диспуты

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Феминистский взгляд на рынок секс-услуг

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 18 февраля 2004 года; содержательно переработано 6 октября 2020 года.

Рынки материалов сексуального содержания (порнография‹1›) и сексуальных услуг (проституция ) взывают многочисленные опасения у философов и приверженцев феминизма. Главная проблема заключается в том, что эти рынки, по-видимому, наносят неизбежный и серьезный урон женщинам — как в отдельно взятых случаях, так и в целом. Используя концепции моральной и политической философии, а также обращаясь к философии языка и искусства, философы феминистского толка проанализировали, как проституция и порнография вредят женщинам.

Порнография

Почему приверженцы феминизма обращают особое внимание на порнографию?

Энн Итон считает, что в порнографии подчиненное положение женщин изображается для достижения сексуального удовольствия, а потому именно она [порнография] более эффективна в сравнении с другими репрезентативными материалами в формировании взглядов и желаний зрителей (Eaton 2007: 680). Порнография учит нас испытывать сексуальное возбуждение, глядя на картинки, на которых женщины изображены как социально неполноценные существа, чем укрепляет поддерживающие неравный социальный статус женщин «механизмы, нормы и мифы» (679).

Итон признает, что не вся порнография эротизирует неравенство, и ее критика направлена на «неравноправную порнографию». Её гипотеза состоит в том, что наносимый неравноправной порнографией вред очень широк: от увеличения числа случаев дискриминации по признаку пола, сексуальных домогательств и физического насилия до унижения статуса женщин в целом. Итон понимает, что ее причинно-следственная модель требует эмпирического подтверждения, а исследования, необходимые для подтверждения или опровержения ее гипотезы, еще не были проведены. Поскольку неравноправная порнография — не единственный вид массовой культуры, пропагандирующий сексистские взгляды и поведение, будет трудно отделить эффект сексистских материалов, относящихся к порнографии, от тех, которые к ней не относятся.

В ранние годы второй волны феминистского движения активисты проводили кампанию против всех насильственных и сексистских популярных медиа. Кэролин

Бронштейн утверждает, что переход от осуждения насильственных и сексистских изображений в СМИ к осуждению только порнографии (даже ненасильственного порно) был связан с двумя основными факторами.

Во-первых, радикальные феминистки начали рассматривать распространение жесткой порнографии как часть более широкой реакции на достижения в области равенства женщин. Появление и распространение в обществе «Плейбоя», «Хастлера», «Глубокой глотки», книжных магазинов для взрослых и, в конечном счете, кабельного телевидения и видео-порнографии в 1960-х и 1970-х годах истолковывалось некоторыми активистками как организованная кампания по удержанию женщин в отведенной им социальной сфере.

Некоторые феминистки обвинили своих оппонентов в распространении исключительно привлекательной и мощной женоненавистнической пропаганды, которая ложно и злонамеренно изображала женщин как и желающих, и заслуживающих принудительного и унижающего личность секс-использования.

Во-вторых,

В основе движения против порнографии лежала разработка нового подхода по ограничению порнографии, который не опирался на правительственную цензуру непристойных высказываний. Кэтрин МакКиннон и Андреа Дворкин (Catharine MacKinnon and Andrea Dworkin) составили образец закона против порнографии, который позже был принят в Индианаполисе при содействии евангельских христианских организаций (Bronstein 2011: 324). В этом указе порнография определялась как «сексуальное подчинение женщин, графически изображенное с помощью картинок и/или слов», и он позволял потенциальным жертвам возбуждать гражданские иски против производителей и распространителей материалов соответствующего содержания. В ответ на это многие выступающие за свободу слова активисты организовались, чтобы оспорить этот новый закон и аналогичные ему, предложенные в городах по всей стране. В 1986 году Верховный суд признал постановление Индианаполиса неконституционным, и вскоре после этого феминистское движение против порнографии пришло в замешательство.

Хотя феминистское движение против порнографии второй волны в настоящее время развилось в секс-позитивных феминисток третьей волны, ряд исследователей феминистского толка пытаются возродить общественное сопротивление порнографии (Eaton 2007; Langton 2009; Hornsby 1995; Brison 1998). Используя инструменты философского анализа и эмпирической социальной науки, они пытаются укрепить интеллектуальные основы движения против порнографии. Благодаря лучшему понимаю влияния порнографии на отдельных лиц и общество, а также психологических и социальных механизмов, которые могут объяснить ее влияние, общества могут обеспечить более эффективные меры реагирования на ее производство, распространение и потребление. Теперь, когда Интернет позволяет порнографии охватывать более широкую аудиторию, ее влияние также может быть шире, чем когда-либо.

Хелен Лонгино была одной из первых философов-феминисток, сформулировавших теорию о том, как именно порнография вредит женщинам. Он утверждала, что порнография изображает мужчин и женщин, получающих удовольствие, в действиях, которые объективируют женщину и делают её менее значимой, чем человеческое существо. Изображая женщин как дегуманизированные объекты, порнография продвигает идею о том, что с женщинами можно обращаться без морального уважения (т.е. насиловать, подчинять). Лонгино пишет:

«Проблема порнографии, таким образом, состоит в её дегуманизирующем изображении женщин и унижении их достоинства, а вовсе не в сексуальном содержании. Порнография по своей природе требует, чтобы женщины подчинялись мужчинам и были инструментами для исполнения мужских фантазий» (Longino 1980: 45).

Вслед за философом Иммануилом Кантом, Лонгино предполагает, что секс с точки зрения морали довольно проблематичен: очень трудно, если не невозможно, заниматься сексом, не рассматривая другого человека как «просто средство» для нашего собственного удовлетворения. Сексуальное желание иррационально и заставляет нас редуцировать других до их интимных частей тела и, таким образом, объективирует, дегуманизирует и унижает человеческое достоинство. Лонгино привносит в рассуждения Канта феминистский элемент, делая предположение: поскольку мужчины обладают большей социальной властью, чем женщины, мужчины могут использовать женщин в качестве инструментов для удовлетворения своих сексуальных желаний. Таким образом, порнографические изображения гетеросексуально секса превозносят и пропагандируют аморальное и подчиняющее обращение мужчин с женщинами.

Хорошо известный анализ порнографии, представленный Кэтрин МакКиннон и Андреа Дворкин, аналогичным образом привносит в кантовскую модель сексуальной морали оттенок феминизма (Shrage 2005). Гетеросексуальные акты по своей природе являются насилием в отношении женщин, поскольку в них участвуют мужчины, рассматривающие женщин как вполне заменимые объекты, чья целостность и границы не соблюдаются. Согласно Дворкин, обычные гетеросексуальные действия включают в себя мужчин, вторгающихся в женские тела и занимающие их (Dworkin 1987). Таким образом, порнография приравнивается к документальным подтверждениям и визуальным доказательствам жесткого обращения с конкретными женщинами; и те, кто смотрят порнография являются соучастниками этого насилия. Согласно МакКиннон, женщины в патриархальных обществах не могут свободно отказываться от секса с мужчинами, и, следовательно, их участие в сексе не может полностью удовлетворять принципу согласия.

Взрослая порнография похожа на детскую порнографию, которая фиксирует жесткое обращение с растленными детьми и приумножает его. И то, и другое позволяет посторонним людям участвовать в виктимизации и использовать ее для садистских удовольствий. Более того, МакКиннон утверждает, что взрослая порнография — это инструмент, который можно использовать для того, чтобы заставить женщину сотрудничать с ее насильником; таким же образом детская порнография может быть использована в отношении детей. Она пишет, что мужчины используют порнографию, «чтобы обучить женщин подчинению в сексе» (MacKinnon 1987: 188)

МакКиннон также утверждает, что «определённый вид порнографии является непосредственной причиной некоторых фактов физического насилия. Некоторые изнасилования совершаются мужчинами, у которых в кармане лежит книга в мягкой обложке» (MacKinnon 1987: 184). И поскольку «порнография ставит условием мужского оргазма женское подчинение» (MacKinnon 1987: 190), она косвенно и подсознательно побуждает мужчин держать под контролем сексуальное поведение.

Порнография формирует как женское, так и мужское сексуальное желание, навязывая им роли жертвы и насильника соответственно; она создаёт представление о хищническом сексуальном поведении как естественных формах сексуального и гендерного самовыражения. Поэтому порнография вредна и мужчинам, которые ее потребляют, и женщинам, которые вступают в сексуальные отношения с мужчинами как на экране, так и за его пределами. По словам МакКиннон, порнография

«представляет собой секс, навязанный реальным женщинам, с целью получения выгоды и навязывания его другим реальным женщинам; женские тела, - связанные, искалеченные, изнасилованные и превращенные в предметы, которым можно причинять боль и которые легко доступны, - представляются как женская природа; видимое принуждение и принуждение, которое стало невидимым, — это и многое другое вызывает обеспокоенность феминисток по поводу порнографии … порнография становится причиной отношения и поведения, основанного на насилии и дискриминации, которое определяет взаимоотношения и статус половины населения». (MacKinnon 1987: 147).

По этим причинам феминистки, выступающие против порнографии, обычно полагают, что порнография — это не просто неприятная сексисткая проблема, устранимая за счёт призыва потребителей к бойкоту порнографической продукции, а производителей — к корпоративной ответственности. Вместо этого порнография «питает сексизм» (Longino 1980: 54) и неуважение к женщинам таким образом, что приводит к нарушению основных моральных и гражданских прав женщин.

Лонгино утверждает, что порнографии не следует предоставлять такую же правовую защиту, как другим выразительным материалам. Вместе с МакКиннон она предлагает ограничить порнографию не как форму непристойного выражения, а как продукт, который может нанести серьезные травмы женщинам, как индивидуально, так и в группе.

Лонгино утверждает, что либеральная терпимость к порнографии означает принятие аморального обращения с женщинами (Longino 1980: 48). МакКиннон и Дворкин развивают этот аргумент еще дальше и утверждают, что порнография часто фиксирует акты криминального насилия и, следовательно, ее распространение еще больше усугубляет травмы от этих преступных деяний (MacKinnon 1987: 128, 148–49; Dworkin 1979: 201).

Макет закона МакКиннон и Дворкин был направлен на то, чтобы «порнография рассматривалась как нарушение гражданских прав», что дает женщинам основание обращаться в суд в случаях, когда порнографические материалы препятствуют осуществлению их прав или становятся причиной телесных повреждений (MacKinnon 1993: 22, 121, n. 32). Согласно МакКиннон, выступая в защиту порнографов и освобождая их ответственности, государство не в состоянии защитить равенство и гражданские права женщин.

МакКиннон и Дворкин предлагают лишь эпизодическую эмпирическую поддержку своим утверждения о вреде порнографии. Впрочем, их работа вдохновила ряд социологов на проведение контролируемых исследований, чтобы найти больше эмпирических подтверждений их утверждениям. Диана Скалли, делая обзор доступной на тот момент литературы по социальным наукам, пишет:

«распространение такой культурной продукции, как порнография, количественно и качественно увеличивает насилие в мужских фантазиях. В частности — изображая женщин, которые получают удовольствие от насилия в их отношении, порнография превращает насилие в нечто повседневное и, таким образом, может побудить больше мужчин действовать в соответствии со своими фантазиями. Вооружившись мифами, культивируемыми в порнографии с элементами жестокости (например, миф о том, что женщин тайно желает быть изнасилованной), мужчины-насильники могут и действительно верят в том, что их поведение находится в пределах нормативных границ культуры» (Scully 1990: 155).

Собственное исследование Скалли сравнивает потребление порнографических материалов осужденными насильниками с контрольной группой преступников. И хотя она отмечает некоторые проблемы с дизайном своего исследования, она приходит к следующему выводу:

«полученные данные действительно свидетельствуют о том, что большинство осужденных насильников были знакомы с порнографией и что они использовали эти материалы несколько чаще, чем другие преступники» (Scully 1990: 154).

В своем обзоре исследований порнографий Нил Маламут, Тамара Аддисон и Мэри Косс отмечают, что

«Текущие исследования показывают, что для большинства мужчин-американцев влияние порнографии (даже на самых высоких уровнях, оцененных здесь) не связано с высоким уровнем социальной агрессии… Но среди тех, кто имеет самый высокий «предрасполагающий» уровень риска сексуальной агрессии (чуть более 7% от всей выборки), лица, часто потребляющие порнографические материалы (около 12% из этой группы высокого риска), имеют уровень сексуальной агрессии примерно в четыре раза выше, чем те, кто не часто потребляет порнографические материалы». (Malamuth, Addison, and Koss 2000: 85).

В более новом обзоре литературы по социальным наукам, Кристофер Фергюсон и Ричард Хартли пишут:

«Доказательства причинно-следственной связи между влиянием порнографии и сексуальной агрессии невелики и иногда могут быть преувеличены политиками, инициативными группами и некоторыми социологами. Некоторые обсуждения выстраивались вокруг порнографии с элементами жестокости, но свидетельства каких-либо негативных последствий противоречивы, а порнография с элементами жесткости сравнительно редко встречается в реальном мире.

Показатели виктимизации изнасилований в Соединенных Штатах показывают обратную зависимость между потреблением порнографии и показателями изнасилований» (Ferguson and Hartley 2009).

Хотя Фергюсон и Хартли не рассматривают исследования, в которых рассматривается только неравноправная порнография (как предполагают работы Итон), они обращаются к исследованиям 2004 г., в котором «устанавливается, что порнография защищает от негативного отношения к женщинам», и 2007 г., согласно которому «между потреблением порнографии и негативным отношением к женщинами никакой связи не обнаруживается».

Однако исследование 2004 г. показывает, что «потребители порнографии могут быть более склонны к доброжелательному сексизму (benevolent sexism), в основе которого лежит убеждение в том, что женщин следует защищать от вреда» (2009: 326). В противовес объяснению Лонгино и МакКиннон, порнография, по-видимому, не «питает сексизм» в его враждебных формах.

Дебора Кэмерон и Элизабет Фрейзер задаются вопросом, являются ли какие-либо описания причинно-следственных связей порнографии полезными или информативными. Они утверждают, что такие описания предполагают детерминированную модель поведения человека, в которой мужчины теряют контроль над своим поведением и несколько бездумно реагируют на порнографические стимулы (Cameron & Frazer 2000: 248–251).

Идея о том, что мужчины просто повторяют то, что видят в порнографии, или что просмотр порнографии непосредственно обуславливает их поведение, включает в себя предпосылку о том, что мужчины не способны творчески и критически интерпретировать порнографические материалы. Хотя некоторые мужчины действительно могут просто копировать поведение, которое они видят, или благодаря порнографии могут стать «зависимыми» от сексуального насилия, они, скорее, являются исключением, а не правилом (Cameron & Frazer 2000: 243).

Рассматривая сексуальное насилие как результат воздействия порнографии, феминистки пропагандируют точку зрения, которая снимает с сексуальных преступников ответственность за их действия и вместо этого возлагает вину за их действия на выразительные материалы или патологические состояния, которые они якобы вызывают.

Иронично, но причинно-следственные концепции могут вызывать социальную симпатию к лицам, совершившим сексуальное насилие, что мешает их наказанию (Cameron and Frazer 2000: 247). Кэмерон и Фрейзер приходят к выводу, что приверженцы феминизма способны критически отнестись к «дискурсам, которые формируют сексуальную практику», и представлять себе альтернативные дискурсы, не содействующие проблемным моделям человеческого поведения (Cameron & Frazer 2000: 253).

Не все философы феминистского толка согласны с феминистской критикой порнографии. Соглашаясь с тем, что содержание порнографии потворствует объективированию женщин, Энн Гэрри была одной из первых, кто поставил вопрос о том, следует ли привлекать порнографию к ответственности за распространение насилия и дискриминации по половому признаку. Гэрри пишет:

«Большая часть исследований воздействия порнографии показывает, что любой эффект, который она оказывает — положительный или отрицательный — недолговечен». (Garry 1978: 404)

Гэрри также задается вопросом о том, всегда ли плохо относиться к женщине как к сексуальному объекту, и предполагает, что порнография наносит вред женщинам отчасти потому, что зрители предполагают, что секс, как правило, вреден для женщин (Garry 1979: 136–37; see also Garry 200). Она призывает феминисток поддерживать производство несексисткой порнографии, а не пытаться подавлять порнографические материалы.

Заставляет ли порнография женщин молчать и занимать подчиненную позицию?

Макет закона МакКиннон и Дворкин отражает преобладающее феминистское мнение о том, что порнография является формой разжигания ненависти в отношении женщин, которая не только вызывает сексуальную агрессию у мужчин, но и снижает чувствительных других к страданиям жертв. МакКиннон пишет: «Женщинам, которые обвиняют мужчин в сексуальных домогательств, не верят. Порнография формирует на этот счет такой взгляд: они [женщины] хотят этого; они все этого хотят» (MacKinnon 1987: 191). Когда они сообщают о своем нежелании участвовать в сексуальной активности, их собеседники делают вывод, что они неверно сообщают о своих желаниях. Таким образом, порнография заставляет женщин замолчать, потому что она усиливает предубеждение – будто бы женщины врут или стесняются, когда они проявляют мало или вообще не проявляют сексуального интереса к мужчинам, вступающим с ними в сексуальный контакт. Точно также, когда присяжный заседатель слушает показания жертвы сексуального насилия, его восприятие ее искренности также искажено воздействием порнографии (Langton 2009: 297). С данной точки зрения, порнография — это механизм, посредством которого можно лишить женщин их равного права на свободу слова, социальное уважение и личную безопасность, и, следовательно, подчинить их и заставить замолчать.

Рей Лэнгтон обращается к теории речевых актов, чтобы подробнее объяснить, как именно порнографии заставляет женщин замолчать и подчиняет их (Langton 1995: 215). Лэнгтон указывает на то, что порнографические слова и изображения, как и высказывания в целом, являются формой социального действия. Буквальное содержание (локутивная сила) порнографического произведения включает в себя изображение конкретных половых актов, которые влияют (перлокутивная сила) на возбуждение некоторых зрителей и в некоторой степени формируют их отношения к женщинам. Иллокутивная сила порнографического произведения относится к социальным действиям (совершаемым при изображении секса и женщин) — к информированию, командованию, развлечению, одобрению и т.д. Например, табличка с надписью «Только для белых» является социальным актом, предписывающим и обеспечивающим расовую сегрегацию в контексте определенных формальных и неформальных социальных правил, связанных с расовым статусом. Аналогичным образом порнографическое произведение может выполнять функцию рекомендации или одобрения определенных видов сексуального насилия в контексте определенных социальных правил, касающихся статуса и прав изображаемых персонажей. Иллокутивная сила конкретного речевого акта, знака или выразительного произведения зависит от множества факторов, включая намерения автора и лингвистические и социальные договоренности, которые связывают слова с определенными значениями и социальными практиками. Табличка «Только для белых» на бельевой корзине выполняет иллокутивный акт, отличный от таблички на питьевом фонтанчике или сиденье автобуса. Успешный речевой акт, при котором аудитория слышит или понимает то, что оратор намеревается сказать или сделать, зависит от различных исторических, юридических и других особенностей окружающего контекста (Saul 2006b; Bianchi 2008; Mikkola 2008). Лэнгтон утверждает: есть веские, - хотя и не окончательные, - основания полагать, что существуют предпосылки, позволяющие порнографическим материалам одобрять, рекомендовать или предписывать враждебные действия в отношении женщин. Однако она тоже полагает, что иллокутивная сила порнографии может быть нейтрализована речевыми актами ее критиков, нежели цензурой (Langton 1995: 216).

Дженнифер Хорнсби также использует теорию речевых актов, чтобы объяснить, как порнография заставляет женщин замолчать. Хорнсби утверждает, что порнографические материалы усиливают идеи насчёт женщин, которые лишают их высказывания их обычного иллокутивного значения (Hornsby 1995: 227).

Таким образом, женщин можно заставить замолчать не путем подавления их речи, а путем изменения фоновых условий, необходимых для совершений успешных речевых актов как, например, отказ. Если порнография препятствует речи женщин, то они не могут бороться с порнографией через большое количество высказываний, но только через подавление порнографических материалов.

Одним из следствий утверждения о том, что порнография заставляет мужчин неверно считывать коммуникативные акты женщин является то, что оно может защитить насильников (утверждающих, что искренне верили в то, что их жертвы вкладывали нечто противоположное обычному смыслу их высказываний). Мари Миккола утверждает, что это беспокойство не идет в противоречие с анализом порнографии, представленным Лэнгтон и Хорнсби. Напротив, следствие, вытекающее из этой концепции, должно заставить нас переосмыслить, насколько осуждение по делу об изнасиловании должно зависеть от наличия у обвиняемого злонамеренных мотивов (Mikkola 2011). Мэри Кейт МакГован и др. утверждают, что

«даже если потребление порнографии заставляет некоторых мужчин верить в то, что женщины соглашаются (когда это не так), этого недостаточно для доказательства обоснованности данных убеждений. Простая вера в согласие никоем образам не снимает с насильника ответственность (во всяком случае, в большинстве юрисдикций), если только данная вера также не является обоснованной». (McGowan et al. 2011: 145).

И все же, если порнография может внести неясность в обычное общение или помешать ему, как думающие и нравственные люди должны гарантировать, что их сексуальные действия совершаются по обоюдному согласию? Кампании против сексуального насилия, - которые предлагают следовать простым правилам таким как «нет, значит нет» и «да, значит да», - в действительности учат нас приравнивать иллокутивную силу высказывания к его буквальному значению во время секса. Если порнография обладает способностью лишать речь ее обычных значений, то осторожный и разумный способ получить согласие на секс может потребовать буквального толкования речевых актов – из чего следует, что те, кто этого не сделает, будут привлечены к уголовной ответственности и наказанию.

Сьюзан Брисон исследует тезис о подчинении и утверждает, что порнография — это форма групповой клеветы, которая может подорвать автономию целевой группы. Распространяя ложь о женщинах, порнография сужает круг социального выбора и возможностей, которыми располагают женщины. Членам группы, загнанным в определённые социальные рамки литературой, разжигающей ненависть, труднее добиваться своих целей или выполнять те или иные социальные роли (Brison 1998). Лэнгтон утверждает, что даже если порнография связана с фантазией и должна восприниматься как вымысел, он может ввести в заблуждение.

По ее словам, порнография воспроизводит убеждения и фантазии тех, кто обладает социальной властью, и поскольку те, у кого социальной власти меньше, могут подстроить свое поведение под эти фантазии, они становятся самореализующимися. Таким образом, порнографическое высказывание вредит женщинам, изменяя мир, который оно, по-видимому, описывает (Langton 2009: 301–9).

МакГоуэн аналогичным образом утверждает, что порнография выполняет роль «ошибочного, но авторитетного суждения о женской природе» подобно тому, как в крикете работает «вызов арбитра» (umpire’s call), разрешающий спорные моменты в игре (McGowan 2005: 43). Эбигейл Левин утверждает, что «порнография и ненавистнические высказывания являются голосом главенствующей власти большинства» и, таким образом, служат на благо привилегий влиятельных и доминирующих в таком большинстве групп и защите их интересов (Levin 2009: 371–2).

Луиза Энтони ставит под сомнение использование Лэнгтон теории речевых актов для объяснения очевидной самоподтверждающейся природы порнографии. Энтони утверждает, что речевой акт не может одновременно описывать положение дел и воплощать это положение дел в жизнь. Она утверждает, что подход Лэнгтон объединяет «власть» и «авторитет», и, хотя порнография может обладать властью или способностью влиять на мир, она не наделена авторитетом для этого. Энтони отмечает, что авторитет возникает благодаря социальному соглашению или конвенциями, и порнография в этом смысле не обладает авторитетом арбитра (или закона), чтобы иметь возможность отдавать приказы или навязывать свои взгляды на мир, хотя иногда ей может удаваться влиять на убеждения или поведение своей аудитории (Antony 2017; см. также Stewart 2019).

Надин Строссен спорит с утверждением о том, что порнографические произведения обладают исключительными авторитетными значениями, которые по своей сути являлись бы сексистскими или женоненавистническими. Она пишет:

«Феминистки, выступающие за цензуру, вполне могут рассматривать очевидную готовность и желание женщины заняться сексом с мужчиной как что-то унизительное, но это происходит из-за их негативного отношения к способности женщин принимать решение относительно секса. Другие же не увидят в этом ничего предосудительного или нездорового» (Strossen 1995: 162).

Далее, согласно Строссен,

«Неоднозначные и позитивные интерпретации применимы ко всевозможным проявлениям сексуальных высказываний, включая образы насилия и образы, которые могут быть помечены как «подчиняющие» или «унижающие достоинство»: например, сцены изнасилования или сцены, драматизирующие т. н. миф об изнасиловании, а именно, что женщины хотят быть изнасилованными» (Strossen 1995: 146).

Чтобы показать, что порнографические тексты могут вызывать разные реакции, Строссен исследует противоположные реакции на различные популярные медиа, включая фильмы, где есть сцены изнасилования, противоречивые изображения женщин в рекламе и графические секс-романы самой Андера Дворкин. Строссен утверждает, что все эти медиа-материалы могут оказывать положительный эффект на свою аудиторию, включая женщин:

Существование различных интерпретаций и реакций на порнографические произведения ставит под сомнение идею о том, что порнография оказывает лишь пагубное воздействие на фоновые условия общения. Вкратце, порнографические произведения могут воодушевить или спровоцировать аудиторию бросить вызов репрессивным социальным нормам, а не просто соответствовать им. По крайней мере, такие материалы делают тревожные аспекты человеческой сексуальности доступными для общественного обсуждения и критики (Strossen 1995: 176).

Джорджия Варнке иначе рассматривает гипотезу молчания, предполагая, что

«феминизм, выступающий против порнографии, замалчивает различные сексуальные самовыражения женщин, осуждая те, с которыми он не согласен, как ложное сознание… [и] продвигая законодательство, запрещающее материалы, с помощью которых женщины могут открывать для себя разные взгляды на подлинную сексуальность и разные способы быть сексуальной» (Warnke 1999: 124).

Консуэло Консепсьон считает, что феминизм, выступающий против порнографии,

«проявляет мало уважения к различным сексуальным практикам женщин, будь то гетеросексуальные отношения или лесбийский садомазохизм. Эта форма универсализации отрицает сексуальную свободу женщины, предполагая, что наши представления о сексуальности не правомерны и будут использованы патриархатом в его целях. […] [что] лишает правомерности голоса женщин, несогласных с этим; следовательно, подобная универсализация может привести к изображению нашей сексуальности как формы морального отклонения» (Concepcion 1999: 98).

Подводя итог: не все женщины травмированы порнографией и не всех женщин порнография заставила замолчать. Некоторые женщины используют порнографию как потребители – различными способами, которые нарушают и бросают вызов социальным нормам и ошибочным представлениям о женской природе, а не укрепляют их.

Феминистки, выступающие против порнографии, игнорируют и маргинализируют неконвенциональные и разнообразные формы сексуально самовыражения, которыми пользуются некоторые женщины.

Эми Аллен критикует феминистские дебаты о порнографии за то, что они сводят идею власти к способности подчинять кого-то или сопротивляться подчинению.

Про-сексуальный феминизм рассматривает порнографию как способ подрыва сексуальных норм и расширения прав и возможностей женщин, позволяя им противостоять сексуальным репрессиям и сексистским представлениям о женской порядочности. Вслед за Фуко, Аллен утверждает, что способности угнетать или сопротивляться взаимосвязаны, поскольку обе они формируются общим пониманием человеческих потребностей и желаний, которые другими либо контролируются, либо высвобождаются. Аллен пишет:

«порнография не обладает способностью конструировать нашу социальную реальность, как утверждают МакКиннон и Дворкин, и мы как индивиды не имеем права принимать решение об интерпретации порнографии как чего-то с необходимость разрушительного. Такая трансформация воздействия порнографии может быть осуществлена, - если такое вообще возможно, - лишь коллективным общественным движением» (Allen 2001: 528).

С этой точки зрения влияние порнографии, ее способность поддерживать или подрывать доминирующие социальные нормы, обусловлено третьей формой власти, которая заключается в способности действовать в солидарности с другими.

Подвергает ли порнография женщин сексуальной объективации?

Элисон Асситер использует Гегелевское диадическое понимание доминирования и сопротивления в своей критике порнографии. Она пишет:

«диалектика господина и раба, по-видимому, отражает отношения между людьми в порнографическом эротизме. Во многих порнографических сюжетах люди, обычно женщины, становятся объектами для другого … В случае порнографии получается так, что один человек становится телом, которое желает другой, но это отношение не взаимно» (Assiter 1988: 65).

Относиться к кому-то просто как к телу, которое может быть использовано другим, не признавая, что она также является обладающим желаниями субъектом, — значит относиться к кому-то как к рабу, как к недочеловеческому существу или объекту, что является покушением на человеческое достоинство женщины. Асситер объясняет, что для Гегеля

« “диалектика господина и раба” — этап в развитии мировой истории, в продвижении к свободе «Духа», который управляет историческими изменениями. На самом деле, эти отношения невыгодны ни для раба, ни для господина» (Assiter 1988: 65), поскольку ни один из них не получает форм признания, необходимых для самосознания и эмоциональной самореализации.

Гарри Брод считает, что порнография вредит отдельно взятым мужчинам, хотя и укрепляет коллективную власть мужчин (Brod 1992: 158). Брод обращается к моральным концепциям Канта, Гегеля и Маркса и пишет:

«[В порнографии] женщины существуют, в первую очередь, как сексуальные объекты, а не сексуальные субъекты. Или, если же её не до конца лишили субъектности, поскольку мужчины тоже хотят быть желанными, её, как минимум, ставят в положение подчиненного субъекта. Но человеку нужен другой независимый субъект, а не объект или подчиненный субъект, если он желает подтвердить свое мастерство или просто желает человеческого взаимодействия. Мужчинам, действующим в заданных порнографией рамках мужской сексуальности, в которой мужчины доминируют над женщинами, отказано в удовлетворении этих человеческих желаний» (Brod 1992: 154).

По мнению Брод, порнография усиливает политическую власть мужчин над женщинами, одновременно с этим снижая качество межличностных отношений мужчины и женщин – тем самым способствуя потере позитивного человеческого взаимодействия и самореализации. Брод также утверждает, что порнография способствует превращению сексуальности в товар, что повышает возможности мужчин как потребителей, но не обязательно – их подлинную автономию и свободу.

Кэтрин МакКиннон также обращается к моральной философии Канта, чтобы обозначить проблему, связанную с порнографией:

«Согласно Канту, человек является свободным и рациональным агентом, чье существование не инструментально, но само является целью. В порнографии существование женщины сводится к цели удовлетворить желание мужчин» (MacKinnon 1987: 158).

По мнению МакКиннон, порнография приводит к тому, что мужчины относятся к женщинам как инструменту удовлетворения своих собственных сексуальных желаний. В лучшем случае такое отношение отказывает женщине в свободе и равенстве; в худшем случае — дегуманизирует женщин и поощряет их виктимизацию. В ответ на тезис МакКиннон Марта Нюссбаум задается вопросом о том, всегда ли сексуальная объективация предполагает отношение к человеку просто как к инструменту удовлетворения желаний другого, или же это зависит от контекста (Nussbaum 1999: 214).

Нюссбаум выделяет 7 различных видов действий, которые могут быть, а могут и не быть частью объективации в любом конкретном случае: инструментальность, отрицание автономии, инертность, взаимозаменяемость, возможность насилия, обладание и отрицание субъективности (Nussbaum 1999: 218). Некоторые из этих действий всегда проблематичны с точки зрения морали, но некоторые из них допустимы, когда являются частью более масштабных взаимоотношений, основывающихся на взаимоуважении. Нюссбаум пишет:

«Отрицание автономии и отрицание субъективности предосудительны в случае, если они сохраняются на протяжении всех взрослых отношений, но как фазы отношений, построенных на взаимоуважении, они не является чем-то опасным и даже могут быть в каком-то смысле замечательными… Точно также иногда отношение к другому человеку как к пассивному или инертному может быть прекрасно. Эмоциональное преодоление границ кажется потенциально очень ценной частью сексуальной жизни, а также некоторые формы физического преодоления границ, хотя в этом случае не очень понятно, какие именно. Отношение к человеку как к чему-то заменимому вызывает подозрение, когда человек, с которым так обращаются, принадлежит группе, которая часто воспринималась как товар или с ней обращались как с инструментом или как с призом; между социально равными подобные проблемы исчезают…» (Nussbaum 1999: 238–39).

Иначе говоря, некоторые действия, в которых мы сексуально наслаждаемся чужим телом, согласуется с отношением к человеку, чьё тело становится объектом, как к цели, а не как к простому объекту (средству) в кантианском смысле. Однако Нюссбаум приходит к выводу, что большинство обычных порнографических материалов (например, как в журнале Playboy) не соответствуют кантовским моральным стандартам и

«изображает абсолютную взаимозаменяемость и коммерциализацию секс-партнеров, а также исключает из секса глубокую связь с самовыражением или эмоциями» (Nussbaum 1999: 234).

Поэтому Нюссбаум соглашается с МакКиннон в том, что в основном порнография рассматривает женщин как простые объекты или трофеи — вещи, которые повышает статус мужчин или могут быть обменены по требованию на другое привлекательное тело.

Хотя Нюссбаум c пониманием относится к анализу порнографии, представленному МакКиннон и Дворкин, она делает 4 оговорки в отношении закона, направленного на привлечение порнографов к юридической ответственности за предполагаемый вред, причинённый их материалами.

Во-первых, в законе не проводится различия между моральными ошибками, которые могут являться основаниями для судебного преследования, и теми, которые таковыми не являются.

Во-вторых, насилие в отношении женщин имеет под собой множество причин, из которых трудно выделить особый вклад именно порнографии.

В-третьих, ответственность, налагаемая на авторов за преступления, на которые может вдохновить порнография, вероятно, окажет ограничивающий эффект на ценность самовыражения.

И, в-четвертых, должностные лица и суды, скорее всего, неверно истолкуют этот закон, начав применять его в отношении спорных, но не наносящих вред высказываний (Nussbaum 1999: 248–249).

В своей критике Нюссбаум не говорит о неограниченном праве на свободу слова, поскольку она отмечает, что не всякое высказывание защищено Первой поправкой (Nussbaum 1999: 247). Она также отмечает, что производителей других потенциально вредных продуктов тоже можно привлечь к ответственности (например, производителей табака) и что другие западные демократические страны допускают ограничения на разжигание ненависти. Тем не менее, Нюссбаум предполагает, что вред, наносимый порнографией, может быть искоренен посредством морального диалога и культурного анализа. Точно также Лэнгтон, с большой симпатией относящаяся к взгляду МакКиннон на порнографию, рассматривает ее [порнографию] в первую очередь как моральную и философскую проблему, ставящую вопрос о том, что значит жить благой жизнью (Langton 2009: 24).

Линда ЛеМончек оспраивает тезис, согласно которому порнография включает в себя недопустимые формы сексуальной объективации;

фантазия же о том, что женщинам нравится подвергаться сексуальной эксплуатации, предполагает, что у женщин есть желания, которые удовлетворяются сексуальной эксплуатацией мужчин (LeMoncheck 1997: 133). ЛеМончек пишет:

«секс-работа — это не просто обращение с женщиной как с объектом и не просто её дегуманизация. Секс-работа — это сложная диалектика между субъектом и объектом, в которой дегуманизация женщины успешна именно потому, что она воспринимается как личность, чья воля, привлекательность и сила должным образом подчинены мужчинам» (LeMoncheck 1997: 134).

С этой точки зрения, порнографические материалы и их потребители признают женскую субъектность через фантазии о ее подчинении. Так, женщины признаются субъектами со своими собственными целями, а не изображаются как недочеловеческие объекты. Аналогичным образом Сьюзан Бордо считает, что в порнографии женщина представлена как субъект, однако ее свобода воли выражается исключительно в желании угодить потенциальному зрителю-мужчине. Бордо пишет:

«важным элементом порнографии… является изображение субъективности (или личности), которая охотно ограничивает свои возможности и удовольствия, принимая и удовлетворяя потребности и желания мужчины… В порнографии женщина отказывается от своей воли, от сексуальной дискриминации, от своей независимости, но не для того, чтобы стать безмолвным телом для мужчины» (Bordo 1994: 276).

Для Бордо в порнографическом женском теле есть разум, который, однако, передает лишь органиченный спектр неугрожающих деланий, а потому существует как ограниченное «я».

Шрейдж оспаривает кантовское представление о том, что секс является морально проблематичным, поскольку неизбежно предполагает использование другого в качестве инструмента. Агентность порно-актеров не обладает бóльшим потенциалом аморальной объективации других, чем агентность работодателей, потребителей и других многочисленных агентов, использующих человеческие способности для достижения своих собственных целей. Шрейдж утверждает, что использование других лиц, задействованных в создании порнографического контента, не является аморально объективирующим до тех пор, пока потребители и производители уважают цели нанятых актеров и моделей. Эти цели включает желание извлечь экономическую выгоду из своей сексуальной привлекательности в рамках общепринятых границ, установленных различными жанрами сексуального представления и развлечений. Отношения между порнозвездами и потребителями их работы являются рыночными отношениями и должны соответствовать нормам этих отношений, а не дружеским или романтическим нормам (Shrage 2005).

Точно также Патрисия Марино утверждает, что для предотвращения аморальной сексуальной объективации решающее значение играет уважение к автономии и согласию другого человека, а не то, является ли сексуальное использование взаимным или происходит ли оно в рамках продолжающихся взрослых отношений. Если человек внимательно следит за тем, дает ли его партнер постоянное согласие (молчаливо или эксплицитно) на тот или иной тип использования в каждом конкретном случае, это помогает не относиться к другому просто как к объекту или инструменту. Более того: исходные условия должны быть такими, чтобы о согласии человека, используемого как средство достижения чужих целей, можно было сказать, что это добровольное и искреннее согласие. Когда эти условия соблюдаются в одностороннем коммерческом или повседневном обмене, такое инструментальное использование не является аморальным (Marino 2008).

Дженнифер Сол исследует возможную связь между объективацией (отношением к людям как к вещам) и персонификацией (отношение к вещам как к людям). Сол критикует более ранние утверждения феминисток о том, что использование мужчинами порнографических изображений предполагает обращение с бумажными листами как с женщинами и, следовательно, отождествление женщин с неодушевлёнными предметами (Saul 2006a, 49–50). Мелинда Вадас, например, утверждает, что производство объектов, которые могут (как и женщины) быть использованы для удовлетворения сексуальных желаний, помещает женщин и их порнографических суррогатов в одну онтологическую категорию: например, категория существ, которые могут провоцировать и удовлетворять сексуальное желание.

Это лишний раз подтверждает сексисткую идею о том, что все эти женские и соблазнительные вещи, будь то люди или нет, могут быть использованы в сексуальных практиках без их согласия, т.е. могут быть изнасилованы (Vadas 2005). Сол утверждает, что проблемная связь между персонофикацией и объективацией появляется лишь того, когда некоторые условия для морально проблематичной объективации уже выполнены. Сол опирается на работу Рэйчел Мейнс, посвященную истории создания устройства, известного нам сегодня как вибратор, и утверждает, что использование женщинами вибраторов для достижения сексуального удовольствия и оргазма представляет собой форму персонификации. Для некоторых женщин вибраторы в конце концов заменили услуги, которые предоставлялись врачами (а также акушерками и спа-салонами). Тем не менее, это не проблемная форма персонификации (связанная с проблемными формами объективации), поскольку врачей вряд ли можно спутать с секс-игрушками в результате использования женщинами этих технологий для мастурбации. У врачей есть и другие признанные медицинские навыки, а также собственные цели. Следовательно, трансформация их исторической роли в лечении сексуально неудовлетворённых (или «истеричных») женщин – как благодаря новому понимаю репродуктивного и сексуального здоровья женщин, так и благодаря технологическим достижениям (изобретение вибратора) – не способствует притеснению врачей.

Рассуждения Сол о возможности уравнения людей и вещей и о сопутствующих обстоятельствах, делающих это возможным, полезны для рассмотрения некоторых новых технологических разработок в области порнографии. Новые цифровые технологии позволяют пользователям ПК взаимодействовать и «заниматься сексом» с анимационными игровыми персонажами на экране их компьютеров. Иногда трудно отличить опосредованное компьютером взаимодействие с цифровыми моделями вымышленных людей от опосредованных компьютером онлайн-взаимодействий с реальными людьми. Тем не менее, такие порнографические возможности не обязательно предполагают вызывающую моральное беспокойство объективацию или персонификацию, коль скоро социальные условия требуют от нас отличать людей из плоти и крови (не виртуальных людей) от пассивных объектов, а также относиться к первым как к субъектами или как к активным и автономным агентам.

Нэнси Бауэр апеллирует к идеям Бовуар относительно социального конструирования феминности и предполагает, что женщины в какой-то степени ответственны за объективацию себя и не являются просто пассивными агентами, на которые воздействуют мужчины. Бауэр критикует современных таких феминистских философов, как Лэнгтон, за то, что они не смогли осветить современные сексуальные культуры и сексуальные практики так, чтобы это могло привести к подлинной самокритике и самосознанию. Философская речь, как и порнографическая речь, является формой социального действия, и книга Бауэр призывает феминистски ориентированных философов задуматься: в чем состоит их социальное действие, когда они предоставляют формальный лингвистический анализ влияния порнографии (Bauer 2015). Являются ли их коммуникативные акты социальной критикой, направляющей чьи-то действия, или теоретической экзегезой в замкнутом мире академической философии? Может ли анализ причинно-следственных свойств порнографии сказать нам что-то о ней самой, или о том, что нам с ней делать?

Энн Кэхилл утверждает, что термин «объективация» некорректно использовать при анализе различных форм секс-работы. Подходы, в основе которых лежит эта концепция, трактуют уважение к субъективности и автономии людей как моральный долг, а обращение с человеком как физической вещью или просто телом как морально недопустимое поведение.

Кэхилл предполагает, что мы унижаем других, когда признаем в другом субъекте только те аспекты субъективности, которые важны для нас самих. «Субъекты-деривативы» часто сводятся к ролям, которые они выполняют для другого субъекта (например, официанта, матери и т.д.), и ценятся только за те характеристики, которые соответствуют этим ролям.

Дериватизация уничижает человека не посредством обращения с ним как с простым телом, а через обращение с ним так, что его субъективные качества и идентичность определяются потребностями других. Кэхилл утверждает: секс-работа проблематична, когда она включает в себя дериватизацию секс-работников (определение их через требования их клиентов), тогда как сама по себе секс-работа не предполагает такого рода уничижения. Кэхилл предполагает, что дериватизация особенно проблематична с моральной точки зрения, когда она отражает и воспроизводит несправедливые социальные привилегии.

Существует ли порнография, соответствующая феминистским целям?

Некоторые феминистски ориентированные теоретики утверждают, что порнография связана с вуайеризмом и что некоторые женщины (и некоторые мужчины) получают удовольствие от просмотра сексуальных сцен. Чтобы исследовать то, как женщины используют порнографию, феминистские исследователи проанализировали жанр софткор-порнографии (или порноэротику), целевой аудитории которой являются женщины (например, криминальные романтические новеллы) (Radway 1991). Некоторые изучали лесбийскую порнографию, чтобы оспорить тезис о том, что порнография всегда предполагает подчинение мужчин женщинам (Ross 2000). В 1968 году группа феминисток опубликовала книгу «Уличенный в подглядывании: феминизм, порнография и цензура», тезис которой сводится к тому, что феминистки выбрали целью своей критику порнографии, разочаровавшись отсутствием прогресса в уменьшении насилия над женщинами. В книге представлены различные порнографические изображения для иллюстрации тех типов материалов, которые могут быть ограничены в соответствии с правовыми нормами, поддерживаемыми феминистками (Duggan, Hunter, & Vance 1986). Во введении Кейт Эллис, Барбара О’Дейр и Эбби Талмер утверждают, что

«феминистское движение не должно быть во имя защиты женщин втянуто в практику цензуры “девиантных” сексуальных представлений или выражений … Женщины должны были научиться (при поддержке других женщин) выражать переживания, которые лежат за пределами пристойной сферы “хорошей девочки”, признавать наши фантазии и гордиться нашим сексуальным выбором … Мы должны открыто говорить, когда мы находимся в позиции жертвы, но мы также должны артикулировать то, что нас возбуждает, и поддерживать женщин, которые зарабатывают на жизнь тем, что доставляют возбуждение мужчинам и нам сами» (Ellis et al. 1986: 6).

Энн Снитоу выступает за возобновление феминистских дискуссий о сексуальности на тему «права требовать сексуальности, которая была бы более сосредоточена на женском удовольствии» вместо того, чтобы фокусироваться на контроле мужской сексуальности (Snitow 1986: 11).

В работе «Уличенный в подглядывании» Лиза Дагган, Нэн Хантер и Кэрол Вэнс ставят под сомнение политические стратегии феминисток, выступающих против порнографии. Они спрашивают: «как феминистки могут поручать патриархальному государству задачу юридического разграничения допустимых и недопостимых сексуальных образов?» (73). Любая ненормативная форма сексуального самовыражения — например, практика БДСМ по обоюдному согласию, лесбийская эротика — может стать мишенью законов в духе МакКиннон/Дворкин. Гейл Рубин уточняет:

«Использования порнографии в качестве козла отпущения создаст новые проблемы, новые формы юридических и социальных злоупотреблений, а также новые формы преследований. Ответственное и прогрессивное политическое движение не должно потакать стратегиям, которые приведут к охоте на ведьм» (Rubin 1993: 38).

Дагган, Хантер и Вэнс приводят еще три причины для противодействия законам о борьбе с порнографией:

«во-первых, рассматриваемые в этом случае изображения сексуального характера наносят не больше вреда, чем другие аспекты женоненавистнической культуры; во-вторых, эксплицитные сексуальные высказывания даже в обществе, где доминируют мужчины, выполняют позитивные социальные функции для женщин; и, в-третьих, принятие и применение законов о борьбе с порнографией, подобных тем, что поддерживаются в Миннеаполисе и Индиане, скорее всего будут препятствовать феминистским целям, а не поддерживать их» (Duggan Hunter, & Vance 1986: 80–81).

Друсилла Корнелл критикует макет закона МакКиннон и Дворкин за его склонность закреплять устаревший стереотип женщин в тексте закона — женщина уязвима и нуждается в защите. Она утверждает, что выбранный ими подход опирается на закон, обеспечивающий соблюдение социальных норм, и, таким образом, не может вести борьбу «за пределами тех символических форм, которые были глубоко вписаны в гендерные структуры», как иногда это делают новые формы эротики (Cornell 2000a: 554).

Джудит Батлер исследует роль фантазии в феминистской политике и выступает за сохранение условий, допускающих различные репрезентации женщин. Батлер пишет: «феминистская теория опирается на способность постулировать с помощью фантазии будущее, которого еще нет» (Butler, J. 2000: 487).

Уменьшение репрезентаций приводит к появлению новых форм социального действия, а не к защите какой-то ненарушенной, предпочтительной версии реальности. По словам Батлер:

«определенные попытки ограничить практики репрезентации в надежде царствовать в воображаемом мире, контролируя фантазматическое пространство, в конечном итоге воспроизводят и распространяют фантазматическое непреднамеренными способами, а именно – способами, которые противоречат предполагаемым целям самих ограничений» (Butler, J. 2000: 490).

Батлер отмечает, что попытки подвергнуть цензуре гомоэротические изображения привели к их бóльшему изготовлению и распространению. В заключении она пишет:

«Феминистские теория и политические взгляды не могут регулировать репрезентацию “женщин”, не создавая саму эту “репрезентацию”: и если это в некотором смысле дискурсивная неизбежность репрезентативной политики, тогда её задача должна состоять в том, чтобы гарантировать открытую эффективность этих категорий, каков бы ни был риск» (Butler, J. 2000: 503).

Батлер соглашается с феминистками, которые считают, что пагубные высказывания в большинстве случаев можно устранить посредством действий, включающих критическую и вдумчивую речь. Например, возмущающие изображения «реального секса» могут быть оспорены содержательными комментариями и новыми видами эротических изображений. Корнелл развивает этот подход, утверждая, что «политические, а не юридические действия должны быть основным способом вмешательства в производство порнографии» (Cornell 2000a: 551). Под политическими действиями Корнелл имеет в виду, что феминистки должны создавать альянсы с феминистками из порноиндустрии, чтобы создавать такую репрезентацию сексуальности, которая принесет пользу женщинам. Как и Снитоу, Корнелл утверждает, что действия феминисток должны быть сосредоточены на «раскрытии женского воображения, а не на ограничении мужчин» (Cornell 2000a: 553). Корнелл исследует фильмы и перфомансы Кандиды Роял, Оны Зии и Энни Спринкл (Candida Royalle, Ona Zee, and Annie Sprinkle), чтобы показать, как «женская» и феминистская порнография бросают вызов образам женщин и секса, представленным традиционной порнографией. Как и Батлер, Корнелл подчеркивает важность фантазии для реализации преобразующих феминистских проектов. Она пишет: «без новых образов и новых слов, выражающих нашу сексуальность, мы не сможем создать новый мир для женщин» (Cornell 2000a: 564).

Энн Итон исследует производство и маркетинг феминистской порнографии. Она полагает, что точно так же, как традиционная порнография формирует наши эротические предпочтения, укрепляя патриархальные ценности, порнографию можно и нужно использоваться в феминистских целях. Порнографию можно производить для того, чтобы эротизировать сексуальные практики и отношения, отражающие эгалитарное ценности (Eaton 2017; см. также Stewart 2019). Робин Чжэн исследует работу цветных женщин в порноиндустрии и рассматривает способность порнографии как укреплять, так и противостоять расистским стереотипам и эстетическим ценностям. Опровергая аргументы тех, кто считает риски участия в порноиндустрии превышающими выгоды,

Чжэн пишет:

Хотя мы, конечно же, можем критиковать отдельные элементы и произведения порнографии, как рыночная индустрия и форма культурного производства порнография продолжит играть важную роль в содействии развитию и культивированию активных сексуальных личностей, которыми мы хотим быть…» (Zheng 2017).

Проституция

Должны ли быть запрещены некоторые рынки сексуальных услуг?

Дебра Сац считает, что рынки, которые подрывают или разрушают фундаментальные моральные и политические ценности, должны подавляться. Эти рынки, как правило, используют социальную уязвимость других, не обладают информационной прозрачностью и создают неприемлемо высокие риски для некоторых участников рынка и способствуют социальной маргинализации некоторых групп. Например, рынки сексуальных услуг имеют сомнительную ценность, если (i) ищут поставщиков из стигматизированных или бесправных социальных слоев; (ii) неспособны создать условия для получения информированного согласия; (iii) наносят ущерб здоровью участников или (iv) усиливают пагубные стереотипы в отношении женщин или других групп. Эти особенности рынков часто оказываются случайными, однако когда они устанавливаются, государства имеют право ограничивать или регулировать такие рынки, особенно если при этом они будут наносить меньше вреда, чем пользы (Satz 2010). Энн Филлипс утверждает, что рынки сексуальных услуг возникают только в условиях социального неравенства. Она пишет: «неравенство, присущее таким рынкам, не просто условно; оно – их неотъемлемая черта» (Phillips 2011: 738). Люди предлагают сексуальную близость, телесные органы или жидкость, в первую очередь, как акт сострадания, и в обычных обстоятельствах не превращают такие телесные возможности в товар. Филлипс отмечает, что немногие клиенты захотели бы взять на себя роль продавцов на таком рынке. Те, кто продает свои сексуальные, репродуктивные или другие базовые физические способности, делают это лишь тогда, когда к этому их вынуждают фоновые обстоятельства.

Кэрол Пейтман утверждает, что труд женщин-проституток отличается от других профессий, поскольку он выражает более низкий социальный и политический статус женщин. Более того, поскольку тела и сексуальные способности людей являются неотъемлемой частью идентичности как мужчин, так и женщин, занятая проституцией женщина продает свою женственность и, следовательно, саму себя (Pateman 1988: 207). Кристин Оверол аналогичным образом утверждает, что проституция — это сделка, в которой один человек занимает положение социального подчинения, удовлетворяя желания другого. Она утверждает, что труд секс-работницы отличается от труда других работников с низким социальным статусом, поскольку на него нельзя ответить взаимностью (Overall 1992: 718). Элизабет Андерсон развивает эту идею и утверждает, что польза секса

«возникает лишь тогда, когда каждый партнер отвечает на дар другого тем же самым, предлагая свою собственную сексуальность в том же духе, в котором была принята сексуальность другого — как подлинное подношение самого себя. Превращение сексуальных “услуг” в товар разрушает взаимность, необходимую для воплощения человеческой сексуальности как общего блага, и может испортить нерыночные сексуальные отношения, способствуя оценке женщин с точки зрения их рыночной стоимости» (Anderson 1993: 154–55; см. также Radin 1996: 133)

Хотя Филлипс, Пейтман и Оверол считают торговлю своими сексуальными способностями саму по себе унизительной и угнетающей, другие феминистские теоретики утверждают, что эти особенности работы являются случайными. Шрейдж утверждает: секс-рынки, - как и другие рынки, - часто используют сексисткие идеи, которые низводят женщин до подчиненных ролей, что, в свою очередь, поддерживает пагубные стигматизирующие женщин социальные мифы. И все же, фоновые условия таких рынков могут измениться, особенно по мере того, как нормы гендера и сексуальности развиваются в менее сексисткой парадигме (Shrage 1989: 357). Дебра Сац пишет, что

«если проституция и является чем-то неправильным, так это вследствие формирования определенных представлений мужчин о женщинах и у женщинах о самих себе. В нашем обществе проституция создаёт изображение женщин как сексуальной прислуги мужчин» (Satz 1995: 78).

Сац полагает, что негативный образ женщины, продвигаемый проституцией, «формирует восприятие женщин в целом и влияет на него» (Satz 1995: 79). Однако, если бы эта индустрия изначально была менее сексисткой, то и её влияние на общество было бы иным.

Марта Нюссбаум задается вопросом о том, действительно ли продажа сексуальных услуг наносит ущерб лицам, которые их предоставляют, или женщинам в целом. Нюссбаум отмечает, что два столетия назад получение денег за использование своих художественных талантов (пение, актерское мастерство) рассматривалось как форма проституции (Nussbaum 1999: 277). Нюссбаум признает, что сегодня секс-работники подвергаются стигматизации за свою профессию, однако, спрашивает она, оправдана ли эта стигматизация.

Нюссбаум также ставит под сомнения семь распространённых претензий к проституции: 1) она сопряжена с чрезмерными рисками; 2) секс-работа лишает секс-работницу автономии; 3) она нарушает телесную неприкосновенность секс-работницы; 4) проституция оказывает разрушительное воздействие на некоммерческие интимные отношения; 5) проституция нарушает неотъемлемое право человека на свою сексуальность; 6) она поддерживает социальный порядок, в котором доминирующую роль играют мужчины; 7) секс-работа основывается на экономическом принуждении работников. Нюссбаум считает, что связанные с проституцией проблемы можно обнаружить и в других видах работы и социальных практиках, и что эти проблемы не являются неотъемлемой частью секс-работы, но часто являются функцией условий труда секс-работницы и отношения к ней со стороны других (Nussbaum 1999: 288–97, см. также Moen 2012).

Скотт Андерсон противится стремлению рассматривать проституцию наравне с другими формами работы. Он утверждает, что нормализация проституции подрывает право человека на сексуальную автономию, - которая является важной ценностью, защищаемой радикальными феминистками. Секс-работницы отказываются от своего права на сексуальную автономию, поскольку их работа налагает на них договорные обязательства заниматься сексом и, таким образом, уменьшает их контроль над тем, когда и с кем они занимаются сексом. Андресон согласен с тем, что все работы в определенной степени уменьшают различные формы автономии. Он заявляет, что сексуальную автономию следует ценить иначе, чем другие формы автономии, - такие как контроль человека над тем, когда и кому он подает еду, делает массаж или танцует, дает экспертные советы или говорит о философии. Он пишет:

«сексуальность человека почти всегда занимает значительное место как аспект его или ее самооценки, статуса в обществе, а также экономических и социальных перспектив … Поскольку в жизни большинства взрослых секс играет такую ключевую роль … что создает собственную особую … сферу, в которой человек может быть более или менее автономным» (Anderson 2006: 386).

Здесь Андерсон повторяет тезис Пейтман о том, что наши сексуальные способности и практики являются неотъемлемой частью того, кем мы являемся, будучи мужчинами или женщинами. По этой причине сексуальная автономия человека должна быть неотчуждаемой, потому что отчуждение разрушает целостность и единство человека.

Отвечая Андерсону, Халли Либрето различает 3 способа отчуждения права или блага.

Во-первых, можно отказаться от права на x (в узком смысле), представив кому-либо доступ к x с пониманием того, что в любой момент разрешение на использование x может быть отозвано.

Во-вторых, можно отказаться от права на x (в широком смысле), предоставив кому-либо доступ к x на определенный период времени, понимая при этом, что разрешение на использование x не может быть отозвано в течение этого периода (при условии, если другие условия аренды соблюдены).

В-третьих, можно отказаться от права на x, передав права на x посредством продажи или дарения. В этом случае разрешение на использование x предоставляется на постоянной основе и не может быть отозвано, если соблюдены другие условия передачи/дарения. Либрето отмечает: те, кто считает продажу сексуальных услуг законной формой работы, предполагают, что секс-работница, - как и работники других сфер, - будет отчуждать свое право на контроль над своим телом и сексуальным трудом только в узком смысле (Liberto 2009: 141–43; см. также Schwarzenbach 1991: 112).

В обществе, в котором запрещена любая форма принудительного труда (например, рабство, долговая кабала), работникам, как правило, разрешается отказываться от трудовых договоров, хотя при этом они обычно отказываются и от всех ожидаемых выгод (Shrage 2016).

Активисты и адвокаты, защищающие секс-работников, уже давно утверждают, что они не отчуждают на постоянной основе (продают) свои сексуальные способности, а, скорее, обменивают сексуальный труд на выгоды (Schwarzenbach 1991: 112–14). Право секс-работницы на сексуальную автономию не ущемляется в условиях, когда она сохраняет за собой право в любое время расторгнуть свой трудовой договор (Tuana and Shrage 2003: 33; Shrage 2016). Кэрол Ли и Норма Джин Альмодовар полагают, что законы, направленные на запрет проституции, подрывают сексуальную автономию, не позволяя взрослым заключать взаимовыгодные сексуальные соглашения (Leigh 2004; Almodovar 2002). Питер де Марнеф выступает за ограничивающие трудовые контракты для секс-работников, как и у работников других сфер опасной и потенциально вредной работы. Ограничения и регулирование проституции уравновесили бы уважение к автономии поставщиков услуг (и потребителей сексуальных услуг) с заинтересованностью общества в защите своих членов от вреда (de Marneffe 2010).

Способны ли мы отличить торговлю людьми от работы в секс-индустрии по согласию?

Некоторые рынки сексуальных услуг эксплуатируют поставщиков этих услуг, обладающих слабой агентностью (Satz 2010): молодых людей, бездомных, наркозависимых людей, бедных, угнетенные меньшинства, мигрантов, людей без документов и т.д. Герда Лернер утверждает: для понимания, как проституция развивалась в исторической перспективе, нам необходимо проследить «её связь с сексуальным регулированием всех женщин в архаичных государствах и её связь с порабощением женщин» (Lerner 1986: 124). Лернер пишет

«Вполне вероятно, что коммерческая проституция возникла непосредственно в результате порабощения женщин, а также консолидации и формирования классов. В III тысячелетии до н.э. военное завоевание привело к порабощению и сексуальному насилию над пленными женщинами. Когда рабство стало устоявшимся институтом, рабовладельцы сдавали своих рабынь в аренду как проституток, а некоторые хозяева открывали коммерческие бордели с рабынями» (Lerner 1986: 133).

Лернер делает предположение, что проститутки и наложницы использовались правителями как символы богатства и власти, а этой практике затем подражали другие богатые и статусные люди (Lerner 1986: 133).

Нищих часто заставляли продавать детей, увеличивая предложение рабочей силы для этой цели. Более того, поскольку социальную респектабельность и возможность вступления в брак женщины стали связывать с ее целомудрием, «коммерческая проституция стала рассматриваться как социальная необходимость для удовлетворения сексуальных потребностей мужчин» (Lerner 1986: 134).

Вкратце, женщины, которые становились проститутками в древних обществах, как правило, были порабощены, пленены или бедны.

Гейл Рубин прослеживает истоки современной проституции от возникновения патриархальных систем родства, в которых женщин обменивают между семьями в качестве подарков для укрепления социальных связей (Rubin 1975: 175). Рубин пишет:

«Если женщины — это подарки, то именно мужчины становятся партнерами по обмену. И именно этих партнеров, а не подарки, взаимный обмен наделяет квазимистической силой социальных связей. Отношения в подобной системе таковы, что женщины не в состоянии реализовать преимущества своего собственного обращения (circulation). До тех пор, пока отношения определяют, что женщинами обмениваются мужчины, именно мужчины являются бенефициарами продукта таких обменов — социальной организации» (Rubin 1975: 174).

Иными словами, уже на заре возникновения общества как такового женщины якобы находились в подчиненном положении, - будучи объектами ритуального обмена, посредством которого создавались узы родства между мужчинами как основа социального порядка. Рубин пишет:

« “Обмен женщинами” — очень притягательная и мощная концепция. Она привлекательна тем, что рассматривает угнетение женщин в рамках социальных систем, а не в рамках биологии. Более того, концепция говорит, что мы должны искать конечную причину угнетения женщин в торговле женщинами, а не в торговле товарами» (Rubin 1975: 175).

Торговля женщинами с целью создания социальных связей между мужчинами, как считает Рубин, объясняет социальное подчинение женщин как в случае жён, так и, в конечном итоге, в случае не принадлежащих семье сексуальной прислуги.

И Лернер, и Рубин связывают увеличение проституции с подчинением женщин и упускают из виду порабощение и проституцию мужчин, как в древних, так и в современных обществах.

Подход Лернер не объясняет, почему рабыни подвергались сексуальной эксплуатации чаще, чем рабы. Рубин не объясняет, почему именно женщины, а не мужчины или разнополые пары, обменивались или «продавались» в ранних системах родства; таким образом, её концепция вызывает вопросы в отношении возникновения патриархального родства и политических систем (Shrage 1994: 105, 131–32). Хотя потребителями коммерческих сексуальных услуг на протяжении всей истории были преимущественно мужчины, на тех, чей сексуальный труд обменивался или продавался, оказывало влияние не только гендерное подчинение, но и другие факторы — например, колониализм и расовое неравенство (Kempadoo 1999).

Кэрол Пейтман использует концепции либеральной политической теории для объяснения существования проституции в современных обществах. Она утверждает, что общественный договор, который задает права и свободы мужчин при либеральном политическом порядке, также задает условия подчинения женщин. В частности, патриархальный социальный порядок включает в себя неявное соглашение между мужчинами, которое представляет им сексуальный доступ к женщинам (Pateman 1988: 2). Мужчины приобретают сексуальные права в отношении некоторых конкретных женщин посредством брака и проституции. Другими словами, у мужчин есть классовая привилегия, — право на удовлетворение сексуальных потребностей, осуществляемое женщинами, — которую они могут реализовывать, отстаивая свои права как мужей или клиентов. Как Лернер и Рубин, Пейтман оспаривает тезис о том, что проституция является результатом биологически обусловленного поведения мужчин, и вместо этого объясняет ее существование включением особой концепции маскулинности в современные политические и социальные структуры (Pateman 1988: 198–99). В таком случае, современная проституция представляет собой пережиток некоторых аспектов старых нелиберальных социальных порядков в современном либеральном государстве. Как традиционный брак, так и проституция — как считают Пейтман, Лернер и Рубин — дают мужчинам доступ к сексуальным возможностям женщин и контроль над ними.

Камала Кемпаду утверждает, что «глобальная секс-торговля не может быть просто сведена к одному монолитному объяснению насилия в отношении женщин» (Kempadoo 2001: 28). Кемпаду утверждает, что старые феминистские модели, в которых проституция рассматривается как отражение мужской власти, подкрепленной монополией на применение физической силы, «неадекватны для отражения различных историй, видов угнетения и опыта цветных женщин» (Kempadoo 2001: 35, 37).

Она исследует, как истории расизма, колониализма, милитаризма и глобализации структурируют выбор цветных женщин из первого и третьего мира. Хотя Кемпаду призывает приверженцев феминизма рассматривать проституцию в перспективе более широкого круга социальных сил, она утверждает, что феминистские теории проституции не должны игнорировать агентность цветных женщин, рассматривая их как просто пассивных жертв угнетения (Kempadoo 2001: 43). Кемпадо пишет:

«Агентность темнокожих (Brown and Black) женщин в проституции игнорировалась или же о ней старались не писать, а перспективы, вытекающие из этого опыта, маргинализировались в доминирующем теоретическом дискурсе о глобальной секс-торговли и проституциие.

Наши идеи, знания и понимание секс-работы были в значительной степени непоняты или оставались в тени доминирующей концепции, вдохновленной белыми радикальными феминистками, неомарксистами или западными социалистическими феминистками, которые либо не могли, либо не хотели учитывать сложности жизни цветных женщин» (Kempadoo 2001: 40).

Вместо того, чтобы концептуализировать проституцию с точки зрения сексуальной эксплуатации и унижения женщин, Кемпаду выступает за понимание проституции как вида труда, который часто выполняют люди из маргинализованных слоев населения (Kempadoo 2001: 45; Kempadoo and Doezema 1998: 4–5; see also Leigh 1997). Таким образом, проституция похожа на работу, выполняемую в других отраслях (в сельском хозяйстве, промышленном производстве и перевозках). Рассматривая проституцию как форму труда, а не как форму социального разложения или зла, феминистски могут избежать нереалистичных аболиционистских подходов (Kempadoo and Doezema 1998; White 1990; Shrage 1996).

Ряд феминистских теоретиков анализируют проституцию и торговлю людьми с позиции неолиберальных и неоколониалных экономических отношений, в которых женщины из бедных стран глобального Юга призваны обеспечивать «комфорт и отдых» военнослужащим и другим мужчинам из богатых стран глобального Севера. Иногда социальные элиты в бедных странах допускают и сами развивают «секс-туризм», при котором местные женщины предоставляют сексуальную рабочую силу для привлечения иностранного капитала (Enloe 1989: 36, 86; O’Connell Davidson 1998: 75; Bishop and Robinson 1998).

Суровые законы против торговли людьми часто усугубляют бедственное положение добровольных секс-работников-мигрантов, у которых могут быть изъяты документы, а сами они работают нелегально (Kotiswaran 2011; Rajan 2003; Kempadoo and Doezema 1998). Усилия по борьбе с торговлей людьми и проституцией должны быть сосредоточены на искоренении принудительного труда и миграции, детского труда, эксплуататорских условий труда и враждебной правовой среды для мигрантов и секс-работников (Kotiswaran 2011: 47–8).

Поскольку секс-работники часто оказываются выходцами из маргинализированных социальных групп, их основные права как работников и граждан нередко нарушаются (Butler, C. 2015). Феминистски ориентированные теоретики, которые признают секс-работу законным выбором некоторых людей среди ограниченного набора возможностей заработка на жизнь, также считают, что секс-рынки могут принимать различные формы. В некоторых случаях секс-работники являются относительно свободными и наделенными полномочиями агентами, тогда как в других случаях – не являются. Задача состоит в разработке политики, препятствующей рекрутингу детей и социально уязвимых лиц в качестве поставщиков секс-услуг, а также защищающей права тех, кто выходит на такие рынки с осознанным согласием.

Возможно ли эффективное регулирование рынков секс-индустрии?

Торговля людьми (рабство) в любых целях, включая секс-торговлю, повсеместно осуждается, и это справедливо. Приверженцы феминизма расходятся во мнениях относительно того, все секс-рынки включают в себя принудительные труд и секс. Те, кто рассматривает коммерческий секс исключительно как форму принудительного рабства и насилия в отношении женщин, в целом поддерживают законы, наказывающие людей, которые обменивают деньги на секс при любых обстоятельствах (Jeffreys 1998; Barry 1996; Stark and Whisnant 2004). Феминистки, считающие, что некоторые вовлеченные в секс-работу люди проявляются автономность и моральную агентность, обычно поддерживают политику, разрешающую обмен секса на деньги между взрослыми людьми по обоюдному согласию (Shrage 1996; Nussbaum 1999; Ditmore 2005; Leigh 2004). Такая политика совместима с активными усилиями по пресечению торговли людьми.

Питер де Марнеф выделяет 4 подхода к законам, регулирующим проституцию. (1) Запрет предполагает криминализацию продажи и покупки сексуальных услуг, а также связанных с ними действий, таких как попрошайничество или управление публичным домом. (2) Упразднение предполагает криминализацию только покупки сексуальных услуг, а также связанных с ними действий, таких как передвижение на машине в поисках секс-работниц (curb crawling / “kerb” crawling) или сводничество. (3) Регулирование (легализация) подразумевает государственное лицензирование и регулирование бизнеса в сфере секс-услуг. (4) Декриминализация предполагает отмену уголовных запретов на совершение действий, связанных с покупкой или продажей секса между совершеннолетними людьми по обоюдному согласию (de Marneffe 2010: 28–30; см. также Kotiswaran 2011: 16).

Согласно де Марнеф, можно выступать в защиту декриминализации секс-работы, ссылаясь на моральное право на самоопределение, не поддерживая легализацию, в особенности — крупномасштабных секс-рынков (de Marneffe 2013).

Большинство феминисток, выступающих против любой секс-торговли, поддерживают не запрет, а упразднение, поскольку такой подход рассматривает поставщика секс-услуг как жертву, а не как преступника.

Некоторые феминистки поддерживают декриминализацию (политика, на сегодняшний день принятая в Новой Зеландии), поскольку большинство регулятивных подходов (например, обязательная регистрация и медицинские осмотры поставщиков услуг, ограничение рабочих мест посредством зонирования и публичных домов и т.д.) направлены на защиту клиентов и третьих лиц, но не самих секс-работников, что способствует стигматизации последних как больных и падших (Nagle 1997; Kempadoo and Doezema 1998; Almodovar 2002; Leigh 2004). Напротив, сторонники регулирования обеспокоены тем, что основанный на принципе невмешательства подход делает секс-работников уязвимыми для крайней степени эксплуатации; некоторые исследователи изучают, как трудовое законодательство и политика способны защитить секс-работников, а также клиентов и третьих лиц.

В Соединенных Штатах многие поставщики сексуальных услуг работают в эскорт-агентствах, за счёт чего им удается обходить законы, направленные на борьбу с проституцией. Поскольку клиент платит агентству за время работников эскорта, а поставщик услуг не берет деньги непосредственно с клиента, а только с агентства, секс между профессиональной работницей эскорта и ее клиентом часто игнорируется правоохранительными органами. Когда агентства становятся агрессивными и бесстыдными в своей рекламе или деловой практике, их иногда преследуют за сокрытие проституции. Тем не менее, всю силу законов по борьбе с проституцией, как правило, ощущают на себя обездоленные женщины, наркозависимые женщины или просто дилетантки, привлекающие клиентов напрямую или в общественных местах. В условиях режима запрета, соответствующие законы часто применяются против людей, занимающихся сексом ради выживания (например, против бездомных женщин или несовершеннолетних, которые не могут работать в более безопасных местах). Эти законы редко используются против женщин из среднего класса, которые многократно встречаются с мужчинами в погоне за дорогими подарками, оплатой обучения в колледже или расходов на проживание (Shrage 2015).

Законы, направленные на борьбу с проституцией, также используются для судебного преследования мужчин, которые сексуально и коммерчески эксплуатируют женщин (например, клиентов и сутенеров), но иногда они используются для судебного преследования бойфрендов и коллег секс-работниц, с которыми последние поддерживают благоприятствующие отношения, основанные на взаимном согласии (Almodovar 1993). Исторически полицейская практика в США была сосредоточена на аресте и судебном преследовании проституток, особенно уличных проституток, которые могут получить ещё более суровое наказание в случае, если они – ВИЧ-положительны. Женщины составляют бóльшую часть как секс-работников, так и арестовываемых лиц, среди которых преобладают относящиеся к меньшинствам женщины (Marganski 2012).

За последние несколько десятилетий несколько стран продвинулись в сторону терпимости и регулирования трудовой деятельности проституток, но в целом наблюдается тенденция к криминализации, часто с ужесточением наказаний для клиентов и сутенеров (см. 100 стран и их политика в отношении секс-работы). Феминистские кампании по борьбе с проституцией и торговлей людьми мобилизовались, чтобы добиться одобрения аболиционистской (упраздняющей) политики. По сути, феминистское движение против порнографии 1970-х и 1980-х гг. в XXI веке превратилось в феминистское движение против торговли людьми. Оба движения рассматривают рынки материалов и услуг сексуального характера как форму насилия в отношении женщин и утверждают, что терпимость к ним увековечивает социально подчиненное положение женщин. Как и движение против порнографии в 1980-х годах, движение против торговли людьми находит общий язык с социальными консерваторами, которые имеют религиозные возражения относительно внебрачного секса, а в последнее время и с политическими консерваторами, цель которых – удержать экономических мигрантов за пределами своих стран.

В ответ на эти и более ранние попытки запретить секс-рынки сформировалось международное движение за права секс-работников, выступающее за декриминализацию секс-работы, в которую вовлечены взрослые люди по обоюдному согласию. Активисты секс-работы, многие из которых также являются приверженцами феминизма, оспаривают научные исследования относительно их жизни и работы, утверждая, что криминализация этого труда лишает их возможности защищать свое здоровье и осуществлять свои права (Almodovar 1993; Pendleton 1997; Highleyman 1997; Queen 1997; Sprinkle 1998; Quan 2001; Bernstein 2000; Leigh 2004). Организации секс-работников образуют альянсы с квир-активистами, профсоюзами и правозащитниками для достижения своих политических целей (Beloso 2012). В 2015 году влиятельная правозащитная организация Amnesty International одобрила резолюцию, призывающую страны декриминализировать секс-работу, в которую вовлечены взрослые люди по обоюдному согласию, что является огромной победой движения за права секс-работников.

Эдриэнн Дэвис утверждает, что аболиционистское движение одержало больше политических побед, поскольку эта сторона более едина в своих целях. Напротив, феминистки, поддерживающие права секс-работников, сильно расходятся во мнениях о том, что следует поддерживать — регулирование или декриминализацию. Дэвис показывает, что сторонники регулирования преувеличивают сходство секс-работы с другими видами работы, в то время как сторонники декриминализации преувеличивают различия.

Дэвис предполагает рассматривать секс-работу в перспективе подхода «сексуальной географии», признающего, что потенциальный вред зависит от того, где и как выполняется работа. Виртуальная секс-работа, где поставщики услуг относительно анонимны и встречаются с клиентами только онлайн, относительно безопасна.

Значительно более рискованна работа вне дома, когда секс-работники встречаются с клиентами в закрытых помещениях (например, в гостиничных номерах) и вступают с ними в физический контакт. Танцовщицы и танцовщики, выступающие в публичных местах (в барах и клубах) имеют ограниченный физический контакт с клиентами и подвергаются среднему уровню риска. Правила охраны труда и техники безопасности должны охватывать различные виды рабочих мест и рисков и включать соответствующие меры для каждого случая.

Дэвис отмечает, что действующее трудовое законодательство США недостаточно для устранения некоторых рисков, с которыми сталкиваются секс-работники: например, нападения со стороны клиентов и коллег, несправедливая дискриминация (Davis 2015).

Трудовые правила обычно обеспечивают бóльшую защиту от травм, полученных в ходе выполнения работы, чем от случайного насилия и нападений. Дэвис также указывает на то, что в контексте секс-работы будет сложнее определить сексуальное домогательство. Более того, поскольку расовые, как и гендерные, предпочтения могут быть встроены в сексуальные предпочтения и фантазии клиентов, работодатели и суды могут рассматривать в целом несущественные личные характеристики как подлинную профессиональную квалификацию. Тем не менее, Дэвис выступает за декриминализацию с регулированием и призывает феминисток изменить трудовое законодательство, чтобы обеспечить лучшие гарантии для секс-работы и другой работы, выполняемой в нетрадиционных и разнообразных рабочих местах.

В своем теоретически детализированном и беспристрастном обзоре как отвержения проституции радикальными феминистками, так и либеральной феминистской защиты прав секс-работников, Прабха Котисваран выделяет «золотую середину» феминистской позиции. Она заключается в том, что феминизм в целом обращает внимание на эмпирические реалии различных секс-профессий и усилия организаций секс-работников по защите гражданских и экономических прав своих членов. Срединные феминистки осведомлены о том, как секс-индустрия разделена по половому признаку, и порой серьезно и уважительно относятся к предложениям защитников секс-работников. Например, они могут скептически относится к предполагаемым потребностям мужчин, которые секс-индустрия стремится удовлетворить, одновременно признавая, что секс-работники — это не пассивные жертвы обмана, а агенты, действующие в далеко неидеальных фоновых условиях.

Они также признают, что секс-работа неразрывно связана с большой частью работы по уходу, которую выполняют женщины в роли жен, матерей, медсестер, учителей, нянь и домашней прислуги, и не считают, что секс-индустрия отводит женщинам непропорциональную большую долю работы по уходу в обществе. Таким образом, они не рассматривают секс-работу как нечто исключительное с точки зрения её рисков, трудностей и более широких социальных последствий. И, наконец, феминистки «золотой середины» с меньшей вероятностью найдут общий язык с сексуальными моралистами, настроенными против феминизма, и консерваторами, выступающими против мигрантов; с большей вероятностью они найдут общий язык с профсоюзами секс-работников, которые борются с тяжёлыми условиями трудами и экономическими реалиями (Kotiswaran 2011).

Библиография

• Agustín, L., 2007, Sex at the Margins: Migration, Labour Markets, and the Rescue Industry, London: Zed Books.

• Allen, A., 2001, “Pornography and Power”, Journal of Social Philosophy, 32: 512–31.

• Almodovar, N.J., 1993, From Cop to Call Girl: Why I Left the LAPD to Make an Honest Living as a Beverly Hills Prostitute, New York: Simon and Schuster.

• –––, 2002, “For Their Own Good: The Results of the Prostitution Laws as Enforced by Cops, Politicians, and Judges”, in Liberty for Women, W. McElroy (ed.), Chicago: Ivan R. Dee, pp. 781–87.

• Anderson, E., 1993, Value in Ethics and Economics, Cambridge: Harvard University Press.

• Anderson, S., 2006, “Prostitution and Sexual Autonomy: Making Sense of Prohibition and Prostitution”, in Spector 2006: 358–93.

• Antony, L., 2017, “Be What I Say: Authority Versus Power in Pornography”, in Beyond Speech: Pornography and Analytic Feminist Philosophy, M. Mikkola (ed.), Oxford: Oxford University Press, pp. 59–90.

• Assiter, A., 1988, “Autonomy and Pornography”, in Feminist Perspectives in Philosophy, M. Griffiths and M. Whitford (eds.), Bloomington: Indiana University Press.

• Barry, K., 1996, The Prostitution of Sexuality, New York: New York University Press.

• Bauer, N., 2015, How to Do Things with Pornography, Cambridge, MA: Harvard University Press.

• Beloso, B., 2012, “Sex, Work, and the Feminist Erasure of Class”, Signs, 38: 47–70.

• Bernstein, M., (ed.), 2000, Tricks and Treats: Sex Workers Write About Their Clients, New York: Harrington Park Press.

• Bianchi, C., 2008, “Indexicals, Speech Acts and Pornography”, Analysis, 68: 310–16.

• Bishop, R. and L. Robinson, 1998, Night Market: Sexual Cultures and the Thai Economic Miracle, New York: Routledge.

• Bordo, S., 1994, “Reading the Male Body”, in The Male Body: Features, Destinies, Exposures, L. Goldstein (ed.), Ann Arbor: University of Michigan Press.

• Brison, S., 1998, “The Autonomy Defense of Free Speech”, Ethics, 108: 312–39.

• Brod, H., 1992, “Pornography and the Alienation of Male Sexuality”, in Rethinking Masculinity: Philosophical Explorations in Light of Feminism, L. May and R. Strikwerda (eds.), Lanham: Littlefield Adams, pp. 237–54.

• Bronstein, C., 2011, Battling Pornography: The American Feminist Anti-Pornography Movement, 1976–1986, Cambridge: Cambridge University Press.

• Butler, C., 2015, “A Critical Race Feminist Perspective on Prostitution & Sex Trafficking in America”, Yale Journal of Law and Feminism, 27: 95–139.

• Butler, J., 2000, “The Force of Fantasy: Feminism, Mapplethorpe, and Discursive Excess”, in Cornell 2000b: 487–508.

• Cahill, A., 2014, “The Difference Sameness Makes: Objectification, Sex Work, and Queerness”, Hypatia, 29: 840–56.

• Cameron, D. and E. Frazer, 2000, “On the Question of Pornography and Sexual Violence: Moving Beyond Cause and Effect”, in Cornell 2000b: 240–53.

• Concepcion, C., 1999, “On Pornography, Representation, and Sexual Agency”, Hypatia, 14: 97–100.

• Cornell, D., 2000a, “Pornography’s Temptation”, in Cornell 2000b: 551–68.

• ––– (ed.), 2000b, Feminism and Pornography, Oxford: Oxford University Press.

• Davis, A., 2015, “Regulating Sex Work: Erotic Assimilationism, Erotic Exceptionalism, and the Challenge of Intimate Labor”, California Law Review, 103: 1195–1275.

• de Marneffe, P., 2010, Liberalism and Prostitution, New York: Oxford University Press.

• –––, 2013, “Vice Laws and Self-Sovereignty”, Criminal Law and Philosophy, 7: 29–41.

• Ditmore, M.H., 2011, Prostitution and Sex Work, Santa Barbara: Greenwood.

• Duggan, L., N. Hunter, and C. Vance, 1986, “False Promises: Feminist Antipornography Legislation”, in Ellis et al. 1986: 72–85.

• Dworkin, A., 1979, Pornography: Men Possessing Women, New York: Perigee Books.

• –––, 1987, Intercourse, New York: Free Press.

• Dwyer, S. (ed.), 1995, The Problem of Pornography, Belmont: Wadsworth Publishing Company.

• Eaton, A., 2007, “A Sensible Antiporn Feminism”, Ethics, 117: 674–715.

• –––, 2017, “Feminist Pornography”, in Beyond Speech: Pornography and Analytic Feminist Philosophy, M. Mikkola (ed.), Oxford Scholarship Online.

• Ellis, K., et al., 1986, Caught Looking: Feminism, Pornography, and Censorship, Seattle: The Real Comet Press.

• Enloe, C., 1989, Bananas, Beaches, and Bases: Making Feminist Sense of International Politics, Berkeley: University of California Press.

• Ferguson, C. and R. Hartley, 2009, “The Pleasure is Momentary…The Expense Damnable? The Influence of Pornography on Rape and Sexual Assault”, Aggression and Violent Behavior, 14: 323–29.

• Garry, A., 1978, “Pornography and Respect for Women”, in Social Theory and Practice, 4: 395–421.

• –––, 2001, “Sex, Lies, and Pornography”, in Ethics in Practice, 2nd edition, H. La Follette (ed.), Malden: Blackwell Publishing, pp. 344–55.

• Highleyman, L., 1997, “Professional Dominance: Power, Money, and Identity”, in Nagle 1997: 145–55.

• Hornsby, J., 1995, “Speech Acts and Pornography”, in Dwyer 1995: 220–32.

• Hunt, L. (ed.), 1993, The Invention of Pornography: Obscenity and the Origins of Modernity, 1500–1800, New York: Zone Books.

• Jaggar, A., 1985, “Prostitution”, in Women and Values, M. Pearsall (ed.), Belmont: Wadsworth Publishing Company, pp. 132–46.

• Jeffreys, S., 1998, The Idea of Prostitution, North Melbourne, AU: Spinifex Press.

• –––, 2009, The Industrial Vagina, New York: Routledge.

• Kempadoo, K. (ed.), 1999, Sun, Sex, and Gold: Tourism and Sex Work in the Caribbean, Lanham: Rowman and Littlefield Publishers.

• –––, 2001, “Women of Color and the Global Sex Trade: Transnational Feminist Perspectives”, Meridians, 1: 28–51.

• Kempadoo, K. and J. Doezema (eds.), 1998, Global Sex Workers: Rights, Resistance, and Redefinition, New York: Routledge.

• Kotiswaran, P., 2011, Dangerous Sex, Invisible Labor: Sex Work and the Law in India, Princeton: Princeton University Press.

• Langton, R., 1995, “Speech Acts and Unspeakable Acts”, in Dwyer 1995: 203–19.

• –––, 2009, Sexual Solipsism, New York: Oxford University Press.

• Leigh, C., 1997, “Inventing Sex Work”, in Nagle 1997: 225–31.

• –––, 2004, Unrepentant Whore: Collected Works of Scarlot Harlot, San Francisco: Last Gasp.

• LeMoncheck, L., 1997, Loose Women, Lecherous Men: A Feminist Philosophy of Sex, Oxford: Oxford University Press.

• Lerner, G., 1986, The Creation of Patriarchy, New York: Oxford University Press.

• Levin, A., 2009, “Pornography, Hate Speech, and Their Challenge to Dworkin’s Egalitarian Liberalism”, Public Affairs Quarterly, 23: 357–73.

• Liberto, H.R., 2009, “Normalizing Prostitution versus Normalizing the Alienability of Sexual Rights: A Response to Scott A. Anderson”, Ethics, 120: 138–45.

• Longino, H., 1980, “Pornography, Oppression, and Freedom: A Closer Look”, in Take Back the Night: Women on Pornography, L. Lederer (ed.), New York: William Morrow and Company, pp. 40–54.

• MacKinnon, C., 1987, Feminism Unmodified: Discourses on Life and Law, Cambridge, MA: Harvard University Press.

• –––, 1993, Only Words, Cambridge, MA: Harvard University Press.

• Malamuth, N., T. Addison, and M. Koss, 2000, “Pornography and Sexual Aggression: Are There Reliable Effects and Can We Understand Them?” Annual Review of Sex Research, 11: 26–91.

• Marganski, A., 2012, “Prostitution, Contemporary”, in The Social History of Crime and Punishment in America, W.R. Miller (ed.), Thousand Oaks, CA: Sage, pp. 1450–56.

• Marino, P., 2008, “The Ethics of Sexual Objectification: Autonomy and Consent”, Inquiry, 51: 345–64.

• McGowan, M., 2005, “On Pornography: MacKinnon, Speech Acts, and ‘False’ Construction”, Hypatia, 20: 23–49.

• McGowan, M.K., A. Adelman, S.Helmers, and J. Stolzenberg, 2011, “A Partial Defense of Illocutionary Silencing”, Hypatia, 26: 132–49. doi: 10.1111/j.1527-2001.2010.01122.x

• Mikkola, M., 2008, “Contexts and Pornography”, Analysis, 68: 316–20.

• –––, 2011, “Illocution, Silencing and the Act of Refusal” Pacific Philosophical Quarterly, 92: 415–37.

• Mikkola, M. (ed.) 2017, Beyond Speech: Pornography and Analytic Feminist Philosophy, Oxford Scholarship Online.

• Moen, O.M., 2012, “Is Prostitution Harmful?” Journal of Medical Ethics, 40: 73–81.

• Nagle, J., 1997, (ed.), Whores and Other Feminists, New York: Routledge.

• Nestle, J., 1987, “Lesbians and Prostitutes: A Historical Sisterhood”, in Sex Work: Writings by Women in the Sex Industry, F. Delacoste and P. Alexander (eds.) San Francisco: Cleis Press, pp. 247–65.

• Nussbaum, M., 1999, Sex and Social Justice, Oxford: Oxford University Press.

• Overall, C., 1992, “What’s Wrong with Prostitution?: Evaluating Sex Work”, Signs, 17: 705–24.

• O’Connell Davidson, J., 1998, Prostitution, Power, and Freedom, Ann Arbor: The University of Michigan Press.

• Pateman, C., 1988, The Sexual Contract, Stanford: Stanford University Press.

• Pendleton, E., 1997, “Love for Sale: Queering Heterosexuality”, in Nagle 1997: 73–82.

• Phillips, A., 2011, “It’s My Body and I’ll Do What I Like With It: Bodies as Objects and Property”, Political Theory, 39: 724–48.

• Quan, T., 2001, Diary of a Manhattan Call Girl, New York: Crown.

• Queen, C., 1997, Real Live Nude Girl: Chronicles of Sex-Positive Culture, San Francisco: Cleis.

• Radin, M., 1996, Contested Commodities, Cambridge, MA: Harvard University Press.

• Radway, J., 1991, Reading the Romance: Women, Patriarchy, and Popular Literature, Chapel Hill: University of North Carolina Press.

• Rajan, R.S., 2003, The Scandal of the State: Women, Law, and Citizenship in Postcolonial India, Durham: Duke University Press.

• Raymond, J., 2004, “Prostitution on Demand: Legalizing the Buyers as Sexual Consumers”, Violence Against Women, 10: 1156–86.

• Ross, B., 2000, “‘It’s Merely Designed for Sexual Arousal’: Interrogating the Indefensibility of Lesbian Smut”, in Cornell 2000b: 264–317.

• Rossiaud, J., 1988, Medieval Prostitution, Oxford: Basil Blackwell Press.

• Rubin, G., 1975, “The Traffic in Women: Notes on the ‘Political Economy’ of Sex”, in Toward an Anthropology of Women, R. Reiter (ed.), New York: Monthly Review Press, pp. 157–210.

• –––, 1993, “Misguided, Dangerous and Wrong, an Analysis of Anti-pornography Politics”, in Bad Girls and Dirty Pictures: The Challenge to Reclaim Feminism, A. Assiter and A. Carol (eds.), London: Pluto Press, pp. 18–40.

• Satz, D., 1995, “Markets in Women’s Sexual Labor”, Ethics, 106: 63–85.

• –––, 2010, Why Some Things Should Not Be for Sale: The Moral Limits of Markets, New York: Oxford University Press.

• Saul, J., 2006a, “On Treating Things as People: Objectification, Pornography, and the History of the Vibrator”, Hypatia, 21: 45–61.

• –––, 2006b, “Pornography, Speech Acts, and Contexts”, Proceedings of the Aristotelian Society, 106: 229–248.

• Schwarzenbach, S., 1991, “Contractarians and Feminists Debate Prostitution”, New York University Review of Law and Social Change, 18: 103–30.

• Scully, D., 1990, Understanding Sexual Violence: A Study of Convicted Rapists, London: HarperCollins Academic.

• Shrage, L., 1989, “Should Feminists Oppose Prostitution?” Ethics, 99: 347–61.

• –––, 1994, Moral Dilemmas of Feminism: Prostitution, Adultery, and Abortion, New York: Routledge.

• –––, 1996, “Prostitution and the Case for Decriminalization”, Dissent, 43: 41–45.

• –––, 1999, “Do Lesbian Prostitutes Have Sex With Their Clients? A Clintonesque Reply”, Sexualities, 2: 259–61.

• –––, 2005, “Exposing the Fallacies of Anti-Porn Feminism”, Feminist Theory, 6: 45–65.

• –––, 2015, “When Prostitution is Nobody’s Business”, The New York Times (Opinionator/The Stone section), August 10, 2015.

• –––, 2016, “Prostitution”, in Philosophy of Sex and Love, J. Petrik and A. Zucker (eds.), Farmington Hills: Macmillan Reference USA.

• Shrage, L. and Stewart, R.S., 2015, Philosophizing About Sex, Peterborough, Ontario: Broadview Press.

• Snitow, A., 1986, “Retrenchment vs. Transformation”, in Ellis et al. 1986: 10–17.

• Spector, J. (ed.), 2006, Prostitution and Pornography: Philosophical Debate About the Sex Industry, Stanford: Stanford University Press.

• Sprinkle, A., 1998, Post-Porn Modernist: My 25 Years as a Multimedia Whore, San Francisco: Cleis.

• Stark, C. and R. Whisnant (eds.), 2004, Not For Sale: Feminists Resisting Prostitution and Pornography, North Melbourne: Spinifex Press.

• Stewart, R.S., 2019, “Is Feminist Porn Possible?”, Sexuality & Culture, 23: 254–70.

• Strossen, N., 1995, Defending Pornography: Free Speech, Sex, and the Fight for Women’s Rights, New York: Scribner.

• Tuana, N. and L. Shrage, 2003, “Sexuality”, in The Oxford Handbook of Practical Ethics, H. LaFollette (ed.), Oxford: Oxford University Press, pp. 15–41.

• Vadas, M., 2005, “The Manufacture-for-use of Pornography and Women’s Inequality”, The Journal of Political Philosophy, 13: 174–93.

• Warnke, G., 1999, Legitimate Differences: Interpretation in the Abortion Controversy and Other Public Debates, Berkeley: University of California Press.

• Watson, L., 2019, “Philosophical Debates About Prostitution: The State of the Question”, The Southern Journal of Philosophy, 57: 165–93.

• White, L., 1990, The Comforts of Home: Prostitution in Colonial Nairobi, Chicago: University of Chicago Press.

• Zheng, R., 2017, “Race and Pornography: The Dilemma of the (Un)Desirable”, in Beyond Speech: Pornography and Analytic Feminist Philosophy, M. Mikkola (ed.), Oxford Scholarship Online.

Другие значимые работы

• Adler, A., 2001, “The Perverse Law of Child Pornography”, Columbia Law Review, 101: 209–273.

• Barry, K., 1979, Female Sexual Slavery, New York: Avon Books.

• Bell, L., 1987, Good Girls/Bad Girls: Feminists and Sex Trade Workers Face to Face, Toronto: Seal Press.

• Bell, S., 1994, Reading, Writing, and Rewriting the Prostitute Body, Bloomington: Indiana University Press.

• Burstyn, V. (ed.), 1985, Women Against Censorship, Vancouver: Douglas and McIntyre.

• Butler, J., 1997, Excitable Speech: A Politics of the Performative, New York: Routledge.

• Carse, A., 1995, “Pornography: An Uncivil Liberty?” Hypatia, 10: 155–82.

• Cawston, A., 2019, “The feminist case against pornography: a review and re-evaluation”, Inquiry, 62: 624–58.

• Chancer, L., 1998, Reconcilable Differences: Confronting Beauty, Pornography, and the Future of Feminism, Berkeley: University of California Press.

• Chapkis, W., 1997, Live Sex Acts: Women Performing Erotic Labor, New York: Routledge.

• Dewey, S. and P. Kelly (eds.), 2011, Policing Pleasure: Sex Work, Policy, and the State in Global Perspective, New York: New York University Press.

• Drabek, M., 2016, “Pornographic Subordination, Power, and Feminist Alternatives”, Feminist Philosophy Quarterly, 2(1): 1–19.

• Gauthier, J., 2011, “Prostitution, Sexual Autonomy, and Sex Discrimination”, Hypatia, 26: 166–86.

• Gibson, P.C. and R. Gibson (eds.), 1993, Dirty Looks: Women, Pornography and Power, London: BFI Publishing.

• Grebowicz, M., 2011, “Speech, Rights, Privacies, and Pleasures in Conflict”, Hypatia, 26: 150–65.

• –––, 2013, Why Internet Porn Matters, Stanford: Stanford University Press.

• Griffin, S., 1981, Pornography and Silence: Culture’s Revenge Against Nature, New York: Harper and Row.

• Gubar, S. and J. Hoff (eds.), 1989, For Adult Users Only: The Dilemma of Violent Pornography, Bloomington: Indiana University Press.

• Itzin, C. (ed.), 1992, Pornography: Women, Violence, and Civil Liberties, Oxford: Oxford University Press.

• Kappeler, S., 1986, The Pornography of Representation, Minneapolis: University of Minnesota Press.

• Kipnis, L., 1996, Bound and Gagged: Pornography and the Politics of Fantasy in America, New York: Grove Press.

• Kulick, D., 1998, Travesti: Sex, Gender and Culture among Brazilian Transgendered Prostitutes, Chicago: University of Chicago Press.

• Kuo, L., 2002, Prostitution Policy: Revolutionizing Practice Through a Gendered Perspective, New York: New York University Press.

• Leidholdt, D. and J. Raymond (eds.), 1990, The Sexual Liberals and the Attack on Feminism, New York: Pergamon Press.

• Levine, J., 2002, Harmful to Minors: The Perils of Protecting Children from Sex, Minneapolis: University of Minnesota Press.

• Levine, P., 2003, Prostitution, Race, and Politics: Policing Venereal Disease in the British Empire, New York: Routledge.

• MacKinnon, C. and A. Dworkin (eds.), 1997, In Harm’s Way: The Pornography Civil Rights Hearings, Cambridge, MA: Harvard University Press.

• Marshall, S.E., 1999, “Bodyshopping: The Case of Prostitution”, Journal of Applied Philosophy, 16: 139–50.

• Matrix, C., (ed.), 1996, Tales from the Clit: A Female Experience of Pornography, Edinburgh: AK Press.

• Miller v. California, 1972, U.S. Supreme Court, 413 U.S. 15.

• Mintz, K., 2014, “Sexual Intimacy, Social Justice, and Severe Disabilities”, The Journal of Philosophy, Science & Law, 14: 4–15.

• Outshoorn, J. (ed.), 2004, The Politics of Prostitution: Women’s Movements, Democratic States and the Globalisation of Sex Commerce, Cambridge: Cambridge University Press.

• Pheterson, G. (ed.), 1989, A Vindication of the Rights of Whores, Seattle: Seal Press.

• Russell, D., 1998, Dangerous Relationships: Pornography, Misogyny, and Rape, Newbury Park: Sage.

• ––– (ed.), 1993, Making Violence Sexy: Feminist Views on Pornography, New York: Teachers College Press.

• Segal, L. and M. McIntosh (eds.), 1992, Sex Exposed: Sexuality and the Pornography Debate, London: Virago Press.

• Stark, C., 1997, “Is Pornography an Action?: The Causal vs. the Conceptual View of Pornography’s Harm”, Social Theory and Practice, 23: 277–306.

• Truong, Thanh-Dam, 1990, Sex,Money and Morality: Prostitution and Tourism in Southeast Asia, London: Zed Books.

• Vance, C. (ed.), 1984, Pleasure and Danger: Exploring Female Sexuality, London: Routledge and Kegan Paul.

• Walkowitz, J., 1980, Prostitution and Victorian Society: Women, Class, and the State, Cambridge: Cambridge University Press.

• Watson, L., 2007, “Pornography and Public Reason”, Social Theory and Practice, 33: 467–88.

• –––, 2010, “Pornography”, Philosophy Compass, 5: 535–50.

• Weitzer, R., 2011, Legalizing Prostitution: From Illicit Vice to Lawful Business, New York: NYU Press.

• –––, (ed.), 2009, Sex For Sale: Prostitution, Pornography, and the Sex Industry, 2nd Edition, New York: Routledge.

• West, D. and C. Haycroft, 1993, Male Prostitution, New York: Routledge.

• Widdows, H., 2009, “Border Disputes across Bodies: Exploitation in Trafficking for Prostitution and Egg Sale for Stem Cell Research”, International Journal of Feminist Approaches to Bioethics, 2: 5–24.

• Williams, L., 1989, Hard Core: Power, Pleasure, and the “Frenzy of the Visible”, Berkeley: University of California Press.