новое время

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Гражданское неповиновение

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано в четверг, 4 июня, 2007 года; существенно переработано в пятницу, 20 декабря, 2013 года

Что делает нарушение закона актом гражданского неповиновения? Когда гражданское неповиновение морально оправдано? Как закон должен реагировать на тех, кто участвует в акциях гражданского неповиновения? Дискуссии о гражданском неповиновении обычно концентрируются только на первых двух вопросах. Наиболее широко принятое определение гражданского неповиновения, которое отстаивал Джон Ролз (1971), звучит следующим образом: гражданское неповиновение — это публичное, ненасильственное и основывающееся на убеждениях совести нарушение закона, предпринятое с целью изменения законодательства или государственной политики. Согласно этой точке зрения люди, которые участвуют в акциях гражданского неповиновения, желают принять юридические последствия своих действий, что демонстрирует их преданность верховенству закона. Гражданское неповиновение, находясь на границе с верностью закону, занимает промежуточное положение между законным протестом, с одной стороны, и отказом по соображениям совести, революционным действием, военным протестом и организованным насильственным сопротивлением, с другой.

Такое толкование гражданского неповиновения поднимает множество вопросов. Почему гражданское неповиновение должно быть ненасильственным? Почему оно должно быть публичным, то есть почему протестующие должны предупреждать власти о намеревающемся действии, коль скоро публичность дает властям возможность превентивного вмешательства? Почему люди, участвующие в акции гражданского неповиновения, должны соглашаться принять наказание? Главная проблема ролзовской концепции гражданского неповиновения заключается в том, что она чрезмерно узка и подразумевает, что большинство актов гражданского неповиновения имеют моральное оправдание. Следующая проблема состоит в том, что Ролз применяет свою теорию только в контексте почти справедливого общества, оставляя неясным, может ли правдоподобная концепция природы гражданского неповиновения и его оправдания быть релевантной в условиях менее справедливых обществ. Некоторые более широкие определения гражданского неповиновения, предложенные в ответ на определение Ролза (Raz 1979; Greenawalt 1987), мы рассмотрим в первом разделе настоящей статьи.

Эта статья делится на четыре основных раздела. В первом рассматриваются вопросы определения. Неповиновение сравнивается с обычными правонарушениями и с другими типами несогласия. Во втором анализируются две группы факторов, влияющих на оправдание гражданского неповиновения. Одна группа относится к выбору определенного действия, а другая — к его мотивации. В третьем разделе мы исследуем вопрос о праве на участвие в акциях гражданского неповиновения. В четвертом рассматривается вопрос о наиболее разумной реакции на гражданское неповиновение со стороны закона.

Определения

Термин «гражданское неповиновение» впервые предложил Генри Дэвид Торо в своем эссе 1848-го года с целью объяснить свой отказ от выплаты государственного подушного налога, который был установлен Американским правительством для ведения войны с Мексикой и обеспечения соблюдения Закона о беглых рабах. В своем эссе Торо указывает, что лишь очень немногое люди (герои, мученики, патриоты и реформаторы в лучшем смысле слова) служат своему обществу согласно совести и поэтому с необходимостью в большинстве случаев ему противостоят. Из-за этого их часто считают врагами. Торо, со своей стороны, за свой протест был помещен в тюрьму. Многие после него с гордостью называли свои протесты актами гражданского неповиновения, и общество считало их — иногда временно, иногда навсегда — своими врагами.

За всю историю акты гражданского неповиновения, как всем хорошо известно, помогали обществу переоценить свои моральные критерии. Бостонское чаепитие, суфражизм, сопротивление британскому правлению в Индии под руководством Ганди, движение за гражданские права чернокожих в США под руководством Мартина Лютера Кинга, Розы Паркс и других, сопротивление апартеиду в Южной Африке, студенческие сидячие забастовки против Вьетнамской войны, демократическое движение в Мьянме (Бирме) под руководством Аун Сан Су Чжи — вот лишь несколько примеров, где гражданское неповиновение оказалось важным механизмом общественных изменений. В настоящее время мы видим, сколь огромное влияние оказывают такие акции гражданского неповиновения, как демонстрации против запрета абортов или те, что предпринимаются в рамках более широкой борьбы за экологию и права животных.

Обычно считается, что гражданское неповиновение легче оправдать с моральной точки зрения, чем обычные правонарушения и прочие формы протеста, включая военные действия или насильственное принуждение. Прежде чем сравнивать гражданское неповиновение с обычными правонарушениями и иными типами протеста, следует присмотреться к тем его чертам, которые были выявлены в значимых случаях, упомянутых выше. Эти черты включают в себя совестливую или принципиальную позицию, оглашение (communication) своего осуждения и желания изменить законодательство или политику. Прочие черты (публичность, ненасильственность, приверженность закону) также будут рассмотрены в настоящей статье, хотя они менее важны, чем иногда кажется. Во второй части этого раздела гражданское неповиновение сопоставляется с обычными правонарушениями, а в третьей — сравнивается с законным протестом, уклонением официальных лиц от исполнения своих обязанностей, отказом по убеждениям совести, радикальным протестом (часто называемым «терроризмом») и революционным действием.

Черты гражданского неповиновения

Совестливость. Эта черта, фигурирующая почти во всех определениях гражданского неповиновения, указывает на серьезность, искренность и моральную убежденность, с которыми участники акции гражданского неповиновения нарушают закон. По мнению многих протестующих преступить закон от них требует не только чувство самоуважения и моральная последовательность — этого требуют также и интересы, как они их понимают, того общества, к которому они принадлежат. Своим неповиновением они привлекают внимание к законам и политике, которые, по их мнению, требуют переосмысления или отмены. Насколько хорошо обоснован их вызов — это другой вопрос, который будет рассмотрен во втором разделе.

Согласно ролзовскому анализу гражданского неповиновения, в почти справедливых обществах протестующие обращаются к большинству, желая показать, что, по их мнению, принципы правосудия, регулирующие отношения между свободными и равными людьми, не уважаются политиками. Ролзовское определение, ограничивающее гражданское неповиновение до круга тех типов нарушений закона, которые отстаивают принципы справедливости, можно подвергнуть критике за его узость, поскольку, по-видимому, заставить людей участвовать в акциях гражданского неповиновения могут и другие легитимные ценности, которые не сводятся исключительно к справедливости, например, прозрачность, безопасность, стабильность, частная жизнь, неприкосновенность и автономия. Однако Ролз допускает, что в публичной сфере могут также выдвигаться соображения, вытекающие из всеобъемлющих моральных установок. При условии, что в надлежащий момент будут предоставлены публичные основания, базирующиеся на обоснованной политической концепцией справедливости и достаточные для поддержки всего того, что призваны поддерживать их всеобъемлющие учения (Rawls 1996). Данное ограничение Ролза допускает, что люди зачастую участвуют в публичной сфере ввиду многих различных причин, поэтому даже в случае, когда справедливость играет важную роль в принятии решения о гражданском неповиновении, другие соображения также могут быть легитимны. Ярким примером является активизм Мартина Лютера Кинга. Религиозные убеждения Кинга, его преданность демократии, равенству и справедливости мотивировали его прибегнуть ко множеству акций протеста, включая бойкот автобусных линий в Монтгомери. Ролз утверждает, что, хотя ему и неизвестно, реализовал ли Кинг цели, которым служит это ограничение, он тем не менее мог их реализовывать. И если он действовал исходя из публичного разума, он, разумеется, реализовывал ее. Таким образом, по мнению Ролза, активизм Кинга можно назвать гражданским неповиновением.

Поскольку люди могут участвовать в политических протестах по разным причинам, гражданское неповиновение иногда пересекается с другими формами несогласия. Например, можно сказать, что призывник-уклонист в США времен Вьетнамской войны выражал одновременно гражданское неповиновение и отказ от военной службы по убеждениям совести. И еще один, более известный пример — деятельность Ганди, которая сочетает гражданское неповиновение и революционное действие. Таким образом, несмотря на возможность подобного пересечения, можно найти большие различия между гражданским неповиновением и прочими формами протеста исходя из масштаба действий и мотивации их участников (Раздел 1.3).

Коммуникативность: У человека, участвующего в акции гражданского неповиновения, обычно есть цели, обращенные как к прошлому, так и к будущему. Участник акции стремится не только выразить осуждение и порицание определенного закона или политики, но также привлечь общественное внимание к данной проблеме и, таким образом, инициировать изменение закона или политического курса. Можно провести параллель между коммуникативным аспектом гражданского неповиновения и коммуникативным аспектом законного наказания со стороны государства (Brownlee 2012: 2004). Подобно гражданскому неповиновению, законное наказание связано с обращенной к прошлому целью осудить определенный тип поведения. Также у него имеется цель, обращенная к будущему, а именно: повлиять на данные формы поведения в долгосрочной перспективе. Наказание имеет эту двойную цель не только относительно того правонарушения, о котором здесь идет речь, но также относительно того вида поведения, чьим примером является данное правонарушение.

Исследователи спорят о видах политики, на которые могут быть нацелены акции гражданского неповиновения, преступающие закон. Некоторые исключают из класса актов гражданского неповиновения те правонарушения, которые выражают протест против решений частных лиц, включая протесты против торговых союзов, банков, частных университетов и т.д. (Raz 1979: 264). Другие, в отличие от них, придерживаются мнения, что неповиновение, выражающее протест против решений частных лиц, может выражать более широкий вызов правовой системе, которая допускает подобные решения. Таким образом, подобные акты неповиновения можно отнести к категории гражданского неповиновения (Brownlee 2012, 2007). В большей степени исследовали согласны в том, что гражданское неповиновение может быть прямым и непрямым. Иными словами, участники акции гражданского неповиновения могут или нарушать закон, против которого они выступают, или нарушать закон, против которого они не выступают (при прочих равных обстоятельствах), чтобы продемонстрировать свое несогласие с другим законом или политикой. Например, распыление аэрозольной краски на шахтные установки ядерных ракет как протест против существующей военной политики — пример непрямого гражданского неповиновения. Следует отметить, что различие между прямым и непрямым гражданским неповиновением менее отчетливо, чем кажется. Например, отказ выплачивать налоги, идущие на финансирование вооруженных сил, можно интерпретировать как прямой или непрямой акт гражданского неповиновения против военной политики. Хотя такое действие обычно считается непрямым неповиновением, не будь оно совершено, часть налогов напрямую пошла бы на поддержку политики, против которой человек протестует, и в этом смысле оно может считаться прямым.

Публичность: Коммуникативность можно сопоставить с публичностью. Последнюю поддерживает Ролз, который утверждает, что гражданское неповиновение никогда не может быть тайным или скрытым. Акт гражданского неповиновения всегда должен совершаться публично, открыто и сопровождаться уведомлением судебных органов (Ролз 1971). Хьюго Адам Бедо добавляет, что участник акции гражданского неповиновения обязан уведомить о своем намерении как правительство, так и общественность (Bedau 1961: 655). Однако, хотя иногда предварительное уведомление может иметь большую важность для стратегии протестующего, это не всегда так. Как мы отметили еще вначале, иногда публичность ослабляет или подрывает акцию гражданского неповиновения. Если человек публично заявляет о своих намерениях нарушить закон, он предоставляет своим политическим оппонентам и судебным органам возможность помешать его действиям (Smart 1991: 206). По этой причине необъявленные и (изначально) тайные акции гражданского неповиновения иногда предпочтительнее действий, совершенных публично и с предварительным уведомлением. Примеры подобных действий включают в себя освобождение животных из исследовательских лабораторий или порчу военного имущества. Для выполнения этих действий протестующим нужно избегать публичности, которую отстаивает Ролз. Подобные акты гражданского неповиновения можно счесть «открытыми», когда по их окончании активисты подтверждают их совершение и сообщают об их причинах. Открытость и публичность акта гражданского неповиновения даже ценой его провала дают протестующим способы выразить свое намерение быть честными перед властями.

Ненасилие: Спорный вопрос в дискуссиях о гражданском неповиновении — это вопрос о ненасилии. Обычно считается, что ненасилие, подобно публичности, снижает негативные последствия нарушения закона. Некоторые исследователи идут еще дальше и утверждают, что гражданское неповиновение по определению является ненасильственным. Согласно Ролзу, насильственные действия, способные нанести вред, несовместимы с гражданским неповиновением как формой заявления. «Действительно, — говорит Ролз, — любое нарушение гражданских свобод других людей имеет тенденцию скрывать то обстоятельство, что данный акт является актом именно гражданского неповиновения» (Ролз 2010: 322 – пер. измен.).

Даже если такие образцовые активисты, как Ганди и Мартин Лютер Кинг, воплощают представление Ролза о ненасильственных прямых действиях, противники этого взгляда подвергают сомнению важность ненасилия для гражданского неповиновения, атакуя сразу с нескольких сторон. Во-первых, существует проблема поиска подходящего определения насилия. Например, остается неясным, следует ли насилие над собой, насилие над собственностью, нетяжкое насилие над другими (например, нанесение ударов) включить в перечень соответствующих видов насилия. Если значимым критерием для общеупотребительного определения актов насилия считается вероятность нанесения повреждений, какими бы малыми они ни были, то вышеперечисленные действия следует считать актами насилия (см. Morreall 1991). Во-вторых, ненасильственные акты или законные акты иногда приносят больше вреда другим, чем насильственные (Raz 1979: 267). Законная забастовка сотрудников скорой помощи может повлечь за собой гораздо более серьезные последствия, чем незначительные акты вандализма. В-третьих, насилие, в зависимости от его вида, необязательно затмевает коммуникативность действия протестующего, вопреки мнению Ролза и Питера Сингера (Singer 1973: 86). Ограниченное насилие, используемое для достижения определенной цели, способно даже, привлекая больше внимания к действию и подчеркивая серьезность намерений и отчаяние участников, усилить коммуникативный характер действия.

Эти соображения не отменяют того факта, что ненасильственный акт выражения несогласия обычно предпочтительнее насильственного. Как отмечает Раз, ненасилие не наносит тот непосредственный вред, который наносит насилие, и ненасилие не вызывает насилие в других ситуациях, где насилие было бы неправильным, что может сделать иным образом оправданное наличие. Более того, если исходить из соображений благоразумия, ненасилие не сопряжено с риском обратить против себя потенциальных сторонников и вызвать гнев противников (Raz 1979: 267). Более того, ненасилие не отвлекает внимание общественности и, вероятно, не оставляет возможности для власти оправдывать ее насильственные действия необходимостью ввести контрмеры против активистов.

Ненасилие, публичность и готовность принять наказание часто считаются символами верности протестующих той правовой системе, внутри которой они собственно протестуют. Те же, кто отрицает, что эти черты определяют гражданское неповиновение, придерживаются более инклюзивной концепции, согласно которой гражданское неповиновение подразумевает совестливое и открытое (коммуникативное) нарушение закона с целью сообщить о своем осуждении закона или политики и способствовать изменению данного закона или политики. Эта концепция допускает, что гражданское неповиновение может быть насильственным, частично скрытым и революционным. Она также приспосабливает практические превратности гражданского неповиновения и стратегии его оправдания под различные политические контексты: она допускает, что модель гражданского неповиновения, действующая в условиях апартеида в Южной Африке, может отличаться от той, которая действует в условиях хорошо организованной, либеральной и справедливой демократии. Более широкая концепция гражданского неповиновения вовсе не устанавливает отчетливую границу между гражданским неповиновением и прочими формами протеста, включая отказ по убеждениям совести, насильственное сопротивление и революционное действие. Недостаток этой концепции заключается в том, что она размывает различия между этими разными типами протеста, затрудняет оправдание гражданского неповиновения и позволяет властям и его противникам объединить все виды незаконного протеста в одну категорию.

Обычные правонарушения

В демократических обществах гражданское неповиновение не является преступлением. Если участник акции гражданского неповиновения подвергается наказанию со стороны закона, то его наказывают не за сам акт гражданского неповиновения, но за совершенные им правонарушения, например, блокирование дорог, нарушение общественного спокойствия, нарушение границ частной собственности, повреждение имущества и т.д. Таким образом, если судьи убеждены (а иногда так и происходит), что им не следует наказывать участника акции гражданского неповиновения или следует, но иначе, чем прочих нарушителей того же самого закона, то их убеждение основывается на некоем свойстве или свойствах его действия, которое или которые позволяют отличить его действия от действий обычных нарушителей.

Обычно человек, совершающий правонарушение, не имеет никакого желания сообщать о нем правительству или обществу. Это доказывается тем фактом, что обычно правонарушитель не намерен раскрывать факт своего правонарушения. Поскольку в большинстве случаев он стремится получить выгоду или, по крайней мере, не пострадать за свое незаконное действие, в его интересах сохранять соделанное в тайне. Исключения могут составить случаи, где правонарушения достаточно мелкие, например, переход проезжей части в неположенном месте, — здесь скрывать правонарушения не имеет смысла, поскольку за ними едва ли последует наказание. Еще одно исключение составляют случаи, когда человек стремится открыто проявить неуважение властям, поэтому сообщает им о совершенном правонарушении. Делая для себя исключение в правовой норме и дистанцируясь от нее, этот обыкновенный нарушитель сообщает об определенном неуважении к закону. Однако подобное сообщение обычно не имеет целью продемонстрировать свой протест против закона или заставить общество изменить закон. Участники акции гражданского неповиновения, напротив, стремятся раскрыть свои действия перед определенными членами общества или до, или после совершения действия в целях продемонстрировать серьезность своего осуждения закона или политики и свое искреннее желание изменить политический курс. Различие коммуникативных стратегий участника акции гражданского неповиновения и обычного правонарушителя отражает более глубокое различие мотивации к нарушению закона (Brownlee 2012).

Следующее различие между гражданским неповиновением и обычными преступлениями связано с желанием человека принять правовые последствия своего действия. Желание участников акции гражданского неповиновения принять наказание – это не только признак (общей) верности закону, но также заявление о том, что такие акции действительно отличаются от обычных правонарушителей. Факт принятия наказания также может иметь большое стратегическое значение. Мартин Лютер Кинг отмечал: «Если вы столкнетесь с человеком, который жестоко обращался с вами, и скажите: “накажи меня, если хочешь. Я не заслуживаю этого, но я приму это, чтобы мир знал, что я прав, а ты нет” – то у вас есть мощное и справедливое оружие» (Washington 1991: 348). Более того, подобно ненасилию, желание принять правовые последствия своих действий обычно предпочтительнее и часто имеет положительное влияние на судьбу участника гражданского неповиновения. Это желание может заставить большинство понять, что то, что безразлично для них, чрезвычайно важно для того, кто совершил акт гражданского неповиновения (Singer 1973: 84). Подобным образом это желание может продемонстрировать искренность или самоотверженность участника акции гражданского неповиновения и стать средством мобилизации более широкой поддержки (Raz 1979: 265). Однако наказание также может иметь негативные последствия для протестующих, ставя под угрозу их последующие попытки помочь другим с помощью протеста (Greenawalt 1987: 239). Более того, связь между желанием принять наказание и уважением закона можно легко разорвать. Такой революционер, как Ганди, был рад пойти в тюрьму за свои действия, но не чувствовал никакой верности той системе законодательства, внутри которой он действовал.

Другие виды несогласия

Хотя гражданское неповиновение часто пересекается с другими типами несогласия, тем не менее можно провести некое грубое различие между главными чертами гражданского неповиновения и главными чертами прочих практик протеста.

Законный протест: Очевидное различие между законным протестом и гражданским неповиновением заключается в том, что первый вписывается в рамки закона, а последний нет. Большую часть прочих характеристик, относящихся к гражданскому неповиновению, можно найти и у законных протестов, включая совестливость и коммуникативность протеста, желание через моральный диалог прийти к долговременным изменениям политики или принципов, попытку воспитать общественность и повысить сознательность и т.д. Правовое различие трансформируется в более значительное моральное различие, когда мы рассматриваем его в свете общей моральной обязанности следовать закону. Если нарушение закона считается морально неправильным, то гражданскому неповиновению требуется особое оправдание, в котором законный протест не нуждается. Однако в данном случае значение имеет тот политический режим, который требует повиновения. Дэвид Лайонс утверждает, что законы Джима Кроу (законы о расовой сегрегации, действовавшие на юге США до 1964-го года), британское колониальное правление в Индии и система рабского труда в довоенной Америке предлагают три опровержения мнению о том, что гражданское неповиновение нуждается в моральном оправдании в условиях морально неприемлемого политического режима. Согласно Лайонсу, в таких режимах у людей нет моральной обязанности повиноваться закону, и, следовательно, гражданскому неповиновению никакое моральное оправдание не требуется. «В той мере, в какой теория гражданского неповиновения предполагает, что политическое сопротивление требует морального оправдания даже в условиях, близких к ситуации с законами Джима Кроу, — говорит Лайонс, — она исходит из серьезной моральной ошибки» (Lyons 1998: 39). Если принять идею о том, что общей моральной обязанности следовать закону (независимо от режима) не существует, то приверженность закону и нарушение закона следует судить не на основе их законности, но на основе их свойств и последствий. И это будет означать, что даже в режимах, достойных морального осуждения, гражданское неповиновение, которое или влечет за собой негативные последствия, или недотягивает до определенных моральных стандартов, может потребовать морального оправдания.

Хотя вопросы об оправдании гражданского неповиновения будут более подробно рассмотрены в следующем разделе, здесь следует кое-что сказать о предпочтительности гражданского неповиновения перед законным протестом. Как отмечает Бертран Рассел, посредством конвенциональных форм политического участия обычно бывает трудно привести наиболее весомое утверждение. Те, кто контролируют СМИ, обычно предоставляют защитникам непопулярных взглядов ограниченное время эфира для оглашения своих доводов. Учитывая ценность, какую незаконные методы имеют для сенсационных новостей, участие в акциях гражданского неповиновения часто приводит к размыванию позиции участников протеста (Russell 1998: 635). Джон Стюарт Милль, рассматривая несогласие в целом, утверждает, что иногда единственный способ быть услышанным – это позволить или даже предложить обществу высмеять и раздуть свою позицию, позволяя ей казаться невоздержанной и иррациональной. По общему признанию, успех данной стратегии частично зависит от характера общества, в котором применяется этот метод. Однако ее не следует исключать как коммуникативную стратегию.

Уклонение от правила: Практика, отличающаяся от гражданского неповиновения, но имеющая к нему определенное отношение, – это уклонение от правила со стороны властей. Отклонение от правила представляет собой намеренное решение официальных лиц по соображениям совести не исполнять свои обязанности (Feinberg 1979). Примером здесь может служить решение полиции не арестовывать правонарушителей (см. Smith 2012) или решение прокуроров не проводить судебное разбирательство, или решение суда присяжных или судьи оправдать очевидно виновного человека. Ответ на вопрос, действительно ли эти действия, совершенные по соображениям совести, идут вразрез с прямыми обязанностями, неоднозначен. Если неисполнение официальным лицом своей определенной обязанности в большей степени поддерживает сам дух и общие цели его ведомства, нежели их старательное исполнение, то можно утверждать, что неисполнение обязанностей лучше, чем их исполнение, соответствует требованиям данного ведомства (Greenawalt 1987: 281).

Уклонения от правила напоминает гражданское неповиновение, поскольку оба этих феномена предполагают размежевание с и осуждение определенной политики или практики. Более того, оба эти феномена носят коммуникативный характер, хотя их целевая аудитория может различаться. Официальное лицо, уклоняющееся от исполнения своих обязанностей, принципиально адресует свое действие индивидам или группам, которым он хочет помочь посредством невыполнения своих обязательств. Его действия демонстрируют им, что, во-первых, он не согласен с политикой, которая определенным образом их затронет, и что его действия соответствуют его убеждениям. Первое различие между гражданским неповиновением и уклонением от правила заключается в том, кто совершает эти действия. Если от правила обычно уклоняются государственные служащие (включая присяжных), то гражданское неповиновение обычно осуществляется гражданами (включая официальных лиц, действующих как обычные граждане вне своих должностных полномочий). Второе отличие – законность этих действий. Остается неясным, подразумевает ли отклонение от правила нарушение закона. В отличие от него гражданское неповиновение подразумевает нарушение закона в его нынешней формулировке. Третье различие между уклонением от правила и гражданским неповиновением заключается в том, что, в отличие от гражданского неповиновения, уклонение от правила обычно не раскрывает тех, кто это совершает, из-за риска санкций или наказания (Feinberg 1979).

Отказ по убеждениям совести: Этот тип протеста можно понимать как нарушение закона по причине убежденности протестующего в том, что он не может следовать закону по моральным соображением, потому что закон либо плох, либо неправилен, полностью или частично. Отказник совести может верить, например, что общий характер рассматриваемого закона морально неприемлем (абсолютный пацифист отказывается нести военную службу) или что закон охватывает те области, которых он не должен касаться (ортодоксальный христианин считает эвтаназию убийством) (Raz 1979: 263). Хотя понятие отказа по убеждениям совести обычно используют для случаев пацифистского отказа от военной службы, Раз утверждает, что его можно применять к любому закону, положительному или отрицательному, которому индивид считает себя морально обязанным не подчиняться. Более узкая концепция отказа по убеждениям совести, описанного как несогласие по убеждениям совести (conscientious refusal), характеризует данный вид неповиновения как несоответствие более или менее прямому законному предписанию или административному распоряжению (Ролз 1971). Примером здесь может служить отказ Свидетелей Иеговы приветствовать флаг или отказ Торо выплачивать налоги (интересно, что действие человека, который и ввел термин «гражданское неповиновение», изгоняется многими на самую периферию этого понятия). Если отказ по убеждениям совести совершается с предположением, что власти осведомлены о нарушении закона, то уклонение по убеждениям совести совершается с предположением, что закон нарушается тайно. Например, верующий человек, продолжающий втайне исповедовать свою религию, которая была запрещена, не протестует против закона, но скрыто нарушает его по моральным причинам. Личностная природа данного неповиновения требует уважения, поскольку она предполагает скромность и рефлексию, чего может недоставать более громким и уверенным проявлениям протеста.

Легче определить различие между гражданским неповиновением и уклонением по убеждениям совести, чем различие между гражданским неповиновением и отказом по убеждениям совести или несогласием по убеждениям совести. Хотя отказу по убеждениям совести обычно не приписывается цель информирования правительства и общества о нарушении закона или о причинах этого нарушения, тем не менее многие действия, обычно классифицируемые как отказ по убеждениям совести (например, неуплата налогов и сопротивление воинскому призыву), имеют публичный или коммуникативный компонент. Более того, когда подобные действия предпринимаются многими людьми, их коллективное воздействие может приблизить коммуникативный протест, примером которого является гражданское неповиновение.

Более явное различие между гражданским неповиновением и отказом по убеждению совести заключается в том, что, если первое действие непременно является незаконным, то второе иногда может быть законным. В случае воинской обязанности в некоторых правовых системам отказ от несения военной службы по убеждениям совести считается легитимным основанием для того, чтобы не использовать «отказников» на фронте.

Радикальный протест: Некоторые формы несогласия, включая насильственное принуждение, организованное насильственное сопротивление, вооруженную борьбу, запугивание и терроризм, выходят за границы допустимого (или терпимого) политического действия дальше, чем гражданское неповиновение. Есть причины избегать называть подобное неповиновение (или какое-либо другое) «терроризмом». Дело в том, что этот термин не только слишком провокационный, но также используется правительством для именования очень широкого класса различных действий. Если термин «гражданское неповиновение» обладает скорее положительным значением, которое многие люди приписывают своим протестам, то термин «терроризм» является эпитетом, используемым для описания действий других людей. При столь негативных коннотациях этого термина его (философская) полезность становится спорной. Менее нагруженные понятия, например, «запугивание», «терроризирование», «насильственное сопротивление» и «тяжкое насилие», дают больше пространства для надлежащего анализа оправданности использования подобных мер в политическом протесте.

Тогда как участник акции гражданского неповиновения необязательно протестует против режима, в котором он действует, участник вооруженного или радикального протеста выражает глубокое несогласие с этим режимом (или его ключевым аспектом). Он использует коммуникативные средства не для убеждения других в достоинствах своей позиции. Его цели более безотлагательны и радикальны, чем у участника акции гражданского неповиновения. Участник радикального или вооруженного протеста стремится к более резким изменениям, используя жестокие стратегии принуждения и запугивания, а убеждения и морального призыва. Часто главной составляющей его действия является сила или радикальное насилие. Учитывая природу его поведения и его целей, он, скорее всего, попытается избежать правовых последствий своего действия. Для участников акции гражданского неповиновения это менее характерно.

Революционное действие: Различие между радикальным протестом и революционным действием установить бывает так же трудно, как и различие между революционным действием и гражданским неповиновением. Одно отличие этих трех действий заключается в природе их целей. Перед актами гражданского неповиновения часто стоят понятные и ограниченные цели. Акты террора или масштабного насильственного принуждения обычно связаны с общей целью порождения страха и чувства незащищенности, при этом истинные цели и требования остаются неясными. Характерная общая цель революционных действий – это стремление к смене политического режима. Акты радикального протеста и акты гражданского неповиновения, разумеется, могут подпасть под понятие революционного проекта, и даже могут совпадать друг с другом (как, возможно, они совпали в стратегиях саботажа под руководством Нельсона Манделы и Африканского Национального конгресса).

Будучи общей практикой, революция, как радикальный протест, не стремится убедить правительство изменить текущую политику. Но в отличие от радикального протеста революционное действие может стремиться убедить общество, управляемая данным правительством, в необходимости изменить существующий режим. Если революционеры и стремятся убедить правительство в чем-либо, так это в том, что ему пора перестать быть правительством. В Индии Ганди достиг определенного успеха в этом проекте. Когда его движению было уже нельзя сопротивляться, британцы покинули Индию довольно мирно. Но революционный проект Ганди можно противопоставить другим революционным движениям, например, Французской революции или даже революции в Южной Африке, где революционный террор пользовался поддержкой. Масштабное сопротивление, прибегающее к террору, отличается от ненасильственного сопротивления, характерного для протеста Ганди. Поскольку, как отмечено выше, люди могут участвовать в протестах по многим причинам, акты гражданского неповиновения, подобные тем, что осуществлял Ганди, руководствуются убеждениями совести, но могут также преследовать и революционные цели.

Различные точки соприкосновения и пересечения различных типов политических протестов предполагают, что не существует какой-либо единой шкалы от слабого к сильному несогласию. Более правдоподобно выглядит идея шкалы с несколькими измерениями, признающей все сложности в таких критических точках, как законность, насилие, вред, коммуникация, мотивацию и убедительность.

Оправдание

Со многих точек зрения, анализируя оправданность гражданского неповиновения, следует принимать во внимание не только конкретное действие протестующего и его возможные последствия, но также мотивацию к участию в данном акте гражданского неповиновения. Факторы, влияющие на выбор протестующего, включают в себя незаконность действия, применяется ли это действие как последнее или первое средство, координация с прочими протестующими, вероятность успеха, прямое ли это действие или непрямое, ожидаемый вред. Факторы, влияющие на мотивацию, достоинство целей, побуждающих активиста к действию, или его отсутствие, основания для поддержки выбранного действия, основания участия в данной форме протеста. Хотя все эти факторы рассматриваются ниже по отдельности, эти две группы факторов неминуемо пересекаются.

Способ действия

Защита гражданского неповиновения обычно подразумевает, что в справедливых и либеральных обществах люди имеют общее моральное обязательство следовать закону. В истории философии выдвигалось множество аргументов в пользу юридических обязательств (часто их называли «политическими обязательствами»). В диалоге Критон платоновский Сократ предлагает по меньшей мере две линии аргумента в поддержку юридических обязательств для защиты своего решения не уклоняться от тюремного заключения. Во-первых, Сократ подчеркивает то, насколько важно быть морально последовательным; он бы предпочел расстаться с жизнью, чем отказаться от своих принципов. Основной принцип Сократа состоит в том, что человек никогда не должен совершать зло или причинять вред в ответ на совершенное зло. Убежать из тюрьмы, отказавшись при этом убеждать государство в своей правоте, значило бы попытаться уничтожить государство и его законы. Второй принцип Сократа заключался в обязанности соблюдать законы Афин, поскольку он негласно согласился на это и поэтому пользовался благами и правами гражданства этого полиса. Эта волюнтаристическая линия аргумента позже получила поддержку со стороны Джона Локка, утверждавшего, что наш долг заключается в следовании закону только в случае, когда мы согласились ему подчиняться. Данный взгляд отличается от неволюнтаристической позиции Дэвида Юма, согласно которому обязанность следовать законам основывается на ценности законного правительства. Из этих двух традиций берут начало основные современные аргументы в пользу юридических обязательств, касающиеся соответственно согласия, благодарности, выполнения обещаний, честности, необходимых институтов и общественного блага. В недавних дискуссиях многие современные волюнтаристические и неволюнтаристические аргументы подвергались критике, поскольку, по мнению их оппонентов, они поощряют точку зрения, что, тогда как у нас есть обычные основания следовать закону и сильные моральные обязательства следовать частным законам, у нас нет общего обязательства следовать закону. Одна из причин полагать, что такого обязательства не существует, заключается в том, что законность действия не оказывает существенное влияние на его моральный статус (Smith, 1973). Это утверждение заключается в том, что переход через пустую дорогу в неположенном месте, например, едва заслуживает порицания, а незаконность этого действия не делает его более заслуживающим порицания. Точно также, плевки на ноги собеседника или беспричинный отказ признавать этого человека заслуживают порицания, и законность этих действия не умаляют их предосудительности.

Исходя из того, что у людей есть pro tanto [пропорциональные] обязанность следовать закону (или по меньшей мере тем законам, которые не являются чересчур несправедливыми), следует, что у людей есть pro tanto обязательство использовать надлежащие законные формы политического участия перед тем, как они прибегнут к незаконным методам. С этой точки зрения гражданское неповиновение может быть оправдано только тогда, когда к нему прибегают как к последнему средству. Но поскольку доводы, отстаиваемые меньшинством, суть те, которым власть предержащие противостоят больше всего, законные формы могут быть менее эффективны. Более того, остается неясным, в какой момент человек может утверждать, что он оказался в ситуации, в которой последнее средство действительно является последним, ведь он может бесконечно продолжать использовать уже испытанные законные методы. Чтобы избежать подобных возражений, Ролз предполагает, что в случае, если прошлые действия продемонстрировали неподвижность и апатичность большинства, то дальнейшие попытки можно обоснованно счесть бесплодными, и тогда можно быть уверенным, что гражданское неповиновение является последним средством.

Еще одно условие оправданного гражданского неповиновения, согласно Ролзу, заключается в том, что протестующие должны скоординироваться с прочими меньшинствами. Поскольку различные группы меньшинств получают равное оправдание за применение гражданского неповиновения при наличии у них достаточно весомых возражений, эти группы не должны подрывать усилия друг друга одновременными попытками привлечь внимание общества и правительства. Определенная координация действий требуется, по словам Ролза, для регулирования общего уровня несогласия (Ролз 1971). Хотя у этого условия есть определенные достоинства, гражданское неповиновение, которое ему не соответствует, тем не менее по-прежнему может быть оправданным. В некоторых случаях на координацию с другими меньшинствами может просто не быть времени или возможности. В прочих случаях другие миноритарные группы могут быть неспособны на координацию или не желать ее. Таким образом, остается открытым вопрос, должен ли отказ или неспособность других групп к кооперации влиять на окончательное обоснование решения человека участвовать в гражданском неповиновении.

Причина, по которой Ролз отстаивает это требование координации, заключается в том, что в большинстве случаев координация служит более важной цели, а именно достижению положительных последствий. Часто утверждается, что гражданское неповиновение может быть оправдано только в том случае, когда вероятность добиться положительных изменений с помощью гражданского неповиновения очень велика. Только это может оправдать решение подвергнуть общество риску негативных последствий. Негативные последствия обычно включают в себя следующие. Во-первых, гражданское неповиновение может расколоть общество. Во-вторых, гражданское неповиновение обычно призвано привлекать общественное внимание, и в результате люди могут посчитать, что гражданское неповиновение можно использовать для достижения любых изменений в законе или политике, которые им могут показаться оправданными (Raz 1979: 262). В-третьих, акт гражданского неповиновения может повлечь за собой последующие акты гражданского неповиновения, а также всеобщее неуважение к закону, в особенности в тех сферах, где закон, по мнению протестующих, снисходителен к данным видам правонарушения.

Отвечая на эти вызовы, некто может поставить под вопрос эмпирические утверждения о том, что гражданское неповиновение может внести раскол и в результате привести к тому, что другие будут пользоваться актами гражданского неповиновения для достижения политических изменений. Также следует поставить вопрос, действительно ли будет плохо, если акт гражданского неповиновения и вправду повлечет за собой указанные выше последствия. Что касается вероятности успеха, акт гражданского неповиновения фактически может показаться наиболее оправданным действием в случае, когда ситуация кажется безнадежной и когда правительство отказывается прислушиваться к традиционным формам коммуникации. Кроме того, даже если общий успех выглядит маловероятным, гражданское неповиновение может быть оправдано за то, что оттягивает тот вред, которым будет причинен жертвам дурного закона или политики. Объятия с деревьями, например, могут отсрочить или вовсе свернуть план вырубки и тем самым внести вклад в защите окружающей среды.

Два последних фактора, относящихся к выбору действия протестующего, — это ненасилие и непосредственность (directness) действия. Многие исследователи считают, что ненасилие необходимо для возможности оправдания гражданского неповиновения. Но, как отмечено выше, могут иметься достаточные основания для выбора стратегического использования насилия против того ущерба и несправедливости, которые порождает закон. Иногда зло в глазах протестующего настолько чудовищно, что использование насильственных средств для его искоренения было бы вполне допустимым. Подобное насилие может быть необходимо для сохранения или восстановления прав и гражданских свобод, которые репрессивные практики пытаются приостановить (Raz 1979). Относительно прямого действия некоторые утверждают, что чем оно «прямее», тем оправданнее гражданское неповиновение, поскольку прямое неповиновение нацелено на конкретную неправоту закона, которая и породила это неповиновение (Greenawalt 1987: 235). Хотя непосредственность действия может гарантировать понимание цели несогласия, она может иметь свои недостатки. И в некоторых обстоятельствах прямое действие не может быть оправданно. Когда прямое неповиновение не способно сохранить уважение к окружающим или же когда оно производит больше вреда, чем следование закону или непрямое неповиновение, то именно у непрямого неповиновения есть больше шансов быть оправданным. Однако, когда непрямое гражданское неповиновение может быть неверно истолковано или рассматриваться отдельно от закона, против которого оно выступает, то у прямого неповиновения, если оно соответствует определенным моральным требованиям (которые определены в самом законе), есть больше шансов получить оправдание. Люди, прибегающие к непрямому неповиновению, при прочих равных условиях не имеют никаких объективных причин нарушать закон, который они нарушают. Это означает, что оправдание их неповиновения должно основываться исключительно на том, подходят ли эти действия для уведомления о своих целях

Можно многое сказать о гражданском неповиновении как о средстве коммуникации. Как мы отметили в разделе 1.3, гражданское неповиновение часто лучше способствует диалогу между обществом и государством, чем законный протест, поскольку управляющие мейнстримными СМИ склонны не выделять эфирное время для выражения непопулярных взглядов, если только они не подкреплены сенсационными средствами, такими как незаконный протест. Однако, как мы отметили ранее, оправданность акта гражданского неповиновения сильно зависит от его конкретных черт. Гражданское неповиновение иногда служит преимущественно для информирования общественности и предоставления ей сведений о проблеме. Но иногда оно демонстрирует большинству, сколь высокой может быть цена сохранения существующего закона или политики перед лицом продолжительного, скоординированного противостояния. Природа данных стратегий, как мы обсуждали ранее, и мотивации для выбора определенного действия составляют анализ оправданности гражданского неповиновения.

Мотивация к действию

Со многих точек зрения, для того, чтобы акт гражданского неповиновения был оправдан, недостаточно одного соответствия акта протестующего обозначенным выше критериям. Одинаково важно, чтобы протестующий выбирал его на правильных основаниях. Первое требование, которому он должен соответствовать, состоит в том, что цели его действия должны быть обоснованными. Протестующий может быть уверен, что он действует на основании справедливых целей и что его действие допустимо с точки зрения морали, однако он может ошибаться или по поводу фактов, или по поводу принципов. Даже если его вызов достаточно обоснован, существуют еще две проблемы. Первая касается вопроса о том, почему он считает свою цель столь значительной. Вторая касается вопроса о том, почему он выбирает именно этот акт неповиновения.

Что касается первой, если протестующий отстаивает легитимную цель, такую как равные права чернокожих американцев, только по той причине, что он стремиться к переизбранию, или продвижению, или восхищению со стороны друзей, при этом не испытывая искренней симпатии к данной цели, это означает, что он действует не на решающих основаниях. Чтобы полностью оправдать защиту данной цели, протестующий должен действовать исходя из благих мотивов, например, стремления к равенству между людьми. Среди подобных мотивов может быть чувство несправедливости, испытываемое из-за недопустимого отношения к чернокожим американцам, или убежденность в том, что реальное равенство прав лучше всего служит интересам всех американцев. Было бы правильно осудить человека, чья мотивация к достойному действию в защиту прав других людей на самом деле расходится с данной целью.

Что касается второй проблемы, иногда мотивы соответствуют ситуации, но не способствуют определенному действию, которое предпринимает протестующий. Принимая решения, как наилучшим образом отстоять легитимную цель, человек должен обдумать подходящую стратегию. У человека могут быть основания участвовать в одной форме неповиновения, но выбрать он может другую форму, которая исходит из других оснований. Например, у него могут быть твердые основания участвовать в перекрытии дороги, потому что данное действие соответствует его политическим интересам, оно может быть понято государством, которое отреагирует подобающим образом. Или потому что это действие оказывает общественное воздействие и не наносит большой ущерб интересам других. Однако у протестующего нет твердого основания на незаконное проникновение на правительственную территорию или на вандализм. Если же человек совершит эти действия, он будет виновен в ошибочном суждении о том, какие именно действия покоятся на тех основаниях, исходя из которых он действует (См. работы Gardner and Macklem 2002). Учитывая эту ошибку в выборе действия, протестующий может утверждать, что его поведение извинительно, поскольку у него было основание верить, что у него было основание совершить определенное действие гражданского неповиновения именно в этой форме. Когда, напротив, действие протестующего покоится на твердых основаниях, исходя из которых он действует в данной ситуации, то выбор действия оправдан. Оправдание действий протестующего исходит из их правомерности. Их правомерность частично задана политическим режимом, настроениями социальной среды, действий, предпринятых другими участниками политического процесса и т.д. Все эти факторы влияют на правомерность данного действия и на метод, каким оно реализуется, и, таким образом, они определяют, в какой степени основания, на которых покоится действие, способны его оправдывать.

Различные ограничения и требования, которые мы обсуждали выше, не исчерпывают всю защиту гражданского неповиновения. Более полная защита опирается на общественную ценность гражданского неповиновения. Оправданное гражданское неповиновение, как говорит Ролз, может служить предотвращению отклонений от справедливости и их исправлению, если они уже произошли. Таким образом, оно может действовать как стабилизирующая сила в обществе (Ролз: 1971). Если оставить проблему справедливости в стороне, гражданское неповиновение и несогласие чаще способствуют демократическому обмену мнениями, принуждая носителей господствующего мнения защищать свои взгляды. В своем сочинении О свободе Милль утверждает, что,

 когда оказываются люди, которые оспаривают общепринятое мнение… то будем им благодарны за [э]то, выслушаем внимательно все, что они имеют сказать… [и будем очень рады, что нашелся кто-то, кто сделал для нас] то, что в противном случае мы сами должны были бы для себя сделать.

Фактически, можно утверждать, что те, кто нарушает закон оправданным актом гражданского неповиновения, демонстрируют ответственную гражданственность или гражданскую добродетель. Ричард Даггер утверждает, что

быть добродетельным … означает хорошо выполнять свою общественно необходимую или важную функцию. Это не означает, что добродетельный человек всегда должен соглашаться с господствующими взглядами или точками зрения. Наоборот, Сократ и Джон Стюарт Милль убедили множество людей в том, что оспаривание и испытание на прочность господствующих взглядов есть одна из высших форм добродетели (Dagger 1997: 14).

Такое понимание несогласного и оправданного гражданского неповиновения совпадает с набирающим силу общим мнением о том, что наши гражданские обязанности выходят за границы обязательства следовать закону. Действительно, при определенных условиях наши обязанности заключаются в сопротивлении несправедливым и нечестным схемам, и это может включать в себя долг не подчиняться закону (Delmas, далее).

Права

Следующий вопрос связан с проблемой оправдания, но при этом отличается от нее: имеют ли люди право участвовать в акциях гражданского неповиновения. Большинство мыслителей, изучающих гражданское неповиновение, отстаивают ограниченное право людей на данную форму протеста. Ролз, например, утверждает, что даже в почти справедливом обществе можно предположить, что человек имеет право на гражданское неповиновения при трех важных условиях. Эти условия Ролз считает необходимыми для гражданского неповиновения: гражданское неповиновение предпринимается 1) в ответ на значительную и явную несправедливость, 2) в качестве последнего средства, 3) согласовывается с другими миноритарными группами. Подход Ролза подвергался критике за нечеткое различие между оправданным гражданским неповиновением и неповиновением, на которое люди имеют право. Существует множество разногласий по поводу того, какие виды неповиновения следует считать правовыми. Некоторые исследователи, включая Джона Маки, утверждают, что не существует права на морально дурное действие, поскольку дурные действия суть действия, которые нам морально запрещено совершать (Mackie, 1978). Другие исследователи, включая Раза, утверждают, что ограничивать допустимых действий лишь теми, на которые у людей есть моральное право – значит неверно понимать природу прав. Право выбора поведения защищает определенную сферу автономии и свободы агента, вмешательство в которую других людей ограничено. Иными словами, право выбора поведения предполагает, что вмешательство в это поведение неоправданно, даже если это поведение само по себе не оправдано. По мнению Раза, человеку не нужно право, чтобы делать правильные вещи. Но человеку часто нужно право на то, что ему не следует делать (см. Waldron: 1981). С этой точки зрения пределы права на политическое участие, например, установлены не природой политических целей человека, но формой действий, которые используются для реализации этих целей.

Согласно Разу, когда мы рассматриваем идею морального права на гражданское неповиновение, мы должны принять во внимание, что это право расширяется до случаев, когда мы не должны его применять. Сказать, что люди имеют право на гражданское неповиновение, означает допустить, что прибегать к данной форме политического действия в отношении политических оппонентов легитимно. Это также допускает, что легитимность гражданского неповиновения не зависит от того, насколько правильной является цель Raz: 1979, 268).

В своем анализе права на гражданское неповиновение Раз уделяет пристальное внимание типу политического режима, в котором осуществляется акт гражданского неповиновения. Раз утверждает, что лишь в нелиберальном режиме определенные индивиды имеют право на гражданское неповиновение.

Учитывая, что нелиберальное государство нарушает права своих граждан на политическое участие, те индивиды, чьи права нарушаются, получают право, при прочих равных условиях, пренебрегать преступными законами и использовать свое моральное право, как будто оно признается законом… Члены нелиберального общества имеют право на гражданское неповиновение, которое, грубо говоря, является той частью их морального права на политическое участие, которая не признается законом (Raz 1979: 272-273).

В отличие от нелиберального государства, в либеральном, по мнению Раза, право человека на политическое участие по умолчанию защищено законом. Таким образом, в таком режиме право на политическое участие не может служить основанием права на гражданское неповиновение.

Против позиции Раца можно выдвинуть возражение, как это делает Дэвид Левковиц, что, если человек апеллирует к праву на политическое участие для обоснования своего неповиновения, он необязательно критикует закон, запрещающий его действие. Левковиц утверждает, что члены миноритарных групп могут одобрять идею о том, что демократические дискуссии следует прерывать ради того, чтобы решение действовать могло быть принято. Таким образом, люди, участвующие в акциях политического неповиновения, могут рассматривать текущую политику как лучший компромисс между необходимостью действовать и необходимостью приспосабливаться к продолжающимся обсуждениям. Тем не менее они также могут заметить, что при бо́льших ресурсах или более длительном обсуждении их взгляды могут завоевать бо́льшую поддержку. Учитывая эту возможность, право на политическое участие должно включать в себя право продолжать оспаривать результат после подсчета голосов или принятия решений. И это право должно включать в себя надлежащим образом ограниченное гражданское неповиновение, поскольку лучшая концепция права на политическое участие как можно больше снижает влияние удачи на популярность той или иной позиции (Lefkowitz 2007; см. также далее Ceva).

Альтернативная реакция на позицию Раза — задать вопрос, должно ли право на гражданское неповиновение исходить от права на политическое участие. Если говорить кратко, то право на гражданское неповиновение может быть основано на других факторах, нежели на праве на политическое участие, например, на праве протестовать по убеждениям совести. Подпадет ли это право на протест по убеждениям совести под право на политическое участие, зависит от того, какой объем мы приписываем данному праву. Если право на политическое участие действует только для законных протестов, то право на протест по убеждениям совести, которое, согласно точке зрения здравого смысла, включает в себя гражданское неповиновение, следует рассматривать отдельно от права на политическое участие.

Следующее возражение Разу может состоять в утверждении о том, что реальные общества не соответствуют его дихотомии либеральных и нелиберальных режимов. Скорее, реальные государства находятся где-то между либеральным и нелиберальным режимами, являясь более или менее либеральными относительно друг друга и более или менее либеральными в разных сферах. Учитывая строгость разовского понятия либерального режима, кажется маловероятным, что какое-либо общество в реальном мире может быть полностью либеральным. Поэтому, хотя у Раза и могут быть основания утверждать, что в полностью либеральном обществе не существовало бы права на гражданское неповиновение, и что в той степени, в какой наше общество приближается к подобному идеалу, возможность этого права уменьшается, тем не менее в большинстве реальных обществ, если и не во всех, право на гражданское неповиновение все же существует. Обратим внимание и на следующий фактор. Для того, чтобы защищенное законом право на политическое участие отвечало всем необходимым требованиям, либеральное общество должно обратить внимание на обвинение Рассела, которое заключается в том, что хозяева СМИ дают сторонникам непопулярных взглядов мало возможностей озвучить свои доводы, если только сторонники непопулярных взглядов не прибегают к сенсационным методам вроде неповиновения.

Рональд Дворкин основывает право на гражданское неповиновение не только на праве на политическое участие, но и на всех тех права, которыми человек обладает против своего правительства. Можно предположить, что люди обладают фундаментальным правом против правительства, вроде права на свободу слова, если это право важно для их достоинства, если оно дает им статус индивидов, равно наделенных правом на заботу и уважение, или ввиду некой другой значимой личной ценности. Человек обладает правом на неподчинение закону, говорит Дворкин, если этот закон несправедливо лишает их права против правительства (Дворкин 1977: 192). Таким образом, моральное право на нарушение закона – это не отдельное право, подобно праву на свободу совести, дополнительное по отношению к прочим правам против правительства. Это часть прав индивидов против правительства, которые правительство не уважает.

Три обозначенные выше позиции в совокупности представляет ключевой пункт разногласия между философами по вопросу права на гражданское неповиновение. Во-первых, философы не соглашаются по поводу оснований этого права. Проистекает ли оно из права на участие в принятии политических решений? Проистекает ли оно из иных прав? Основывается ли оно на равном статусе каждого человека, достойного внимания и уважения? Во-вторых, философы не соглашаются по поводу параметров этого права. Охватывает ли это право все акты гражданского неповиновения или только те акты, которые соответствуют определенным условиям оправдания? В-третьих, философы расходятся во мнениях относительно режимов, в которых может возникнуть данное право. Может ли оно существовать только в нелиберальных режимах или во всех режимах, включая справедливые? И последний вопрос, который не фигурирует в перечисленных выше позициях, звучит так: охватывает ли право на гражданское неповиновение непрямое гражданское неповиновение? Предположительно, это должно быть так, но никакая из обозначенных выше позиций не предлагает аргументы, на которых данное право могло бы основываться.

Наказание

Последний вопрос, который следует рассмотреть, касается того, каким образом власти должны реагировать на гражданское неповиновение. Вопрос о надлежащей законной реакции относится, прежде всего, к действиям правоохранителей, принимающих решение о том, следует ли и каким образом следует реагировать на акцию гражданского неповиновения: арестовывать, выдвигать обвинение и т.д. Во-вторых, данный вопрос относится к действиям обвинителей, принимающих решение о том, передавать ли дело в суд. Наконец, он относится к действиям судьи (и присяжных заседателей), принимающего решение о виде и сроке наказания. Здесь обсуждение концентрируется на выборе подходящего наказания.

Теории наказания

Чтобы определить, в каких случаях людей следует наказывать за гражданское неповиновение (и следует ли вообще), прежде всего нужно сказать кое-что о природе, целях и оправданности законного наказания со стороны государства. Три основных вопроса о наказании звучат так: Почему следует наказывать? Кого наказывать? Как наказывать? Оправдания наказания могут быть ориентированы на будущее, прошлое, а также на них вместе. Иеремия Бентам, например, придерживается консеквенционалистской версии наказания, ориентированной на будущее. Он придерживается мнения, что наказание — это зло, которое может быть оправданно только тогда, когда его применение предотвращает еще большее зло, которое может произойти в случае, если наказания не последует (Бентам, 1998: 368).

Главная версия консеквенционалистского подхода фокусируется на идее устрашения. Наказание может быть оправданно на основании устрашения, если оно предотвращает и/или отбивает желание у самого правонарушителя и прочих потенциальных правонарушителей продолжать нарушать закон. Сторонники теории устрашения подвергаются критике за то, что они относятся к людям как к неразумным существам, а не как к рациональным агентам, способным воспринимать моральные доводы, поскольку устрашающий элемент наказания дает людям практические (связанные с перспективой наказания), а не моральные, основания воздержаться от нарушения закона. Теория устрашения также подвергается критике за то, что она допускает, что не являющиеся прямыми объектами наказания люди тоже могут понести наказание, если оно отпугнет других людей преступать закон. Наконец, теории устрашения критикуются за то, что они чрезмерно расширили параметры надлежащего наказания, допуская тем самым, что любое наказание, необходимое для устрашения, является оправданным.

Теория заслуженного наказания, напротив, говорит о цели и обоснования наказания применительно к прошлому, сосредотачиваясь на том, что именно правонарушитель заслуживает за свои действия. По сравнению с теорией устрашения, теория заслуженного наказания больше озабочена наказанием только тех людей, которые являются непосредственными объектами наказания, и предполагает, что наказывать людей стоит лишь в той степени, в какой они этого заслуживают. Теория заслуженного наказания предполагает, что наказание за правонарушение должно быть пропорционально его серьезности. Серьезность правонарушения определяется двумя факторами: виновностью преступника и ущербом, нанесенным его действиями. Теории заслуженного наказания критикуются за то, что они недостаточно отстаивают идею о том, что виновный всегда должен быть наказан. Хотя точка зрения, что виновный заслуживает страдания, широко распространена, остается неочевидным, почему виновный его заслуживает. Теории заслуженного наказания также критикуются за допущение о том, что те, кто устанавливают факты, могут решать, что именно заслуживают правонарушители, и за допущение о том, что заслуженное наказание с необходимостью оправданно: всегда ли люди должны быть наказаны так, как они того заслуживают?

Версия теории заслуженного наказания – коммуникативная теория наказания, которая предполагает, что цель наказания направлена как на будущее, так и на прошлое. С точки зрения коммуникативной теории наказания, цель наказания двойственна: выразить осуждение со стороны государства и заставить преступника раскаяться в своих действиях и исправить свое поведение. Согласно коммуникативной концепции наказания, государство стремится установить моральный диалог с преступником, чтобы он осознал моральные основания следования закону. В соответствии с некоторыми коммуникативными теориями, осуждение само по себе достаточным образом оправдывает наказание. Наказание можно понимать как секулярную форму искупления, которая наглядно демонстрирует преступнику последствия его преступления (Duff 1998: 162). Согласно прочим, менее монистическим коммуникативным теориям, одного информирования о порицании как таковом недостаточно для оправдания наказания; помимо него необходима цель устрашения (von Hirsch 1998: 171). При этом прочие коммуникативные теории добавляют ряд других соображений относительно оснований для оправдания. С плюралистической точки зрения, следует проводить различие между справедливо заслуженным наказанием и действительно оправданным наказанием. Например, если правонарушитель демонстрирует раскаяние в своих действиях до наказания, то закон имеет основания проявить к нему милосердие и наложить на него менее суровое наказание, чем то, которое он заслуживает (Tasioulas 2006). Милосердие подразумевает также снисходительную заботу о благополучии преступника как потенциального объекта заслуженного наказания. Учитывая раскаяние правонарушителя, оправданное наказание должно быть менее сурово, чем если бы у нас не было никаких оснований для проявления милосердия.

Наказание за гражданское неповиновение

Системы наказания, основанные на теории устрашения, рекомендуют простой подход к гражданскому неповиновению. Поскольку цель и оправданность наказания заключается в устрашении людей и предотвращении нарушения закона, такая система будет накладывать на участников акций гражданского неповиновения любое наказание, которое посчитает достаточным для достижения своей цели. Будет ли это наказание более или менее суровым, чем то, которое налагается на обычных правонарушителей, или же будет таким же, зависит от эмпирических соображений. Иногда для протестующего потребуется более суровое наказание, чем для обычных преступников, поскольку моральные убеждения участников акции неповиновения столь тверды, что обычное наказание будет неспособно их устрашить. Однако в других случаях наказание будет менее жестким, чем для обычных правонарушителей, поскольку протестующие обычно не являются «закоренелыми» преступниками, и поэтому для их устрашения потребуется менее суровое наказание.

В отличие системы, основанной на теории устрашения, система заслуженного наказания и коммуникативная система наказывают участников акции гражданского неповиновения только в том случае, если они заслуживают наказания, и в тех пределах, в каких они его заслуживают. Плюралистическая коммуникативная система наказания, которая придает значение соображениям милосердия, а также возмездия или заслуженности, наказывает только в тех пределах, в каких наказание оправданно (а не в тех пределах, в каких оно заслуженно), поскольку милосердие по отношению к правонарушителю может рекомендовать менее суровое наказание, чем он того заслуживал бы, если бы наказание основывалось на идее справедливости. Плюралистический подход поднимает вопрос: если мотивацией правонарушителя было гражданское неповиновение, является ли это достаточным основанием, чтобы закон проявил к нему милосердие? Можно утверждать, что убежденность и преданность протестующего, не позволяющие ему в полной мере следовать нормам, идущим вразрез с его убеждениями, и воздерживаться от использования эффективных методов протеста, являются теми факторами, которые дают закону основания проявить к нему милосердие. Это может сделать всякую оправданную реакцию закона менее суровой.

Что касается теории заслуженного наказания и коммуникативной теории, которые сконцентрированы исключительно на наказании, основанном на идее справедливости, то главный относящийся к ним вопрос звучит так: заслуживают ли участники акции гражданского неповиновения осуждения, и если да, то в какой мере? На этот вопрос есть по меньшей мере три возможных ответа. Первый заключается в том, что протестующие заслуживают такого же наказания, что и обычные правонарушители, которые нарушили тот же закон. У этого ответа есть несколько оснований. Во-первых, как объясняет Гринауолт, требования пропорциональности наказания рекомендуют применять законодательные запреты единообразно. Поскольку нарушать их запрещено, люди, нарушившие этот запрет, протестовали ли они против именно этого закона или каких-то иных, несут такую же ответственность, что и лица, нарушившие этот же запрет в личных целях. Во-вторых, Гринауолт выдвигает предположение, что наличие любого принципа, на основании которого должностные лица могут допустить оправданные незаконные действия, в результате приведет к неспособности наказывать неоправданные действия, в отношении которых цели наказания будут служили бы более полно. Даже когда должностные лица выносят правильные суждения о том, какие действия достойны прощения, граждане могут сделать неверные выводы, и средства устрашения и принятие норм могут оказаться подорванными неоправданными действиями, которые похожи на оправданные (Greenawalt 1987: 273). Таким образом, все подобные нарушения, оправданные и неоправданные, должны наказываться одинаковым образом.

Однако многое здесь опирается на допущение, что нарушения закона, являющиеся результатом гражданского неповиновения, фактически сопоставимы с обычными правонарушениями и заслуживают сопоставимой реакцию закона. Обсуждение в 1-м разделе ключевых характеристик гражданского неповиновения показало, что оно сильно отличается от обычных правонарушений и по своей мотивации, и по способу действия, не говоря уже о моральной оправданности. Это предполагает, что закон должен относиться к гражданскому неповиновению как к отдельному типу неповиновения, отличающемуся от обычных преступлений. Такой подход предлагает два варианта: гражданское неповиновение заслуживает либо большего осуждения, либо меньшего осуждения по сравнению с обычными преступлениями.

Есть основания полагать, что с участниками гражданского неповиновения следует обращаться более сурово, чем с обычными правонарушителями. Во-первых, фактически, протестующие, как кажется, ставят себя над законом, ставя свои собственные моральные суждения по тому или иному вопросу над демократическим процессом принятия решений и над властью закона. (Хотя многие судьи поддерживают такой карикатурный образ, стоит заметить, что он вступает в противоречие теми характеристиками, которые сами протестующие и многие исследователи дают своим действия (Ролз 1971, Greenawalt 1987; Markovits 2006).). Во-вторых, можно сказать, что коммуникативный аспект гражданского неповиновения усугубляет подобные правонарушения, поскольку обыкновенно он привлекает больше общественного внимания, чем большинство скрытых преступлений. Это заставляет судебные органы беспокоиться о том, что законопослушные граждане могут чувствовать тревогу, неуверенность и беспокойство, если они не предпримут никаких действий. Таким образом, отмечает Гринауолт, пока судебные органы будут сквозь пальцы смотреть на мелкие правонарушения, неспособность ответить на правонарушения, совершенные, в некоторых отношениях, на глазах у властей, может поставить под сомнение убежденность в том, что правила и те, кто их установил, заслуживают уважения (Greenawalt 1987: 351-2). В-третьих, любое применение насилия будет усугублять гражданское неповиновение, особенно если оно увеличивает нанесенный правонарушением ущерб или напрямую подстрекает к дальнейшим и неоправданным использованиям насилия. И хотя насилие может красноречиво сообщать о серьезности и отчаянии протестующего, оно изменяет природу диалога. Оно заставляет власти реагировать в соответствии с их позицией по отношению к насилию, и эта реакция может быть гораздо более суровой, чем те меры, которыми они в ином случае хотели бы отреагировать на акты гражданского неповиновения, которое защищает те же ценности, которые они могут уважать.

Последняя возможная позиция заключается в том, что с участниками гражданского неповиновения следует обращаться более снисходительно, чем с обычными правонарушителями, по крайней мере в случае, когда их неповиновение морально оправдано. Эти правонарушители действуют на основании убеждений совести, и зачастую их протесты служат интересам общества, провоцируя желаемую переоценку моральных ограничений. Тем не менее моральные оправдания обычно не переходят в юридические, и протестующие печально известны тем, что им зачастую не удается продвинуть защиту необходимого (защиту того, что их действия были юридически оправданы, поскольку являются меньшим из двух зол). Должен ли закон быть более уступчивым к их совестливой мотивации и усилиям участвовать в моральном диалоге с правительством и обществом – это тема дальнейшей дискуссии.

Заключение

Некоторые исследователи утверждают, что гражданское неповиновение – это устаревшее понятие, которое слишком много изучали и которое слишком мало отражает современные формы политического активизма, склонные к более крайним проявлениям. Херберт Сторинг предположил, что «самая поразительная черта гражданского неповиновения – это его несоответствие проблемам сегодняшнего дня» (Storing 1991: 85). Вскоре после убийства Мартина Лютера Кинга, он сказал, что мода на гражданское неповиновение пройдет с такой же вероятностью, с какой она вспыхнула от его слов. Разумеется, есть множество доказательств того, что Сторинг ошибался в своем прогнозе относительно популярности гражданского неповиновения как протестного метода. Конечно, хотя образцовые формы гражданского неповиновения за последние годы изменились, эти изменения происходили преимущественно в сфере, где важную роль играют соображения совести, которую мы обсуждали в самом начале. Исторические примеры Ганди, Кинга, суфражизма и Манделы представляют тот вид гражданского неповиновения, целью которого является обеспечение юридической защиты основных прав определенных групп граждан. Такое неповиновение отличается от современного гражданского неповиновения, которое фокусируется не на базовых правах, но на более широких вопросах или специфических интересах, включая экологию, права животных, ядерное разоружение, глобализацию, внешнюю политику и т.д.

Акты гражданского неповиновения, совершенные в поддержку, например, экологии или прав животных, отчасти могут показаться ответом на неисправности в механизме гражданского участия в процессах принятия решений. Эти неисправности можно назвать дефицитом демократии (Markovits 2005). Такие дефициты могут быть неотъемлемой частью подлинных демократий, а акты неповиновения, используемые для исправления этого дефицита, можно сказать, в различной степени отражают чувствительность протестующих к демократическим идеалам. Сегодня гражданское неповиновение остается значимой частью либеральной демократии, но у нас по-прежнему остаются без ответа важные вопросы о гражданском неповиновении, которые ставят современные философы: в особенности вопрос о том, чем данная практика отличается от более радикальных форм протеста и как к ней следует относиться с точки зрения закона.

Библиография

Русскоязычная библиография:

Бентам И. (1998). Введение в основания нравственности и законодательства. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). — 415 С.

Дворкин Р. (2004). О правах всерьез / Пер. с англ.; Ред. Л. Б. Макеева. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). — 392 С.

Милль Дж.С. Электронный источник: http://old.inliberty.ru/library/491-o-svobode

Платон. (2006) Критон // Сочинения в четырех томах. Т. 1 / пер. М. С. Соловьева. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та; «Изд-во Олега Абышко», 2006. — С. 117-135.

Ролз Дж. (2010). Теория справедливости: Пер. с англ. / Науч. ред. и предисл. В. В. Целищева. Изд. 2-е. — М.: Издательство ЛКИ. — 536 С.

Торо Г.Д. Высшие законы. (2002). / пер. с англ. З.Е. Александровой. — М.: Республика, 2002. — С. 260-276.

Англоязычная библиография:

Arendt, Hannah, 1972. Crises of the Republic: Lying in Politics, Civil Disobedience, On Violence, Thoughts on Politics and Revolution, New York: Harcourt.

Bedau, Hugo A., 1961. ‘On Civil Disobedience,’ The Journal of Philosophy, 58 (21): 653–661.

––– (ed.), 1991. Civil Disobedience in Focus, London: Routledge.

Bentham, Jeremy, 1789, An Introduction to the Principles of Morals and Legislation, J. H. Burns and H. L. A. Hart (eds.), London: Athlone Press, 1970.

Bilgrami, Akeel, 2002. ‘Gandhi's Integrity: The Philosophy Behind the Politics,’ Postcolonial Studies, 5 (1): 79–93.

Brownlee, Kimberley, 2012. Conscience and Conviction: The Case for Civil Disobedience, Oxford: Oxford University Press.

–––, 2007. ‘The Communicative Aspects of Civil Disobedience and Lawful Punishment,’ Criminal Law and Philosophy, 1 (2): 179–192.

–––, 2004. ‘Features of a Paradigm Case of Civil Disobedience,’ in Res Publica, 10 (4): 337–351.

Ceva, Emanuela, 2015. ‘Why Toleration Is Not the Appropriate Response to Dissenting Minorities' Claims,’ in The European Journal of Philosophy, 23(3): 633–651. doi:10.1111/j.1468-0378.2012.00563.x

Cohen, Carl, 1970. ‘Defending Civil Disobedience,’ The Monist, 54 (4): 469–487.

Dagger, Richard, 1997. Civic Virtues, New York: Oxford University Press.

Delmas, Candice, 2014. ‘Political Resistance: A Matter of Fairness,’ Law and Philosophy, 33(4): 465–488. doi:10.1007/s10982-013-9189-y

Duff, Antony, 1998. ‘Desert and Penance,’ in Principled Sentencing, Andrew Ashworth and Andrew von Hirsch (eds.), Oxford: Hart Publishing.

Duff, Antony and Garland David (eds.), 1994. A Reader on Punishment, Oxford: Oxford University Press.

Dworkin, Ronald, 1977. Taking Rights Seriously, London: Duckworth.

–––, 1986. Law's Empire, Oxford: Hart Publishing.

Enoch, David, 2002. ‘Some Arguments against Conscientious Objection and Civil Disobedience Refuted,’ in Israel Law Review, 36: 227–253.

Farrell, Daniel M., 1977. ‘Paying the Penalty: Justifiable Civil Disobedience and the Problem of Punishment,’ in Philosophy and Public Affairs, 6 (2): 165–184.

Feinberg, Joel, 1979. ‘Civil Disobedience in the Modern World,’ in Humanities in Society, 2 (1): 37–60.

–––, 1994. ‘The Expressive Function of Punishment,’ in A Reader on Punishment, Antony Duff and David Garland (eds.), Oxford: Oxford University Press.

Gans, Chaim, 2002. ‘Right and Left: Ideological Disobedience in Israel,’ in Israel Law Review, 36: 19–71.

Gardner, John and Macklem, Timothy, 2002. ‘Reasons,’ in OxfordHandbook of Jurisprudence and Philosophy of Law, Jules Coleman and Scott Shapiro (eds.), Oxford: Oxford University Press.

Green, Leslie, 2003. ‘Civil Disobedience and Academic Freedom,’ in Osgoode Hall Law Journal, 41 (2–3): 381–405.

–––, 2002. ‘Law and Obligations,’ in The Oxford Handbook of Jurisprudence and Philosophy of Law, Jules Coleman and Scott Shapiro (eds.), Oxford: Oxford University Press.

Greenawalt, Kent, 1987. Conflicts of Law and Morality, Oxford: Clarendon Press.

Goodin, Robert, 2005. ‘Towards an International Rule of Law: Distinguishing International Law-Breakers from Would-Be Law-Makers,’ in Journal of Ethics, 9 (1-2): 225–246.

Haksar, Vimit, 1976. ‘Rawls and Gandhi on Civil Disobedience,’ in Inquiry, 19: 151–192.

Hammer, Leonard, 2002. ‘Selective Conscientious Objection and International Human Rights,’ in Israel Law Review, 36: 145–169.

Harel, Alon, 2002. ‘Unconscionable Objection to Conscientious Objection: Notes on Sagi and Shapira,’ in Israel Law Review, 36: 219–226.

Kasher, Asa, 2002. ‘Refusals: Some Neglected Aspects,’ in Israel Law Review, 36: 171–180.

King, Martin Luther Jr., 1991. ‘Letter from Birmingham Jail,’ in Civil Disobedience in Focus, Hugo A. Bedau (ed.), London: Routledge.

–––, 2001. The Autobiography of Martin Luther King Jr, Claybourne Carson (ed.) New York: IPM/Warner Books.

Lefkowitz, David, 2007. ‘On a Moral Right to Civil Disobedience,’ in Ethics, 117 (January): 202–233.

Lippman, Matthew, 1991. ‘Nuremburg and American Justice,’ in Notre Dame Journal of Law, Ethics and Public Policy, 5 (4): 951–977.

Lyons, David, 1998. ‘Moral Judgment, Historical Reality, and Civil Disobedience,’ in Philosophy and Public Affairs, 27 (1): 31–49.

Mackie, John, 1978. ‘Can There Be a Right-based Moral Theory?,’ in Midwest Studies in Philosophy, 3: 350–359.

Mandela, Nelson, 1994. Long Walk to Freedom: the Autobiography of Nelson Mandela, Toronto: Little, Brown and Company.

Markovits, Daniel, 2005. ‘Democratic Disobedience,’ in Yale Law Journal, 114: 1897–1952.

McEwen, Stephen J. Jr., 1991. ‘The Protester: A Sentencing Dilemma,’ in Notre Dame Journal of Law, Ethics, and Public Policy, 5 (4): 987–993.

Mill, John Stuart, 1999. On Liberty, Edward Alexander (ed.), Peterborough, Ontario: Broadview Press.

Morreall, John, 1991. ‘The Justifiability of Violent Civil Disobedience,’ in Civil Disobedience in Focus, Hugo A. Bedau (ed.), London: Routledge.

Murphy, Jeffrie (ed.), 1971. Civil Disobedience and Violence, Belmont, California: Wadsworth.

Nussbaum, Martha, 2010. Liberty of Conscience: In Defense of America's Tradition of Religious Equality, New York: Basic Books.

Paz-Fuchs, Amir and Sfard, Michael, 2002. ‘The Fallacies of Objections to Selective Conscientious Objection,’ in Israel Law Review, 36: 111–143.

Plato, Crito, Various editions.

Rawls, John, 1971. A Theory of Justice, Cambridge, MA: Harvard University Press.

–––, 1996. Political Liberalism, Second Edition, New York: Columbia University Press.

–––, 1999. The Law of Peoples, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Raz, Joseph, 1979. The Authority of Law: Essays on Law and Morality, Oxford: Clarendon Press.

–––, 1994. Ethics in the Public Domain, Oxford: Oxford University Press.

Russell, Bertrand, 1998. Autobiography, London: Routledge.

Sabl, Andrew, 2001. ‘Looking Forward to Justice: Rawlsian Civil Disobedience and its Non-Rawlsian Lessons,’ in The Journal of Political Philosophy, 9 (3): 307–330.

Sagi, Avi and Shapira, Ron, 2002. ‘Civil Disobedience and Conscientious Objection,’ in Israel Law Review, 36: 181–217.

Simmons, A. John, 2003. ‘Civil Disobedience and the Duty to Obey the Law,’ in Blackwell Companion to Applied Ethics, R. G. Frey and Christopher Heath Wellman (eds.), Oxford: Blackwell.

–––, 2001. Justification and Legitimacy, Cambridge: Cambridge University Press.

Singer, Peter, 1973. Democracy and Disobedience, Oxford: Clarendon Press.

Smart, Brian, 1991. ‘Defining Civil Disobedience,’ in Civil Disobedience in Focus, Hugo A. Bedau (ed.), London: Routledge.

Smith, M. B. E., 1973. ‘Is There a Prima Facie Obligation to Obey the Law,’ in Yale Law Journal, 82 (5): 950–976.

Smith, William, 2012. ‘Policing Civil Disobedience,’ in Political Studies, 60 (4): 826–842.

Smith, William, 2011. ‘Civil Disobedience and the Public Sphere,’ in The Journal of Political Philosophy, 19 (2): 145–166.

Storing, Herbert J., 1991. ‘The Case Against Civil Disobedience,’ in Civil Disobedience in Focus, Hugo A. Bedau (ed.), London: Routledge.

Sunstein, Cass, 2003. Why Societies Need Dissent, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Tasioulas, John, 2003. ‘Mercy,’ in Proceedings of the Aristotelian Society, 103 (2): 101–132.

–––, 2006. ‘Punishment and Repentance,’ in Philosophy, 81: 279–322.

Thoreau, Henry David, 1991. ‘Civil Disobedience,’ in Civil Disobedience in Focus, Hugo A. Bedau (ed.), London: Routledge.

Von Hirsch, Andrew, 1998. ‘Proportionate Sentences: A Desert Perspective,’ in Principled Sentencing, Andrew Ashworth and Andrew Von Hirsch (eds.), Oxford: Hart Publishing.

Walzer, Michael, 2004. Arguing about War, New Haven: Yale University Press.

Washington, J. M. (ed.), 1991. Testament of Hope: The Essential Writings and Speeches of Martin Luther King Jr., San Francisco: Harper Collins.

Zinn, Howard, 1968. Disobedience and Democracy: Nine Fallacies on Law and Order, New York: Random House