новое время

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Феминистская философия биологии

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 22 июня 2011 года.

Представители феминистской философии биологии обращаются к гендеру как аналитическому инструменту для проведения философских исследований биологических наук. Феминистская философия биологии применяет философские методы феминизма для изучения категорий пола и гендера (значение этих терминов будет разъяснено ниже), и в поле ее размышлений попадают как конкретные утверждения биологической науки, так и основополагающие концепции и методологии самой биологии, а также философии биологии и философии науки. Таким образом феминистские философы биологии зачастую демонстрируют, что философские исследования конкретной области научных знаний тесно переплетены с этикой и политикой.

Данная статья состоит из пяти разделов. Во вступлении мы обсудим ряд проблем, возникающих при попытке дать определение феминистской философии биологии, и выделим точки ее соприкосновения с нефеминистской философией биологии. Во втором разделе мы рассмотрим разнообразие предпосылок и эпистемических ориентиров, входящих в состав феминистской философии биологии. Третий раздел посвящен двум основным примерам феминистского анализа биологических исследований: (а) половому отбору и (б) социобиологии и эволюционной психологии пола и гендера. Четвертый раздел посвящен феминистскому анализу некоторых основополагающих понятий философии биологии в частности и философии науки в целом, таких как биологический детерминизм и редукционизм. Многие из этих понятий разбираются и феминистскими, и нефеминистскими философами биологии. Статья заканчивается обсуждением возможностей для будущих исследований в сфере феминистской философии биологии.

Введение

Феминистская философия биологии имеет много общего с философией биологии в целом. Нефеминистская философия биологии не имеет четких дисциплинарных границ, она в высшей степени междисциплинарна. В ее развитие вкладываются как ученые, так и философы. Существует два основных подхода к философии биологии, зачастую сочетаемых друг с другом. В рамках первого подхода философия биологии применяет философские методы для изучения вопросов, имеющих первоочередную важность в биологической науке, таких как естественный отбор, приспособленность, адаптация и природа генов. В рамках второго подхода философия биологии изучает главнейшие темы философии науки, такие как редукционизм, законы природы и смену теорий, с точки зрения биологических наук, а не физики, как это обычно происходит в философии науки. Философия биологии зачастую опирается на натуралистический подход, а значит, работа в этой области тесно связана с реальной историей и практикой изучаемой науки. Нередко случается, что на каком-то этапе своей карьеры философы биологии начинают всерьез заниматься самой наукой — либо проводя биологические исследования, либо сотрудничая с биологами в рамках исследовательских или педагогических проектов.

Границы феминистской философии биологии столь же расплывчаты. Непонятно, как именно обозначили бы себя сами авторы, упоминаемые в настоящей статье, — назвали бы они себя философами науки, или исследователями науки, или учеными. Неудивительно, что два основных подхода к философии биологии также используются и в феминистской философии биологии. Во-первых, многие феминистские философы биологии изучают биологические концепции и научные утверждения, касающиеся пола и гендера (см. статью о феминистских воззрениях на пол и гендер), а также влияние гендерных ценностей на биологические исследования. Пол подразумевает биологические различия между мужчинами и женщинами. Гендер относится к значениям, которые люди приписывают этим биологическим различиям, а также к индивидуальным и социальным аспектам мужественности и женственности. Так как мы действуем при помощи наших тел и так как на наши тела могут влиять психологические и социальные причины, связь между полом и гендером вызывает многочисленные дискуссии. Говоря «мужской» и «женский», я подразумеваю пол человеческих и нечеловеческих организмов; говоря «мужчины» и «женщины», я имею в виду гендер людей.

Феминистский анализ часто задействуется в качестве средства контроля (далее я уточню, что под этим подразумевается), проверяющего производство знания на наличие в нем нераспознанного влияния гендерных ценностей, которое отражается в существующих научных утверждениях и в выборе тем исследовательских проектов. Такие гендерные ценности могут включать в себя сексизм (обесценивание, как правило, женщин, на основании традиционных стереотипов по поводу гендерных ролей) и андроцентризм (сосредоточенность на мужчинах или мужском и пренебрежение женщинами и женским вплоть до полного их забвения). Ниже я более подробно объясню, что феминистские исследования связей между гендерными ценностями, с одной стороны, и практиками или результатами биологических наук, с другой, могут проводиться в рамках различных эпистемологических проектов. Некоторые проекты сосредоточены на устранении дискриминации по половому признаку, а другие — на углублении понимания роли, которую социальные ценности, в том числе гендерные, играют в биологических исследованиях. 

Во-вторых, феминистская философия биологии изучает гендерно-дифференцированную природу основополагающих концепций биологии, философии биологии и философии науки, таких как редукционизм, детерминизм и природа объективности (см. статью о феминистской эпистемологии и философии науки). Некоторые феминистские философы биологии заявляют, что гендерно-дифференцированные социальные ценности не только переплетены с определенными теориями или научными утверждениями, но также могут поддерживать эти основополагающие концепции, равно как и быть подкрепляемыми ими (Fehr 2004, Longino). Ниже я обсужу этот вопрос подробнее. Поскольку данные концепции играют важнейшую роль в философии биологии и философии науки в целом, у феминистской и нефеминистской философии биологии имеется множество возможностей для сближения. Существует также ряд важных феминистских работ на тему научной объективности, которые исходят, по крайней мере отчасти, из наличия влияния непризнанных гендерно-дифференцированных допущений, в том числе андроцентризма и сексизма, на различные биологические науки — от генетики и клеточной биологии до социобиологии (см., напр., Keller 1985; Longino 1990, 2002; Haraway 1989; Harding 1986).

Предпосылки, эпистемические подходы и методы

Работа феминистских философов биологии руководствуется рядом целей, зачастую друг с другом связанных. В их число входят противодействие биологической аргументации в поддержку угнетения женщин, раскрытие и анализ влияния гендерных ценностей на производство биологического знания, а также содействие получению как можно более точных представлений о женской биологии и прочих гендерно-дифференцированных предметах исследования биологических наук.

Биологическая наука крайне важна для многих феминисток, поскольку саму биологию женщин долгое время использовали для рационализации их угнетения. Существует большой набор биологических доводов в поддержку угнетения женщин. Возьмем, к примеру, сделанное в XIX веке утверждение Эдварда Кларка о том, что интенсивная учеба способна нанести женщинам физический вред посредством перенаправления энергии от их матки к мозгу. Согласно Кларку, высшее образование приведет к появлению женщин с «чудовищными мозгами и хилыми телами… [и] ненормально слабым пищеварением» (Clarke 1874: 41). Этому аргументу о неполноценности женщин посвящены многие работы по феминистской философии биологии (см., напр., Hubbard 1990). Схожим образом пристальное внимание феминисток привлекают и эволюционные доводы, которые во многом поддерживают сексистские или притесняющие практики (см. статьи в Travis 2003a). Речь идет, к примеру, о доводах, отстаивающих адаптационную природу насилия против женщин (см. Palmer and Thornhill 2000, где доступно излагается эта программа исследований). Бывший президент Гарвардского университета Лоуренс Саммерс был отнюдь не первым и не единственным, кто использовал биологические доводы относительно неравного распределения интеллекта среди мужчин и женщин, чтобы оправдать отсутствие женщин на высших ступеньках политической и карьерной лестницы (Wilson 1978{{1}}, Summers 2005 — см. Другие онлайн-ресурсы). Феминистская реакция на подобные заявления была весьма обширной (Bleier 1984, Fausto-Sterling 1992, Fehr 2008).

Феминистки указывают на то, что политическое влияние подобного рода биологических доводов во многом основывается на проблематичных допущениях детерминизма, или, другими словами, на допущении существования тесной связи между биологией женщин (с точки зрения генетики, гормонов и физиологии) и психологическими характеристиками женщин, а также их общественным положением. Согласно общепринятым представлениям, в отличие от культуры, биология незыблема и неизменна. Вследствие этого некоторые люди заявляют, что любая политическая деятельность, призванная изменить или улучшить положение женщин, пытается создать «неестественную» систему, обреченную на провал. Такая позиция, будучи распространенной в XIX веке и в начале XX столетия, по-прежнему встречается в трудах современных биологов, в том числе и в первых влиятельных работах по социобиологии (Wilson 1978). Это привело к тому, что феминистки стали анализировать конкретные утверждения о женской биологии, подвергли сомнению предположения о том, что генетическая или биологическая природа подразумевает неизменность, и раскрыли широкий ряд взаимодействующих биологических и социальных причин фенотипов женщин, определяющих в том числе их психологические характеристики и социальное положение. Мы подробно обсудим биологический детерминизм в разделе 4.

Феминистская философия биологии руководствуется также эпистемическими предпосылками. Например, такие феминистки, как Рут Блейер (Bleier 1984) и Энн Фаусто-Стерлинг (Fausto Sterling 1985/1992), в своих работах показывают, что в биологическом знании, произведенном в соответствии с передовыми практиками биологической науки или с общепринятыми эпистемическими стандартами, можно обнаружить следы сексистских и андроцентричных предрассудков. Можно задаться и более общим вопросом о той роли, которую ценности в целом и гендерные ценности в частности играют в производстве научного или биологического знания (Longino 1990, 2002; Richardson 2008).

Наконец, труды по феминистской философии биологии также стремятся правильно понять биологию. Многие феминистские философы биологии, изначально получившие научное образование, заинтересованы не только в критике, но и в улучшении методов науки в той мере, в которой они связаны с вопросами пола и гендера. Аналогичным образом феминистские философы задокументировали положительное воздействие феминизма на методы работы в биологических науках. Например, книга Донны Харауэй «Образы приматов» (Primate Visions, 1989) фиксирует влияние, которое оказало на изучение поведения приматов и животных в целом включение в приматологию ученых-феминисток. Харауэй показывает, как феминистка-приматолог Джин Альтман инициировала тихую, но мощную революцию в методологии. В одной из самых цитируемых за всю историю публикаций на тему поведения животных под названием «Исследование поведения путем наблюдения: методы формирования выборки» (Observational study of behavior: Sampling methods, 1974) Альтман произвела оценку ряда методов выборки и благодаря этому разработала новый метод — слежение за «фокальным животным». Ее метод поставил под сомнение прежние исследования, по итогам которых составлялись сексистские описания лидерства и контроля, позволив начать изучение самок приматов и новых тем, таких как материнство. Обеспокоенная андроцентричной направленностью приматологии и недостатком строгости в методологии, Альтман использовала свой опыт женщины, феминистки и матери, а также математическую подготовку, чтобы улучшить методы исследований. Слежение за «фокальным животным» обеспечило эффективный метод изучения социального поведения самок приматов и стало важным подходом в исследованиях поведения животных в целом. Описывая вклад Альтман в приматологию и науку о поведении животных, Харауэй предлагает пример положительного влияния феминизма и ученых-феминисток на методы и результаты научных исследований.

Итак, предпосылкой проведения исследований в области феминистской философии биологии является стремление подвергнуть критическому анализу биологические оправдания угнетения женщин, детально изучить эпистемическую функцию гендерных ценностей в научной деятельности и улучшить методы и результаты биологических исследований по вопросам пола и гендер.

Эпистемологические ориентиры

«Правильное» понимание биологии может означать множество различных вещей, и существует ряд эпистемологических позиций или установок, которых придерживаются феминистские философы биологии. Установки включают в себя: 

• (1) разоблачение гендерных предрассудков в биологических описаниях пола и гендер; 

• (2) анализ науки как ценностно нагруженной социальной практики; 

• (3) изучение влияния социального и материального положения биологов на производство знания.

Предрассудки. Наибольшее число трудов в сфере феминистской философии биологии посвящено обнаружению и уничтожению сексистских и андроцентричных предрассудков. Ранние работы в области документировали наличие допущений, касающихся женской пассивности и мужской активности, в широком круге биологических описаний пола и гендера. В этих работах критиковались исследования по вопросам детерминации пола (Birke 1986, Bleier 1984), оплодотворения (Martin 1991), эволюции человека (Bleier 1984, Fausto-Sterling 1985/1992, Hubbard 1990) и приматологии в целом (Hrdy 1986, 1997; Haraway 1989). В последние годы Элизабет Ллойд (Lloyd 1993, 2005) занималась изучением объяснений женского оргазма с точки зрения биологии. Она показывает, что такие описания зачастую основаны на двух неверных допущениях:

(1) на предположении о том, что объяснения должны опираться на естественный отбор;

(2) на предположении о том, что женская чувственность тесно связана с размножением. Феминистские исследования сексистских предрассудков в биологии сосредотачиваются на устранении мифов о женской биологии, находящихся под влиянием современных социальных ценностей, а также содействуют проведению биологических исследований, которые более тщательно раскрывают факты о половых и гендерных различиях.

В этом смысле феминистская точка зрения рассматривается как средство контроля, нацеленного на устранение гендерных предрассудков, т.е. сексистских и андроцентричных общественных ценностей, в научных исследованиях. Как пишет, к примеру, Группа изучения биологии и гендера (The Biology and Gender Study Group 1988: 61–62):

Как указывает Группа изучения биологии и гендера (ГИБГ), старые модели детерминации пола по умолчанию допускали, что женские модели развития нейтральны и пассивны, в то время как мужские модели развития требуют какого-то активного действия для запуска развития. ГИБГ с одобрением ссылается на опубликованную в 1980-х годах работу Эвы Айкер и Линды Уошбёрн, создавших модель развития, которая опиралась не на сексистское допущение женской пассивности, а на данные генетики. Согласно этой модели, и у мужского, и у женского развития есть пассивные и активные компоненты. Более того, как показали Айкер и Уошберн, детерминация яичников практически не изучалась, в то время как детерминации семенников было посвящено значительное число исследований. Вследствие подобного андроцентризма ученые делали заявления о пассивности женского полового развития в отсутствие доказательств. ГИБГ считает работу Айкер и Уошбёрн одним из примеров совершённого под влиянием феминизма критического анализа клеточной и молекулярной биологии, поскольку данные проверялись ими на предмет гендерных предрассудков. Благодаря этому Айкер и Уошбёрн оставались «открытыми к различным интерпретациям данных», а также получили «возможность задать вопросы, которые просто не возникли бы в традиционном контексте» (1988: 68). 

Далеко не все из эпистемических подходов в феминистской философии биологии делают упор на предрассудках. Подчеркивая ценность конкретных разборов гендерных предрассудков, Сара Ричардсон в то же время критически относится к склонности уделять все внимание исключительно разоблачению и устранению предрассудков (Richardson 2010). Она указывает на то, что сосредотачиваться на предрассудках заставляет давление со стороны институций: «…внутри философии науки в целом самым главным и общепризнанным философским вопросом, связанным с гендером в науке, является проблема гендерных предрассудков в науке».

По словам Ричардсон, для философии науки привычно считать хорошую науку ценностно-нейтральной, и поэтому изучение предрассудков находится в сфере традиционного философского подхода. Однако, даже несмотря на профессиональные побуждения, делать упор главным образом или только на предрассудках означает становиться в весьма ограниченную эпистемическую позицию. Данная позиция является ограниченной, поскольку не учитывает феминистские труды в эпистемологии и философии науки, которые рассматривают то, каким образом ценности, в том числе гендерные, могут не только ограничивать производство знания, но и способствовать ему. Подобное объяснение усложняет традиционный взгляд, согласно которому ценности необходимо выявлять исключительно для того, чтобы противостоять их влиянию, и ведет ко второй эпистемической установке, изучающей науку в качестве ценностно нагруженной социальной практики.

Наука как ценностно нагруженная социальная практика. Хелен Лонгино разработала влиятельную социальную теорию производства научного знания: критический контекстуальный эмпиризм (Longino 1990, 2002).

При разработке этой теории она опиралась на свой ранний труд, написанный в соавторстве с Рут Доэлл (Longino and Doell 1983), в котором ими осуществлялся практический анализ биологических моделей роли гормонов в развитии полового поведения.

По словам Лонгино, между теорией и данными, которые ученые используют для оценки этой теории, существует логический разрыв, и ученые преодолевают его с помощью исходных допущений, о которых сами могут даже не подозревать.

Исходные допущения включают в себя и эпистемические, и контекстуальные ценности, а контекстуальные ценности могут включать в себя гендерно-дифференцированные социальные ценности.

Согласно Лонгино, научные сообщества умножают объективность и обоснованность своих исследований, когда они (1) включают в себя участников, отличающихся по своим исходным допущениям и (2) всерьез рассматривают неортодоксальные мнения. Критический обмен мнениями между носителями разных допущений повышает степень обоснованности или объективности, поскольку он может помочь ученым осознать и подвергнуть критической оценке исходные допущения, влияющие на их методы работы (в том числе сексистские и андроцентричные допущения). После этого сообщества могут решить, приемлемы ли такие допущения в контексте исследовательских задач.

Используя примеры, включающие в себя половые различия в человеческой эволюции, поведенческой эндокринологии и нейробиологии, Лонгино показывает, что целый ряд исследовательских программ в биологии выстраивается благодаря гендерно-дифференцированным допущениям. «Исторически сложившееся обесценивание голосов женщин и людей, принадлежащих к расовым меньшинствам, означает, что подобные [расистские и сексистские] допущения были застрахованы от критического разбора» (Longino 1990: 78–79). Отсюда следует, что расистские и сексистские допущения были бы признаны неприемлемыми, если бы только подверглись критическому рассмотрению.

Ситуативно обусловленное знание.

Донна Харауэй ввела в обращение термин «ситуативно обусловленное знание», вызвавший большой резонанс в академическом феминизме, включая феминистскую эпистемологию. В «Образах приматов» (1989) Харауэй изучает то, как приматология выстраивает политические нарративы вокруг категорий природы, гендера и расы. Ее также интересует, как эти категории сопрягаются с конкретными концепциями, которые ситуативно обусловливаются социальными и физическими положениями. Помимо прочего она показывает, как феминистки-приматологи превратили приматологию в область знаний, которую некоторые называют феминистской наукой.

В описании Харауэй познающий субъект (в том числе биолог) всегда воплощен, т.е. у него есть конкретное физическое и социальное положение (к примеру, в число положений личности входит то, что она женщина, феминистка, ученый, англо-американка, гетеросексуалка и т.д.) Было бы ошибкой полагать, будто существует беспристрастный взгляд из ниоткуда. Из-за особенностей физического и социального положения точка или точки зрения, с которых мы познаем, и знание, которое мы производим, пристрастны и ограниченны. По мнению Харауэй, объективность подразумевает не только то, что наблюдатель описывает окружающий мир настолько точно, насколько ему это под силу, но и то, что он признаёт особенности своей точки зрения и принимает ответственность за пристрастный взгляд (выбранный из многообразия характеристик нашего положения). Харауэй утверждает, что существует множество способов деления мира на объекты и категории. Точка зрения не просто определяет интересы наблюдателя, задаваемые им вопросы и используемые им для ответа на них методы, теории и стратегии.

Она также влияет на онтологию наблюдателя сквозь призму объектов и вопросов, которые он изучает. Чтобы достичь объективности, таким образом, следует согласовать и перевести то, что мы знаем, для различных положений субъекта, которые могут включать в себя различные политические, эпистемические и онтологические обязательства. 

Рассказ Харауэй о феминистках-приматологах свидетельствует не только о том, что пристрастная (в противовес беспристрастной) феминистская точка зрения была продуктивна, поскольку задавала новые вопросы, проливала свет на новые объекты и категории объектов и разрабатывала новые теории. Он также демонстрирует, что казавшиеся в то время более магистральными взгляды также были, как и все точки зрения, пристрастными и ограниченными. Если эти более магистральные взгляды казались беспристрастными, то лишь потому, что те, кто их придерживался, уже давно наслаждались институциональной и социальной властью, так что у них не было нужды рассматривать альтернативные точки зрения. К тому же, ранее эта научная специальность просто не допускала тех, кто имел другие пристрастные взгляды.

Примером ситуативно обусловленного знания может считаться Джин Альтман, действовавшая с позиций женщины, матери и феминистки для того, чтобы разработать методы, позволившие систематически изучать зачастую не слишком драматичные взаимодействия между самками приматов и между матерями и их потомством, которые ранее не имели большого значения для исследователей. Другим примером из «Образов приматов» (1989) является Адриенн Зильман и ее критический анализ практики ассоциирования полового диморфизма с господством (обычно мужским).

Зильман более известна благодаря своей общей работе с Нэнси Таннер, в рамках которой они разработали теорию эволюции ранних людей, названную ими «Женщина-собирательница». Зильман сознательно заняла феминистскую позицию по отношению к гендеру и науке. По ее словам половой диморфизм не является единообразным феноменом. Разные виды могут быть диморфны не только в разной степени, но и на разные лады, включая длину и строение костей, предрасположенность к наращиванию мышечной или жировой массы, размер клыков. Эти различные половые диморфизмы могут быть соотнесены с различиями в способностях к нападению и стратегиях кормодобывания, которые связывают с эволюционными объяснениями гендерных различий. Позиция феминистки-ученой, занятая Зильман, позволила ей сосредоточиться на разнородности и сложности явлений, из-за чего обобщения по поводу полового диморфизма стали крайне проблематичными, а привычная ассоциация полового диморфизма в целом с мужским господством была ослаблена. 

В этом разделе было показано, что в число эпистемических ориентиров феминистской философии биологии входит рассмотрение гендерных предрассудков и особенностей биологии как ценностно нагруженной социальной практики, а также концепция ситуативно обусловленного знания, разработанная и примененная Харауэй.

Феминистский анализ конкретных областей биологических исследований

В этой главе мы поговорим о двух областях биологических исследований, которые стали предметом обширного феминистского анализа. Речь идет, во-первых, о теории полового отбора, а во-вторых, о социобиологии и эволюционной психологии. 

Половой отбор

Выступления феминисток по поводу эволюционных моделей полового отбора важны как минимум по двум причинам.

Во-первых, до второй половины XX века роль женских организмов в эволюции была в основном обделена вниманием биологами или представлена ими в ложном свете.

Во-вторых, подобного рода модели являются теоретическим обоснованием многих биологических описаний человеческой природы, поддерживающих сексистские и андроцентричные стереотипы. В особенности это касается теорий, изображающих женщин пассивными и робкими, а мужчин — активными и распутными.

Эволюция путем естественного отбора происходит, когда среди разных видов организмов в популяции существуют передающиеся по наследству различия и в силу этих различий некоторые организмы оставляют после себя больше потомства, чем другие. Это ведет к изменениям в частоте появления разных типов организмов в популяции. По описанию Дарвина, половой отбор зависит от «тех преимуществ, исключительно по отношению к воcпроизведению, которыми обладают известные особи над другими особями того же пола и вида»{{2}} (Darwin 1871 I: 256).

Другими словами, подобное преимущество никак не связано с физиологической либо механической эффективностью или долголетием — оно лишь предназначено для увеличения репродуктивного потенциала.

Дарвин пишет, что «самец обычно стремится спариться с любой самкой»{{3}}, в то время как самки предпочитают выбрать наиболее привлекательного партнера (Darwin 1859: 70; 1871: 582).

Эта же тема звучит и в «Половом отборе по отношению к человеку» (Sexual Selection in Relation to Man), где говорится о том, что охота, самозащита и защита племени, а также состязание за половых партнеров привели к развитию у мужчин «наблюдательности, рассудка, изобретательности и воображения»{{4}}. Женщины получают эти черты в наследство от своих отцов. «В самом деле, хорошо, что закон одинаковой наследственной передачи признаков обоим полам преобладает у всех млекопитающих, — иначе, мужчина, вероятно, превосходил бы женщину по умственным дарованиям настолько же, насколько павлин превосходит паву по красоте оперения»{{5}} (Darwin 1871: 565). В то время как, по мнению Дарвина, конкуренция среди самцов в целом улучшала биологический вид, выбор самцов самками приводил к появлению бесполезной красоты: «значительное число самцов… прекрасны только ради красоты»{{6}} (Darwin 1859: 371); «самая утонченная красота может служить половыми чарами и ни для какой другой цели»{{7}} (1871 II: 92). Таким образом, требующее больших затрат и опасное токование павлинов является результатом предпочтений самок в пользу самцов с самым красивым хвостом. Стоит отметить, что Дарвин вывел идею о выборе самцов самками для того, чтобы объяснить характеристики, которые казались неадекватными с точки зрения одного лишь естественного отбора. 

Несколько ученых-феминисток, в особенности Рут Хаббард (Hubbard 1990), отметили ряд параллелей между теорией Дарвина о пылких самцах, состязающихся друг с другом за доступ к замкнутым и привередливым самкам, и гендерными ценностями викторианской Англии (см. также Fausto-Sterling 1985/1992). Они также отмечали, что выбор, приписанный Дарвином самкам, вызван женским пристрастием к красоте и в силу этого зачастую несет в себе негативные последствия для выживания как самцов, так и вида в целом. Тем не менее, феминистки обнаружили, что из-за выдвижения теории о том, что женский выбор нес за собой хоть какие-то эволюционные последствия, Дарвин оказался исключительным автором.

Например, как указывает Хелена Кронин (Cronin 1991), современники Дарвина, в особенности Альфред Рассел Уоллес,

(1) скептически относились к идее существования у самок эстетического чувства,

(2) считали, что если такое чувство и было, оно вряд ли являлось достаточно стабильным, чтобы привести к эволюционным изменениям,

(3) верили в то, что выбор самок, если он даже и существовал, был беспомощен перед естественным отбором, и, наконец,

(4) верили в то, что чрезмерные позы самцов скорее были вызваны излишней жизненной силой, которой обладали животные-самцы, а не выбором самок. Теории Дарвина о половом отборе и особенно о выборе самцов самками прозябали в забвении почти целое столетие. 

На современные представления о половом отборе оказали значительное влияние работы биологов Ангуса Бейтмана и Роберта Триверса. Бейтман (Bateman 1948) выдвинул гипотезу о том, что различия в репродуктивном успехе между самцами сильнее, чем между самками. Способность женских особей к размножению ограничена числом яйцеклеток, которые они производят, и в ходе одного репродуктивного цикла самка использует сперму от одного или нескольких спариваний. По мнению Бейтмана, собрав сперму, необходимую для оплодотворения яйцеклеток, самка не получает от дополнительного спаривания никаких преимуществ. В итоге самке приходится быть разборчивой в выборе своего партнера, и так как теоретически всегда имеется достаточное количество спермы, предполагается, что все самки производят на свет примерно одинаковое число потомства. Способность к размножению мужских особей, с другой стороны, ограничена числом женских, которые эта мужская особь может осеменить. Самцы получают преимущества от возможности осеменить как можно больше самок. Поэтому среди самцов возникает конкуренция за доступ к самкам, и некоторые из самцов спариваются со многими самками, тогда как другие — с немногими или вообще ни с кем. Бейтман провел эксперименты с дрозофилами, в ходе которых обнаружил бо́льшие различия в репродуктивном успехе самцов, чем в репродуктивном успехе самок.

Триверс (Trivers 1972) снабдил тезис Бейтмана соображениями о родительской заботе. Триверс утверждает, что самки в целом вкладывают в размножение больше, чем самцы, не только с точки зрения производства крупных яйцеклеток, но и с точки зрения заботы о потомстве и его развитии. Таким образом, самкам следует быть еще более разборчивыми в выборе полового партнера, становясь для самцов еще более ограниченным ресурсом.

Отсюда вновь следует, что самцы руководствуются целью спариться с как можно бо́льшим числом самок, а самки должны противостоять заигрываниям самцов в надежде выбрать самого лучшего партнера. Подобного рода объяснение коррелирует со стереотипами о мужчинах как активных, распутных и склонных к соперничеству, а женщинах как пассивных, робких и заботливых, и укрепляет их. Заявлений по поводу скромных самок и распутных самцов становится меньше, однако они по-прежнему присутствуют во многих описаниях полового отбора.

Феминистские философы биологии крайне обеспокоены повальным применением этой модели полового отбора без эмпирической проверки ее допущений и изучения связей между основаниями модели и культурными представлениями о гендере. Независимо от того, насколько это входит в намерения ученых, такая модель выступает обоснованием существующего гендерного неравенства. Как указывает Хаббард, «из, казалось бы, невинной асимметрии между яйцеклетками и спермой вытекают такие важные социальные последствия, как женская верность, мужское распутство, непропорционально большой вклад женщин в заботу о детях и неравное распределение труда между полами» (Hubbard 1990: 110). Данная модель также предоставляет основание для заявлений о том, что изнасилование — это продолжение стратегии размножения среди человеческих самцов (Thornhull and Palmer 2000). А Эдвард Уилсон писал, что из-за доводов, опирающихся на подобную модель, «даже при равных образовательных возможностях мужчин и женщин и равном доступе ко всем профессиям мужчины будут более широко представлены в политике, бизнесе и науке»{{8}} (Wilson 1978: 103). 

Феминистские интервенции

Указанный традиционный теоретический взгляд на половой отбор является элегантной моделью. Однако такая модель полагается на ряд допущений, которые делают ее применимой к реальным случаям. Сара Хрди (Hrdy 1986) описывает три широкие категории допущений, обеспечивающие успешное применение этой модели к реальным ситуациям.

В соответствии с первым из этих допущений, вклад самцов в производство потомства невелик по сравнению со вкладом самок. Рут Хаббард (Hubbard 1990) указывает на то, что наиболее трудный момент здесь состоит в определении приемлемого способа описания и измерения вклада. Яйцеклетки крупнее спермы. Поэтому, если попросту рассматривать размер половых клеток, вклад самцов оказывается меньшим. Однако самцы не используют микроскопическую пипетку, чтобы дозированно раздавать сперму. Хаббард ставит под вопрос предположение о том, что вклад следует измерять на уровне индивидуальных половых клеток.

Если включить в расчеты общий объем энергии и ресурсов, необходимых для производства спермы и семени, энергии, необходимой для развития и поддержания вторичных половых признаков (различий между полами, не связанных напрямую с репродуктивной системой), а также издержки конкуренции между самцами, издержки, которые самцы многих видов несут при защите территории, и усилия, которые самцы некоторых видов вкладывают в родительскую заботу, то общие издержки самцов могут оказаться выше, чем традиционно полагали исследователи. Эти мужские издержки могут вырасти еще больше, если измерять их в течение жизни отдельной особи, а не для одного-единственного случая оплодотворения. Важно, чтобы ученые могли обосновать свои трактовки того, что считается вкладом. 

Вторым допущением является предположение о том, что различия в репродуктивном успехе самцов выше, чем у самок. Хотя в отношении многих видов (например, дрозофил Бейтмана) это действительно так, необходимо опытным путем доказать, срабатывает ли допущение для других видов. Для некоторых видов различия в репродуктивном успехе самок выше, чем считалось раньше, а для некоторых — различия в репродуктивном успехе самцов меньше, чем зачастую предполагалось. Согласно Хрди (Hrdy 1981/1999, 1986), никто не обращал внимания на те способы, которыми самка может прекратить вкладываться в конкретную попытку размножения. К примеру, самки птиц могут бросать гнезда, а среди некоторых видов млекопитающих случаются спонтанные аборты. Кроме того, необходимо уделять внимание воздействию физиологического состояния и социального положения самки на ее репродуктивную способность.

Хрди показывает, что в распоряжении самок приматов имеется впечатляющий арсенал активных стратегий, используемых ими для контроля над собственным размножением. Например, конкуренция и системы социальных альянсов среди самок приматов могут приводить к неожиданным различиям в репродуктивном успехе самок. Хаббард (Hubbard 1990) теоретически допускает, что значительные различия в репродуктивном успехе могут быть среди мужчин, а не среди женщин, но заявляет, что в целом в большинстве обществ количество мужчин и женщин, производящих потомство, равно, и общества вовсе не опираются на малое число «самцов-производителей». Как указывает Хаббард, все еще нет доказательств, что у более слабых мужчин (как бы мы ни измеряли эту характеристику) меньше детей, чем у мужчин сильных, и что у женщин обычно схожее количество детей. 

Согласно последнему допущению из списка, единственным эволюционным преимуществом секса для самок является оплодотворение. Как сообщают Ким Стерелни и Пол Гриффитс (Sterelny and Griffiths 1999), влияние модели сокращается по мере того, как увеличивается разрыв между сексом и размножением. Хрди в работе, посвященной приматологии (Hrdy 1986), указывает на то, что после рассмотрения идеи о женском распутстве и предположения о том, что у спаривания могут быть иные причины, нежели чем сбор спермы одного высококачественного самца, ученые смогли выдвинуть несколько новых гипотез относительно преимуществ женского распутства. Некоторые из этих гипотез по-прежнему привязаны к размножению, хотя картина уже выглядит сложнее, чем при выборе самцов самками и конкуренции среди самцов. Например, согласно гипотезе о разнородном отцовстве, в непредсказуемых и переменчивых условиях жизненный репродуктивный успех самки может быть улучшен при создании потомства с разными отцами. Другие гипотезы не имеют прямого отношения к размножению.

В их число входит гипотеза о физиологической пользе многочисленных спариваний и оргазмов для самок, а также гипотеза о том, что самки занимаются сексом с самцами низшего ранга, чтобы предотвратить их уход из стаи. Хрди пишет, что «все, кроме одной из этих гипотез… стали результатом попытки посмотреть на мир с женской точки зрения» (127). Она указывает на то, что эти изменения во взглядах, датируемые в большинстве своем 1970-ми годами, совпали с увеличением числа женщин-приматологов, внимательно изучавших самок приматов. Хрди сомневалась, что женщины-ученые случайно начали наблюдать за поведением самок, и писала в 1986 году: «печально замечать, что приматологи начинают обнаруживать политически мотивированных самок и заботливых самцов примерно в то же время, когда в Соединенных Штатах женщина претендует на пост вице-президента, а Гарри Трюдо начинает подшучивать в своих комиксах над "отзывчивыми мужчинами"» (137). 

Более недавние исследования полового отбора представляют более широкий спектр взглядов. В частности, растет число феминистских исследований по таким темам, как выбор партнера мужского пола, конкуренция между самками и активная роль самок в эволюционных репродуктивных конфликтах между полами (см. Hrdy 1999; Gowaty 1992, 1997). Джоан Рафгарден предлагает альтернативу концепции полового отбора — теорию социального отбора, сосредоточенную на прямых экологических преимуществах социального поведения, включая брачное поведение животных (Roughgarden 2004, 2009). К экологическим преимуществам относятся прежде всего предоставляемые социальным взаимодействием способы увеличения численности потомства, вырастить которое может отдельная особь. Эта теория может объяснить эмпирические данные, ранее использовавшиеся для поддержки концепции полового отбора. Она не рассматривает однополую сексуальность как аномальную, поскольку такие социальные взаимодействия могут обеспечить экологические преимущества, дарующие репродуктивный успех. Данная теория является темой оживленных прений. Теория полового отбора является активной областью исследований, дарующей множество возможностей для дальнейшего феминистского анализа.

Социобиология и эволюционная психология

В общем и целом социобиология, возникшая на основе трудов по популяционной генетике, демографической экологии и этологии, является исследованием эволюции социального поведения людей и животных. Социобиологи постулируют, что некоторые поведенческие активности являются характерными чертами, наподобие роста или цвета волос, которые могут возникать в ходе естественного отбора. В идеале, чтобы обосновать утверждение о том, что поведение является эволюционной адаптацией, ученые должны показать, что

(1) поведение передается по наследственности,

(2) среди особей данной популяции существуют или существовали различия в поведении и

(3) дифференцированное размножение, вызванное наличием рассматриваемого поведения, привело к увеличению среди популяции числа особей, которые демонстрируют подобное поведение.

Так как ученые не могут путешествовать во времени для наблюдения за эволюцией нынешних поведений, они полагаются преимущественно на косвенные доказательства. Социобиология чаще всего ассоциируется с Эдвардом Уилсоном и его трудами, будь то «Социобиология: новый синтез» (Sociobiology a New Synthesis, 1975), работа общего плана, или же книга «О природе человека» (On Human Nature, 1978), которая сосредотачивается на социобиологии человека. Существуют и феминистские исследования в области социобиологии — например, работы Сары Хрди, посвященные отношениям между матерями и новорожденными (Hrdy 1981/1999, 1986). 

Эволюционную психологию иногда называют психологией, основанной на эволюционной теории, а иногда — самой современной версией социобиологии. Однако эволюционная психология отличается от социобиологии в нескольких отношениях. Вместо того, чтобы искать объяснение конкретных поведений с точки зрения адаптации, эволюционные психологи разрабатывают адаптационные гипотезы для объяснения психологических механизмов, отвечающих за конкретные поведения, и обычно предполагают модулярность сознания{{9}}. Несмотря на невероятное разнообразие человеческого поведения, многие эволюционные психологи постулируют наличие сравнительно небольшого числа механизмов или модулей, ответственных за спектр поведений. Большинство работ по эволюционной психологии полагаются на принципы теории эволюции и эмпирические методы психологии. Важными темами исследований в этой области являются изучение социального обмена (Cosmides 1989; Cosmides and Tooby 1992; Tooby and Cosmides 1992), динамики семейных отношений и конфликтов, включая насилие против приемных детей (Daly and Wilson 2005) и жен (Wilson and Daly 1998), а также вопросов выбора партнеров и сексуальной ревности среди людей (Buss 2003, 2005).

Социобиология и эволюционная психология находят свое отражение в научно-популярной литературе (напр.: Wilson 1978; Buss 1994/2003, 2005) и популярных СМИ и медиа-ресурсах — в диапазоне от Business Week (Dotinga 2010) до портала WebMD (Denoon — см. Другие онлайн-ресурсы). Подавляющее большинство социобиологических и эволюционно-психологических исследований по вопросам пола и гендера беспокоит феминисток по двум поводам. Во-первых, исследования рисуют картину человеческой природы, в которой проявляются андроцентричные, сексистские и капиталистические социальные ценности. Феминистские философы биологии внимательно изучили эти исследования и обнаружили в них значительные методологические проблемы. Они выявили несколько областей, в которых негласные социальные ценности незаметно повлияли на эти исследования и исказили наше понимание гендера и поведения. Например, Торнхилл и Палмер в книге «Естественная история изнасилования» (A Natural History of Rape, 2000) утверждают, что изнасилование является либо побочным продуктом мужской адаптации к вожделению множественных сексуальных партнерш, либо эволюционной адаптацией как таковой. С точки зрения адаптации, изнасилование — это необязательная стратегия размножения, а значит, изнасилование — это результат естественного отбора, благоприятствующего совершающим насилие мужчинам, когда эволюционные преимущества изнасилования с точки зрения производства потомства перевешивают его эволюционные издержки (такие как снижение числа произведенного потомства из-за телесных повреждений или наказания).

Эти исследования вызвали основательную феминистскую реакцию (см. сборник под ред. Travis 2003). Например, Элизабет Ллойд (Lloyd 2003) указывает на провалы и неправомерные допущения в эволюционных доводах Торнхилла и Палмера. Ллойд обращает внимание на то, что их теория проблематичным образом смещена в сторону адаптации, а значит, демонстрирует неоправданную приверженность естественному отбору по сравнению с остальными возможными объяснениями (см. Gould and Lewontin 1979, где содержится основное объяснение положений адаптационизма и доводов против него, а также см. статью об адаптационизме). Кроме того, Торнхилл и Палмер не способны доказать, что рассматриваемое ими поведение является наследуемым или что оно является результатом естественного отбора. Наконец, как указывает Ллойд, Торнхилл и Палмер необоснованно допускают единообразный характер феномена изнасилования, несмотря на «поразительную разобщенность различных действий, классифицируемых как изнасилование» (240). 

Эмили Мартин (Martin 2003) также указывает на проблематичность допущений Торнхилла и Палмера при определении «изнасилования». По ее словам, они ошибочно предполагают, будто бы изнасилование является неизменной чертой не только для разных культур, но и для разных видов, а также не могут себе представить, что классификация поведения как изнасилования требует привлечения культурно специфичного понятия согласия и что культурное значение изнасилования менялось на протяжении истории. (См. статью о феминистских взглядах по поводу изнасилования, где содержится более подробное обсуждение вопросов согласия. У феминистской философии биологии, размышляющей над вопросами изнасилования, остаются возможности для сближения с феминистскими трудами на эту тему.) Мартин выделяет и другую категорию допущений в работе Торнхилла и Палмера — допущений индивидуализма, конкуренции и агрессии, диктуемых самой теорией эволюции. Она подчеркивает влияние работ Мальтуса по перенаселению и нехватке ресурсов и Адама Смита по экономике на формулирование Дарвином законов естественного отбора.

С точки зрения Мартин, эволюционные объяснения обычно опираются на представления об индивидуальной конкуренции в условиях нужды, и это при том, что подобные условия исторически и культурно специфичны и наличествуют далеко не всегда.

Она пишет:

Вторым поводом для беспокойства феминисток является частое привлечение социобиологией и эволюционной психологией проблематичных допущений наличия грубой причинной связи между генами и поведением. Вместе с заявлением о том, что человеческое поведение является результатом естественного отбора, эти допущения как будто указывают на то, что «нам лучше смириться с более неприглядными аспектами человеческого поведения» (Bleier 1984: 15). Феминистки обеспокоены тем, что такие исследования эволюции человеческого поведения изображают поступки наподобие насилия против женщин, жен и детей, а также разделение труда по половому признаку как установленные природой, из-за чего кажется бессмысленным предпринимать попытки изменить общество.

Например, социобиолог Дэвид Бараш пишет: «Есть веские поводы полагать, что мы гораздо меньше (генетически) настроены быть сторонниками сексуального равноправия, чем кажется» (Barash 1979: 47); «Так как мужчины максимизируют свою приспособленность иначе, чем женщины, совершенно нормально с точки зрения биологии, что занятия бизнесом и профессиональная работа кажутся им более привлекательными, в то время как женщинам кажутся более привлекательными забота о доме и детях» (114). Когда дело доходит до секса, то, по словам социобиолога Эдварда Уилсона,

Эволюционные психологи обычно утверждают, что адаптациями являются не сами особенности поведения, а вызывающие их механизмы (модули). Это дарит им бо́льшую гибкость, поскольку некоторые из механизмов могут быть запущены конкретными условиями окружающей среды, которые присутствуют не всегда. В примере об эволюции изнасилования, обсуждаемом выше, аргументы эволюционных психологов состоят не в том, что все мужчины насилуют, а в том, что изнасилование является адаптивным в средах, где его эволюционные преимущества перевешивают издержки. Отметьте, однако, что ученые при этом заявляют, что насилие является универсальной, межкультурной адаптацией — механизмом, готовым к запуску в правильных условиях окружающей среды.

Феминистские и нефеминистские философы биологии определили спектр проблем, присущих большинству исследований в области социобиологии и эволюционной психологии. (Приведенный ниже список взят в основном из Bleier 1984; см. также Fausto-Sterling 1997a, b, 2000; Kitcher 1984; Sterelny and Griffiths 1999 — их работы дают хорошее общее представление о нефеминистской литературе.) Эти проблемы включают в себя разные виды предрассудков, а также методологические трудности.

Андроцентризм. Традиционно самок приматов изучали лишь в ходе их взаимодействия с самцами или с младенцами. Женщины-приматологи (см. Haraway 1989) и социобиологи (Hrdy 1986), внимательно наблюдавшие за самками, а также за другими членами групп приматов, сосредоточили свое внимание на взаимодействии между самками и благодаря этому сумели обнаружить новые сведения, которые ниспровергли прежние убеждения относительно иерархий подчинения, выбора партнера и конкуренции между самками. 

Этноцентризм. Большинство исследований человеческого поведения сосредоточены на определении и объяснении поведенческих характеристик, общих для всех людей и имеющих межкультурное значение. К примеру, согласно Бассу, межкультурным феноменом является любовь (Buss 1994/2003), а Уилсон и Дэли придерживаются того же мнения в отношении брака (Wilson and Daly 1992). Однако на самом деле люди живут в самых различных окружающих условиях и культурных контекстах. Джон Дюпре пишет:

Зная об этом, трудно себе представить, о какой межкультурной универсальной характеристике может идти речь. Кроме того, очень просто сделать ложные предположения о природе подобного феномена на основании конкретной культурной перспективы.

Антропоцентризм. Когда исследователи начинают сравнивать виды, в их наблюдения могут закрасться неосознаваемые или неявно подразумеваемые социальные ценности. Легко попасть в порочный круг, когда исследователи применяют термины, определенные в контексте конкретного человеческого языка и культуры, для описания поведения животных, а затем используют эти описания, чтобы утверждать, что человеческие поведения являются врожденными, так как встречаются у животных. Например, очень часто для описания поведения приматов используют такие термины, как «гаремы» и «проституция». Имеется обширная литература на тему эволюции изнасилования, в которой насилие «наблюдается» у цветов, скорпионовых мух, некоторых видов рыб и уток, а потом эти наблюдения используются для выводов о биологическом характере насилия у людей. Очевидной проблемой является то, что для людей изнасилование определяется как секс без согласия или против воли жертвы. В случае цветов, мух, рыб и уток нельзя говорить о том же понятии воли или согласия.

Пренебрежение ограничениями, присущими изучению людей. Человеческое поведение — рискованная область исследований. С одной стороны, она соблазнительна, поскольку нам всегда интересно попытаться понять, почему мы ведем себя так, а не иначе. С другой стороны, если ученые заинтересованы в понимании социального поведения в целом, поводов рекомендовать людей в качестве подопытных сравнительно немного. Во-первых, проводить необходимые контролируемые эксперименты на людях неэтично. Более того, такие эксперименты непрактичны, поскольку мы живем слишком долго — у ученых нет возможности без труда следить за развитием и эволюционными последствиями конкретных поведенческих характеристик и склонностей. Вдобавок распространенным методом эволюционных исследований является сравнение характеристик среди близкородственных видов.

Однако, как указывают Стерелни и Гриффитс (Sterelny and Griffiths 1999), люди являются эволюционными сиротами. Существует несколько видов тщательно изученных приматов, однако они, во-первых, не столь многочисленны, а во-вторых, не являются для людей столь же близким видом, какой можно обнаружить, например, среди групп видов общественных насекомых. И, наконец, поведение людей осложняется намерениями, языком и культурой, что затрудняет сравнение людей и животных. К примеру, давайте вновь обратимся к критическому разбору эволюционных объяснений феномена изнасилования Эмили Мартин (Martin 2003). Идея согласия означает в человеческом контексте нечто очень отличное от той же идеи в контексте животных. В результате ограничений, присущих изучению эволюции человеческого поведения, более проблематично делать выводы о человеческом поведении, чем о поведении многих других групп животных, и выводы о людях должны быть иметь более предварительный и условный характер, чем выводы о других организмах. 

Пренебрежение меняющимися окружающими условиями. У нас мало точных сведений об окружающей среде, в том числе социальной, в которых развивались люди. Мы знаем, что существуют различия в условиях, в которых люди живут сейчас, а также различия между текущими условиями и условиями, в которых жили ранние люди. Теоретические допущения эволюционных адаптаций имеют смысл лишь в отношении конкретной среды, поскольку адаптации отвечают на конкретные вызовы, бросаемые окружающей средой. Особенность поведения может являться адаптацией к исчезнувшей среде, не приносящей людям преимуществ в условиях настоящей среды. И наоборот, поведение может приносить особи преимущества, не будучи при этом результатом естественного отбора ради такого преимущества. А значит, выводы об эволюции человеческого поведения должны иметь условный характер.

Адаптационизм (неспособность адекватно принять во внимание причины эволюции помимо естественного отбора). Необходимо проверять ситуации на предмет наличия не только естественного отбора, но и других причин эволюции. Например, из существования особенностей поведения, коррелирующих с конкретными генами, не следует тот факт, что поведение является результатом естественного отбора, а значит, адаптацией. В большинстве случаев гены имеют множество эффектов, и вполне возможно, что естественный отбор ориентируется лишь на один из этих эффектов. В таком случае частота проявления другого эффекта данного гена в населении возрастет, хотя подобное и не подразумевалось при отборе. Схожая ситуация может произойти, когда два гена связаны одной хромосомой. В таком случае особенность поведения может получить широкое распространение не потому, что она несет в себе эволюционное преимущество, а потому, что она связана с иной благоприятной характеристикой. Другими причинами эволюции могут служить случайный дрейф, мутации и иммиграция особей из одной популяции в другую. Вспомним, что Элизабет Ллойд (Lloyd 2003) называла адаптационизм одной из основных проблем доводов Торнхилла и Палмера относительно эволюции сексуального насилия.

Отсутствие четких определений поведения. Необходимо давать четкие определения поведенческим характеристикам. Например, бездоказательно принимается утверждение о том, что самцы по природе более агрессивны, чем самки. Однако неясно, что именно считается агрессией. Имеется ли в виду поход на войну, или избиение другой особи, или активная работа надпочечников? Неясна также разрешающая способность анализа. Если человек живет в культурной среде, в которой мужчины считаются более агрессивными, чем женщины, он может замечать более высокую долю мужчин среди совершающих насильственные преступления, не замечая при этом случаи, когда женщины сражались, чтобы защитить свое потомство, или конкурировали друг с другом за ресурсы. Вопрос определения характеристик — это не только вопрос ясности. На кону стоит онтология, ведь если мы хотим, чтобы эволюционные гипотезы объясняли существующий мир, наша терминология должна разделить мир на характеристики, передаваемые от поколения к поколению, и на характеристики, являющиеся предметом влияния естественного отбора.

Проблематичный выбор видов для сравнения. Данные, которые можно собрать — и выводы, которые можно сделать — об эволюции человеческого поведения на основании наблюдений за приматами, очень сильно зависят от вида приматов, за которыми ведется наблюдение. Например, в середине XX века ученые-приматологи выбрали для изучения вид павианов, чей общественный строй казался схожим с человеческим. В 1970-х годах феминистки-приматологи сумели убедить ученое сообщество в том, что шимпанзе являются более подходящим видом для моделирования ключевых этапов эволюции человека. Смена модельного организма была подкреплена данными молекулярной филогенетики, сравнительной анатомии и палеонтологии, однако она также являлась стратегическим шагом феминисток, поскольку шимпанзе — это существа, ориентированные на мать и обладающие многогранной социальной жизнью. Смена способствовала появлению исследований, сосредоточенных на материнстве, что согласовывалось с упором на материнское мышление и социальное материнство в западном феминизме того времени (Haraway 1989). Отсюда следуют по меньшей мере два вида рекомендаций. Во-первых, если делать упор на устранении предрассудков, то нужно быть крайне осторожным и не обобщать наблюдения за одним видом приматов в отношении всех остальных (Hrdy 1986). Во-вторых, необходимо принимать ответственность за выбор модельного организма, поскольку данный выбор окажет влияние на то, какие знания будут произведены (Haraway 1989).

Эволюционные исследования в области человеческого поведения особенно сложны для успешного проведения. Очень легко определить некую сторону социального поведения людей, кажущуюся конкретной группе ученых универсальной, например, мужскую агрессию, и создать вокруг нее убедительную, но при этом бездоказательную теорию о том, почему такая особенность поведения благоприятствует выживанию и размножению особей, проявляющих ее, и следовательно «объясняет», почему она «универсальна». В частности, мало исследователей пытались проанализировать, почему эти истории кажутся убедительными или даже согласующимися со здравым смыслом. Важно отметить, что такие ненаучные россказни в основном поддерживают общественный статус-кво и традиционные западные, капиталистические, патриархальные «добродетели» — начиная от предрасположенности к предпринимательству и неизбежности иерархических социальных структур и заканчивая естественностью мужской распущенности и насилия против женщин. Хотя некоторые феминистки с большим пессимизмом рассматривают возможность проведения несексистских исследований эволюции человеческого поведения, отнюдь не все феминистские философы биологии считают, будто любые социобиологические исследования проблематичны. В действительности некоторые феминистски — критики и ученые — используют несексистские социобиологические исследования животных (например, работы Сары Хрди) для критического разбора проблематичных эволюционных объяснений гендерно-дифференцированного поведения.

Половой отбор и эволюционные объяснения поведения, связанного с полом и гендером, являются примерами двух областей науки, подвергшихся обширному анализу феминистских философов биологии. Теперь мы переходим к общим темам феминистской философии биологии.  

Концептуальные темы в феминистской философии биологии

Как уже было сказано, биологический или генетический детерминизм — это представление, согласно которому индивидуальные, низкоуровневые и зачастую генетические факторы являются основными причинами биологических явлений. Детерминизм беспокоит феминисток, поскольку его использовали для обоснования утверждений о том, что политические перемены тщетны, так как пол и гендер на индивидуальном и общественном уровне обусловлены статичной биологической природой человека. Феминистки критикуют биологический или генетический детерминизм в ряде направлений биологии. В области генетики и молекулярной биологии такие ученые, как Эвелин Фокс Келлер (Keller 2000), Бонни Спэниер (Spanier 1995), Рут Хаббард (Hubbard 1990) и Энн Фаусто-Стерлинг (Fausto-Sterling 1992), указали на существование логического и эмпирического разрыва между существованием у организма конкретного генотипа и его выражением конкретного фенотипа, в состав которого входят и особенности поведения. Нефеминистские философы биологии также выступали с критикой биологического детерминизма — влиятельным примером является книга Ричарда Левонтина «Биология как идеология» (Biology as Ideology, 1992). 

Например, причинная связь между генами и конкретными белками, обусловливающая фенотипы, называется центральной догмой молекулярной биологии. Согласно центральной догме, информация переходит из ДНК через РНК в белок, но не в обратном направлении. В ходе процесса, называемого транскрипцией, ДНК определяет мРНК. мРНК играет роль в определении аминокислотной последовательности белка, которая является основной структурой фенотипа организма. Как феминистские, так и нефеминистские философы биологии наряду со многими биологами обращали внимание на то, что эта причинная цепочка чрезвычайно сложна и что конкретный генотип может привести к формированию разных фенотипов в зависимости от контекста. Существуют механизмы регуляции активности генов, включающие и выключающие гены и контролирующие ход транскрипции.

Существуют наследственные механизмы, благодаря которым часть ДНК после того, как она становится инертной в клетке, остается инертной во всех потомках этой клетки. Клеточная среда влияет на то, какие именно ДНК транскрибируются. От нее также зависит судьба конкретных транскрипций ДНК. Определение конкретному белку дает не только последовательность ДНК. Механизмы клетки подвергают транскрипт РНК процессингу. В ходе процессинга различные доли РНК-нити могут быть наложены друг на друга, из-за чего возникают различные конечные результаты. А значит, одна и та же последовательность ДНК может вести к различным белкам и различным фенотипическим характеристикам. Природа взаимосвязи между последовательностью ДНК и характеристиками организма неоднозначна. Хотя гены влияют на фенотип организма, его определяют не только они. Упрощенная картина, рисуемая генетическим детерминизмом, не находит подтверждения в молекулярной биологии. 

Феминистские и нефеминистские философы биологии предельно ясно показали, что даже если некая характеристика является результатом естественного отбора или, другими словами, адаптацией, отсюда еще не следует, что она равномерно выражена в популяции или же не подвергается изменениям у конкретной особи в течение продолжительного периода. Некоторые адаптивные характеристики имеются почти всегда, в то время как другим для развития необходимы весьма конкретные условия окружающей среды. Организм может обладать генетическим коррелятом характеристики, являющейся результатом естественного отбора, однако изменение окружающей среды может подавить выражение этой характеристики. Некоторые характеристики являются адаптацией к прошлым условиям окружающей среды и не несут организмам преимуществ в текущих условиях. Некоторые характеристики могут присутствовать и быть очень благотворными, но при этом не являться результатом естественного отбора, из-за чего их нельзя назвать адаптацией. Таким образом, упрощенная картина, рисуемая биологическим детерминизмом, не находит подтверждения в эволюционной биологии (см., напр., Keller 2000). 

Доводы в пользу детерминизма подкрепляются также представлениями биологов о различиях мужского и женского мозга, а также воздействии половых гормонов на выражение поведенческих характеристик. Феминистки реагируют главным образом тщательным анализом исследований, использующихся для поддержки этих доводов. Например, Блейер (Bleier 1984) указывает на тщетность попыток отделить природу (nature) от воспитания (nurture) — иными словами, отделить структурные и гормональные аспекты развития мозга от влияния, которое оказывают на это развитие социальное обучение и среда. Блейер указывает на то, что развитие мозга на поздних стадиях беременности и после рождения находится под значительным воздействием окружающей обстановки, что человеческий мозг демонстрирует высокий уровень пластичности развития и реагирует на опыт и, наконец, что люди весьма обучаемы. Трудно определить, является ли разделенное по половому признаку поведение, которое может коррелировать с генетическими, гормональными либо мозговыми различиями, неизменным или же переменчивым.

Феминистские философы биологии, такие как Блейер (Bleier 1984) и Фаусто-Стерлинг (Fausto-Sterling 1992), указывают в своих работах на ряд недостатков исследований, которые якобы обнаруживают половые различия в анатомии мозга, специализации полушарий мозга и гормонах, коррелирующие с гендерными различиями в поведенческих характеристиках и способностях. Их критические разборы выявляют, что (1) по большинству обсуждаемых поведенческих характеристик популяции мужчин и женщин скорее совпадают, чем различаются; (2) эти исследования зачастую опираются на ограниченные данные и недостаточно объемные выборки; (3) эти исследования зачастую безосновательно экстраполируют выводы, полученные при изучении грызунов, на людей; (4) интерпретация экспериментов in vivo (на живых организмах) затрудняется из-за проблем с биологической конверсией андрогенов в эстрогены; наконец, (5) существует также тенденция обесценивать социальные причины предполагаемых различий между полами (см. также Fehr 2004). 

Редукционизм

Феминистский анализ редукционизма в биологии описывает склонность прибегать к методам, которые ищут причины и объяснения на низших уровнях биологической организации и во внутреннем устройстве изучаемой системы. Применение подобных методов учеными может приводить к игнорированию или недооценке контекста, в котором обнаружено явление. Благодаря им ученые ставят генетические и физиологические причины выше социальных, а внутренние факторы организма выше факторов окружающей среды. Редукционизм подкрепляет доводы в пользу биологического детерминизма, поскольку поддерживает представление о том, что самые важные причины любого явления, в том числе поведения людей и организации общества, находятся внутри человека и расположены на генетическом уровне (Fehr 2004). В рамках редукционизма причинное воздействие окружающих условий, таких как обучение и социальные структуры, не получает должной оценки.

Например, феминистки подвергли редукционизм тщательному разбору в отношении вопроса о роли гормонов в биологии развития одного из самых популярных модельных организмов — крыс (Birke 1986; Longino and Doell 1983; Longino 1990). В ранней модели этой системы, названной Лонгино и Доэлл линейно-гормональной моделью, внутриутробный и перинатальный гормональный уровень считался основанием дальнейших половых различий в поведении. Согласно гипотезе, ген Y-хромосомы запускает развитие семенников, а гормоны, выделяемые этими новенькими семенниками, влияют на структуру крысиного мозга в критически важный период развития. Наличие семенников и производимых ими гормонов считались причиной, по которой мужской мозг развивался так, что самцы демонстрировали «стереотипное» мужское половое поведение, а отсутствие семенников и производимых ими гормонов вело к развитию женского мозга, в результате чего самки демонстрировали «стереотипное» женское поведение. По словам Лонгино, эта объяснительная модель предполагает существование «однонаправленной и необратимой последовательности (биохимических) событий» (Longino 1990: 135). 

Вот как описывает эту ранную модель Линда Бирк:

Модель убедительна, поскольку вписывается в общие принципы редукционизма (Fehr 2004). Гены вызывают анатомические различия, которые в свою очередь вызывают различия в структуре мозга, а те вызывают поведенческие различия. Вопреки аккуратной редукционистской картинке Бирк утверждает, что связь между гормонами и поведением гораздо более запутанна, и выступает за использование интеракционистской модели вместо линейно-гормональной. По словам Бирк, исследования начинают руководствоваться более сложными представлениями о причинах полового поведения, рассматривающими наряду с генетикой, внутренней анатомией и структурой головного мозга развивающегося плода взаимодействие между матерью, плодом, физиологической и социальной средой. Согласно этой модели, до рождения на детенышей влияют такие факторы, как пол других малышей в помете, среда, в которой находится мать, и ее гормональные состояния. Бирк пишет:

После рождения на взрослое половое поведение детеныша влияют такие факторы, как его собственные гормоны, материнская забота (которая различается в зависимости от пола детеныша), физическое окружение и другие малыши. Когда детеныш становится взрослым, на его половое поведение помимо собственных гормональных состояний и поведения влияют физическое и социальное окружение. Интеракционистская модель не списывает со счетов причины низшего уровня наподобие генетики или гормонов, однако отказывается отдавать им преимущество над факторами окружения и социального положения, которые можно отнести к причинам более высокого уровня.

В этом случае феминистскому анализу удалось, с одной стороны, показать, что при некритичном применении редуктивной модели ученые упускают из виду другие причины поведения, более высокого уровня и связанные с окружающей средой, а с другой стороны, создать альтернативную модель, доступную для эмпирической проверки. Феминистская философия биологии проявила здесь обе свои стороны — и критическую, и конструктивную. Начиная с работ Дэвида Халла (Hull 1972, 1974) критическое рассмотрение редукционизма также стало обычной темой в трудах нефеминистских философов биологии (см. более подробный разбор в статье о редукционизме в биологии). 

Метафора

Ряд значимых феминистских работ посвящен использованию в биологии гендерно нагруженного языка и особенно метафор.

Эвелин Фокс Келлер подвергла глубокому разбору описание ДНК как «господствующей молекулы» (Keller 1983, 1985). Также, по словам Келлер, культурные нормы являются составной частью эволюционной биологии (в частности, математической экологии) из-за использования слова «конкуренция» не только в техническом, но и в разговорном смысле, а риторика репродуктивной автономии, в свою очередь, подкрепляет индивидуалистические предрассудки в биологии (Keller 1992b). Эмили Мартин (Martin 1991) и Группа изучения биологии и гендера (The Biology and Gender Study Group 1988) показали, что романтические метафоры искажают биологические описания оплодотворения.

В случаях, когда принимается ложное допущение женской пассивности, яйцеклетку представляют в роли Спящей красавицы, которую пробуждает отважный сперматозоид, победивший ради этого своих соперников. В описаниях, признающих активность яйцеклетки, ее представляют в роли роковой женщины, хватающей злополучного сперматозоида в свои когти. Оба описания согласуются со стереотипами по поводу женщин, и ни одно из них не дает четкого объяснения взаимодействия яйцеклетки и сперматозоида в процессе размножения.

Плюрализм

Феминистская философия биологии в ряде пунктов решительно поддерживает плюрализм. Плюрализм возникает из внимательного отношения к сложности и разнородности биологических явлений, а также к различным социальным и эпистемическим контекстам, в которых проводятся исследования. Плюрализм сосредоточен на множестве способов, которыми могут быть определены объекты и категории, и на различиях между пристрастными взглядами биологов, находящихся в разном положении (например, тех, кто занимает феминистскую позицию в исследованиях, и тех, кто этого не делает; см. Haraway 1988). Благодаря ему наличие множественных объяснений одного и того же явления можно счесть достоинством, проистекающим из внимания к этим онтологическим и/или эпистемическим возможностям (Longino 2002; Fehr 2004).

Например, феминистки критикуют эволюционную теорию «человека-охотника», поскольку она сосредоточена на единственной причине — охоте — якобы лежащей в основе сложной и разнообразной эволюционной истории (Bleier 1984). Охота имела значение, но, по их словам, основным источником пропитания скорее всего являлось собирательство, и к тому же в эволюции людей важную роль играло взаимодействие многих факторов, включая развитие языка и культуры.

Феминистски также критично относятся к стремлению рассматривать природу с точки зрения разделения по половому признаку. Об этом свидетельствуют исследования Энн Фаусто-Стерлинг, посвященные сексуальной ориентации и гермафродитам (Fausto-Sterling 2000), которые показывают, что биология и медицина в буквальном смысле хирургически меняют гермафродитов, чтобы подогнать их к тому или иному гендеру.

Феминистские философы биологии особенно бдительны в отношении проблем ассоциирования разделения по половому признаку с мужской активностью и женской пассивностью. Об этом свидетельствует приведенное выше рассмотрение того, как описание спящей яйцеклетки, пробуждаемой сперматозоидом, исказило наше понимание процесса оплодотворения. В соответствующем ключе анализировалась и биология развития, в рамках которой предполагается, что эмбрионы по умолчанию развиваются по женскому пути, если только ген Y-хромосомы не включит мужскую модель развития (Gilbert and Rader 2001; Richardson 2008). Наконец, множество нефеминистских работ по философии биологии также затрагивают тему плюрализма (напр., Dupré 1993; Kellert et al. 2006; Fehr 2006).

Заключение

У феминистской философии биологии есть по меньшей мере три направления плодотворного развития.

Во-первых, поразительно, что целое множество тем затрагивается и феминистскими, и нефеминистскими философами биологии, но при этом между корпусами их текстов зачастую нет никакого взаимодействия. Редукционизм, к примеру, занимает центральное место в исследованиях обеих областей, и в целом обе эти области занимают антиредукционистскую позицию, однако феминистские и нефеминистские философы биологии крайне редко ссылаются друг на друга (исключением является Dupré 2001). Феминистки могли бы использовать более широкий спектр антиредукционистских доводов, а нефеминистским философам помогли бы тщательные рассмотрения социальных и политических следствий редукционизма. Дополнительное взаимодействие между этими группами исследователей пошло бы на пользу обеим сторонам.

Во-вторых, феминистская философия биологии могла бы пойти на большее сближение с феминистской эпистемологией и философией науки. Феминистская философия биологии породила огромный корпус текстов, фиксирующих влияние сексизма и андроцентризма на научную практику биологов и производимое ими знание.

Существуют благоприятные условия для углубления результатов этой работы в свете достижений феминистской и социальной эпистемологии. Например, было бы интересно рассмотреть разнообразную феминистскую критику гендерных предрассудков в биологии сквозь призму социального анализа производства знания или представления Харауэй о ситуативно обусловленных знаниях.

Наконец, представляется возможным и далее развивать феминистский анализ различных проблем биологических наук. Речь идет в том числе и о более современных научных исследованиях по вопросам, уже разбиравшимся в классических трудах феминистских философов биологии.

Например, Энн Фаусто-Стерлинг (Fausto-Sterling 1992) и Рут Блейер (Bleier 1984) критиковали исследования полового отбора и связанные с ними работы по социобиологии и эволюционной психологии за выдвижение на первый план отдельного сперматозоида в качестве единицы измерения мужского вклада в размножение. С тех пор биологические исследования полового отбора и дарвинистско-феминистские подходы к социобиологии и эволюционной экологии проработали этот вопрос (хотя в области эволюционной психологии было сделано немногое).

Феминистские философы биологии могут способствовать такому сдвигу внимания научных исследований. Они также могут прибегнуть к рассмотрению других тем (к примеру, эволюции мужских и женских стратегий размножения) и исследовательских групп (к примеру, дарвинистско-феминистских исследований жизненных стратегий). Также они могут обратиться к анализу сравнительно новых тем, таких как исследования геномики и ее связи с гендером (см. Keller 2000). Все эти области исследований можно подвергнуть критической проверке: так ли эффективны релевантные им научные практики в производстве максимально точных представлений о гендере? Можно задать и другие эпистемические вопросы, опираясь на недавние работы в сфере феминистской эпистемологии.

Библиография 

1. Altmann, Jeanne, 1974. “Observational study of behavior: sampling methods,” Behaviour, 49: 227–267.
2. Barash, David, 1979. The Whisperings Within, New York: Harper and Row.
3. Bateman, Angus, 1948. “Intra-Sexual Selection In Drosophila,” Heredity, 2(3): 349–368.
4. Biology and Gender Study Group, 1989. “The Importance of Feminist Critique for Contemporary Cell Biology,” Feminism and Science, Nancy Tuana (ed.), Bloomington: Indiana University Press.
5. Birke, Lynda, 1986. Women, Feminism, and Biology: The Feminist Challenge, New York: Methuen.
6. –––, 1992. “In Pursuit of Difference: Scientific Studies of Women and Men,” Inventing Women, Gill Kirkup and Laurie Smith (eds.), Oxford: Blackwell.
7. –––, 1994. Feminism, Animals and Science: Naming of the Shrew, Buckingham: Open University Press.
8. Birke, Lynda and Ruth Hubbard (eds.), 1995. Reinventing Biology, Bloomington: Indiana University Press.
9. Birkhead, Tim, 2000. Promiscuity: An Evolutionary History of Sperm Competition, Cambridge, MA: Harvard University Press.
10. Birkhead, Tim and Anders Maller, 1998. Sperm Competition and Sexual Selection, San Diego: London, Academic Press.
11. Blackwell, Antoinette, 1875/2009. The Sexes Throughout Nature, Ithaca, NY: Cornell Library.
12. Bleier, Ruth, 1976. “Myths of the Biological Inferiority of Women: An Exploration of the Sociology of Biological Research,” University of Michigan Papers in Women's Studies, 2: 39–63.
13. –––, 1978. “Bias in the Biological and Human Sciences,” Signs, 4: 159–162.
14. –––, 1979. “Social and Political Bias in Science: An Examination of Animal Studies and Their Generalizations to Human Behavior and Evolution,” Genes and Gender II, Ruth Hubbard and Marian Lowe (eds.), New York: Gordian Press, 49–70.
15. –––, 1984. Science and Gender: A Critique of Biology and its Theories on Women, Elmsford, NY: Pergamon Press.
16. –––, 1986. “Sex Differences Research: Science or Belief?” Feminist Approaches to Science, Ruth Bleier (ed.), Elmsford, NY: Pergamon Press, 147–164.
17. –––, 1988a. “A Decade of Feminist Critiques in the Natural Sciences,” Signs, 14: 186–95.
18. –––, 1988b. “Science and the Construction of Meanings in the Neurosciences,” Feminism in the Science and Health Care Professions, Sue Rosser (ed.), Elmsford, NY: Pergamon Press.
19. Bleier, Ruth (ed.), 1986. Feminist Approaches to Science, New York: Pergamon Press.
20. Buller, David, 2005. Adapting Minds: Evolutionary Psychology and the Persistent Quest for Human Nature, Cambridge, MA: MIT Press.
21. Buss, David, 1994/2003. The Evolution of Desire: Strategies of Human Mating, New York: Basic Books.
22. –––, 2004. Evolutionary Psychology: The New Science of the Mind, Boston: Allyn and Bacon.
23. –––, 1995. “Psychological Sex Differences: Origins Through Sexual Selection,” American Psychologist, 50: 164–169.
24. –––, 2005. The Murderer Next Door: Why the Mind is Designed to Kill, Penguin Books, New York.
25. Clarke, Edward H., 1874. Sex in Education, Boston: James R. Osgood and Company. [Available online]
26. Cosmides, Leda, 1989. “The Logic of Social Exchange: Has Natural Selection Shaped How Humans Reason? Studies with the Wason Selection Task,” Cognition, 31: 187–276.
27. Cosmides, Leda & John Tooby, 1992. “Cognitive Adaptations for Social Exchange,” in Jerome Barkow, Leda Cosmides & John Tooby (eds.), The Adapted Mind, New York: Oxford University Press.
28. Coyne, Jerry, 2003. “Of Vice and Men: A Case Study in Evolutionary Psychology,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 171–190.
29. Creager, Angela, Elizabeth Lunbeck, and Londa Schiebinger (eds.), 2001. Feminism in Twentieth-century Science, Technology and Medicine, Chicago: University of Chicago Press.
30. Crick, Francis, 1970. “Central Dogma of Molecular Biology,” Nature, 227: 561–563.
31. Cronin, Helena, 1991. The Ant and the Peacock: Altruism and Sexual Selection From Darwin to Today, New York: Cambridge University Press.
32. –––, 1992. “Sexual Selection: Historical Perspectives,” Keywords in Evolutionary Biology, Evelyn Fox Keller and Elisabeth Lloyd (eds.), Cambridge, MA: Harvard University Press, 286–293.
33. Daly, Martin and Margo Wilson, 2005. “The ‘Cinderella Effect’ Is No Fairy Tale,” Trends in Cognitive Sciences, 9: 507–508.
34. Darwin, Charles, 1871. The Descent of Man and Selection in Relation to Sex, London: John Murray.
35. Drea, Christine and Kim Wallen, 2003. “Female Sexuality and the Myth of Male Control,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 29–60.
36. Dupré, John, 1993. The Disorder of Things, Cambridge, MA: Harvard University Press.
37. –––, 2001. Human Nature and the Limits of Science, Oxford: Clarendon Press.
38. Eagly, Alice and Wendy Wood, 2003. “The Origins of Sex Differences in Human Behavior: Evolved Dispositions versus Social Roles,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 265–304.
39. Etcoff, Nancy, 1999. Survival of the Prettiest: The Science of Beauty, New York: Doubleday.
40. Fausto-Sterling, Anne, 1989. “Life in the XY Corral,” Women's Studies International Forum, 1: 319–331.
41. –––, 1985/1992. Myths of Gender: Biological Theories about Women and Men, New York: Basic Books.
42. –––, 1995. “Attacking Feminism is no Substitute for Good Scholarship,” Politics and the Life Sciences, 14: 171–174.
43. –––, 1997a. Evolutionary Psychology and Darwinian Feminism,” Feminist Studies, 23: 403–418.
44. –––, 1997b. Feminism and Behavioral Evolution: A Taxonomy” Feminism and Evolutionary Biology, Patricia Gowaty (ed.), New York: Chapman and Hall, 42–60.
45. –––, 2000a. “Beyond Difference: Feminism and Evolutionary Psychology” Alas Poor Darwin: Arguments Against Evolutionary Psychology, Hilary Rose and Steven Rose (eds.), New York: Harmony Books.
46. –––, 2000b. Sexing the Body: Gender Politics and the Construction of Sexuality, New York: Basic Books.
47. –––, 2005. “Bare Bones of Sex: Part I, Sex & Gender,” Signs, 30: 1491–528.
48. Fedigan, Linda, 2001. “The Paradox of Feminist Primatology: The Goddess's Discipline?” Feminism in Twentieth-century Science, Technology and Medicine, Angela Creager, Elizabeth Lunbeck, and Londa Schiebinger (eds.), Chicago: University of Chicago Press, 46–72.
49. Fehr, Carla, 2004. “Feminism and Science: Mechanism Without Reductionism,” National Women's Studies Association Journal, 16: 136–156.
50. –––, 2006. “Explanations of the Evolution of Sex: A Plurality of Local Mechanisms,” Scientific Pluralism, Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Stephen H. Kellert, Helen E. Longino, C. Kenneth Waters (eds.), 167–189
51. –––, 2008. “Feminist Perspectives on Philosophy of Biology,” Oxford Handbook on the Philosophy of Biology, Michael Ruse (ed.), Oxford: Oxford University Press, 570–594.
52. Gilbert, Scott and Karen Rader, 2001. “Revisiting Women, Gender, and Feminism in Developmental Biology,” Feminism in Twentieth-century Science, Technology and Medicine, Angela Creager, Elizabeth Lunbeck, and Londa Schiebinger (eds.), Chicago: University of Chicago Press, 73–97.
53. Gould, Stephen Jay and Lewontin Richard, 1979. “The Spandrels of San Marco and the Panglossian Paradigm: A Critique of the Adaptationist Programme,” Proceedings of the Royal Society of London, B, Biological Sciences, 205(1161): 581–598.
54. Gowaty, Patricia, 1992. “Evolutionary Biology and Feminism,” Human Nature, 3: 217–249.
55. –––, 1997a. “Sexual Dialectics, Sexual Selection and Variation in Mating Behavior,” Feminism and Evolutionary Biology: Boundaries, Intersections and Frontiers, Patricia Gowaty (ed.), New York: Chapman Hall, 351–384.
56. ––– (ed.), 1997b. Feminism and Evolutionary Biology: Boundaries, Intersections, and Frontiers, New York: Chapman Hall.
57.  Gowaty, Patricia, 2003a. “Power Asymmetries between the Sexes, Mate Preferences, and Components of Fitness,” Evolution Gender and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 61–86.
58. –––, 2003b. “Sexual Natures,” Signs, 28: 902–921.
59. Hager, Lori, (ed.), 1997. Women in Human Evolution, New York: Routledge.
60. Haraway, Donna, 1978. “Animal Sociology and a Natural Economy of the Body Politic, Part 1: A Political Physiology of Dominance,” Signs, 4: 21–36.
61. –––, 1978. “Animal Sociology and a Natural Economy of the Body Politic, Part II: The Past is the Contested Zone: Human Nature and Theories of Production and Reproduction in Primate Behavior Studies,” Signs, 4:37–60.
62. –––, 1986. “Primatology is Politics by Other Means,” Feminist Approaches to Science, Ruth Bleier (ed.), New York: Pergamon Press, 77–118.
63. –––, 1988. “Situated Knowledges: The Science Question in Feminism and the Privilege of Partial Perspective,” Feminist Studies, 14: 575–599.
64. –––, 1989. Primate Visions: Gender, Race, and Nature in the World of Modern Science: New York: Routledge.
65. –––, 1991. Simians, Cyborgs and Women: The Reinvention of Nature, New York: Routledge.
66. Harding, Sandra, 1986. The Science Question in Feminism, Ithaca: Cornell University Press.
67. Hrdy, Sarah, 1986. “Empathy, Polyandry, and the Myth of the Coy Female,” Feminist Approaches to Science, Ruth Bleier (ed.) New York: Pergamon Press, 119–146.
68. –––, 1997. “Raising Darwin's Consciousness: Female Sexuality and Prehominid Origins of Patriarchy,” Human Nature, 8: 1–49.
69. –––, 1999. Mother Nature: A History of Mothers, Infants, and Natural Selection: Boston: Harvard University Press.
70. –––, 1981/1999. The Woman That Never Evolved, Boston: Harvard University Press.
71. Hubbard, Ruth, 1983. “Have Only Men Evolved?” Discovering Reality: Feminist Perspectives on Epistemology, Metaphysics, Methodology, and Philosophy of Science, Sandra Harding and Merrill Hintikka (eds.), Dordrecht: D. Reidel, 45–70.
72.  –––, 1990. The Politics of Women's Biology, New Brunswick, New Jersey: Rutgers University Press.
73. Hubbard, Ruth and Elijah Wald, 1993. Exploding the Gene Myth, Boston: Beacon.
74. Hull, David, 1972. “Reductionism in Genetics—Biology or Philosophy?” Philosophy of Science, 39: 491–499.
75. –––, 1974. Philosophy of Biological Science, New Jersey: Prentice-Hall Inc.
76. Kappeler, Peter and Carel van Schaik, 2004. Sexual Selection in Primates: New and Comparative Perspectives, New York: Cambridge University Press.
77. Keller, Evelyn Fox, 1983. A Feeling for the Organism: The Life and Work of Barbara McClintock, San Francisco: Freeman.
78. –––, 1985. Reflections on Gender and Science, New Haven: Yale University Press.
79. –––, 1988. “Demarcating Public From Private Values in Evolutionary Discourse,” Journal of the History of Biology, 21: 195–212.
80. –––, 1990. “Physics and the Emergence of Molecular Biology: A History of Cognitive and Political Synergy,” Journal of the History of Biology, 23: 389–410.
81. –––, 1992a. “Between Language and Science: The Question of Directed Mutation in Molecular Genetics,” Perspectives in Biology and Medicine, 35: 292–306.
82. –––, 1992b. Secrets of Life Secrets of Death: Essays on Language, Gender and Science, New York: Routledge.
83. –––, 1995. Refiguring Life: Metaphors of Twentieth-Century Biology, New York: Columbia University Press.
84. –––, 2000. The Century of the Gene, Cambridge, MA: Harvard University Press.
85. Kellert, Stephan, Helen Longino, C. Kenneth Waters (eds.), 2006, Scientific Pluralism (Minnesota Studies in the Philosophy of Science), Minneapolis: University of Minnesota Press.
86. Kimmel, Michael, 2003. “An Unnatural History of Rape,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 221–234.
87. Kitcher, Philip, 1985. Vaulting Ambition: Sociobiology and the Quest for Human Nature, Cambridge, MA: MIT Press.
88. Kourany, Janet (ed.), 2002. The Gender of Science, Upper Saddle River, New Jersey: Prentice-Hall.
89. Lancaster, Jane, 1991. “A Feminist and Evolutionary Biologist Looks at Women,” Yearbook of Physical Anthropology, 34: 1–11.
90. Lewontin, Richard, 1992. Biology as Ideology, New York: Harper-Collins.
91. Lloyd, Elisabeth, 1993. “Pre-theoretical Assumptions in Evolutionary Explanations of Female Sexuality,” Philosophical Studies, 69: 139–153.
92. –––, 1999. “Evolutionary Psychology: The Burdens of Proof,” Biology and Philosophy, 14: 211–233.
93. –––, 2003. “Violence Against Science: Rape and Evolution,” Evolution, Gender, and Rape Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 235–262.
94. –––, 2005. The Case of the Female Orgasm: Bias in the Science of Evolution,” Boston: Harvard University Press.
95. Longino, Helen, 1987. “Can There Be a Feminist Science?” Hypatia, 3:51–64.
96. –––, 1990. Science as Social Knowledge: Values and Objectivity in Scientific Inquiry, Princeton: Princeton University Press.
97. –––, 2002. The Fate of Knowledge, Princeton: Princeton University Press.
98. Longino, Helen and Ruth Doell, 1983. “Body, Bias and Behavior: A Comparative Analysis of Reasoning in Two Areas of Biological Science,” Signs, 9: 206–227.
99. Mackey, Wade, 2003. “The Evolutionary Value of the Man (to) Child Affliative Bond: Closer to Obligate Than to Facultative,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, p. 305–336.
100. Martin, Emily, 1991. “The Egg and the Sperm: How Science has Constructed a Romance Based on Stereotypical Male-Female Roles,” Signs, 16: 485–501.
101. –––, 2002. The Woman in the Body: A Cultural Analysis of Reproduction, Boston: Beacon Press.
102. –––, 2003. “What Is ‘Rape’—Toward a Historical Ethnographic Approach,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, p. 363–382.
103. Mayberry, Maralee, Banu Subramaniam, and Lisa Weasel (eds.), 2001. Feminist Science Studies: A New Generation, New York: Routledge.
104. Merchant, Carolyn, 1980. The Death of Nature: Women Ecology and the Scientific Revolution, San Francisco: Harper and Row.
105. Morgan, E., 1973. The Descent of Woman, New York: Bantam.
106. Pinker, Steven, 1997. How the Mind Works, New York: W.W. Norton.
107. Richardson, Robert, 2007. Evolutionary Psychology as Maladapted Psychology, Cambridge, MA: MIT Press.
108. Richardson, Sarah, 2008. “When gender criticism becomes standard scientific practice: The case of sex determination genetics,” Gendered innovations in science and engineering, Londa Schiebinger (ed.), Palo Alto, CA: Stanford University Press, 22–42.
109. –––, 2010. “Feminist Philosophy of Science: History, Contributions, and Challenges,” Synthese 177(3): 337–362.
110. Rosner, Mary and T. R. Johnson, 1995. “Telling Stories: Metaphors of the Human Genome Project,” Hypatia, 10: 104–129.
111. Rosser, Sue and A. Charlotte Hogsett, 1984. “Darwin and Sexism: Victorian Causes, Contemporary Effects,” Feminist Visions: Toward a Transformation of the Liberal Arts Curriculum, Diane Fowlkes and Charlotte McClure (eds.), Tuscaloosa: University of Alabama Press, 42–45.
112. Rosser, Sue, 1988. “Women in Science and Health Care: A Gender at Risk,” Feminism Within the Science and Health Care Professions: Overcoming Resistance, Sue Rosser (ed.) New York: Pergamon Press.
113. –––, 1992. Biology and Feminism: A Dynamic Interaction, New York: Twayne Publishers.
114. –––, 2003. “Coming Full Circle: Refuting Biological Determinism,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis. Cambridge, MA: MIT Press, 413–424.
115. Roughgarden, Joan, 2004. Evolution's Rainbow: Diversity, Gender, and Sexuality in Nature and People, Berkeley CA: University of California Press.
116. –––, 2009. The Genial Gene: Deconstructing Darwinian Selfishness, Berkeley CA: University of California Press.
117. Roy, Deboleena, 2004. “Feminist Theory of Science: Working Toward a Practical Transformation,” Hypatia, 19: 255–279.
118. Sayers, Janet, 1982. Biological Politics, London: Tavistock and Methuen.
119. Schiebinger, Londa, 1999. Has Feminism Changed Science? Cambridge, MA: Harvard University Press.
120. Shields, Stephanie and Pamela Steinke, 2003. “Does Self-Report Make Sense as an Investigative Method in Evolutionary Psychology?” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 87–104.
121. Slocum, Sally, 1975. “Woman the Gatherer: Male Bias in Anthropology,” Toward an Anthropology of Women, Rayna Reiter. New York: Monthly Review Press.
122. Small, Meredith, 1993. Female Choices: The Sexual Behavior of Female Primates, Ithaca, NY: Cornell University Press.
123. –––, 1995. What's Love Got to do With it?, New York: Anchor Books.
124. ––– (ed.), 1984. Female Primates: Studies by Women Primatologists, New York: A. R. Liss.
125. Smuts, Barbara, 1992. “Male Aggression Against Women: An Evolutionary Perspective,” Human Nature, 3: 1–44.
126. Smuts, Barbara, and Robert Smuts, 1993. “Male Aggression and Sexual Coercion of Females in Nonhuman Primates and Other Mammals: Evidence and Theoretical Implications,” Advances in the Study of Behavior, 33: 1349–1352.
127. Spanier, Bonnie, 1995. “Biological Determinism and Homosexuality,” National Women's Studies Association Journal, 7:54–71.
128. Sperling, Susan, 1991. “Baboons with Briefcases--Feminism, Functionalism and Sociobiology in the Evolution of Primate Gender,” Signs, 17: 1–27.
129. Sterelny, Kim and Paul Griffiths, 1999. Sex and Death: An Introduction to Philosophy of Biology, Chicago: University of Chicago Press.
130. Sanday, Peggy, 2003. “Rape-Free versus Rape-Prone: How Culture Makes a Difference,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis. Cambridge, MA: MIT Press, 337–362.
131. Tanner, Nancy, 1981. On Becoming Human, Cambridge: Cambridge University Press.
132. Tanner, Nancy and Adrienne Zihlman, 1976. “Women in Evolution. Part I: Innovation and Selection in Human Origins,” Signs, 1: 585–608.
133. Thornhill, Randy and Craig Palmer, 2000. A Natural History of Rape, Cambridge, MA: MIT Press.
134. Toback, Ethel and Rachel Reed, 2003. “Understanding Rape,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis. Cambridge, MA: MIT Press, 105–138.
135. Tooby, John and Leda Cosmides, 1992. “The Psychological Foundations of Culture,” The Adapted Mind, Jerome Barkow, Leda Cosmides and John Tooby (eds.), New York: Oxford University Press, 19–136.
136. Travis, Cheryl (ed.), 2003a. Evolution, Gender, and Rape, Cambridge, MA: MIT Press.
137. –––, 2003b. “Talking Evolution and Selling Difference,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 3–28.
138. –––, 2003c. “Theory and Data on Rape and Evolution,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 207–220.
139. Trivers, Robert, 1972. “Parental Investment and Sexual Selection,” Sexual Selection and the Descent of Man:1871–1971, Bernard Campbell (ed.), Chicago: Aldine, 136–179.
140. Tuana, Nancy, 1996. “Fleshing Gender, Sexing the Body: Refiguring the Sex/Gender Distinction,” Southern Journal of Philosophy, 34: 53–73.
141. Vandermassen, Griet, 2004. “Sexual Selection: A Tale of Male Bias and Feminist Denial,” European Journal of Women's Studies, 11(1): 9–26;
142. Vickers, A. Leah and Philip Kitcher, 2003. “Popsociobiology Reborn: The Evolutionary Psychology of Sex and Violence,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 139–168.
143. White, Jacquelyn and Lori Post, 2003. “Understanding Rape: A Metatheoretical Framework,” Evolution, Gender, and Rape, Cheryl Travis (ed.), Cambridge, MA: MIT Press, 383–412.
144. Williams, George C., 1966. Adaptation and Natural Selection, Princeton: Princeton University Press.
145. Wilson, Edward O., 1975. Sociobiology: The New Synthesis, Boston: Harvard University Press.
146. –––, 1978: On Human Nature, Cambridge, MA: Harvard University Press.
147. Wilson, Margo and Martin Daly, 1992. “The Man Who Mistook His Wife for a Chattel,” The Adapted Mind, Jerome Barkow, Leda Cosmides and John Tooby (eds.), New York: Oxford University Press, 289–322.
148. Wilson Margo and Martin Daly, 1998. “Lethal and nonlethal violence against wives and the evolutionary psychology of male sexual proprietariness. Violence Against Women: International and Cross-disciplinary Perspectives, R.E. Dobash & R.P. Dobash (eds.), Thousand Oaks, CA: Sage, 199–230.
149. Zihlman, Adrienne, 1978. “Women in Evolution, Part II: Subsistence and Social Organization Among Early Hominids,” Signs, 4(1):4–20.