных видов агентности. Стандартная теория дает объяснение, вероятно, самого главного вида агентности — интенциональной (и вытекающей из нее неинтенциональной агентности; см. раздел 2). Ее можно отличить от высших и более утонченных видов агентности, например, самоконтролируемой, автономной, свободной, а также от более базовых видов, не требующих отсылки к репрезентативным ментальным состояниям. Кроме того, есть и несколько кандидатов на роль добавочных видов агентности. К ним относят ментальную, разделенную, коллективную, отношенческую и искусственную. В каждом случае мы можем задать вопрос, объясняется ли рассматриваемая агентность стандартной концепцией и теорией или же является отдельным видом агентности. Наибольшее внимание в данном разделе уделяется ментальной агентности, остальные возможные виды мы рассмотрим лишь вкратце.

Может показаться очевидным то, что наша ментальная жизнь наполнена множеством ментальных действий. Мы фокусируем наше внимание, рассматриваем нечто, выносим суждение, размышляем, обдумываем, соглашаемся, одобряем, решаем, пытаемся нечто сделать и т.д. Может показаться, что все это — совершаемые нами действия. Если мы рассмотрим эти примеры в свете стандартной теории агентности, то сразу столкнемся с двумя трудностями. Первое: вероятно, что такие ментальные явления едва ли являются, если являются вообще, намеренными действиями. Согласно стандартной теории, событие есть намеренное действие типа А, только если агент имеет намерение, содержащее А. В случае базового действия это было бы намерением осуществить А. В случае инструментального действия это было бы намерением осуществить некое действие B в целях выполнить А. Далее, мысли отчасти индивидуализированы ввиду своего содержания. Рассмотрим мысль p. В соответствии со стандартной теорией, мыслить р есть намеренное действие только в случае, если у агента имеется намерение, включающее мысль р в свое содержание. Это довольно странно и проблематично, потому что у нас должно было бы быть намерение иметь определенную мысль, прежде чем ее иметь. Во-вторых, возникают проблемы с главным случаем принятия решения. Стандартная теория предполагает, что решение совершить А будет намеренным действием, только если уже существует намерение принять решение, которое включает решение «совершить А» в свое содержание. И снова это представляется странным и проблематичным. Более того, наши основания принять решение «совершить А» обычно являются нашими основаниями совершить А — они есть основания для совершения действия. Согласно стандартной теории, нечто является действием, только при наличии объяснения оснований (через желания, убеждения и намерения агента). Так как основания обычно являются основаниями для действия, снова сложно понять, как принятие решения может вообще быть действием. Такие рассуждения могут привести к выводу, что мысли едва ли когда-либо являются ментальными действиями (см.: Strawson 2003). 

Однако, как показал Меле (1997, 2003: Ch. 9, 2009b), избежать такого вывода несложно. Рассмотрим снова центральный пример принятия решения и предположим, что принятие решения заключается в формировании намерения. Согласно стандартной теории, формирование намерения есть действие, если оно является намеренным действием при каком-то описании (или если оно или тождественно, или вызвано намеренным действием; см. раздел 2). Что с достоверностью можно считать намерением агента в принятии решения? Меле предполагает, что процессы принятия решения обычно мотивированы намерением разрешить рассматриваемый практический вопрос. Благодаря этому предложению можно избежать обозначенной выше проблемы. Предположим, что агент решает совершить А. Чтобы это стало действием, агенту не требуется иметь намерение решить совершить А. Потому что если у агента есть намерение урегулировать вопрос путем принятия решения, то принятие решения будет намеренным в соответствии с описанием. В частности, принятие какого-либо решения будет являться намеренным действием, а принятие рассматриваемого решения совершить А будет являться ненамеренным действием (то есть тождественным с намеренным принятием какого-либо решения или произведенным этим намеренным решением). Подобные рассуждения применимы к упомянутой проблеме, касающейся объяснения оснований, равно как и к другим случаям, например, к феномену памяти. Меле (2009b) утверждает, что «помнить что-то» никогда не является намеренным действием, так как ни у кого не возникает намерения помнить определенное содержание. Тем не менее существует тесно связанное с ним намеренное ментальное действие, которое можно совершить: намеренно попытаться заставить кого-либо вспомнить определенное содержание.

Иероними (Hieronymi 2009) придерживается другой точки зрения. Она считает, что мы проявляем ментальной агентность, когда решаем вопрос о том, следует ли нам нечто делать или верить в нечто. Она утверждает, что такой вид ментальной агентности отличается от обычной интенциональной агентности в основном благодаря различию в видах контроля. По мнению Иероними, мы обладаем «оценочным контролем» над своими ментальными установками, который состоит в способности формировать и пересматривать «наше мнение о вещах». Его следует отличать от произвольного контроля над нашими внешними движениями тела. Волиционистские теории агентности предполагают, что ментальные волевые акты (выбирать или пытаться сделать нечто) также отличаются от внешних движений тела. Согласно этим точкам зрения, ментальные волевые акты к тому же являются фундаментальными в том смысле, что выступают источником внешней агентности (Ginet 1990; McCann 1998; Lowe 2008; см. раздел 3.1). 

Разделенная (shared) агентность возникает в случае, когда два и более индивида делают что-либо вместе (к примеру, переносят мебель или поют песню). Коллективная (сollective) агентность возникает в случае, когда два или более индивида действуют группой (в соответствии с определенными принципами или процедурами, составляющими или организующими группу). Исследование разделенной и коллективной агентности успешно развивается в течение двух последних десятилетий или около того. Центральный вопрос заключается в следующем: можно ли свести разделенную и коллективную агентности к агентностям участвующих в них индивидов, или же, напротив, они образуют другой вид агентности — являются ли эти агентности в некотором смысле чем-то большим, чем индивидуальная агентность? Объяснение коллективной агентности посредством стандартной теории поднимает вопрос о том, логично ли приписывать ментальные состояния и события (такие как желания, убеждения и намерения) группам индивидов (ссылки и обсуждение см. в статьях о разделенной агентности и коллективной интенциональности).

Понятие отношенческой (relational) агентности происходит из интерпретации автономии через межличностные отношения. Согласно феминистской критике, традиционные объяснения автономии чрезмерно индивидуалистичны, поскольку упускают или пренебрегают важностью межличностных отношений в развитии и существовании автономного индивида. Однако, как подчеркивает Вестлунд (Westlund 2009), большинство традиционных объяснений совместимы с феминистской оценкой роли межличностных отношений, если только отношения и зависимость от других интерпретируются как каузально необходимые для развития и существования индивидуального агента. Автономия действительно реляционна, только если межличностные отношения и зависимости образуют автономию. По мнению Вестлунд, автономная агентность требует «неустранимо диалогической формы рефлексии и реагирования на других» (2009: 28). Согласно такому подходу, автономия — это такая агентность, из которой нельзя вычесть отношения с другими (подробнее см. в статье феминистское понимание автономии).

В заключение кратко рассмотрим вопрос о том, могут ли роботы и другие системы искусственного интеллекта проявлять агентность. Если опираться на стандартную теорию, возникает вопрос, уместно ли приписывать ментальные состояния искусственным системам (см. раздел 2.4). Если придерживаться инструменталистской позиции (Dennett 1987: Гл. 2), не существует явных препятствий для приписывания ментальных состояний и интенциональной агентности искусственным системам. Однако согласно реалистической точки зрения далеко не очевидно, оправданно это или нет, поскольку не очевидно, обладают ли искусственные системы внутренними состояниями, которые позволяют приписывать им репрезентативные ментальные состояния. Если искусственные системы неспособны на интенциональную агентность, понятую согласно стандартной теории, они могут быть способны на какой-то другой вид базовой агентности. Согласно Барандариану и соавторам (2009), минимальная агентность не требует обладания ментальными состояниями. Скорее, она требует адаптивной регуляции слияния агента со средой и метаболического самоподдержания. Однако это означает, что с этой точки зрения искусственные системы неспособны даже на минимальную агентность: «когда мы конкретизировали свойства, необходимые для агентности, стало ясно, сколь многое еще необходимо для развития искусственных форм агентности» (Barandiaran et al. 2009: 382).

Метафизика агентности

Какова природа агентности? Как нам следует понимать отношения между агентами и действиями? Как агентность может быть частью событийно-каузального порядка? В этом разделе мы обратимся сначала к трем главным подходам в метафизике агентности, предлагающим три разных парадигмы рассмотрения подобных метафизических вопросов (событийно-каузальная, агентно-каузальная и волиционистская парадигма). После обсуждения некоторых проблем и возражений, обратимся к альтернативному подходу, который отвергает саму идею рассмотрения агентности с метафизической точки зрения (теория двойной точки зрения). В заключение кратко рассмотрим индивидуализацию действий и некоторые другие вопросы метафизики агентности.

Три метафизические парадигмы

Согласно событийно-каузальному подходу агентность следует объяснять через событийно-каузальные отношения между состояниями и событиями, включающими агента. В соответствии с этим взглядом действия есть события, а события есть действия, только если они обладают правильной событийно-каузальной историей. Этот подход можно назвать редуктивным, поскольку он уменьшает роль агента в агентности до каузальных ролей состояний и событий, включающих агента. Очевидно, стандартная теория принадлежит к этой редуктивной событийно-каузальной парадигме, поскольку она объясняет агентность через каузальность ментальных состояний и событий агента (среди сторонников этой теории — Davidson 1963, 1971; Goldman 1970; Brand 1984; Bratman 1987; Dretske 1988; Bishop 1989; Mele 1992, 2003; Enç 2003).

Согласно агентно-каузальному подходу, агентность следует объяснять через каузацию со стороны субстанции: каузация, инициируемая агентом, интерпретируется как стремящаяся быть субстанция. С этой точки зрения действия есть события, а событие есть действие, только если оно обладает правильной агентно-каузальной историей. Эта парадигма предлагает нередуктивное объяснение агентности в той мере, в какой роль агента интерпретируется через минимальную агентно-каузальную способность (Chisholm 1964; Taylor 1966; O’Connor 2000; см. также: Clarke 2003; Lowe 2008).

В волиционистском подходе агентность объясняется через волевые акты, которые обычно называют «волениями» (volitions). С этой точки зрения воления являются источником агентности: внешнее движение есть действие, только если оно правильным образом вызвано волением. Сами воления совершенно беспричинны и являются актами sui generis [особого рода]: они являются актами в силу присущих им свойств, а не в силу внешних или отношенческих характеристик (таких как обладание правильной каузальной историей). Этот подход также является нередуктивным, однако он резко отличается как от событийно-каузальной, так и от агентно-каузальной парадигмы в том важном отношении, что он отвергает предположение, что все действия являются событиями с определенной каузальной историей (Ginet 1990; McCann 1998; см. также: Lowe 2008).

На сегодняшний день событийно-каузальная парадигма в современной философией сознания и действия пользуется наибольшим признанием. Одной из причин этого является то, что приверженность событийно-каузальной парадигме равносильна приверженности самому минимальному и широко принимаемому виду натурализма, согласно которому следует избегать любого обращения к нередуцируемой субстанциональной каузальности или телеологии. Более того, эта приверженность событийно-каузальной парадигме подкрепляется широко распространенной неудовлетворенностью альтернативными агентно-каузальной и волиционистской теориями агентности. Ряд возражений, которые выдвигаются против агентно-каузальных теорий, проистекает из общих возражений против понятия агентной каузальности, другие более непосредственно обращаются к агентно-каузальному объяснению агентности. Утверждается, например, что обращение к субстанциям не проясняет ни временные рамки, ни механизм казуальности (Broad 1952). Также утверждаются, что субстанциональная каузация превращается в событийную каузальность, коль скоро признается, что субстанция имеет каузальную силу в виду своих свойств (Clarke 2003: Гл. 10). Другие утверждают, что обращение к агенту как к причине бессмысленно, поскольку оно не имеет объяснительной ценности (Davidson 1971) и так как невозможно объяснить, в чем заключается контроль со стороны агента (Schlosser 2010). Общее возражение против волиционистских объяснений состоит в том, что они порождают регресс ментальных действий (Райл 1999). Возможно, однако, что это возражение содержит посылку, предвосхищающую основание (begs the question). Согласно той точки зрения внешние действия следует объяснять через воления. Нет необходимости обращаться к другим ментальным волевым актам, чтобы объяснить, почему воления являются действиями, поскольку воления являются действиями sui generis (см. обсуждение: Enç 2003). Тем не менее это также указывает на причину частого отвержения данной точки зрения. Волиционистские теории рассматривают как нечто простое то, что нуждается в объяснении. В частности, они не объясняют, в чем заключается контроль со стороны агента, поскольку агент есть лишь носитель волений (O’Connor 2000: 25–26; Clarke 2003: 17–24). Более того, если, как предположило бы большинство современных философов, воления являются результатами происходящих в мозге событий, то данная точка зрения, по-видимому, не согласуется с тем фактом, что в мозге нет совершенно беспричинных событий. 

Отклоняющиеся каузальные цепи

В 1950–1960-х гг. некоторые философы утверждали, что событийно-каузальная парадигма непоследовательна. Их основным аргументом был так называемый «аргумент логической связи», согласно которому отношения между ментальными установками и действиями не могут быть каузальным, так как связь между ними логическая, концептуальная или, в некотором смысле, не-контингентная (Hampshire 1959; Melden 1961; Kenny 1963). Сейчас многие сходятся во мнении, что эти нападки были безуспешны (самый авторитетный ответ предложил Дэвидсон (1963); см. также: Goldman 1970: 109–116). Вскоре перед стандартной теорией и событийно-каузальной парадигмой встала еще одна проблема, которая оказалась самой серьезной и навязчивой: проблема отклоняющихся каузальных цепей. 

В целом эта проблема заключается в следующем: кажется, всегда возможно, что ментальные состояния и события вызовут соответствующее событие (к примеру, какое-то движение) вследствие отклонения, так что данное событие с очевидностью не будет намеренным действием или не будет действием вовсе. Принято различать случаи базового и сопутствующего (consequential) отклонения, которые также называют первичным и вторичным отклонением. Жестокий племянник намеревается убить своего дядю, чтобы получить наследство. Он едет к дяде и по дороге случайно убивает пешехода. Вскоре выясняется, что этим пешеходом был его дядя. Это случай отклонения следования (consequential deviance) (Chisholm 1966). В стандартном случае базового отклонения (Davidson 1973) альпинист намеревается избавиться от веса и не допустить, чтобы другой человек повис на веревке, ослабив хватку. Это намерение так обескураживает его, что в результате он отпускает свою веревку. Разницу между этими случаями лучше всего объяснить через разницу между базовыми и небазовыми действиями. В общем и целом, базовыми называют те действия, которые можно совершать без дополнительных действий (например, поднять руку), в то время как небазовые действия требуют совершения чего-то еще (например, подать кому-то сигнал, подняв руку). В упомянутом выше случае племянник намеревается совершить небазовое действие (убить своего дядю). Он успешно выполняет несколько базовых действий, но то обстоятельство, что он достиг своей цели, является чистой случайностью. Альпинист, напротив, вообще не совершает никаких действий. Ментальный антецедент вызывает движение, которое было бы базовым действием, если бы цепь не была отклоняющейся. 

Любая событийно-каузальная теория агентности должна требовать, чтобы соответствующая ментальная установка вызывала действие правильным образом. Правильная каузальность — это неотклоняющаяся каузальность. Трудность состоит в том, чтобы в рамках событийно-каузальной парадигмы разъяснить, в чем заключается неотклоняющаяся каузальность, не обращаясь, в частности, к непроанализированному понятию агентной каузальности или контроля. Дэвидсон (1974) с пессимизмом относился к возможности найти событийно-каузальное объяснение неотклоняющейся каузальности. Он полагал, что стандартную теорию лучшего всего следовало бы понимать как обеспечивающую лишь необходимые основания для агентности. Голдман (Goldman 1970) предполагал, что объяснение не-отклоняющейся каузальности — это не столько философская, сколько эмпирическая задача. С тех пор, однако, большинство сторонников событийно-каузального подхода признали вопрос об отклоняющихся каузальных цепях серьезной философской проблемой, предложив различные решения (Peacocke 1979; Brand 1984; Bishop 1989; Mele 2003; Schlosser 2007, 2011).

Исчезающие агенты, натурализм и теория двойной точки зрения

Некоторые предполагали, что проблема отклоняющихся каузальных цепей представляет собой лишь симптом более глубокой проблемы, заключающейся в невозможности описать агентность с помощью событийно-каузальных теорий, поскольку те сводят действия просто-напросто к происходящим с нами вещам (например, Lowe 2008: 9). Другими словами, выдвигаемое против событийно-казуальных теорий обвинение состоит в том, что их объяснительная рамка неполноценна, поскольку исключает агентов: согласно этому взгляду, всё является цепью каузальных толчков и натягиваний, в которых никто ничего не делает (Melden 1961; Nagel 1986; см. также: Velleman 1992). Эту проблему стали называть проблемой «исчезающего агента» (Mele 2003: Гл. 10; Lowe 2008: 159-161; Steward 2013).

По мнению Меле (2003: Гл. 10), некоторые версии возражения об исчезающем агенте можно легко отклонить. Некоторые их тех, кто выдвигает данное возражение, используют термины «событийно-каузальный порядок» и «естественный порядок» как синонимы. Из этого можно было бы заключить, что с их точки зрения агентность есть сверхъестественный феномен — такое воззрение большинство современных философов едва ли могут воспринять всерьез. Однако иногда критические возражения выдвигают с целью стимулировать появление альтернативных агентно-каузальных и волиционистских теорий агентности, а главные сторонники агентно-каузальных и волиционистских теорий утверждают, что их взгляды согласуются с натурализмом. Они заявляют, что было бы ошибочно предполагать, будто событийно-каузальный порядок исчерпывает естественный порядок вещей. 

Более того, возражение об исчезающем агенте не всегда предлагается в качестве общего возражения против событийно-каузальной парадигмы. Как уже было отмечено (раздел 2.3), Веллеман (1992) утверждал, что стандартная теория исключает агента, или его участие, и предлагал решать данную проблему внутри событийно-каузальной парадигмы. В ответ на это Меле (2003: Гл. 10) выдвинул предположение, что данную проблему было бы уместнее называть проблемой «сжимающегося агента». Согласно Веллеману, стандартная теория охватывает только неполноценные проявления агентности, где агент участвует «невольно» или «равнодушно». Проявления неполноценной агентности можно объяснить через различные способности или качества, которыми агент не обладает, не реализует или не демонстрирует: сознательное восприятие, рефлексивное восприятие, чувствительность к основаниям, самоконтроль, самоуправление и т. д. Принимая это во внимание, нет необходимости истолковывать проявления неполноценной агентности как отсутствие агента. Кроме того, такой подход порождает довольно неправдоподобную дихотомию между агентностью, в которой агент участвует, и агентностью, в которой он не участвует (Schlosser 2010). 

Однако другие настаивают на возражении об исчезающем агенте для того, чтобы «протолкнуть» теорию двойной точки зрения (dual standpoint theory). Согласно теориям двойной точки зрения, агентность невозможно объяснить с помощью какой бы то ни было теории или метафизической парадигмы. Агентность может быть понята только с практической и нормативной точки зрения (Nagel 1986; Korsgaard 1996; Bilgrami 2006). Вероятно, это воззрение уходит корнями в кантовскую идею практического разума (см. статью Kant and Hume on morality). Обычно теории двойной точки зрения не отрицают метафизику как таковую и часто предлагают свою метафизическую парадигму. Но они отвергают редуктивные и нередуктивные теории агентности, равно как и вообще идею о том, что агентность можно объяснить в рамках метафизического подхода. Соответственно, они поддерживают некаузальные теории объяснения оснований (см. раздел 2). Сторонники обоих взглядов склонны подчеркивать нормативную и нередуцицируемо телеологическую природу объяснения основания, а значит — и агентности. В философии действия теории двойной точки зрения получили сравнительно мало внимания. Для многих эти взгляды кажутся глубоко неудовлетворительными именно потому, что их сторонники отказываются ответить на центральный вопрос метафизики действия: как агенты могут контролировать свои действия в мире, где все движения можно объяснить через событийную каузальность? Этот вопрос, похоже, нуждается в объяснении, и, вероятно, здесь необходимо обратиться к метафизике агентности (см.: Bishop 1989; Schlosser 2010). Нелкин (Nelkin 2000) сомневался в последовательности теорий двойной точки зрения на основании аргумента о том, что данные теории содержат в себе противоречивые представления о свободе воли.

Действия, события, процессы и бездействие

Теперь рассмотрим вкратце некоторые другие вопросы метафизики агентности. Первый касается индивидуализации агентности. Вы нажимаете на выключатель, зажигаете свет, освещаете комнату и тем самым также вспугиваете грабителя. Сколько действий вы совершаете? Согласно грубым (или минимизирующим) взглядам на индивидуализацию действий, вы совершаете одно действие в соответствии различными описаниями (Anscombe 1957; Davidson 1963). Согласно подробным (или максимизирующим) взглядам, то, сколько действий вы совершаете, зависит от того, сколько актов-свойств вы реализуете. Если вы реализуете четыре акта-свойства, вы совершаете четыре разных действия (Goldman 1970; см. также: Ginet 1990). Согласно третьему альтернативному подходу, действия могут включать в себя другие действия в качестве своих частей или компонентов (Thalberg 1977; Ginet 1990). Согласно всем трем точкам зрения действия есть события, а индивидуализация действий основывается на различных воззрениях на индивидуализацию событий (см. статью о events). В последнее время в этом направлении было сделано не так много (см., однако, Enç 2003: Гл. 3). Отчасти так сложилось потому, что сегодня принято считать, что индивидуализация действий мало влияет, если влияет вообще, на эти вопросы. Например, вопрос о том, объясняется ли агентность в событийно-каузальной или агентно-каузальной парадигме, напрямую касается множества тем, обсуждаемых в дискуссиях о свободе воле и моральной ответственности (см. статью о free will). Но обе эти теории — событийно-каузальная и агентно-каузальная — совместимы с грубым и подробным взглядом на индивидуализацию действий. Подобным образом, вероятно, взгляды на индивидуализацию действий не оказывают значительного влияния на ответ на вопрос о том, являются ли объяснения оснований каузальными объяснениями. 

С этим связан еще один вопрос: следует ли отождествлять действия с результатами каузальных процессов или с самими процессами. В соответствии с большинством версий событийно-каузальных и агентно-каузальных теорий действие есть событие, вызванное правильным образом: действие тождественно результату этого процесса или конституировано им. В соответствии с «процессуальной» точкой зрения, действие либо тождественно, либо конституировано этим процессом (Searle 1983; Dretske 1988; см. также: Thompson 2008). Этот вопрос тоже не привлек особого внимания из-за распространенного мнения, что он мало (если вообще) влияет на более фундаментальные вопросы метафизики агентности и дискуссии за пределами философии действия.

Другим вопросом в метафизике агентности, получившим внимание в недавних дискуссиях, является вопрос о природе бездействия (в особенности, намеренного бездействия). По мнению Сарторио (Sartorio 2009), намеренное бездействие — это отсутствие действия, вызванное отсутствием намерения. Исходя из этого, она утверждает, что намеренное бездействие едва ли возможно с легкостью включить в стандартную теорию. В ответ на это Кларк (Clarke 2010а) утверждал, что в случае намеренного бездействия у агента обычно имеется намерение не действовать, которое играет важную каузальную роль. Кларк провел различные параллели между намеренными действиями и намеренным бездействием. По его мнению, не существует серьезных препятствий для объяснения намеренного бездействия, которое соответствовало бы стандартной теории намеренного действия. Более того, он утверждал, что невозможность объяснения намеренного бездействия не была бы с очевидностью недостатком теории намеренного действия. Все-таки действия и бездействие значительно отличаются друг от друга, поэтому мы не должны ожидать, что у теории действия найдутся ресурсы для объяснения бездействия (подробнее см.: Clarke 2014).

Чувство агентности

Исследователи спорили о том, каким знанием о наших собственных действиях мы обладаем. Наиболее значимой здесь является позиция Энском (Anscombe 1957): по ее мнению, мы обладаем знанием о наших действиях напрямую — в том смысле, что наше знание не основано на наблюдении или умозаключении (см. статью action). В этом разделе представлен обзор тесно связанных с этой проблемой дискуссий о так называемом «чувстве агентности». Вероятно, когда мы действуем, мы чувствуем, что нечто совершаем: у нас есть чувство контроля, чувство того, что мы являемся агентами или «обладателями» действия. Этот спор был главным образом обусловлен эмпирическими данными из области психологии и когнитивистики. Принято различать следующие три основные позиции. 

Первая в основном сложилась благодаря трудам Вегнера, посвященным «модели кажущейся ментальной каузации» (Wegner and Wheatley 1999; Wegner 2002). Согласно этой точке зрения, чувство агентности (или «опыт сознательной воли», как назвал его Вегнер) возникает тогда, когда мы интерпретируем сознательное намерение совершить определенное действие как его причину. В частности, утверждается, что агент интерпретирует намерение как причину действия при следующих условиях: намерение непосредственно предшествует действию, действие соотносится с намерением, и агент не знает о каких-либо факторах, исходя из которых можно было бы предложить иное объяснение. Аргумент Вегнера в пользу модели кажущейся ментальной каузации основан на различных экспериментах, исследованиях и наблюдениях, касающихся иллюзии контроля и невозможности приписывания агентности. Эта работа положила начало эмпирическому изучению чувства агентности, но сегодня теория Вегнера многими отвергается. Философы критиковали эту точку зрения за различные концептуальные неточности и недостатки в интерпретации и использовании имеющихся свидетельств (Nahmias 2002; Bayne 2006; Dennett 2008, Mele 2009a). Более того, сейчас существует огромное количество эмпирических данных, которые говорят о том, что чувство агентности не является всего лишь вопросом самоинтерпретации (Haggard 2005; Bayne and Pacherie 2007; Gallagher 2007, Synofzik et al. 2008).

Второе объяснение чувства агентности основано на сравнительной модели моторного контроля. Согласно этой модели, система моторного контроля использует копии двигательных команд для формирования прогнозов о последующих движениях тела. Эти прогнозы (так называемые «опережающие модели») затем используются для сравнения прогнозируемых и намеренных траекторий движения, а также для сравнения прогнозируемых и действительных траекторий (на основе информации, полученной благодаря сенсорной обратной связи). Эта модель предполагает, что субличностная система моторного контроля использует эти прогнозы, чтобы настроить и отладить совершаемые движения тела (Wolpert and Kawato 1998; Frith et al. 2000; Haggard 2005). Высказывалось предположение, что эта система может также играть решающую роль в формировании чувства агентности. С этой точки зрения положительные совпадения в компараторной системе (comparator system) формируют чувство агентности, в то время как расхождения генерируют сигналы об ошибке, которые подрывают чувство агентности. Эта модель может объяснить широкий круг явлений, связанных с чувством и контролем агентности (Frith et al. 2000; Blakemore et al. 2002). Однако совсем недавно была высказана мысль, что эта компараторная модель дает в лучшем случае лишь частичное объяснение чувства агентности (Haggard 2005; Bayne and Pacherie 2007; Gallagher 2007; Synofzik et al. 2008). 

Третье объяснение чувства агентности представляет собой комбинацию первых двух. Сторонники этого подхода обычно различают базовое чувство агентности и пост-актовые суждения относительно агентности. Базовое чувство агентности понимается как довольно слабый в феноменологическом плане опыт, разворачивающийся в реальном времени и сопровождающий выполнение действий. При этом он необязательно требует наличия сознательного намерения. Суждения о чьей-то агентности, напротив, автономны и обычно пост-актны. Таким образом, они подвержены различным отклонениям, которые могут исказить интерпретацию собственной агентности. Компараторная модель отлично подходит для объяснения базового чувства агентности, в то время как теория самоинтерпретации, схожая с вегнеровской, может объяснить, почему суждения о собственной агентности в некоторых обстоятельствах искажаются или оказываются иллюзорными (Bayne and Pacherie 2007; Gallagher 2007; Synofzik et al. 2008).

Эмпирические трудности и роль сознания

Согласно концепции «от здравого смысла» имеющиеся у нас основания и сознательные намерения способны влиять на то, как мы действуем (D’Andrade 1987; Malle 2004). Это предположение является неотъемлемой частью стандартной теории и многочисленных психологических теорий намеренного действия и мотивации (Fishbein and Ajzen 1975; Locke and Latham 1990; Heckhausen 1991; Gollwitzer 1993; Austin and Vancouver 1996). Однако различные эмпирические данные из области психологии и когнитивной нейробиологии используются для демонстрации того, что предположение от здравого смысла необоснованно. Это поднимает интересные и сложные вопросы о роли сознания в инициировании и управлении агентностью. В этом разделе представлен обзор самых актуальных исследований.

Одним из первых и очень весомых источников скепсиса в отношении способности имеющихся у нас оснований для действия иметь каузальную силу стал теоретический обзор Нисбетта и Уилсона (Nisbett and Wilson 1977). В их статье представлены многочисленные эксперименты и исследования, участники которых, по-видимому, сочиняют или выдумывают разумные объяснения, предлагая основания, не являющиеся в действительности основаниями их действий. Несмотря на некоторые довольно серьезные методологические проблемы (White 1988), это исследование получило и сохранило статус классической работы в психологии и когнитивистике. Более того, оно использовалось для демонстрации того, что обычные объяснения оснований не являются каузальными объяснениями, хотя сами авторы отрицали этот вывод. По их мнению, экспериментальные данные прежде всего говорят о том, что языковые свидетельства о ментальных состояниях основаны на самоинтерпретации (теоретизировании и рационализации), а не на прямом или интроспективном доступе. Они отмечали, что этот эпистемологический взгляд прекрасно соотносится с предположением о том, что мы можем — и зачастую так и делаем — приводить реальные причины наших действий, когда даем обычное объяснений оснований. Суть заключается в следующем: даже если предлагаемый эпистемологический взгляд верен, в экспериментальных данных нет ничего, что говорило бы о том, что объяснения оснований не могут быть каузальными, и нет ничего, что говорило бы о том, что объяснения оснований обычно являются некаузальными. 

Самый серьезный эмпирический вызов, ставящий под сомнение роль сознательных намерений, исходит из фундаментального труда по нейронауке за авторством Либета, посвященного инициированию движений. Участников эксперимента Либета (Libet 1985) просили произвести простое, заранее определенное, движение, когда у них возникнет такое желание или стремление. В ходе этого эксперимента были сняты данные электроэнцефалограммы для определения потенциала готовности — потенциала головного мозга, который, как известно, предшествует намеренному действию. Главным открытием стало то, что потенциал готовности предшествует возникновению осознанного желания или побуждению совершить движение на 350 миллисекунд. По мнению Либета, это показывает, что движения не инициируются осознанно и мы не обладаем свободой воли в том смысле, в котором мы ее обычно понимаем (Libet 1985). Методология этого эксперимента была всесторонне изучена и подверглась критике по нескольким направлениям. Некоторые из этих методологических проблем были учтены в последующих экспериментах (Soon et al. 2008; Fried et al. 2011).

Большинство философов, обращавшихся к работе Либета, утверждали, что из нее невозможно сделать каких-либо выводов о роли сознательных намерений и свободной воли, даже если допустить состоятельность экспериментальных методов и результатов. Они настаивали на существовании альтернативных интерпретаций результатов эксперимента, которые бы сохраняли за сознательными намерениями каузальную роль и являлись такими же вероятными и возможными, как и интерпретация доказательств Либета (Flanagan 1992: 136–138; Zhu 2003; Mele 2009a; Schlosser 2012b). Более того, утверждалось, что эксперимент создает очень необычный и искусственный контекст, в котором участникам дают указание принять решение спонтанно. По этой причине возможность генерализации результатов эксперимента подвергалась сомнению (Keller and Heckhausen 1990; Roskies 2011; Waller 2012; Schlosser 2014). Шургер и соавторы (Schurger et al. 2012) предложили и протестировали модель, способную справиться с этой проблемой. Согласно этой модели, время совершения движения в эксперименте Либета определяется случайными превышениями порога в спонтанных колебаниях нейронной активности. В частности, в соответствии с этой моделью решение о времени совершения действия определяется случайными превышениями порога только в случае, если оно не ограничено какими-либо факторами или основаниями для действия. Тот факт, что эта модель успешна прошла проверку, подтверждает утверждение о том, что результаты, полученные из эксперимента Либета и подобных последовавших исследований, не могут быть генерализированы, поскольку большинство ежедневно принимаемых нами решений несомненно ограничены соответствующими факторами и основаниями для действий. 

Еще один связанный с этим вызов, касающийся роли сознательных намерений, бросает модель кажущейся ментальной каузации Вегнера. Согласно этому воззрению, сознательные намерения предоставляют просто «предварительный просмотр» наших действий: они предшествуют нашим действиям, но не являются их причиной (Wegner and Wheatley 1999; Wegner 2002). Вегнер предоставил доказательства расхождения чувства агентности и реального проявления агентности. Он утверждал, что модель очевидной ментальной каузальности предоставляет лучшее объяснение этих данных. Как уже отмечалось (раздел 4), это мнение подверглось резкой критике за концептуальную двусмысленность и пробелы в аргументации. Распространенное возражение состоит в том, что факт того, что чувство агентности может не зависеть от проявления агентности, полностью согласуется с предположением, что осознанные намерения вызывают намеренные действияя (см.: Bayne 2006; Mele 2009a; ответ на вывод Вегнера о наилучшем объяснении см.: Schlosser 2012a).

Тем не менее благодаря работе Либета и Вегнера возникли интересные и сложные вопросы, касающиеся роли сознания в агентности. Сторонники стандартной теории часто смягчают эту точку зрения утверждением о том, что для того, чтобы соответствующие ментальные установки исполняли надлежащую роль в отправлении агентности, они не обязательно должны быть осознаваемыми. Когда, к примеру, Дэвидсон (1978: 85-86) рассматривал пример с агентом, добавлявшим специи в рагу с намерением улучшить его вкус, он утверждал: интенциональная агентность требует лишь того, чтобы агент, осознавай он в тот момент эти установки, заключил бы исходя из этих установок, что данное действие должно быть совершено. Некоторые, однако, согласились бы с мнением, что все наши действия инициируются и управляются установками, которые агент в момент их совершения не осознает. Это поднимает ряд вопросов, на которые редко находится ответ. Как часто или в каких случаях действиям должны предшествовать осознанные намерения или сознательное рассуждение? Какого рода осознанность здесь требуется? В тех случаях, когда сознанию агента недоступны соответствующие установки, должен ли к ним иметься доступ вообще? И так далее.

Одним направлением эмпирических исследований, относящимся к вопросам о роли сознания в агентности, являются работы по автоматичности — в частности, исследование автоматического преследования цели. Например, было показано, что цель выполнить определенную задачу может быть так заранее предустановлена, что агент может преследовать ее без всякого осознания (Bargh et al. 2001). По данному направлению было проведено множество исследований, и в итоге было выдвинуто предположение, что исследование доказывает, что большинство наших действий выполняется автоматически и без контроля со стороны сознания (Bargh and Chartrand 1999, Custers and Aarts 2010). Это утверждение менее радикально, чем утверждения Либета (1999) и Вегнера(2002), поскольку касается только степени или пределов контроля сознания. Кроме того, это утверждение кажется намного менее проблемным, если заметить, что большинство автоматических действий являются «малыми операциями» (sub-routines), служащими более высоким целям и долгосрочным намерениям. Рассмотрим, например, «малые операции», выполняемые при вождении машины. Утверждение, что такие действия выполняются автоматически и без контроля со стороны сознания, может согласоваться с нашей идущей от здравого смысла концепцией агентности и может быть объяснено стандартной теорией при условии, что осознанные намерения и планы могут активировать соответствующие операции автоматически, формируя соответствующие двигательные интенции или активируя соответствующие моторные схемы (см.: Pacherie 2008; Adams 2010; Clarke 2010b).

Еще одним релевантным направлением исследования является работа, посвященная теории двойного процесса (или двойной системы) в принятии решений. Согласно таким моделям, существует два различных типа ментальных процессов (или систем), лежащих в основе принятия решений и агентности: первый обычно характеризуется как автоматический, не требующий усилий и эвристический, а второй как сознательный, намеренный и основанный на правилах. Модели двойного процесса широко и успешно применялись в различных исследовательских областях (общие сведения см.: Sloman 1996; Evans 2008; критический разбор: Osman 2004; Keren and Schul 2009). В философии принято полагать, явно или неявно, что существует один механизм (или способность) практического разума, который лежит в основе практического мышления и разумной агентности. Это, по-видимому, не согласуется с парадигмой двойного процесса. Усложняет проблему также и отсутствие согласия по поводу специфических деталей модели двойного процесса. К примеру, не существует общепринятого мнения по поводу того, как эти два процесса (или системы) взаимодействуют. Сознательные и намеренные процессы могут иерархически влиять на автоматические процессы; оба процесса могут взаимодействовать друг с другом; в некоторых случаях они могут вмешиваться в работу друг друга; есть случаи, где процессы переключаются с одного на другой и так далее. Не все эти возможные варианты с очевидностью несовместимы с предположением о единственном механизме (или способности) практического разума. Необходимы дальнейшие исследования для изучения того, независимы ли два типа процессов в соответствующих отношениях и можно ли их интерпретировать как взаимодействующие части одного механизма принятия решений.

Наконец, эмпирические доказательства в пользу ситуационизма****, похоже, бросают вызов концепции агентности, отталкивающейся от здравого смысла. Согласно ситуационизму, эмпирическое исследование показывает, что объяснения действий от здравого смысла через черты характера (такие как честность, доброта или смелость) систематически впадают в ошибку и неточны, поскольку данное исследование показывает, что рассматриваемые действия лучше объясняются через особенности наличной ситуации (Ross and Nisbett 1991; Harman 1999; Doris 2002). Но ни одна из распространенных философских теорий агентности не говорит о том, что действия необходимо объяснять через характерные черты агента, и поэтому кажется, что ситуационизм не является проблемой для стандартной теории и других философских подходов к агентности. Более того, интерпретация рассматриваемых эмпирических доказательств и доводы в пользу ситуационизма были противоречивы (Sreenivasan 2002). Утверждалось, однако, что эти доказательства поднимают еще один вопрос: действительно ли мы реагируем на основания (reason-responsive). Эти доказательства предполагают, что наши действия при определенных условиях стимулируются наличной ситуацией и морально нерелевантными факторами, даже если имеются весомые моральные основания поступить по-другому. Отсюда следует, что мы (или большинство из нас) не настолько реагируем на основания, как нам хотелось бы думать. Но остается неочевидным, говорят ли эти доказательства в пользу более сильных утверждений, нежели эти (подробнее см.: Nelkin 2005; Schlosser 2013; Vargas 2013).

Примечания редактора

* Пациенс (от лат. patiens — терпящий, страдающий) — типовая семантическая характеристика (роль) пассивного участника ситуации, описываемой в предложении. Термином «пациенс» обозначают участника, вовлечённого в ситуацию, которую он не контролирует и не исполняет. При предикатах-состояниях пациенс обозначает того участника ситуации, который находится в данном состоянии: «Чашка разбита», «Заяц мёртв», «Ёлка высока». При предикатах-процессах и действиях пациенс указывает на объект воздействия, претерпевающий соответствующее изменение состояния: «Бельё сохнет», «Петя разбил чашку», «Охотник убил зайца». Семантическая роль пациенса в ситуации в значительной степени определяется семантикой соответствующего предиката. В частности, при агенсно-пациенсных глаголах («класть», «ломать», «варить») пациенс указывает обычно на объект, с которым манипулирует агенс: А. Е. Кибрик, Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. ред. В. Н. Ярцева. 1990.

Соотв. «пациенсность» — исполнение роли пациенса, способность выступать пациенсом. 

** Теория воплощенного познания (англ. theory of embodied cognition) — теория, согласно которой многие особенности познания, будь то человеческие или иные, определенным образом связаны с телом и его состояниями. К особенностям познания относятся умственные конструкции высокого уровня (такие как концепции и категории) и осуществление различных познавательных задач (например, рассуждения или суждения). К аспектам тела относятся моторная система, система восприятия, взаимодействие тела с окружающей средой (локальность) и предположения о мире, встроенных в структуру организма. В этой теории содержится предположение, что на познание агента сильно влияют другие элементы его тела помимо самого мозга: Varela F.J., Thompson E.T., Rosch E. The Embodied Mind: Cognitive Science and Human Experience. Cambridge, Mass., 1991. P. 172-173.

*** Энактивизм (англ. enactivism) — одно из направлений в философии сознания, альтернатива картезианскому дуализму, компьютерной теории разуму и когнитивистике. Согласно этой теории познание возникает благодаря динамическому взаимодействию между действующим организмом и внешней средой: Thompson E. Mind in life: Biology, phenomenology, and the sciences of mind. Cambridge, Mass., London, 2007. P. 1-66. 

**** Ситуационизм (англ. situationism) — теория в психологии, которая считает, что изменения в поведении человека происходят под влиянием факторов ситуации, а не вследствие черт характера, присущих человеку: Upton C.L. Virtue Ethics and Moral Psychology: The Situationism Debate // Journal of Ethics, vol. 13, 2009, no 2-3, P. 103-115.

Библиография

Библиография на русском:

Райл Г. (1999) Понятие сознания. — М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги.

Библиография на английском:

Adams, F., 2010, “Action Theory Meets Embodied Cognition”, in Causing Human Action: New Perspectives on the Causal Theory of Action, A. Buckareff and J. Aguilar (eds.), Cambridge, MA: MIT Press, pp. 229–252.

Ahearn, L., 2001, “Language and Agency”, Annual Review of Anthropology, 30: 109–37.

Allen, C. and M. Bekoff, 1997, Species of Mind: The Philosophy and Biology of Cognitive Ethology, Cambridge, MA: MIT Press.

Alvarez, M., 2010, Kinds of Reasons: An Essay in the Philosophy of Action, Oxford: Oxford University Press.

Anscombe, G.E.M., 1957, Intention, Oxford: Basil Blackwell.

Antony, L.M., 2002, “How to Play the Flute: A Commentary on Dreyfus’s ‘Intelligence Without Representation’”, Phenomenology and the Cognitive Sciences, 1(4): 395–401.

Audi, R., 1986, “Acting for Reasons”, Philosophical Review, 95(4): 511–546.

Austin, J.J. and J.B. Vancouver, 1996, “Goal Constructs in Psychology: Structure, Process, and Content”, Psychological Bulletin, 120(3): 338–375.

Bandura, A., 2006, “Toward a Psychology of Human Agency”, Perspectives on Psychological Science, 1(2): 164–180.

Barandiaran, X.E., E. Di Paolo, and M. Rohde, 2009, “Defining Agency: Individuality, Normativity, Asymmetry, and Spatio-Temporality in Action”, Adaptive Behavior, 17(5): 367–386.

Bargh, J.A. and T.J. Chartrand, 1999, “The Unbearable Automaticity of Being”, American Psychologist, 54(7): 462–479.

Bargh, J.A., P.M. Gollwitzer, A. Lee-Chai, K. Barndollar, and R. Trötschel, 2001, “The Automated Will: Nonconscious Activation and Pursuit of Behavioral Goals”, Journal of Personality and Social Psychology, 81(6): 1014–1027.

Bayne, T., 2006, “Phenomenology and the Feeling of Doing: Wegner on the Conscious Will”, in Does Consciousness Cause Behavior?, S. Pockett, W.P. Banks, and S. Gallagher (eds.), Cambridge, MA: MIT Press, pp. 169–186.

Bayne, T. and E. Pacherie, 2007, “Narrators and Comparators: The Architecture of Agentive Self-Awareness”, Synthese, 159(3): 475–491.

Beer, R.D., 1995, “A Dynamical Systems Perspective on Agent-Environment Interaction”, Artificial Intelligence, 72: 173–215.

Bilgrami, A., 2006, Self-Knowledge and Resentment, Cambridge: Harvard University Press.

Bishop, J., 1989, Natural Agency: An Essay on the Causal Theory of Action, Cambridge: Cambridge University Press.

Blakemore, S.J., D.M. Wolpert, and C.D. Frith, 2002, “Abnormalities in the Awareness of Action”, Trends in Cognitive Sciences, 6(6): 237–242.

Brand, M., 1984, Intending and Acting: Toward a Naturalized Action Theory, Cambridge, MA: MIT Press.

Bratman, M.E., 1987, Intention, Plans, and Practical Reason, Cambridge, MA: Harvard University Press.

–––, 2000, “Reflection, Planning, and Temporally Extended Agency”, Philosophical Review, 109(1): 35–61; reprinted in Bratman 2007: 21–46.

–––, 2001, “Two Problems about Human Agency”, Proceedings of the Aristotelian Society, 101(3): 309–326; reprinted in Bratman 2007: 89–105.

–––, 2007, Structures of Agency: Essays, Oxford: Oxford University Press.

Broad, C.D., 1952, “Determinism, Indeterminism, and Libertarianism”, in Ethics and the History of Philosophy: Selected Essays, New York: Humanities Press, pp. 195–217.

Brooks, R.A., 1991, “Intelligence Without Representation”, Artificial Intelligence, 47: 139–159.

Chemero, T., 2009, Radical Embodied Cognitive Science, Cambridge, MA: MIT Press

Chisholm, R., 1964, “Human Freedom and the Self”, The Lindley Lectures, Department of Philosophy, University of Kansas; reprinted in Free Will, 2nd edition, G. Watson (ed.), Oxford: Oxford University Press, 2003, pp. 26–37.

Chisholm, R., 1966, “Freedom and Action”, in Freedom and Determinism, K. Lehrer (ed.), New York: Random House, pp. 11–44.

Clark, A. and J. Toribio, 1994, “Doing Without Representing?”, Synthese, 101(3): 401–431.

Clarke, R., 2003, Libertarian Accounts of Free Will, Oxford: Oxford University Press.

–––, 2010a, “Intentional Omissions”, Noûs, 44(1): 158–177.

–––, 2010b, “Skilled Activity and the Causal Theory of Action”, Philosophy and Phenomenological Research, 80(3): 523–550.

–––, 2014, Omissions: Agency, Metaphysics, and Responsibility, Oxford: Oxford University Press.

Custers, R. and H. Aarts, 2010, “The Unconscious Will: How the Pursuit of Goals Operates Outside of Conscious Awareness”, Science, 329(5987): 47–50.

D’Andrade, R., 1987, “A Folk Model of the Mind”, in Cultural Models in Language and Thought, D. Holland and N. Quinn (eds.), Cambridge: Cambridge University Press, pp. 112–148.

Dancy, J., 2000, Practical Reality, Oxford: Oxford University Press.

Danto, A.C., 1965, “Basic Actions”, American Philosophical Quarterly, 2(2): 141–8.

Davidson, D., 1963, “Actions, Reasons, and Causes”, reprinted in Davidson 1980: 3–20.

–––, 1970, “How Is Weakness of the Will Possible?”, reprinted in Davidson 1980: 21–42.

–––, 1971, “Agency”, reprinted in Davidson 1980: 43–61.

–––, 1973, “Freedom to Act”, reprinted in Davidson 1980: 63–81.

–––, 1974, “Psychology as Philosophy”, reprinted in Davidson 1980: 229–238.

–––, 1978, “Intending”, reprinted in Davidson 1980: 83–102.

–––, 1980, Essays on Actions and Events, Oxford: Clarendon Press.

–––, 1982, “Rational Animals”, Dialectica, 3(4): 317–327.

Dennett, D.C., 1987, The Intentional Stance, Cambridge, MA: MIT Press.

–––, 2008, “Some Observations on the Psychology of Thinking About Free Will”, in Are We Free?, Psychology and Free Will, J. Baer, J.C. Kaufman, and R.F. Baumeister (eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 248–259.

Doris, J.M., 2002, Lack of Character: Personality and Moral Behavior, Cambridge: Cambridge University Press.

Dretske, F., 1988, Explaining Behavior: Reasons in a World of Causes, Cambridge, MA: MIT Press.

Dreyfus, H.L., 1991, “Being-in-the-World: A Commentary on Heidegger’s Being and Time, Division I”, Cambridge, MA: MIT Press.

–––, 2002, “Intelligence Without Representation—Merleau-Ponty’s Critique of Mental Representation”, Phenomenology and the Cognitive Sciences, 1(4): 367–383.

Emirbayer, M. and A. Mische, 1998, “What Is Agency?”, American Journal of Sociology, 103(4): 962–1023.

Enç, B., 2003, How We Act: Causes, Reasons, and Intentions, Oxford: Oxford University Press.

Evans, J. St. B.T., 2008, “Dual-Processing Accounts of Reasoning, Judgment, and Social Cognition”, Annual Review of Psychology, 59: 255–278.

Fishbein, M. and I. Ajzen, 1975, Belief, Attitude, Intention and Behavior: An Introduction to Theory and Research. Reading, MA: Addison Wesley.

Flanagan, O., 1992, Consciousness Reconsidered, Cambridge, MA: MIT Press.

Frankfurt, H., 1971, “Freedom of the Will and the Concept of a Person”, Journal of Philosophy, 68(1): 5–20.

–––, 1978, “The Problem of Action”, American Philosophical Quarterly, 15(2): 157–62.

Fried, I., R. Mukamel, and G. Kreiman, 2011, “Internally Generated Preactivation of Single Neurons in Human Medial Frontal Cortex Predicts Volition”, Neuron, 69(3): 548–562.

Frith, C.D., S. Blakemore, and D.M. Wolpert, 2000, “Abnormalities in the Awareness and Control of Action”, Philosophical Transactions of the Royal Society of London B, 355(1404): 1771–1788.

Gallagher, S., 2007, “The Natural Philosophy of Agency”, Philosophy Compass, 2(2): 347–357.

Ginet, C., 1990, On Action, Cambridge: Cambridge University Press.

Goldman, A., 1970, A Theory of Human Action, Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall.

Gollwitzer, P.M., 1993, “Goal Achievement: The Role of Intentions”, European Review of Social Psychology, 4(1): 141–185.

Haggard, P., 2005, “Conscious Intention and Motor Cognition”, Trends in Cognitive Sciences, 9(6): 290–295.

Hampshire, S., 1959, Thought and Action, London: Chatto and Windus.

Harman, G., 1976, “Practical Reasoning”, Review of Metaphysics, 79: 431–63; reprinted in The Philosophy of Action, A. Mele (ed.), Oxford: Oxford University Press, 1997, pp. 149–177.

–––, 1999, “Moral Philosophy Meets Social Psychology: Virtue Ethics and the Fundamental Attribution Error”, Proceedings of the Aristotelian Society, 99: 315–331.

Harris C.R., N. Coburn, D. Rohrer, and H. Pashler, 2013, “Two Failures to Replicate High-Performance-Goal Priming Effects”, PLoS ONE, 8(8): e72467.

Heckhausen, H., 1991, Motivation and Action, Berlin: Springer-Verlag.

Heider, F. and M. Simmel, 1944, “An Experimental Study of Apparent Behavior”, American Journal of Psychology, 57: 243–259.

Hieronymi, P., 2009, “Two Kinds of Agency”, in Mental Actions, L. O’Brien and M. Soteriou, (eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 138–62.

Hornsby, J., 2004, “Agency and Actions”, in Agency and Action, H. Steward and J. Hyman (eds.), Cambridge University Press, pp. 1–23.

Hutto, D. and E. Myin, 2014, “Neural Representations Not Needed: No More Pleas, Please”, Phenomenology and the Cognitive Sciences, 13(2): 241–256.

Keller, I. and H. Heckhausen, 1990, “Readiness Potentials Preceding Spontaneous Motor Acts: Voluntary vs. Involuntary Control”, Electroencephalography & Clinical Neurophysiology, 76(4): 351–361.

Kenny, A., 1963, Action, Emotion, and Will, London: Routledge & Kegan Paul.

Keren, G. and Y. Schul, 2009, “Two Is Not Always Better than One: A Critical Evaluation of Two System Theories”, Perspectives on Psychological Science, 4(6): 533–550.

Kim, J., 1976, “Events as Property Exemplifications”, in M. Brand and D. Walton (eds.), Action Theory, Dordrecht: Reidel, pp. 159–177; reprinted in Supervenience and Mind: Selected Philosophical Essays, Cambridge: Cambridge University Press, 1993, pp. 33–52.

Korsgaard, C.M., 1996, The Sources of Normativity, Cambridge: Cambridge University Press.

Lavin, D., 2013, “Must There Be Basic Action?”, Noûs, 47(2): 273–301.

Levy, N., 2011, “Resisting ‘Weakness of the Will’”, Philosophy and Phenomenological Research, 82(1): 134–155.

–––, 2014, Consciousness and Moral Responsibility, Oxford: Oxford University Press.

Libet, B., 1985, “Unconscious Cerebral Initiative and the Role of Conscious Will in Voluntary Action”, Behavioral and Brain Sciences, 8(4): 529–566.

–––, 1999, “Do We Have Free Will?”, Journal of Consciousness Studies”, 6(8–9): 47–57.

Locke, E.A. and G.P. Latham, 1990, A Theory of Goal Setting and Task Performance, Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall.

Lowe, E.J., 2008, Personal Agency: The Metaphysics of Mind and Action, Oxford: Oxford University Press.

Malle, B.F., 2004, How the Mind Explains Behavior: Folk Explanations, Meaning, and Social Interaction, Cambridge, MA: MIT Press.

McCann, H.J., 1998, The Works of Agency: On Human Action, Will, and Freedom, Ithaca: Cornell University Press.

Melden, A.I., 1961, Free Action, London: Routledge and Kegan Paul.

Mele, A.R., 1992, Springs of Action: Understanding Intentional Behavior, Oxford: Oxford University Press.

–––, 1995, Autonomous Agents: From Self-Control to Autonomy, Oxford: Oxford University Press.

–––, 1997, “Agency and Mental Action”, Philosophical Perspectives, 11: 231–249.

–––, 2003, Motivation and Agency, Oxford: Oxford University Press.

–––, 2009a, Effective Intentions: The Power of Conscious Will, Oxford: Oxford University Press.

–––, 2009b, “Mental Action: A Case Study”, in Mental Actions, L. O’Brien and M. Soteriou, (eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 17–37.

–––, 2012, “Intentional, Unintentional, or Neither? Middle Ground in Theory and Practice”, American Philosophical Quarterly, 49(4): 369–379.

–––, 2013, “Actions, Explanations, and Causes”, in Reasons and Causes: Causalism and Anti-Causalism in the Philosophy of Action, G. D’Oro and C. Sandis (eds.), Palgrave Macmillan, pp. 160–174.

Mele, A. R and P.K. Moser, 1994, “Intentional Action”, Noûs, 28(1): 39–68.

Nagel, T., 1986, The View from Nowhere, Oxford: Oxford University Press.

Nahmias, E., 2002, “When Consciousness Matters: A Critical Review of Daniel Wegner’s ‘The Illusion of Conscious Will’”, Philosophical Psychology, 15(4): 527–541.

Nelkin, D.K., 2000, “Two Standpoints and the Belief in Freedom”, Journal of Philosophy, 97(10): 564–76.

–––, 2005, “Freedom, Responsibility and the Challenge of Situationism”, Midwest Studies in Philosophy, 29(1): 181–206.

Nisbett, R.E. and T.D. Wilson, 1977, “Telling More than We Can Know: Verbal Reports on Mental Processes”, Psychological Review, 84(3): 231–259.

O’Connor, T., 2000, Persons and Causes: The Metaphysics of Free Will, Oxford: Oxford University Press.

Osman, M., 2004, “An Evaluation of Dual-Process Theories of Reasoning”, Psychonomic Bulletin & Review, 11(6): 988–1010.

Pacherie, E., 2008, “The Phenomenology of Action: A Conceptual Framework”, Cognition, 107(1): 179–217.

Peacocke, C., 1979, Holistic Explanation: Action, Space, Interpretation, Oxford: Clarendon Press.

Rey, G., 2002, “Problems with Dreyfus’ Dialectic”, Phenomenology and the Cognitive Sciences, 1(4): 403–408.

Roskies, A.L., 2011, “Why Libet’s Studies Don’t Pose a Threat to Free Will”, in Conscious Will and Responsibility: A Tribute to Benjamin Libet, L. Nadel and W. Sinnott-Armstrong (eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 11–22.

Ross, L. and R.E. Nisbett, 1991, The Person and the Situation, Philadelphia: Temple University Press.

Ryle, G., 1949, The Concept of Mind, Chicago: The University of Chicago Press.

Sartorio, C., 2009, “Omissions and Causalism”, Noûs, 43(3): 513–530.

Scanlon, T.M., 1998, What We Owe to Each Other, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Schlosser, M.E., 2007, “Basic Deviance Reconsidered”, Analysis, 67(3): 186–194.

–––, 2010, “Agency, Ownership, and the Standard Theory”, in New Waves in Philosophy of Action, J. Aguilar, A. Buckareff, and K. Frankish (eds.), Basingstoke: Palgrave Macmillan, pp. 13–31.

–––, 2011, “The Metaphysics of Rule-Following”, Philosophical Studies, 155(3): 345–369.

–––, 2012a, “Causally Efficacious Intentions and the Sense of Agency: In Defense of Real Mental Causation”, Journal of Theoretical and Philosophical Psychology, 32(3): 135–160.

–––, 2012b, “Free Will and the Unconscious Precursors of Choice”, Philosophical Psychology, 25(3): 365–384.

–––, 2013, “Conscious Will, Reason-Responsiveness, and Moral Responsibility”, Journal of Ethics, 17(3): 205–232.

–––, 2014, “The Neuroscientific Study of Free Will: A Diagnosis of the Controversy”, Synthese, 191(2): 245–262.

Schurger, A., J.D. Sitta, and S. Dehaene, 2012, “An Accumulator Model for Spontaneous Neural Activity Prior to Self-Initiated Movement”, Proceedings of the National Academy of Sciences, 109(42): E2904–E2913.

Searle, J.R., 1983, Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind, Cambridge: Cambridge University Press.

Sehon, S., 2005, Teleological Realism: Mind, Agency, and Explanation, Cambridge, MA: MIT Press.

Setiya, K., 2007, Reasons Without Rationalism, Princeton: Princeton University Press.

Shanks, D.R., B.R. Newell, E.H. Lee, D. Balakrishnan, L. Ekelund, Z. Cenac, F. Kavvadia, and C. Moore, 2013, “Priming Intelligent Behavior: An Elusive Phenomenon”, PLoS ONE, 8(4): e56515.

Silberstein, M. and A. Chemero, 2011, “Dynamics, Agency and Intentional Action”, Humana Mente, 15: 1–19.

Sloman, S.A., 1996, “The Empirical Case for Two Systems of Reasoning”, Psychological Bulletin, 119(1): 3–22.

Soon, C.S., M. Brass, H.J. Heinze, and J.D. Haynes, 2008, “Unconscious Determinants of Free Decisions in the Human Brain”, Nature Neuroscience, 11(5): 543–545.

Sreenivasan, G., 2002, “Errors About Errors: Virtue Theory and Trait Attribution”, Mind, 111(441): 47–68.

Sterelny, K., 2001, The Evolution of Agency and Other Essays, Cambridge: Cambridge University Press.

Steward, H., 2013, “Processes, Continuants and Individuals”, Mind, 122(487): 781–812.

Strawson, G.J., 2003, “Mental Ballistics: The Involuntariness of Spontaneity”, Proceedings of the Aristotelian Society, 103(1): 227–256.

Synofzik, M., G. Vosgerau, and A. Newen, 2008, “Beyond the Comparator Model: A Multifactorial Two-Step Account of Agency”, Consciousness and Cognition, 17(1): 219–239.

Taylor, C., 1977, “What Is Human Agency?”, in The Self: Psychological and Philosophical Issues, T. Mischel (ed.), Oxford: Blackwell, pp. 103–135.

Taylor, R., 1966, Action and Purpose, Englewood Cliffs: Prentice-Hall.

Thalberg, I., 1977, Perception, Emotion, and Action, New Haven: Yale University Press.

Thompson, M., 2008, Life and Action, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Varela, F.G., H.R. Maturana, and R. Uribe, 1974, “Autopoiesis: The Organization of Living Systems, Its Characterization and a Model”, Biosystems, 5(4): 187–196.

Vargas, M., 2013, “Situationism and Moral Responsibility: Free Will in Fragments”, in Decomposing the Will, A. Clark, J. Kiverstein, and T. Vierkant (eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 325–350.

Velleman, D., 1992, “What Happens When Someone Acts?”, Mind, 101(403): 461–481.

Waller, R.R., 2012, “Beyond Button Presses”, The Monist, 95(3): 441–462.

Watson, G., 1975, “Free Agency”, Journal of Philosophy, 72(8): 205–20

Wegner, D.M., 2002, The Illusion of Conscious Will, Cambridge, MA: MIT Press.

Wegner, D.M. and T.P. Wheatley, 1999, “Apparent Mental Causation: Sources of the Experience of Will”, American Psychologist, 54(7): 480–92.

Westlund, A., 2009, “Rethinking Relational Autonomy”, Hypatia, 24(4): 26–49.

White, P.A., 1988, “Knowing More about What We Can Tell: ‘Introspective Access’ and Causal Report Accuracy 10 Years Later”, British Journal of Psychology, 79(1): 13–45.

Wolpert, D.M. and M. Kawato, 1998, “Multiple Paired Forward and Inverse Models for Motor Control”, Neural Networks, 11: 1317–1329.

Zhu, J., 2003, “Reclaiming Volition: An Alternative Interpretation of Libet’s Experiment”, Journal of Consciousness Studies, 10(11): 61–77.