концепции

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Философия техники

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 20 февраля 2009 года; содержательно переработано 13 декабря 2003 года.

Если философия представляет собой попытку «понять то, как вещи в самом широком смысле слова связаны друг с другом в самом широком смысле слова», по словам Селларса (Sellars 1962), то она не может упускать из своего рассмотрения технику. Ведь во многом именно благодаря технике современное общество связывается в некое единство. Она имеет огромную важность не только как экономическая, но и как культурная сила. Действительно, в течение последних двух веков, когда философия техники постепенно развивалась как дисциплина, ее интересовало, скорее, то влияние, которое техника оказывает на культуру, нежели чем техника сама по себе. Митчем (Mitcham 1994) называет такого рода философию техники «гуманитарной философией техники», поскольку она, по сути, составляет продолжение социальных и гуманитарных наук. Лишь недавно появилась ветвь философии техники, которая исследует технику саму по себе и пытается осмыслить как практику конструирования и создания артефактов (в широком смысле, включая искусственные процессы и системы), так и природу вещей, произведенных таким образом. Эта ветвь философии техники наследует философии науки и некоторым направлениям аналитической традиции современной философии, таким как философия действия и принятия решений, нежели чем социальным и гуманитарным наукам.

Вначале мы представим краткий исторический обзор, затем изложим темы, которыми занимается современная аналитическая философия техники. Далее мы обсудим социальные и этические аспекты техники, которыми занята гуманитарная философия техники. В рамках такого двойного представления философии техники мы рассмотрим развитие техники как процесс, порождаемый и направляемый инженерией, стандарты которой допускают лишь ограниченный общественный контроль; также мы рассмотрим последствия применения созданной таким образом техники для общества.

Историческое развитие

Греки

Философская рефлексия о технике примерно так же стара, как и сама философия. Наиболее раннее свидетельство об этом дает Древняя Греция. Там было четыре главных темы. Одна из ранних тем —это тезис о том, что техника учится у природы или подражает ей (Платон, «Законы» X 889a и далее). Например, согласно Демокриту, возведение домов и ткачество изначально были изобретены в подражание ласточкам и паукам, строящим свои гнезда и паутины (D154; возможно, раньше всех мысль о технике как подражании природе высказал Гераклит, D112). Аристотель обращается к этой традиции, повторяя примеры Демокрита, не разделяя, однако, его мысль, согласно которой техника может лишь только имитировать природу: «…вообще же искусство в одних случаях завершает то, что природа не в состоянии произвести, в других же подражает ей» («Физика» II.8, 199a15; см. также «Физика» II.2 и обсуждение этой темы в Schummer 2001).

Вторая тема — тезис, согласно которому между естественными вещами и искусственными, то есть артефактами, существует фундаментальное онтологическое различие. По мысли Аристотеля («Физика» II.1), принцип порождения и движения природных вещей находится в них самих, тогда как артефакты порождаются внешними причинами, а именно человеческими стремлениями и формами, которые находятся в душе человека. Природные вещи (животные и их части, растения и четыре элемента) движутся, растут, изменяются и воспроизводятся сами по себе согласно внутренним конечным причинам; они следуют целям природы. Артефакты, напротив, не могут воспроизводить себя самостоятельно. Без человеческого попечения и вмешательства через некоторое время они исчезнут, потеряв свои искусственные формы и разложившись на (природные) материалы. Например, если закопать деревянную кровать, она разложится в земле или вновь вернется к своей природе, пустив ростки. Этот тезис о фундаментальном различии между произведениями человека и естественными субстанциями еще долго оказывал влияние. В Средние века Авиценна критиковал алхимию, утверждая, что с ее помощью нам никогда не удастся произвести «подлинные» субстанции. Даже сегодня некоторые люди до сих пор полагают, что, например, между природным и синтетическим витамином С имеется различие. Современные дискуссии по этому вопросу рассматриваются в секции 2.5.

Аристотель объяснял свое учение, указывая на такие технические артефакты, как дома и статуи («Физика» II.3). К аристотелевским причинам все еще обращаются в современных дискуссиях о метафизике артефактов. Дискуссии о понятии функции, например, сосредотачиваются на ее телеологическом или «конечном» характере и на трудностях использования этого понятия в области биологии. Пресловутый случай корабля Тесея — см. статьи о материальном составе, тождестве во времени, относительном тождестве и сорталах — в современную философию ввел Гоббс, представляя его как пример конфликта, существующего между единством материи и единством формы как принципов индивидуации.

Многие полагают, что этот конфликт характерен для артефактов. Дэвид Виггинс считает его отличительным признаком артефакта (Wiggins 1980: 89).

Четвертая тема, заслуживающая упоминания, — это широкое применение технических образов в текстах Платона и Аристотеля. В «Тимее» Платон описывает мир как произведение Ремесленника, Демиурга. Описание деталей творения Платон наполняет образами, заимствованными из плотничного дела, ткачества, керамики, металлургии и сельского хозяйства. Аристотель использует сравнения из искусств и ремесел, чтобы проиллюстрировать то, как конечные причины действуют в природных процессах. Несмотря на низкую оценку жизни ремесленников, которые, как они полагают, слишком сильно заняты своей профессией и поиском средств к существованию, чтобы называться свободными индивидами, и для Платона, и для Аристотеля технические образы оказываются незаменимыми для выражения веры в рациональное устройство вселенной (Lloyd 1973: 61).

Дальнейшее развитие; гуманитарная философия техники

Хотя во времена Римской империи и в течение Средних веков произошло много технологических изменений, философская рефлексия о технике продвинулась вперед лишь в незначительной степени. В объемных сочинениях Витрувия «Об архитектуре» (De architectura, I в. до н.э.) и Агриколы «О горном деле и металлургии» (De re metallica, 1556) много внимания уделяется практическим аспектам техники, но мало — философии.

В схоластической философии статус механических искусств возрос. Обычно их понимали как нечто, рожденное из подражания природе и им же ограниченное. Эту точку зрения попытались оспорить, когда на латинском Западе около середины XII века появилась алхимия. Некоторые алхимические авторы, такие как Роджер Бэкон, готовы были утверждать, что человеческое искусство, даже будучи тем, чему люди научились, имитируя природные процессы, тем не менее может успешно воспроизводить изделия природы и даже превосходить их. Из подобной позиции вытекала философия техники, в рамках которой человеческое искусство было поднято на такой высокий уровень, на который она больше не поднималась до времен Ренессанса. Однако в последние три десятилетия XIII века религиозные власти стали занимать все более враждебную позицию в отношении алхимии, что в конце концов завершилось публичным осуждением алхимии в жалобном сочинении Contra alchymistas, написанном инквизитором Николасом Эймериком в 1396 году (Newman 1989, 2004).

В эпоху Ренессанса человек и его творческие усилия, включая технику, стали цениться намного выше, вследствие чего рефлексия о технике и ее влияние на общество увеличилась. Фрэнсиса Бэкона обычно считают первым автором Нового времени, предложившим подобную рефлексию. Его оценка техники, высказанная в трактате «Новая Атлантида» (1627), была чрезвычайно высокой. Такое позитивное отношение к технике продлилось вплоть до XIX века, охватывая первую половину века промышленной революции. Карл Маркс не обвинял паровой двигатель или прядильную фабрику в грехах буржуазного способа производства; он верил, что непрерывные технические инновации были необходимым шагом на пути к более счастливому состоянию человеческого общества — к социализму и коммунизму (современные обсуждения различных взглядов на роль техники в марксовой теории исторического развития см. в Bimber 1990).

Поворотным пунктом для переоценки техники как социокультурного феномена стал роман Сэмуела Батлера «Едгин» (Erewhon, 1872), написанный под влиянием Великой индустриальной революции и дарвиновского «Происхождения видов». В нем описывается воображаемая страна, где все машины оказались под запретом и владение машиной или попытка построить машину считается главным преступлением.

Народ этой страны убедили в необходимости подобных правил, обратившись к доводу о том, что непрерывное техническое развитие может привести к появлению «расы» машин, которая впоследствии сместит человеческий вид с его господствующей позиции на Земле.

В течение последней четверти XIX века и большей части XX века в философской рефлексии о технике преобладало критическое отношение к технике. Те, кто придерживался подобной установки, были в подавляющем числе случаев представителями гуманитарных или социальных наук и, в сущности, все свое знание об инженерных практиках получали из вторых рук. Тогда как Бэкон очень много писал о научном методе и сам проводил физические эксперименты, Батлер, будучи священником, не имел такого непосредственного опыта. Эрнст Капп — автор «Основ философии техники» (1877), сочинения, в котором впервые появился термин «философия техники» — был филологом и историком.

Большинство авторов XX века, критически оценивавших технику и ее социокультурную роль, были философами (Мартин Хайдеггер, Ганс Йонас, Арнольд Гелен, Гюнтер Андрес, Эндрю Феенберг) либо имели подготовку в области других гуманитарных или социальных наук, таких как литературная критика и социальные исследования (Льюис Мамфорд), право (Жак Эллюль), политические науки (Лэнгдон Виннер) или исследования литературы (Альберт Боргманн). Ту философию техники, которая была сформирована работами этих и подобных им авторов, Карл Митчем назвал «гуманитарной философией техники» (Mitcham 1994), поскольку отправной точкой для нее были в большей степени социальные и гуманитарные науки, нежели сами технологические практики.

Гуманитарные философы техники обычно рассматривали феномен техники как нечто само собой разумеющееся; для них она была «черным ящиком», единым, монолитным, неизбежным феноменом. Они хотели не столько проанализировать и понять этот феномен сам по себе, но осмыслить его связь с моралью (Йонас, Гелен), политикой (Виннер), общественным устройством (Мамфорд), человеческой культурой (Эллюль), «человеческой обусловленностью» (Ханна Арендт) и метафизикой (Хайдеггер). Следуя этому пути, все они по большей части открыто критиковали технику: взвесив все за и против, они отрицательно оценивали воздействие техники на общество и культуру или по меньшей мере сосредотачивались на ее негативном воздействии. Отсюда еще не следует, что техника для них являлась прямой причиной всех этих негативных изменений.

В случае Хайдеггера, в частности, господствующая роль техники в современном обществе выступала симптомом чего-то более фундаментального, а именно — заблуждения относительно Бытия, которое длилось почти две с половиной тысячи лет. Поэтому вопрос о том, следует ли считать Хайдеггера философом техники, является спорным, хотя Хайдеггер и считается одним из главных философов техники. То же по большей части можно сказать и об Арендт, в частности, о ее анализе техники в работе «Vita activa» (1958), хотя ее позиция в рамках канона гуманитарной философии техники не является столь значимой.

На протяжении своего развития гуманитарная философия техники продолжала испытывать влияния не столько философских наработок (в области философии науки, философии действия, философии сознания), но достижений социальных и гуманитарных наук. Особо важное значение имело появление исследований науки и техники (STS) в 1980-х годах: из широкой социально-научной перспективы исследовалось то, как общественные, политические и культурные ценности влияют на научное исследование и технологические инновации, и то, как они в свою очередь влияют на общество, политику и культуру.

Мы обсудим работы представителей гуманитарной философии техники в разделе 3, однако мы не будем отдельно и в подробностях излагать все множество точек зрения, существующих в данной области. Прекрасный пример подробного анализа можно найти в книге Митчема «Мышление через технику» (Thinking through Technology, 1994). Более современные исследования см. в сборнике Berg Olsen, Selinger and Riis 2008; обстоятельная антология текстов данной традиции представлена в Scharff and Dusek 2003.

В следующем разделе мы более детально обсудим ту разновидность философии техники, которую можно рассматривать в качестве альтернативы гуманитарной философии техники. Она появилась в 1960-х и набрала силу в последние 15–20 лет. Эта разновидность философии техники, которая может быть названа «аналитической», занята главным образом не отношениями между техникой и обществом, но техникой самой по себе. Она специально рассматривает технику не как «черный ящик», но как феномен, заслуживающий отдельного исследования. Здесь техника выступает как практика, особенно как инженерная практика. Данная философия анализирует данную практику, ее цели, понятия и методы и связывает ее открытия с разнообразными философскими темами. После того, как мы представим главные проблемы техники и инженерии, возникающие на этом пути и имеющие философскую значимость, мы обсудим проблемы и вызовы, которые техника ставит перед обществом, в котором она используется, в третьем и четвертом разделах.

Аналитическая философия техники

Введение: философия техники и философия науки

Для тех, кто мало знаком с этой недавней темой, может оказаться сюрпризом, что области философии науки и философии техники сильно разнятся между собой, учитывая, что мало какие практики в нашем обществе так тесно связаны между собой, как наука и техника. Современная экспериментальная наука находится в глубокой зависимости от техники в плане реализации своих исследовательских установок и в создании условий, в которых данный феномен становится поддающимся наблюдению.

Теоретическое исследование в технике зачастую стало неотделимым от теоретического исследования в науке, так что инженерные науки оказались неразрывно связанными с «обычной» или «чистой» наукой. Такое положение вещей является плодом недавнего развития, которое началось примерно в середине XIX века, и несет ответственность за то огромное различие, которое установилось между современной техникой и традиционными ремесленными практиками. Образование, которое требуется для подготовки ученых и инженеров, сначала по большей части совпадает и лишь затем постепенно разделяется на научную и инженерную учебную программы.

Со времени научной революции, а именно революции XVII века, характеризующейся двумя главными изобретениями — экспериментальным методом и математическим выражением научных теорий, — философская рефлексия о науке была сосредоточена на методе, при помощи которого достигается научное знание, на причинах, по которым научные теории следует считать истинными, и на природе доказательств и причин, по которым одну теорию следует предпочесть другой. Едва ли когда-то философы науки ставили вопросы, которые бы не затрагивали так или иначе сообщество ученых, их интересы, цели, интуиции, аргументы и выборы. Напротив, только недавно философы техники открыли для себя существование сообщества инженеров.

Было бы недостаточно просто сказать, что мы вполне можем объяснить причины, по которым философия техники, но не философия науки, занята в первую очередь влиянием техники — и вместе с ней науки — на общество и культуру, коль скоро наука влияет на общество только через технику. С самого начала научной революции наука глубоко и непосредственно, а вовсе не только через технику, влияла на человеческую культуру и мысль. То же самое верно и для последующих открытий, например, теории относительности, ядерной физики и квантовой механики, теории эволюции, генетики, биохимии и для все более господствующей научной картины мира вообще. Философы науки большей частью создают впечатление, что они обходят вопросы, касающиеся нормативных, социальных и культурных аспектов науки, которыми интересуются другие философские дисциплины или исторические исследования. Имеются, конечно, и исключения, и все может в какой-то момент измениться; Филип Китчер, один из наиболее выдающихся философов науки, начиная с 2000 года написал множество книг о связи науки с политикой, этикой и религией.

Между историческим развитием современной техники и современной науки существует большое различие, которое по меньшей мере частично объясняет ситуацию: оно заключается в том, что в современная наука, появившаяся в XVII веке, родилась из самой философии. Решения, которые предлагали Галилей, Гюйгенс, Ньютон и другие, при помощи которых и был заключен союз, столь характерный для современной науки, между эмпирическим и математическим описанием, были ответами на вопросы, которые образуют ядро философии со времен античности. Наука, следовательно, привлекала внимание философов. Философия науки представляет собой не что иное, как преобразование эпистемологии в свете появления науки.

Основополагающие вопросы — реальность атомов, статус причинности и вероятности, вопросы о пространстве и времени, природа квантового мира — которые столь оживленно обсуждались на рубеже XIX–XX веков, служат иллюстрацией тесных отношений между учеными и философами. Подобная близость между теми же философами и технологами едва ли когда-либо существовала; их миры по-прежнему едва соприкасаются. Безусловно, сравнивая тесные отношения, существующие между философией природы и наукой, можно сказать, что подобные отношения наличествуют и между главными философскими вопросами, затрагивающими человеческое действие, практическую рациональность и тот способ, каким техника рассматривает и систематизирует решение практических проблем.

Исследование этой связи может, в самом деле, требовать осмысления главной темы философии техники — об этом подробнее говорится в разделах 2.3 и 2.4. Такие близкие отношения возникают, однако, только ретроспективно, они с трудом уловимы, поскольку историческое развитие является по большей части медленным переносом различных стандартов философского мышления на действие и рациональность, а не развитием разнообразных форм, отправляющихся от единого истока. Существенно важно то, что только академический аутсайдер Эллюль в своей идиосинкразической манере признавал, что именно техника стала единственным и преобладающим ответом на все вопросы, касающиеся человеческого действия, сравнимым с наукой как единственным и преобладающим ответом на все вопросы, касающиеся человеческого знания (Ellul 1964). Но Эллюль быль не столь сильно заинтересован в исследовании этих отношений, скорее, он хотел подчеркнуть и осудить социальные и культурные последствия развития техники, как он их понимал.

Тем более важно отметить, что гуманитарную философию техники нельзя отделить от аналитической философии техники с помощью утверждения, что якобы только первая интересуется социальной средой, внутри которой существует техника. Существуют исследования, укорененные в аналитической философии науки, но которые при этом рассматривают отношение техники к обществу и культуре, а также анализируют соответствие социальных отношений техническим практикам, не становясь при этом на оценочную позицию в отношении техники; см., напр., Preston 2012.

Аналитическая философия техники сосредоточена на технической практике инженеров подобно тому, как философия науки сосредоточена на научных практиках ученых. В этом отношении о ней можно говорить как о философии инженерии. В самом деле, многие вопросы, связанные с проектированием (design), которые обсуждаются ниже в разделах 2.3 и 2.4, можно считать основным предметом философии инженерии. О метафизических вопросах, обсуждаемых в разделе 2.5, нельзя сказать то же самое, и аналитическая философия техники, следовательно, оказывается значительно шире, чем философия инженерии. Это отражено в самом названии книги «Философия техники и инженерных наук» (Philosophy of technology and engineering sciences, Meijers 2009), обстоятельном новейшем обзоре, который вносит значительный вклад во все обсуждаемые здесь темы. Книга, предназначенная для студентов (Vermaas et al. 2011), может послужить введением в эту область.

Отношения между техникой и наукой

Близкие отношения между научными и техническими практиками легко могут скрыть существующие между ними важные различия. Наука занимает господствующее место в поле зрения философии, и это обстоятельство мешает признать, что техника заслуживает особого внимания, поскольку ставит вопросы, которые не возникают в рамках науки. Зачастую полагают (возможно, несколько драматизируя), что позиция, вытекающая из недостатка признания, сводится к утверждению, что техника является «попросту» прикладной наукой.

Вопрос об отношениях между наукой и техникой играл ключевую роль в одной из первых дискуссий среди аналитических философов техники. В 1966 году в специальном издании журнала Technology and Culture Генрик Сколимовский утверждал, что техника является чем-то совершенно отличным от науки (Skolimowski 1966).

По его словам, наука занимается тем, что есть, тогда как техника занимается тем, что должно быть. Несколько лет спустя в своей хорошо известной книге «Науки об искусственном» (The Sciences of the Artificial, 1969) Герберт Саймон говорил об этом важном различии в практически тех же словах, утверждая, что ученый занят тем, как вещи существуют, тогда как инженер — тем, как вещи должны существовать. Хотя было бы трудно представить, что предшествующие философы не могли увидеть это различие, их склонность (особенно философов, принадлежащих традиции логического эмпиризма) рассматривать знание как систему утверждений могла привести их к убеждению, что техника не располагает собственной системой знания, а заимствует ее у науки. Таким образом, они не могли ожидать, что исследование техники сможет бросить новые вызовы или преподнести сюрпризы для аналитической философии.

Напротив, Марио Бунге (Bunge 1966) настаивал, что техника является прикладной наукой, но на некий утонченный манер, отдавая должное различию между наукой и техникой. Бунге признает, что техника связана с действием, но действием, существенно подкрепленным теорией, что отличает ее от искусств и ремесел и помещает на одну доску с наукой. По Бунге, технические теории бывают двух видов: субстантивные теории, сообщающие некое знание об объекте действия, и оперативные теории, рассматривающие действие само по себе. Субстантивные теории техники, действительно, во многом являются приложениями научных теорий.

Напротив, оперативные теории не следуют за научными теориями, но рождаются в ходе прикладного исследования. Тем не менее, утверждает Бунге, оперативные теории демонстрируют зависимость от науки в том отношении, что в этих теориях применяется научный метод. Оперативные теории включают в себя такие черты, как моделирование и идеализацию, использование теоретических понятий и абстракций. Эти теории изменяются путем усвоения эмпирических данных через предсказание и ретроспективную оценку.

Отвечая на эти аргументы, Иэн Джарви (Jarvie 1966) выдвинул в качестве важнейших вопросов философии техники исследование эпистемологического статуса технических утверждений и способ различения технических и научных утверждений. Это предполагает дальнейшее исследование различных форм знания в каждой из данных практик, в частности (коль скоро научное знание и так широко изучалось) форм знания, которые характерны для техники и отсутствуют в науке (или имеют гораздо меньшее в ней значение). Различие между «знать что» — традиционным пропозициональным знанием — и «знать как» — не артикулированным и даже не подлежащим артикуляции знанием — было предложено Гилбертом Райлом (Райл 1999) в другом контексте. Понятие «знание как» подхватил Майкл Полани под именем неявного знания и сделал его центральной характеристикой техники (Polanyi 1958); текущее состояние философской дискуссии по этой теме представлено в статье о «знании как».

Однако, делая слишком сильный акцент на роли неартикулированного знания, «правилах большого пальца», как его зачастую называют, можно легко недооценить важность рациональных методов в технике. Акцент на неявном знании также может не подходить для различения практик науки и техники, поскольку роль неявного знания в науке может оказаться более значительной, чем полагает современная философия науки, например, в выведении каузальных отношений на основании эмпирических данных. Это было важной темой в работах Томаса Куна о смене теорий в науке (Кун 2003).

Значение проектирования для техники

Утверждение в духе Сколимовского и Саймона о том, что технология касается того, что должно быть или чему следует быть, нежели того, что есть, может служить для различения техники и науки, но оно едва ли позволит нам понять, почему столь много философских рассуждений на тему техники принимают вид социокультурной критики.

Все это, конечно, абстракции. Например, чьи именно желания о том, каков должен быть мир, реализуются в технике? В отличие от ученых, чьи мотивации описать и понять мир часто бывают личными, попытки инженеров изменить мир зачастую воспринимаются, не в последнюю очередь благодаря им самим, как служение обществу. Считается, будто бы идеи о том, что следует сделать или что нужно сделать, исходят извне самой техники, а инженеры затем берутся эти идеи реализовать. Подобный взгляд служит источником распространенного представления о технике как чем-то инструментальном, что только поставляет инструменты, затребованные «из другого места», как о средстве для целей, возникших за пределами инженерии. Подобная картина поддерживает утверждение о том, что техника безразлична к ценностям, которые обсуждаются в разделе 3.3.1. Такая точка зрения, однако, существенно искажает реальность.

Понять, откуда «исходит» техника и что именно запускает процесс изобретения инноваций, важно не только для тех, кто желает понять феномен техники самой по себе, но и для тех, кого волнует ее роль в нашем обществе. Техника — практика, сосредоточенная на создании артефактов и, что имеет все большее значение, на производстве услуг, основанных на артефактах. Процесс проектирования, структурированный процесс, который приводит к этой цели, образует ядро технической практики. В инженерной литературе процесс проектирования обычно представляется как состоящий из последовательности переводов (см., напр., Suh 2001). В начале цепочки находятся потребности и желания заказчика. На первом этапе они переводятся на язык функциональных требований, которые затем определяют задачу проектирования, которую инженер или команда инженеров должны выполнить. Функциональные требования определяют (настолько точно, насколько это возможно) то, что спроектированное устройство должно уметь выполнять.

Данный этап требуется постольку, поскольку заказчики обычно интересуются только одной или двумя характеристиками и не могут озвучить требования, необходимые для обеспечения функциональности, которая им нужна. На втором этапе функциональные требования переводятся в спецификации проектирования, являющиеся точными физическими параметрами главных компонентов, которые должны соответствовать функциональным требованиям. Параметры проектирования комбинируются и совершенствуются таким образом, что в результате должен предстать некий план.

План содержит все детали, которые необходимо знать, чтобы затем перейти на последний этап процесса проектирования устройства. Соблазнительно было бы полагать, что план является результатом процесса проектирования, а не законченной копией, которая получается в результате. Однако действительные копии устройства очень важны для тестирования и создания прототипа. Создание прототипа и тестирование предполагают, что ряд этапов, составляющих процесс проектирования, может содержать и зачастую содержит повторения, которые приводят к пересмотру параметров проектирования и/или функциональных требований.

Даже если изготовление продукта для заказчика или рынка следует после завершения фазы проектирования (особенно в случае изделий массового производства), производство все равно зачастую отражается на функциональных требованиях изделия, например, налагая ограничения на количество различных компонентов, из которых это изделие состоит. Легкость в поддержании работы устройства также зачастую является функциональным требованием. Важным современным достижением является то, что полный жизненный цикл артефакта сегодня считается заботой инженера-проектировщика, вплоть до последних стадий переработки и утилизации его компонентов и материалов. Функциональные требования многих устройств должны учитывать данное обстоятельство. С этой точки зрения ни план, ни прототип нельзя мыслить как конечный продукт инженерной проектировки.

Самая большая идеализация, которую содержит эта схема процесса проектирования, находится в самом начале. Только в меньшинстве случаев задача проектирования возникает из потребности или желания заказчика получить конкретный артефакт.

Прежде всего, как уже было сказано, многие задачи проектирования определяются самими инженерами, например, они сами обозначают то, что следует улучшить в существующих продуктах. Но чаще всего проектирование начинается с проблемы, которую ставит некий социальный агент и для решения которой приглашается инженер. Однако многие такие проблемы являются плохо поставленными или злостными проблемами, то есть в их случае не вполне ясно, в чем именно состоит проблема и в чем может состоять ее решение. «Проблема» — это ситуация, которую люди — необязательно «в» ней находящиеся — считают неудовлетворительной, но при этом не могут точно описать, какая ситуация была для них удовлетворительной, просто утверждая, что проблему нужно решить. В частности, вовсе не очевидно, что решение проблемы будет состоять в том, чтобы предоставить или установить некий артефакт либо искусственный процесс или систему. Инженерно-технические отделы по всему миру заявляют, что инженерия — это решение проблем, и зачастую кажется, что инженеры обладают наилучшими навыками для решения проблемы, которое от их ждут, в чем бы ни состояла эта проблема. Больше того, политики, как правило, поддерживают подобное отношение к инженерам. Это приводит к феномену технологического солюционизма, то есть к решению проблем техническими средствами: в качестве решения проблемы предлагается некий артефакт или процесс, в основании которого лежит некий артефакт, тогда как в рассматриваемой ситуации далеко не очевидно, что именно артефакт является лучшим решением проблемы.

Примером технологического солюционизма в случае проблемы глобального потепления является широко обсуждаемая сегодня идея впрыскивания сульфатных аэрозолей в стратосферу для противодействия эффекту потепления, производимого парниковыми газами, такими как двуокись углерода и метан. См., напр., обсуждение технологического солюционизма в Volti 2009: 26–32. Учитывая эту ситуацию и ее риски, понятие проблемы и таксономии проблем заслуживают большего философского рассмотрения, нежели они получали до сих пор.

Эти злостные проблемы зачастую входят в состав более общих социальных проблем, которые лучше всего решать при помощи различных форм общественного вмешательства. В защиту инженерной точки зрения, возможно, следовало бы сказать, что репертуар «проверенных на практике» вмешательств весьма скуден. Соблазн солюционизма можно было бы преодолеть — по меньшей мере с точки зрения инженеров — если бы мы смогли привлечь социальные науки для систематического развития знания и его применения для решения человеческих проблем. Это, однако, весьма спорная точка зрения.

Социальная инженерия для многих является призраком, который следует держать на большом расстоянии, а не идеалом, которому необходимо следовать. Карл Поппер указывал на допустимые формы осуществления социальных преобразований как «постепенную социальную инженерию» и противопоставлял их революционным, но абсолютно необоснованным схемам, которые, например, отстаиваются марксизмом. В статье о Карле Поппере, однако, такой выбор понятий назван «довольно неудачным». Эта тема также заслуживает большего внимания, чем, как кажется, ей уделялось до сих пор.

Научное знание является важной инвестицией в процесс проектирования: знание о поведении компонентов и материалов, из которых они состоят в специфических обстоятельствах. Именно в этой области применяется наука. Однако большая часть этого знания не берется непосредственно из наук, поскольку зачастую речь идет о знании о крайне детализированном поведении в очень специфических условиях. Это научное знание, следовательно, зачастую производится инженерными науками внутри техники. Но кроме такого очень специфического знания инженерное проектирование включает в себя другие различные виды знания. В своей книге «Что знают и как знают инженеры» (What Engineers Know and How They Know It, Vincenti 1990) инженер авиации Вальтер Винченти дает шестеричную категоризацию знания, которым обладает инженерное проектирование (оставляя в стороне производство и применение как две другие составляющие инженерной практики). Винченти различает:

1.Фундаментальные понятия проектирования, включая в первую очередь операциональный принцип и нормальную конфигурацию отдельного устройства;

2. Критерии и особенности;

3. Теоретические инструменты;

4. Количественные данные;

5. Практические соображения;

6. Средства проектирования.

Четвертая категория относится к количественному знанию, о котором мы только что говорили, а третье — к теоретическим инструментам, при помощи которых оно обычно извлекается. Эти категории, как можно предположить, совпадают с понятием субстантивных технических теорий Бунге. Однако статус остальных четырех категорий намного менее ясен, отчасти по той причине, что они менее известны или неизвестны вовсе, из хорошо исследованного контекста науки. Винченти говорит, что эти категории выражают скорее прескриптивные формы знания, нежели дескриптивные. Здесь проектирование вводит элемент нормативности, который отсутствует в научном знании. Возьмем такое базовое понятие, как «операциональный принцип», которое обозначает способ реализации функции устройства, короче говоря, то, как оно работает.

Это все еще чисто дескриптивное понятие. Тем не менее в дальнейшем оно начинает играть роль в аргументации, при помощи которой стремятся предписать направление действий кому-то, кто обладает некоторой целью, реализуемой посредством работы данного устройства. На этой стадии возникающие проблемы подпадают под ведение прескриптивного или нормативного, а не дескриптивного знания.

Хотя понятие операционального принципа — термин, который, кажется, ввел Полани (Polanyi 1958) — является центральным для инженерного проектирования, у него нет четкого определения. Задача отделения дескриптивных аспектов от прекрептивных при анализе технического действия и его составляющих, таким образом, едва ли была начата. Она требует ясного видения масштабов техники. Если следовать позиции Джозефа Питта, высказанной в книге «Размышляя о технике» (Thinking about Technology, Pitt 2000) и использовать широкое определение техники как «человечества за работой» (humanity at work), нам будет трудно отличить техническое действие от действия вообще. В таком случае исследование технического действия должно будет включать все дескриптивные и нормативные теории действия и в значительной степени теоретическую экономику. Были и попытки провести всеобъемлющий анализ человеческого действия, например, в книге Тадеуша Котарбинского «Праксиология» (Praxiology, 1965), но столь общее исследование едва ли позволяет прийти к результатам, обладающим достаточной глубиной. Для философии будет вызовом специфицировать различия в формах действия и фундирующую ее аргументацию, с тем чтобы выделить три главные практики — технологию, организацию или менеджмент и экономику.

Более узкое исследование в этом направлении предпринял Илкка Нийнилуото (Niiniluoto 1993). Согласно ему, теоретической основой техники как практики, которая касается того, чем должен быть мир, а не того, чем он является, основой, которая образует контрапункт для дескриптивной основы науки, является наука проектирования. Содержание проективной науки, контрапункт для теорий и объяснений, которые образуют содержание дескриптивной науки, будет в таком случае формироваться техническими нормами, утверждениями, имеющими форму «Если вы хотите достичь X, вы должны сделать Y». Понятие технической нормы было разработано Георгом Хенриком фон Вригтом в книге «Норма и действие» (Norm and Action, von Wright 1963). Технические нормы следует отличать от ананкастных предложений, которые выражают естественную необходимость и имеют вид «если нужно достичь X, нужно сделать Y»; последние могут иметь истинностное значение, а первые нет. Сам фон Вригт тем не менее говорил, что он не понимает взаимоотношения этих утверждений. Идеи о том, чем является проективная наука и чем она могла бы или должна была бы быть, очевидно, связаны с широким кругом проблем практической рациональности — см. статьи о практической и инструментальной рациональности — а также с понятием выбора целей и средств, которое обсуждается в следующем разделе.

Методологические проблемы: проектирование как принятие решений

Проектирование — это деятельность, подчиненная рациональному исследованию, но в которой, как считается, творчество также играет важную роль. Поскольку проектирование является разновидностью действия, структурированной последовательностью решений по поводу того, в каком направлении нам следует действовать, релевантной ей формой рациональности будет практическая рациональность, рациональность, располагающая критериями того, как следует действовать в конкретных обстоятельствах. Это предполагает четкое разделение труда, производимое отчасти рациональным исследованием, отчасти — творческой активностью.

Теории рационального действия рассматривают проблемные ситуации как такие, где предполагается совершить выбор между различными направлениями действия, открывающиеся перед агентом. Рациональность, следовательно, относится к вопросу о том, как сделать выбор между имеющимися вариантами, тогда как творчество относится к изобретению этих вариантов. Это различие идентично различию между контекстом обоснования и контекстом открытия в науке. Предположение, связанное с этим различием, то есть предположение о том, что рациональное исследование применяется только в контексте обоснования, тяжело применить к технологическому проектированию. Если первичная творческая фаза изобретения осуществляется небрежно, то результат проектирования едва ли будет удовлетворительным. В отличие от науки, где практические последствия данной применяемой теории не принимаются в расчет, контекст открытия в технике определяется существенными временными и финансовыми ограничениями. Здесь также весьма уместен анализ того, как наилучшим образом применить ту или иную теорию. В этом направлении было проделано мало философской работы; обзор этих проблем см. в Kroes, Franssen and Bucciarelli 2009.

Здесь вполне бы подошли идеи Герберта Саймона об ограниченной рациональности, поскольку решения о том, когда следует прекратить изобретать новые варианты и когда следует прекратить собирать информацию о возможных последствиях, возникающих в результате их принятия, играют ключевую роль в процессе принятии решений в случае, если нам нужно избежать перегрузки и трудностей в вычислении. Однако, как оказалось, дальнейшее развитие идей Симона об ограниченной рациональности оказалось затруднительным. Другое понятие, к которому можно здесь обратиться, — это выбор целей и средств.

Теории выбора целей и средств, чтобы оказать здесь какую-либо помощь, должны в таком случае касаться не просто оценки наличных средств в отношении их способности достигать данных целей, но также производства и построения средств для данных целей. Такие теории, однако, нам пока недоступны; предложения о том, как разработать рассуждение о выборе целей и средств в контексте технических артефактов, см. в Hughes, Kroes and Zwart 2007. В технической практике альтернативные предложения для реализации определенных функций обычно берутся из «каталога» существующих и подтвержденных реализаций. Эти каталоги расширяются, скорее, за счет постоянного исследования техники, нежели ввиду конкретных задач проектирования.

Если инженерное проектирование мыслится как процесс принятия решений, руководствующийся соображениями практической рациональности, то следующий шаг будет состоять в спецификации соображений. Почти во всех теориях практической рациональности они рассматриваются как процесс рассуждения, в ходе которого необходимо установить соответствие между убеждениями и желаниями. Для того, кто принимает решения, желания или цели представляются через их ценность или полезность, и проблема принимающего решение состоит в том, чтобы выбрать действие, реализующее ситуацию, имеющую максимальную ценность или полезность среди всех ситуаций, которые можно реализовать. Если с определением ситуации, которую следует реализовать посредством того или иного действия, возникают трудности, то будет считаться, что проблема состоит в том, чтобы максимизировать предполагаемую ценность или полезность.

Нынешний инструментальный взгляд на технику предполагает, что ценность, которая полагается в процессе проектирования, понятого как процесс принятия рационального решения, не является ценностью создаваемых артефактов. Эти ценности имеют значения для пользователей созданной техники. Они должны быть выражены в функциональных требованиях, определяющих задачу проектирования. Вместо ценности, которую нужно максимизировать, речь здесь идет о степени, в которой определенный проект удовлетворяет функциональным требованиям, определяющим задачу проектирования. Именно в этом смысле инженеры рассматривают инженерное проектирование в целом как работу по оптимизации. Но хотя оптимизация является ценностно-ориентированным понятием, сама по себе она не воспринимается как ценность, мотивирующая инженерное проектирование.

Функциональные требования, которые определяют большинство проблем, возникающих в связи с проектированием, не предписывают в точности, что именно следует оптимизировать; обычно они устанавливают минимально приемлемый уровень. И только инженер уже будет решать, насколько следует превысить минимальные требования. Эффективность зачастую является главной ценностью в первую очередь в потреблении энергии и использовании материалов. Под давлением общественности также добавляются и другие ценности, особенно ценность безопасности и (в последнее время) экологичности. Иногда утверждается, что инженеры стремятся максимизировать лишь один фактор, а именно рыночный успех. Рыночный успех, однако, может быть оценен уже по завершении всего процесса.

Стремление инженеров к максимизации будет вместо этого направлено на то, что называется показателями рыночного успеха. Удовлетворение функциональным требованиям и относительная действенность и безопасность — возможные кандидаты на роль этих показателей, но дополнительные методы, опирающиеся на исследования рынка, могут внести дополнительные факторы или внести иерархию в перечень факторов.

Выбор варианта проектирования, который бы максимально соответствовал всем функциональным требованиям (которые могут исходить, а могут и не исходить от будущего пользователя) и всем прочим релевантным соображениям и критериям, становятся затем практической проблемой принятия решений, которую нужно разрешить в рамках особой задачи инженерного проектирования. Это ставит ряд методологических проблем. Самая важная из них — так называемая проблема решения со множеством критериев, которая встает перед инженером. Разнообразные требования вместе со своими операционализациями рассматриваются через параметры проектирования и измерительных процедур для оценки их выполнения. Это приводит к установлению порядков ранжирования или количественных градаций, которые представляют различные варианты, из числа которых и будет совершен выбор. Задача состоит в том, выработать окончательную шкалу, в рамках которой все эти результаты будут «адекватно» представлены, где вариант, подходящий наилучшим образом, может считаться оптимальным решением проблемы проектирования.

Инженеры описывают эту ситуацию как ситуацию взаимных уступок: при оценке достоинств, каким одним вариант обладает перед другим, относительно плохое соответствие одному критерию может быть сбалансировано относительно хорошим соответствием другому. Важная проблема состоит в том, может ли для данного действия быть сформулирован рациональный метод. Франссен (Franssen 2005) утверждал, что данная проблема структурно совпадает с хорошо известной проблемой социального выбора, для которой Кеннет Эрроу сформулировал свою известную теорему в 1950 году, подразумевая, что для данной проблемы не существует ни одного метода рационального решения. Это ставит серьезные проблемы: инженеры обычно утверждают, что их проекты представляют собой оптимальные решения, однако теорема Эрроу предполагает, что для проблемы со множеством критериев понятие «оптимального» не может быть строго определено.

Данный результат, как кажется, исключает важный аспект инженерной деятельности из философского исследования, и это может быть использовано для защиты мнения о том, что инженерия, по крайней мере частично, является искусством, а не наукой. Однако вместо того, чтобы капитулировать перед этим выводом, значение которого далеко выходит за область инженерии и даже области принятия решений в целом, мы должны, вероятно, заключить, что нам следует проделать еще много работы над тем, что можно временно назвать «приближенными» формами размышления. Одна из форм размышления, которую следует сюда включить, — это ограниченная рациональность Герберта Саймона плюс связанное с ней понятие «разумной достаточности».

С момента изобретения в 1950-х (Simon 1957) эти термины имели широкое применение, но у нас до сих пор нет общей теории ограниченной рациональности. Она может быть формой приближенного рассуждения, каковой не может обладать общая теория, однако даже систематическое рассмотрение, из которого может возникнуть подобная догадка, кажется, до сих пор отсутствует.

Другая проблема, стоящая перед теорией принятия решения в инженерном проектировании, состоит в том, что в современной технике почти все проектирование производится в команде. Такие команды состоят из экспертов из множества различных дисциплин. Каждая дисциплина имеет собственные теории, модели взаимозависимости, критерии оценки и т.д.; профессионалов, работающих в их рамках, следует рассматривать как жителей различных объектных миров, если использовать выражение Луиса Буккиарелли (Bucciarelli 1994).

Разные члены команды, следовательно, скорее всего будут не соглашаться по поводу соответствующих классификаций и оценок различных обсуждаемых вариантов проектирования. Еще труднее достичь консенсуса в отношении наилучшего варианта при помощи алгоритмического метода, который является примером инженерной рациональности. Вместо этого лучше бы подошли модели социального взаимодействия, такие как ведение переговоров и стратегическое мышление. Примеры такого подхода к (абстрактной) проблеме проектирования представлены в Franssen and Bucciarelli 2004.

Рассматривать технологическое проектирование в таком ключе, то есть как процесс принятия решений, значит рассматривать его нормативно, с точки зрения практической или инструментальной рациональности. В то же время такой подход является дескриптивным, коль скоро в нем приводится описание того, как инженерная методология обычно представляет процесс разрешения проблем проектирования. В такой более высокой до некоторой степени перспективе остается место для всех видов нормативных вопросов, которые не были разобраны здесь, например: можно ли рассматривать функциональные требования, определяющие проблему проектирования, как адекватное выражение ценностей предполагаемых пользователей артефакта или технологии; при помощи каких методов можно лучше всего выявить и репрезентировать такие ценности, как безопасность и устойчивость, и т.д. Эти вопросы мы рассмотрим в разделе 3.

Метафизические вопросы: статус и характеристики артефактов

Осмысление процесса проектирования артефактов является одной из тем философии техники, которая непосредственно касается интересов инженерной практики. Это едва ли верно для другого центрального вопроса аналитической философии техники — вопроса о статусе и характере артефактов. Возможно, схожая ситуация имеет место и в философии науки, где работающие ученые, кажется, также значительно меньше заинтересованы в исследовании статуса и характера моделей и теорий, нежели философы.

Технические артефакты, в частности, сделаны для того, чтобы служить некой цели. В их число не входят такие объекты из числа сделанных людьми вещей, как, с одной стороны, побочные продукты и отходы и, с другой стороны, произведения искусства. Побочные продукты и отходы являются результатом интенционального акта, который направлен на производство чего-то, что является неопределенным, хотя автор этих объектов может осознавать то, что он является их создателем. Произведения искусства возникают из интенции (намерения), направленной на их создание (хотя в исключительных случаях концептуального искусства эта направленность может включать в себя множество промежуточных шагов), но весьма спорно, что у художника есть намерение (интенция) посредством своей работы послужить некоторой цели. Дальнейшее обсуждение этого вопроса можно найти у философов искусства. Интересный общий подход предложил Диперт (Dipert 1993).

Технические артефакты в таком случае сделаны для того, чтобы служить некоторой цели, как правило, они используются для чего-то или действуют как компонент большего артефакта, который в свою очередь тоже является чем-то, что используется большим артефактом или входит в его состав. Независимо от того, является ли он продуктом или компонентом, артефакт сделан «для чего-то», и то, чему он служит, называется функцией артефакта. Некоторые исследователи подчеркивали, что адекватная дескрипция артефакта должна учитывать и статус артефакта как осязаемого физического объекта, и интенции людей, имеющих с ним дело. Крус и Мейер (Kroes and Meijers 2006) называли это «двойной природой технических артефактов»: наиболее позднюю формулировку можно найти у Круса (Kroes 2012). Они предполагали, что эти два аспекта «связаны между собой», то есть связаны в понятии функции артефакта. Отсюда следуют несколько проблем. Одна, которую мы обозначим лишь вкратце, поскольку она не заслуживает большого интереса со стороны философии, состоит в том, что структура и функция взаимно ограничивают друг друга, но это ограничение имеет лишь частичный характер. Неясно, возможен ли общий подход к этой связке и какие проблемы здесь нужно решить. Можно было бы проследить любопытные связи с проблемой множественной реализации в философии сознания и с объяснениями редукции в науки, но они не были еще всесторонне изучены; исключение составляет Mahner and Bunge 2001.

Также весьма проблематична возможность единого подхода к понятию функции как таковой, но этот вопрос получил значительно больше философского внимания. Понятие функции имеет огромную важность для характеристики артефактов, но понятие артефакта используется гораздо шире. Понятие функции артефакта, кажется, с необходимостью отсылает к человеческим интенциям. Функция также является ключевым понятием в биологии, однако интенциональность не играет никакой роли.

Понятие функции также играет ключевую роль в когнитивной науке и философии сознания, с его помощью интенциональность фундируют в неинтенциональных, структурных и физических качествах. До сих пор не существует общепринятого подхода к функции, который бы охватывал как понятие функции артефакта, основанное на интенциональности, так и неинтенциональное понятие биологической функции, не говоря уже о других областях, например, о социальной науке, где это понятие также играет значимую роль. Наиболее всеобъемлющая теория, которая стремится описать понятие биологической функции (равно как и интенциональной) принадлежит Рут Милликен (Millikan 1984); критику ее теории и ее отклики на замечани см. в Preston 1998, 2003; Millikan 1999; Vermaas and Houkes 2003; Houkes and Vermaas 2010. Сборник эссе Ariew, Cummins and Perlman 2002 предлагает свежее введение в общую тему определения понятия функции в целом, хотя акцент здесь ставится на биологической функции, как зачастую и бывает в литературе, посвященной понятию функции.

Оспаривая позицию, согласно которой понятие функции с необходимостью отсылает к интенциональности, по крайней мере в случае с артефактами, можно было бы заявить, что даже там, где речь идет о функциях компонентов большего устройства и их взаимосвязях, интенциональная «сторона» этих функций имеет лишь второстепенное значение. Однако тем самым мы бы проигнорировали возможность неисправности таких компонентов. Это понятие, кажется, возможно определить только в терминах несоответствия между актуальным поведением и интендированным (предполагаемым) поведением.

Понятие неисправности также заостряет двойственность, которая имеет место в случае обыкновенной отсылки к интенциям при описании технических артефактов. Этими артефактами пользуется множество людей, и интенции людей движутся отнюдь не в одном и том же направлении. Главное различие можно провести между интенциями актуального пользователя артефакта, направленными на особую цель, и интенциями проектировщика артефакта.

Поскольку артефакт может использоваться не в тех целях, которые предполагал его проектировщик, и поскольку люди также могут использовать естественные объекты для тех или иных целей, можно было бы допустить, что артефакты могут иметь множество функций, или выстроить иерархию среди всех соответствующих интенций для определения функции артефакта, или ввести классификацию функций с точки зрения видов определяющих интенций. В последнем случае, который является своего рода срединным путем, обычно различают собственную функцию артефакта, которую предусматривал проектировщик, и акцидентальную функцию артефакта, которой наделил его пользователь из личных соображений. Однако акцидентальное пользование может стать настолько распространенным, что изначальная функция будет забыта.

Близко связанной с вопросом о том, в какой степени использование и проектирование определяют функцию артефакта, является проблема характеристики видов артефактов. Может показаться, что мы используем понятие функции для классификации артефактов: например, данный объект является ножом, потому что он выполняет функцию резания или, более точно, его функция состоит в том, чтобы позволять нам резать. Однако обычно едва ли признается, что связь между функцией и принадлежностью к виду является не столь непосредственной. Базовые виды техники — это, например, «нож», «аэроплан» и «поршень». Представители этих видов были спроектированы для того, чтобы резать, транспортировать нечто по воздуху и производить механические движения посредством термодинамического расширения. Однако мы не можем создать особый вид артефакта, просто проектируя нечто с намерением, что оно будет использовано для некой особой цели: представитель вида, созданный таким образом, должен быть действительно полезен в достижении этой цели.

Несмотря на бесчисленные попытки и заявления проектировщиков, вечный двигатель не является видом артефакта. Следовательно, такой вид, как «нож», определяется не только намерением проектировщика сделать всех представителей данного вида полезными для резания, но и операциональным принципом, известным проектировщикам, на котором основывается их проект. Эта позиция в другой формулировке отстаивалась Томассон, которая в своем описании того, что она в целом называла артефактными видами, утверждала, что такой вид определяется намерением проектировщика сделать некую вещь данного вида, субстантивной идеей проектировщика о том, как этого достичь, и его во многом успешным достижением цели (Thomasson 2003, 2007).

В отношении видов, под которыми можно сгруппировать артефакты, нужно провести различие между таким видом, как «нож», и подобным ему, но все же иным видом «резатель». «Нож» обозначает особый способ, каким можно сделать «резатель». Можно тем не менее резать при помощи нити или линейки, сварочной горелки, струи воды и, несомненно, другими типами средств, о которых мы даже и не думали. «Резатель» представляет пример действительно функционального вида. Как таковой, он вовлечен в конфликт между употреблением и проектированием: словом «резатель» можно называть все то, что можно использовать для резания или все то, что было спроектировано для резания посредством применения какого угодно операционального принципа, известного на данный момент или же нет.

Это различие между артефактными видами и функциональными видами применимо и к статусу таких видов в сравнении с другими понятиями видов. Философия науки подчеркивает, что понятие естественного вида, примерами которого являются «вода» или «атом», лежит в основании науки. С другой стороны, обычно считают чем-то само собой разумеющимся, что для всех ножей, аэропланов или поршней не существует каких-либо закономерностей, которым бы они отвечали. Это предположение, однако, несколько неточно основывается на соображениях о множественной реализуемости, которые применимы только для функциональных артефактов, а не для каких-либо иных.

Все виды артефактов имеют операциональный принцип, который подводит их под некие общие физические черты, и эта общность становится сильнее, когда некий особый артефактный вид подразделяется на более узкие виды. Коль скоро эти виды специфицируются в физических и геометрических параметрах, они оказываются намного ближе к естественным видам науки, поскольку и те, и другие подпадают под законоподобные регулярности; см. обоснование этой позиции в Soavi 2008. Недавний сборник эссе, в котором обсуждается метафизика артефактов и виды артефактов, — Franssen, Kroes, Reydon and Vermaas 2014.

Другие темы

Существует по меньшей мере одна дополнительная тема, связанная с техникой, которую следует упомянуть, поскольку она вызвала большой отклик в литературе по аналитической философии, а именно — тема искусственного интеллекта и связанные с ним области. Однако полное обсуждение этого широкого поля не сможет уместиться в рамках этой статьи. Информацию по данной теме можно найти в других статьях — о машинах Тьюринга и аргументе китайской комнаты (на русском), а также о тезисе Чёрча — Тьюринга, вычислимости и сложности, тесте Тьюринга, компьютационалистской теории сознания, функционализме, множественной реализуемости и философии информатики.

Этические и социальные аспекты техники

Развитие этики техники

Развитие этики техники как систематической и более или менее независимой субдисциплины началось только в XX веке. Это позднее развитие может показаться удивительным, учитывая значительное влияние, которое техника оказала на общество, особенно со времен промышленной революции.

Вероятная причина этого позднего развития этики техники состоит в том, что технику зачастую рассматривали инструментально, что было упомянуто в разделе 2.2. Такая перспектива предполагает в основном позитивную этическую оценку техники: техника увеличивает возможности и способности людей, которые кажутся нам желательными. Конечно, со времен античности признавалось, что новые способности могут быть использованы во имя дурных целей и привести к возрастанию человеческого hubris (хюбрис, гордыни). Зачастую, однако, эти нежелательные последствия приписывались скорее пользователям техники, нежели самой технике или ее изобретателям. Такая позиция, известная под названием инструментального подхода к технике, приводит к так называемому тезису о нейтральности.

Тезис о нейтральности гласит, что техника является нейтральным инструментом, которым люди могут пользоваться во имя благих или дурных целей.

В течение XX века этот тезис о нейтральности был подвергнут серьезной критике, в особенности со стороны Хайдеггера и Эллюля, которые были упомянуты в этом контексте в разделе 2, но его также критиковали философы Франкфуртской школы (Адорно, Хоркхаймер, Маркузе, Хабермас).

Границы и повестка этики техники в большой степени зависит от того, в каких понятиях осмысляется техника. Во второй половине XX века возникло множество разнообразных трактовок, выходящих за пределы интерпретации техники как нейтрального инструмента, как мировоззрения или исторической необходимости. Сюда также входит трактовка техники как политического феномена (Виннер, Феенберг, Склав), как социальной активности (Латур, Каллон, Бийкер и другие представители STS), как культурного феномена (Айди, Боргманн), как профессиональной деятельности (этика инженерии, напр., Дэвис) и как познавательной деятельности (Бунге, Винченти). Несмотря на все это разнообразие, развитие философии техники во второй половине XX столетия характеризуется двумя главными направлениями. Одно стремится отойти от технологического детерминизма и предположения о том, что техника представляет собой самостоятельный феномен, развивающийся автономно. Здесь также делается акцент на идее о том, что техническое развитие является результатом совершённых выборов (хотя речь необязательно идет о преднамеренном результате). Другое направление дистанцируется от этической рефлексии о технике как таковой, предпочитая этическую рефлексию над особыми видами техники и фокусируясь на особых фазах технического развития. Оба эти направления привели к невероятному росту числа и объема этических вопросов о технике. Это развитие также подразумевает, что этика техники располагает адекватной эмпирической базой, что она осведомлена не только о точных последствиях специфической техники, но также о действиях инженеров и о процессе технического развития. Это также открывает путь для включения других дисциплин в этическую рефлексию о технике, таких как исследования науки и техники (STS) и оценка техники (Technology Assessment, TA).

Подходы в этики техники

Этика техники не только характеризуется разнообразием подходов, вполне можно подвернуть сомнению сам факт существования чего-то наподобие субдисциплины этики техники, коль скоро вовсе не очевидно, что существует некое сообщество ученых, работающих над общим набором проблем. Ученые, изучающие этические проблемы, которые ставит техника, имеют различную подготовку (например, некоторые из них — философы, представители STS, TA, правоведы, политические ученые) и они не всегда считают себя (в первую очередь) исследователями в области этики техники. Чтобы ознакомить читателя с этим полем исследований, мы обсудим три главных подхода или три главные позиции в этике техники.

Культурные и политические подходы

И культурные, и политические подходы основываются на традиционной философии и этике техники первой половины XX века. Если в рамках культурных подходов техника мыслится как культурный феномен, влияющий на наше восприятие мира, то в рамках политических подходов техника мыслится как политический феномен, например, как феномен, который воплощается в институциональных властных отношениях между людьми и регулируется ими.

Культурные подходы зачастую являются феноменологическими или по меньшей мере позиционируют себя в связи с феноменологией или постфеноменологией. В данной традиции работают такие философы, как Дон Айди, Альберт Боргманн, Питер-Пол Вербек и Эван Селингер (напр., Borgmann 1984; Ihde 1990; Verbeek 2005, 2011). Эти подходы обычно испытывают влияние разработок в STS, в особенности идеи о том, что техника содержит текст или запись, которые влияют не только на наше восприятие мира, но также на наше поведение. На эти идеи также влияет представление о том, что между людьми и нечеловеками, включая технические артефакты, не существует фундаментального различия (Akrich 1992; Латур 2006а, 2006б; Ihde and Selinger 2003). Сочетание этих двух идей ведет к утверждению, что техника обладает (моральной) агентностью, которое обсуждается ниже в разделе 3.3.1.

Политические подходы к технике по большей части восходят к Марксу, который предполагал, что материальная структура производства в обществе, в котором техника очевидно является ключевым фактором развития, детерминируется экономической и социальной структурой общества. Точно так же Лэнгдон Виннер утверждает, что техника может воплощать специфические формы власти и авторитета (Winner 1980). Согласно его точке зрения, некоторые виды техники обладают внутренней нормативностью в том смысле, что они требуют или обладают сильной корреляцией с определенными социальными и политическими отношениями. Железные дороги, например, требуют определенной властной управленческой структуры. В других случаях различные виды техники могут политически зависеть от способа их проектирования. Некоторые политические подходы к технике были вдохновлены (американским) прагматизмом и в меньшей степени дискурсивной этикой. Некоторые философы, например, выступали за демократизацию технического развития и включение обычных людей в процесс формирования техники (Winner 1983; Sclove 1995; Feenberg 1999).

Хотя политические подходы очевидно имеют этические следствия, многие философы, которые их придерживаются, не рефлексируют явным образом над этической стороной техники. Сборник эссе «Прагматистская этика для технической культуры» (Keulartz et al. 2002) — интересное недавнее исключение. Его авторы попытались собрать воедино ряд недавних открытий и рассмотреть их в рамках более общего подхода к тому, чем может являться этика техники. Авторы сборника выступают за возрождение прагматистской традиции в моральной философии, полагая, что она лучше подходит для обсуждения различных моральных вопросов, касающихся техники. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на достижении и обосновании нормативных суждений о технике, прагматистская этика фокусируется на том, как выявить и очертить в первую очередь моральные проблемы. Более того, процесс решения этих проблем считается более важным, чем его результат.

Инженерная этика

Инженерная этика является относительно новым образовательным и исследовательским полем. Она зародилась в 1980-х годах в Соединенных Штатах просто как образовательная инициатива. Инженерная этика касалась «совершаемых инженерами действий и принимаемых ими решений, индивидуальных или коллективных» (Baum 1980: 1). Согласно этому подходу, инженерия является профессией того же рода, что и медицина.

Хотя и не существует согласия по поводу того, как следует определять понятие профессии, часто предлагаются следующие характеристики:

- Профессия опирается на специализированные знания и навыки, которые требуют долгого обучения;

- Профессиональная группа имеет монополию на занятие профессией;

- Оценка того, насколько компетентно выполняется данная профессиональная работа, выносится только профессионалами; существует общее согласие по поводу того, кто именно выставляет оценку;

- Представители профессии поставляют обществу продукты, услуги и ценности, полезные и ценные для общества; представители профессии разделяют идеал служения обществу;

- Повседневная практика профессиональной работы регулируется этическими стандартами, которые исходят из идеала служения обществу, который разделяют представители профессии, либо так или иначе с ним связаны.

Типичные этические вопросы, обсуждаемые в инженерной этике, касаются профессиональных обязательств инженеров, которые выражаются, например, в кодексах инженерной этики, в роли инженеров (в ее отличии от роли менеджеров), в компетенции, честности, уведомлении о неправомерных действиях, заботой о безопасности и конфликтах интересов (Davis 1998, 2005; Martin and Schinzinger 2005; Harris, Pritchard, and Rabins 2008).

В последнее время некоторые авторы выступают за расширение традиционно сложившихся границ инженерной этики (см., напр., Herkert 2001). Такой призыв к расширению границ исходит из двух источников. Первый — это беспокойство о том, что традиционный микроэтический подход к инженерной этике имеет тенденцию рассматривать контексты, где работа инженеров принимается как нечто само собой разумеющееся, тогда как главные этические вопросы касаются того, как сам этот контекст «организован». Второй источник — это беспокойство о том, что традиционный акцент на микроэтике приводит к пренебрежению вопросами о влиянии техники на общество и теми, которые относятся к решениям относительно техники. Расширение объема инженерной этики тогда будет, кроме прочего, предполагать усиление анцента на таких вопросах, как экологичность и социальная справедливость.

Этика специфических видов техники

В последние десятилетия возросло количество этических исследований специфических видов техники. Наиболее заметная новая область подобных исследований — компьютерная этика (напр., Floridi 2010; Johnson 2009; Weckert 2007; Van den Hoven and Weckert 2008), однако биотехнологии также спровоцировали рост этических исследований подобного рода (напр., Sherlock and Morrey 2002; Thompson 2007). Более традиционные области, такие как архитектура и городское планирование, тоже получают специфическое внимание со стороны этики (Fox 2000). В последнее время нанотехнологии и так называемые конвергентные технологии приводят к образованию того, что именуется наноэтикой (Allhoff et al. 2007). Помимо этого велись и дискуссии об этике «ядерного устрашения» (Finnis et al. 1988).

Очевидно, что установление подобных новых областей этической рефлексии служит ответом на социальное и техническое развитие. Тем не менее можно задать вопрос о том, насколько полно образование новых областей исследования в прикладной этике удовлетворяет социальному требованию. Этот вопрос в действительности встает всякий раз, когда возникает новое поле исследований. Некоторые авторы утверждали, например, что в наноэтике нет никакой необходимости, поскольку нанотехнологии не поднимают действительно новых этических вопросов (напр., McGinn 2010). Предполагаемое отсутствие новизны здесь можно подкрепить утверждением, что этические вопросы, которые ставят нанотехнологии, являются вариацией или иногда интенсификацией существующих этических вопросов, но они не являются действительно новыми. Можно также сказать, что эти вопросы уже рассматриваются существующими теориями и при помощи уже существующих понятий из моральной философии. Более раннее обсуждение предполагаемой новизны этических вопросов компьютерной инженерии в подобном ключе см. в Tavani 2002.

Новые области этической рефлексии часто рассматриваются в качестве прикладной этики, то есть в качестве приложения теорий, нормативных стандартов, понятий и методов, сформированных в моральной философии. Для каждого из этих элементов, однако, такое приложение обычно не является неким непосредственным действием, но требует дальнейшей спецификации или пересмотра. Так происходит из-за того, что общие моральные стандарты, понятия и методы зачастую недостаточно специфицированы для того, чтобы их можно было непосредственно прилагать к научным моральным проблемам.

«Приложение», следовательно, зачастую порождает новые идеи, которые могут привести к переформулировке или по меньшей мере к обновлению существующих нормативных стандартов, понятий и методов. В некоторых случаях этические вопросы в специфическом поле могут затребовать новые стандарты, понятия и методы.

Бошан и Чайлдресс, например, предложили ряд общих этических принципов для биомедицинской этики (Beauchamp and Childress 2001). Эти принципы более специфицированы, нежели общие нормативные стандарты, но все еще остаются общими и абстрактными, так что они применимы и к другим биомедицинским этическим вопросам.

В компьютерной этике существующие моральные понятия, относящиеся, например, к вопросам приватности и частного владения, были таким образом переопределены и адаптированы, что их стало возможно применять к вопросам, типичным для компьютерного века (Johnson 2003). Новые области, к которым прилагается этика, могут также потребовать новых методов для различения этических вопросов, в которых бы рассматривались соответствующие этим полям эмпирические факты, как, например, тот факт, что техническое исследование и развитие обычно происходит в коллективных сетях, нежели чем проводится индивидами (Zwart et al. 2006).

Выше мы выдвинули предположение, что в различных областях этической рефлексии о специфических технологиях могут ставиться свои философские и этические вопросы. Даже если это так, остается неясным, оправдывается ли тем самым развитие отдельных друг от друга подобластей или даже субдисциплин. Вполне можно было бы ответить, что из взаимодействия и дискуссий между областями можно многое почерпнуть. Весьма полезное взаимодействие между двумя другими позициями мы обсуждали выше (между культурными и политическими подходами и инженерными этиками).

Некоторые повторяющиеся темы в этики техники

Сейчас мы обратимся к описанию некоторых тем в этике техники. Мы сосредоточимся на некоторых общих темах, иллюстрирующих общие вопросы этике техники и способ их рассмотрения.

Нейтральность против моральной агентности

Одна из важных общих тем в этике техники — это вопрос о том, является техника ценностно нагруженной. Некоторые авторы утверждают, что техника ценностно нейтральна в том смысле, что она является просто нейтральным средством, служащим некоторой цели, и, соответственно, может быть использована во благо или во вред (напр., Pitt 2000). Эта точка зрения может быть правдоподобной в той мере, в какой техника мыслится как простая физическая структура. Большинство философов техники, однако, соглашаются, что техническое развитие является процессом, ориентированным на некую цель, и что технические артефакты по определению имеют специфические функции, так что их можно использовать только в одних целях, а не в других (или же использование их в других целях будет более трудоемким и менее эффективным).

Эта понятийная связь между техническими артефактами, функциями и целями ставит под вопрос утверждение о ценностной нейтральности техники. Даже если эта точка зрения допустима, утверждение о ценностной нагруженности техники может быть сформулировано множеством других способов. Некоторые авторы придерживаются мнения, согласно которому техника обладает моральной агентностью. Это утверждение предполагает, что техника может автономно и свободно «действовать» в моральном смысле и что ее можно считать морально ответственной за ее действия.

Споры о том, может ли техника обладать моральной агентностью, изначально велись в области компьютерной этики (Bechtel 1985; Snapper 1985; Dennett 1997; Floridi and Sanders 2004), но с тех пор вышли за ее пределы. Как правило, авторы, утверждающие, что техника обладает (или может обладать) моральной агентностью, переопределяют понятие агентности или отношение агентности к человеческой воле и свободе (напр., Латур 2006б; Floridi and Sanders 2004, Verbeek 2011). Недостаток этой стратегии состоит в том, что в ней постепенно размываются морально значимые различия между людьми и техническими артефактами.

В целом утверждение о том, что техника обладает моральной агентностью, судя по всему, иногда становится условным обозначением утверждения о том, что техника обладает моральным значением. Это утверждение, однако, упускает из виду тот факт, что моральная нагруженность техники необязательно должна осмысляться как моральная агентность (см. напр. Johnson 2006; Radder 2009; Illies and Meijers 2009; Peterson and Spahn 2011). Можно было бы, например, утверждать, что техника санкционирует (или даже побуждает) и ограничивает (или даже предупреждает) определенные человеческие действия и достижение определенных человеческих целей, и, таким образом, в некоторой степени является этически нагруженной, не утверждая при этом, что технические артефакты обладают моральной агентностью.

Ответственность

Ответственность всегда была центральной темой в этике техники. В традиционной философии и этике техники, однако, наличествовала тенденция говорить об ответственности в довольно общих терминах. Представители данного направления довольно пессимистично расценивали возможность инженеров взять на себя ответственность за технологии, которые они развивают. Эллюль, например, говорил об инженерах как о первосвященниках техники, лелеющих ее, но неспособных ей управлять. Ганс Йонас (2004) утверждал, что техника требует такой этики, где ответственность является главным императивным принципом, поскольку впервые в истории мы оказались способны уничтожить Землю и человечество.

В инженерной этике ответственность инженеров зачастую рассматривается в связи с этическим кодексом, где перечисляются специфические виды ответственности инженеров. В этих кодексах выделяются три типа ответственности инженеров: (1) ответственность за честное и профессиональное исполнение обязанностей, (2) ответственность перед заказчиками и клиентами, а также (3) ответственность перед широкой общественностью. Относительно последнего типа ответственности в американских этических кодексах утверждается, что инженеры «должны в первую очередь заботиться о безопасности, здоровье и благосостоянии общества».

Как указывали некоторые авторы (Nissenbaum 1996; Johnson and Powers 2005; Swierstra and Jelsma 2006), точно определить индивидуальную ответственность в инженерии может оказаться весьма сложно. Дело состоит в том, что условия надлежащего вменения личной ответственности, которые обсуждались в философской литературе (такие как свобода действовать, знание и каузальность), зачастую отсутствуют в случае отдельных инженеров.

Например, инженеры могут быть вынуждены действовать определенным образом согласно иерархическим или рыночным ограничениям, и предсказать заранее негативные последствия может быть очень трудно. Условие причинности зачастую трудновыполнимо из-за длинной цепочки, начинающейся с исследования и развития техники и заканчивающейся ее использованием, а также большого количества вовлеченных в нее людей. Дэвис (Davis 2012) тем не менее утверждает, что, несмотря на эти трудности, отдельный инженер все-таки может брать и берет на себя ответственность.

В этой дискуссии на карте стоит также и само понятие ответственности. Дэвис (Davis 2012) и, например, Лэдд (Ladd 1991) утверждали, что понятие ответственности в меньшей степени фокусируется на вине и подчеркивает предусмотрительный и добродетельный характер принятия ответственности. Но многие другие авторы сосредотачивались на ретроспективном понятии ответственности, которое подчеркивает подотчетность, возможность принятия вины или обязательства. Зандвурт (Zandvoort 2000), например, призывал использовать в инженерии такое понятие ответственности, которое было бы больше похоже на юридическое понятие строгой ответственности, для которого условие знания, необходимого для ответственности, существенно ослаблено.

Дурн (Doorn 2012) сравнивает три взгляда на вменение ответственности в инженерии — основанное на заслуге, основанное на праве и консенквенциалистский подход — и утверждает, что консеквенциалистский подход, в котором применяется понятие ответственности, подразумевающее предусмотрительность, наиболее сильно влияет на инженерную практику.

Трудности при вменении личной ответственности может привести к проблеме множества рук (ПМР). Этот термин был впервые введен Деннисом Томпсоном в статье, посвященной проблеме ответственности государственных служащих (Thompson 1980). Термин использовался для описания проблем, возникающих при вменении индивидуальной ответственности в коллективных контекстах. Для решения ПМР Дурн (Doorn 2010) предложил процедурный подход, основанный на ролзовской модели рефлективного равновесия; другие способы решения ПМР предполагают проектирование институций, которые бы позволили избежать ПМР, или ставят акцент на добродетельном поведении в организациях (Van de Poel and Nihlén Fahlquist 2012).

Проектирование

В последние десятилетия все больше внимания уделялось не только этическим вопросам, возникающим в ходе использования техники, но также тем, что возникают на фазе проектирования. Важное соображение, стоящее за этим развитием, состоит в том, что в ходе проектирования техника и социальные последствия, к которым она впоследствии приводит, все еще поддаются переопределению, тогда как в ходе фазы использования техники последняя становится чем-то более или менее данным, и нам становится все труднее избежать негативных социальных последствий или достичь позитивных эффектов.

В компьютерной этике был разработан подход, известный как «чувствительное к ценностям проектирование» (VSD), целью которого было прояснить этическую природу проектирования. VSD стремится систематически объединить этические важные ценности в инженерном проектировании (Friedman and Kahn 2003). Этот подход сочетает концептуальные, эмпирические и технические исследования. Существуют также и другие подходы, в цель которых входит включение проблемы ценностей в вопросы, касающиеся проектирования.

Подходы в инженерии, именующиеся «проектированием для X», стремятся включать в круг своего рассмотрения инструментальные ценности (такие как ремонтопригодость, надежность и затраты), но также и экологичное, инклюзивное и аффективное проектирование (Holt and Barnes 2010). Инклюзивное проектирование стремится сделать проектирование доступным для всех, например, для людей с ограниченными возможностями и пожилых людей (Erlandson 2008). Аффективное проектирование стремится к такого рода проектированию, которое бы вызывало позитивные эмоции у пользователей и, таким образом, способствовало человеческому благополучию.

Если мы пытается включить ценности в проектирование, мы рискуем вовлечься в конфликт ценностей. Самый безопасный автомобиль из-за своего веса едва ли будет самым экологичным. Здесь при проектировании автомобиля безопасность и экологичность вступают в конфликт. Традиционные методы, при которых инженеры встречаются с такими конфликтами и им необходимо идти на компромисс между разными требованиями проектирования, включают в себя анализ затрат и выгод, а также анализ со множеством критериев. Подобные методы, однако, наталкиваются на методологические проблемы наподобие тех, которые мы обсуждали в разделе 2.4 (Franssen 2005; Hansson 2007). Ван де Поэл (Van de Poel 2009a) обсуждает различные альтернативы в контексте регулирования конфликтов ценностей в проектировании, включая установление порогов (разумная достаточность), рассуждение о ценностях, инновации и разнообразии. 3.3.4  

Технологические риски 

Технологические риски являются традиционной этической проблемой в этике техники. Проблема рисков поднимает не только этические, но и другие философские вопросы, например, эпистемологические и те, что касаются также теории принятия решений (Roeser et al. 2012).

Риск обычно определяется как производная вероятности нежелательного события и последствий события, хотя существуют и другие определения (Hansson 2004b). Обычно мы хотим минимизировать технологические риски. Чем больше риск, тем больше вероятность и последствия нежелательного события. Снижение рисков, следовательно, является важной целью технологического развития. Инженерные этические кодексы часто вменяют ответственность инженерам за снижение рисков и проектирование безопасных продуктов. И все же снижение рисков не всегда осуществимо и желательно.

Иногда снижение рисков неосуществимо потому, что абсолютно безопасных продуктов и технологий попросту не существует. Но даже если минимизация рисков осуществима, она может быть недопустима с моральной точки зрения. За снижение рисков часто приходится расплачиваться. Более безопасные продукты могут оказаться труднее в использовании, более дорогостоящими или менее экологичными. Так что рано или можно перед нами встанет вопрос: что является достаточно безопасным? Что делает риск (не)приемлемым?

Анализ рисков часто делится на три стадии: определение риска, оценка риска и управление риском. Среди них вторая, очевидно, является наиболее значимой для этики. Однако определение риска уже включает в себя ценностные суждения, например, суждения о том, какой риск следует определить в первую очередь (Shrader-Frechette 1991). Важным и значимым для морали вопросом является вопрос о том, насколько весомые свидетельства нам требуются, чтобы установить, что мы имеем дело именно с риском. При установлении риска на основании корпуса эмпирических данных мы можем совершить два вида ошибок. Можно принять за риск то, что им не является (ошибка типа I), или можно заключить, что риска не существует там, где он на самом деле есть (ошибка типа II). Наука традиционно стремится избежать ошибок типа I. Некоторые авторы утверждали, что в ситуации определения риска зачастую важнее избегать ошибок типа II (Cranor 1990; Shrader-Frechette 1991). Дело в том, что при определении риска мы не просто стремимся установить научную истину, но преследуем практическую цель, то есть хотим найти знание, на основании которого можно будет вынести решение о желательности снижения или устранения определенных технологических рисков в целях защиты пользователей или широкой общественности.

Оценка риска производится разными способами (см., напр., Shrader-Frechette 1985). Один из возможных подходов — судить о приемлемости рисков, сравнивая их с другими рисками, или ранжировать их по определенным стандартам. Можно, например, сравнить технологические риски с рисками, которые возникают естественным путем. Этот подход, однако, рискует допустить натуралистическую ошибку: риски, возникающие естественным путем, могут (иногда) быть неизбежны, но это не делает их с необходимостью морально приемлемыми. В целом зачастую бывает трудно оценить приемлемость риска технологии A в сравнении с риском технологии Б, если A и Б не являются альтернативами при принятии решения (об этих и других заблуждениях в рассуждении о рисках см. Hansson 2004a).

Второй подход к оценке рисков — это анализ выгод и затрат риска, который основывается на взвешивании риска и сравнении его с выгодой от действия. При использовании данного анализа могут применяться различные критерии (Kneese, Ben-David, and Schulze 1983). Согласно Ханссону, обычно применяется следующий критерий: «…риск приемлем, если и только если общая выгода, которую мы получаем, идя на риск, перевешивает общую сумму рисков, измеренную как взвешенная по вероятности отрицательная полезность исходов» (Hansson 2003: 306).

Третий подход предполагает, что вопрос о принятии рисков должен быть решен на основании согласия тех, кто пострадает от этих рисков, вынесенном после того, как их уведомят об этих рисках (информированное согласие). Проблема данного подхода заключается в том, что технологические риски обычно сразу воздействуют на большое количество людей. Информированное согласие, следовательно, может привести к «обществу безвыходного положения» (society of stalemates) Некоторые авторы предлагали альтернативы традиционным подходам к определению рисков, которые основываются на философских и этических аргументах. Шрэдер-Фречетт (Shrader-Frechette 1991) предложила ряд реформ в процедуре определения и оценки рисков на основании философской критики текущих практик. Резер (Roeser 2012) подчеркивал роль эмоций при вынесении суждения о приемлемости рисков. Ханссон предложил следующий альтернативный принцип для определения риска: «…подвергать человека риску приемлемо, если и только если мы делаем это в условиях беспристрастной социальной системы принятия рисков, которая бы служила выгоде данного лица» (Hansson 2003: 305). Идея Ханссона вводит ряд соображений для определения риска, которые обычно не высказывались или высказывались лишь косвенно. Эти соображения касаются вопросов о том, выигрывают ли люди что-либо от рискованных действий и является ли распределение рисков и выгод справедливым.

Некоторые авторы критиковали чрезмерное, на их взгляд, внимание к рискам в этике техники. В одной линии критики утверждается, что до начала использования техники нам зачастую не хватает знаний для надежной оценки рисков новой технологии. Мы часто не знаем, с какой вероятностью нечто пойдет не так, и иногда мы даже не знаем или знаем лишь частично, что может пойти не так и какие могут быть негативные последствия. Чтобы решить проблему, некоторые авторы предложили рассматривать введение новой технологии в общество как социальный эксперимент и пытались размышлять над условиями, которые делают такие эксперименты морально приемлемыми (Martin and Schinzinger 2005, Van de Poel 2009b). Другая линии критики утверждает, что чрезмерное внимание к рискам привело к недооценке различных воздействий техники (Swierstra and Te Molder 2012). Обычно в качестве рисков рассматриваются лишь воздействия, связанные с безопасностью и здоровьем, тогда как «мягкие» воздействия, например, имеющие социальную или психологическую природу, не принимаются во внимание, что подрывает моральную оценку новых технологий.

Библиография

Арендт, Х. (2000) Vita activa, или О деятельной жизни, Санкт-Петербург, Алетейя.

Бэкон, Ф. (1977) Новая Атлантида. Соч.: В 2 тт., Москва, Мысль, т. 2, с. 487–526.

Йонас, Г. (2004) Принцип ответственности, Москва, Айрис-Пресс.

Кун, Т. (2003) Структура научных революций, Москва, АСТ.

Латур, Б. (2006а) Где недостающая масса? Социология одной двери. Социология вещей (ред. В. Вахштайн), Москва, Территория будущего, с. 199–223.

–—. (2006б) Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии, Санкт-Петербург, Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге.

Райл, Г. (1999) Понятие сознания, Москва, Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги.

Хабермас, Ю. (2007) Техника и наука как «идеология», Москва, Праксис.

Хайдеггер, М. (1993) Поворот. Время и бытие, Москва, Республика, с. 253–258.

Agricola, G. (1556) De re metallica. Translated by H. C. Hoover and L. H. Hoover. London: The Mining Magazine, 1912.

Akrich, M. (1992) The description of technical objects. In Shaping technology/building society: studies in sociotechnical change, edited by W. Bijker and J. Law. Cambridge, MA: MIT Press, pp. 205–224.

Allhoff, F., P. Lin, J. Moor, and J. Weckert, eds. (2007) Nanoethics: the ethical and social implications of nanotechnology. Hoboken, NJ: Wiley-Interscience.

Ariew, A., R. Cummins, and M. Perlman, eds. (2002) Functions: new essays in the philosophy of psychology and biology. New York/Oxford: Oxford University Press.

Baum, R. J. (1980) Ethics and engineering curricula. Hastings-on-Hudson: The Hastings Center.

Beauchamp, T. L. (2003) The nature of applied ethics. In A companion to applied ethics, edited by R. G. Frey and C. H. Wellman. Oxford/Malden, MA: Blackwell, pp. 1–16.

Beauchamp, T. L., and J. F. Childress (2001) Principles of biomedical ethics. 5th edition. Oxford/New York: Oxford University Press.

Bechtel, W. (1985) Attributing responsibility to computer systems. Metaphilosophy 16: 296–306.

Berg Olsen J.-K., E. Selinger and S. Riis, eds. (2009) New waves in philosophy of technology. Basingstoke/New York: Palgrave Macmillan.

Bimber, B. (1990) Karl Marx and the three faces of technological determinism. Social Studies of Science 20: 333–351.

Borgmann, A. (1984) Technology and the character of contemporary life: a philosophical inquiry. Chicago/London: University of Chicago Press.

Bucciarelli, L. L. (1994) Designing engineers. Cambridge, Mass.: MIT Press.

Bunge, M. (1966) Technology as applied science. Technology and Culture 7: 329–347.

Butler, S. (1872) Erewhon. London: Trubner and Co.

Cranor, C. F. (1990) Some moral issues in risk assessment. Ethics 101: 123–143.

Davis, M. (1998) Thinking like an engineer: studies in the ethics of a profession. New York/Oxford: Oxford University Press.

––– (2005) Engineering ethics. Aldershot/Burlington, VT: Ashgate.

––– (2012) “Ain’t no one here but us social forces”: Constructing the professional responsibility of engineers. Science and Engineering Ethics 18: 13–34.

Dennett, D. C. (1997) When HAL kills, who’s to blame? Computer ethics. In Hal’s legacy: 2001’s computer as dream and reality, edited by D. G. Stork. Cambridge, MA: MIT Press, pp. 351–365.

Dipert, R. R. (1993) Artifacts, art works, and agency. Philadelphia: Temple University Press.

Doorn, N. (2010) A Rawlsian approach to distribute responsibilities in networks. Science and Engineering Ethics 16: 221–249.

––– (2012) Responsibility ascriptions in technology development and engineering: three perspectives. Science and Engineering Ethics 18: 69–90.

Ellul, J. (1964) The technological society. Translated by J. Wilkinson. New York: Alfred A. Knopf.

Erlandson, R. F. (2008) Universal and accessible design for products, services, and processes. Boca Raton: CRC Press.

Feenberg, A. (1999) Questioning technology. London/New York: Routledge.

Finnis, J., J. Boyle, and G. Grisez (1988) Nuclear deterrence, morality and realism. Oxford: Oxford University Press.

Floridi, L. (2010) The Cambridge handbook of information and computer ethics. Cambridge: Cambridge University Press.

Floridi, L., and J. W. Sanders (2004) On the morality of artificial agents, Minds and Machines 14: 349–379.

Fox, W. (2000) Ethics and the built environment, Professional ethics. London/New York: Routledge.

Franssen, M. (2005) Arrow’s theorem, multi-criteria decision problems and multi-attribute preferences in engineering design. Research in Engineering Design 16: 42–56.

Franssen, M. and L. L. Bucciarelli (2004) On rationality in engineering design. Journal of Mechanical Design, 126: 945–949.

Franssen, M., P. Kroes, T. A. C. Reydon and P. E. Vermaas, eds. (2014) Artefact kinds: ontology and the human-made world. Heidelberg/New York/Dordrecht/London: Springer.

Friedman, B., and P. H. Kahn, Jr. (2003) Human values, ethics and design. In Handbook of human-computer interaction, edited by J. Jacko and A. Sears. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum, pp. 1177–1201.

Hansson, S. O. (2003) Ethical criteria of risk acceptance. Erkenntnis 59: 291–309.

––– (2004a) Fallacies of risk. Journal of Risk Research 7: 353–360.

––– (2004b) Philosophical perspectives on risk. Technè 8: 10–35.

––– (2007) Philosophical problems in cost-benefit analysis. Economics and Philosophy 23: 163–183.

Harris, C. E., M. S. Pritchard, and M. J. Rabins (2008) Engineering ethics: concepts and cases. 4th edition. Belmont, CA: Wadsworth.

Herkert, J. R. (2001) Future directions in engineering ethics research: microethics, macroethics and the role of professional societies. Science and Engineering Ethics 7: 403–414.

Hilpinen, R. (1992) Artifacts and works of art. Theoria 58: 58–82.

Holt, R., and C. Barnes (2010) Towards an integrated approach to ‘Design for X’: an agenda for decision-based DFX research. Research in Engineering Design 21: 123–136.

Houkes, W., and P. E. Vermaas (2010) Technical functions: on the use and design of artefacts. Dordrecht/Heidelberg/London /New York: Springer.

Hughes, J. L., P. A. Kroes and S. D. Zwart (2007) A semantics for means-end relations. Synthese158: 207–231.

Ihde, D. (1990) Technology and the lifeworld: from garden to earth. Bloomington: Indiana University Press.

Ihde, D., and E. Selinger (2003) Chasing technoscience: matrix for materiality. Bloomington: Indiana Universityv Press.

Illies, C. and A. Meijers (2009) Artefacts without agency. The Monist 92: 420–440.

Jarvie, I. C. (1966) The social character of technological problems: comments on Skolimowski’s paper. Technology and Culture 7: 384–390.

Johnson, D. G. (2003) Computer ethics. In A companion to applied ethics, edited by R. G. Frey and C. H. Wellman. Oxford/Malden, MA: Blackwell, pp. 608–619.

––– (2006) Computer systems: moral entities but not moral agents. Ethics and Information Technology 8: 195–205.

––– (2009) Computer ethics. 4th edition. Upper Saddle River, NJ: Prentice Hall.

Johnson, D. G., and T. M. Powers (2005) Computer systems and responsibility: a normative look at technological complexity. Ethics and Information Technology 7: 99–107.

Kapp, E. (1877) Grundlinien einer Philosophie der Technik: Zur Entstehungsgeschichte der Cultur aus neuen Gesichtspunkten. Braunschweig: Westermann.

Keulartz, J., M. Korthals, M. Schermer, and T. Swierstra, eds. (2002) Pragmatist ethics for a technological culture. Dordrecht: Kluwer Academic.

Kneese, A. V., S. Ben-David, and W. D. Schulze (1983) The ethical foundations of benefit-cost analysis. In Energy and the future, edited by D. MacLean and P. G. Brown. Totowa, NJ: Rowman and Littefield, pp. 59–74.

Kotarbinski, T. (1965) Praxiology: an introduction to the sciences of efficient action, Oxford: Pergamon Press.

Kroes, P. (2012) Technical artefacts: creations of mind and matter. Dordrecht/Heidelberg/New York/London: Springer.

Kroes, P., and A. Meijers, eds. (2006) The dual nature of technical artifacts. Special issue of Studies in History and Philosophy of Science 37: 1–158.

Kroes, P. A., M. Franssen and L. L. Bucciarelli (2009). Rationality in engineering design. In Meijers (2009), pp. 565–600.

Ladd, J. (1991) Bhopal: an essay on moral responsibility and civic virtue. Journal of Social Philosophy 22: 73–91.

Lloyd, G. E. R. (1973) Analogy in early Greek thought. In The dictionary of the history of ideas, edited by P. P. Wiener, New York: Charles Scribner’s Sons, vol. 1 pp. 60–64.

Lloyd, P. A., and J. A. Busby (2003) “Things that went well—no serious injuries or deaths”: Ethical reasoning in a normal engineering design process. Science and Engineering Ethics 9: 503–516.

Mahner, M., and M. Bunge (2001) Function and functionalism: a synthetic perspective. Philosophy of Science 68: 73–94.

Martin, M. W., and R. Schinzinger (2005) Ethics in engineering. 4th edition. Boston, MA: McGraw-Hill.

McGinn, R. E. (2010) What’s different, ethically, about nanotechnology? Foundational questions and answers. Nanoethics 4: 115–128.

Meijers, A., ed. (2009) Philosophy of technology and engineering sciences (Handbook of the philosophy of science, volume 9). Amsterdam: North-Holland.

Millikan, R. G. (1999) Wings, spoons, pills, and quills: a pluralist theory of function. The Journal of Philosophy 96: 191–206.

Mitcham, C. (1994) Thinking through technology: the path between engineering and philosophy. Chicago: University of Chicago Press.

Newman, W. R. (1989) Technology and alchemical debate in the late Middle Ages. Isis 80, 423–445.

––– (2004) Promethean ambitions: alchemy and the quest to perfect nature. Chicago: University of Chicago Press.

Niiniluoto, I. (1993) The aim and structure of applied research. Erkenntnis 38: 1–21.

Nissenbaum, H. (1996) Accountability in a computerized society. Science and Engineering Ethics2: 25–42.

Peterson, M., and A. Spahn (2011) Can technological artefacts be moral agents? Science and Engineering Ethics 17: 411–424.

Pitt, J. C. (2000) Thinking about technology: foundations of the philosophy of technology. New York: Seven Bridges Press.

Polanyi, M. (1958) Personal knowledge: towards a post-critical philosophy. London: Routledge and Kegan Paul.

Preston, B. (1998) Why is a wing like a spoon? A pluralist theory of function. The Journal of Philosophy 95: 215–254.

––– (2003) Of marigold beer: a reply to Vermaas and Houkes. British Journal for the Philosophy of Science 54: 601–612.

––– (2012) A philosophy of material culture: action, function, and mind. New York/Milton Park: Routledge.

Radder, H. (2009) Why technologies are inherently normative. In Meijers (2009), pp. 887–921.

Roeser, S. (2012) Moral emotions as guide to acceptable risk. In Roeser, Hillerbrand, Peterson and Sandin (2012), pp. 819–832.

Roeser, S., R. Hillerbrand, M. Peterson and P. Sandin, eds. (2012) Handbook of risk theory: epistemology, decision theory, ethics, and social implications of risk. Dordrecht/Heidelberg/London/New York: Springer.

Scharff, R. C., and V. Dusek, eds. (2003) Philosophy of technology: the technological condition. Malden, MA/Oxford: Blackwell.

Schummer, J. (2001) Aristotle on technology and nature. Philosophia Naturalis 38: 105–120.

Sclove, R. E. (1995) Democracy and technology. New York: The Guilford Press.

Sellars, W. (1962) Philosophy and the scientific image of man. In Frontiers of science and philosophy, edited by R. Colodny, Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, pp. 35–78.

Sherlock, R., and J. D. Morrey, eds. 2002. Ethical issues in biotechnology. Lanham: Rowman and Littlefield.

Shrader-Frechette, K. S. (1985) Risk analysis and scientific method: methodological and ethical problems with evaluating societal hazards. Dordrecht: Reidel.

––– (1991) Risk and rationality: philosophical foundations for populist reform. Berkeley etc.: University of California Press.

Simon, H. A. (1957) Models of man, social and rational: mathematical essays on rational human behavior in a social setting. New York: John Wiley.

––– (1969) The sciences of the artificial. Cambridge, Mass./London: MIT Press.

––– (1982) Models of bounded rationality. Cambridge, Mass./London: MIT Press.

Skolimowski, H. (1966) The structure of thinking in technology. Technology and Culture 7: 371–383.

Snapper, J. W. (1985) Responsibility for computer-based errors. Metaphilosophy 16: 289–295.

Soavi, M. (2009) Realism and artifact kinds. In Functions in biological and artifical worlds: comparative philosophical perspectives, edited by U. Krohs and P. Kroes. Cambridge, MA: MIT Press, pp. 185–202 .

Suh, N. P. (2001) Axiomatic design: advances and applications. Oxford/New York: Oxford University Press.

Swierstra, T., and J. Jelsma (2006) Responsibility without moralism in techno-scienctific design practice. Science, Technology and Human Values 31: 309–332.

Swierstra, T., and H. te Molder (2012) Risk and soft impacts. In Roeser, Hillerbrand, Peterson and Sandin (2012), pp. 1049–1066.

Tavani, H. T. (2002) The uniqueness debate in computer ethics: what exactly is at issue, and why does it matter? Ethics and Information Technology 4: 37–54.

Thomasson, A. (2003) Realism and human kinds. Philosophy and Phenomenological Research 67: 580–609.

––– (2007) Artifacts and human concepts. In Creations of the mind: essays on artifacts and their representation, edited by E. Margolis and S. Laurence, Oxford: Oxford University Press, pp. 52–73.

Thompson, D. F. (1980) Moral responsibility and public officials: the problem of many hands. American Political Science Review 74: 905–916.

Thompson, P. B. (2007) Food biotechnology in ethical perspective. 2nd ed. Dordrecht: Springer.

Van den Hoven, M. J., and J. Weckert, eds. (2008) Information technology and moral philosophy. Cambridge/New York: Cambridge University Press.

Van de Poel, I. (2009a) Values in engineering design. In Meijers (2009), pp. 973–1006.

––– (2009b) The introduction of nanotechnology as a societal experiment. In Technoscience in progress: managing the uncertainty of nanotechnology, edited by S. Arnaldi, A. Lorenzet and F. Russo, Amsterdam: IOS Press, pp. 129–142.

Van de Poel, I., and J. Nihlén Fahlquist (2012). Risk and responsibility. In Roeser, Hillerbrand, Peterson and Sandin (2012), pp. 877–907.

Van der Pot, J. H. J. (1994) Steward or sorcerer’s apprentice? The evaluation of technical progress: a systematic overview of theories and opinions. 2 vols. Delft: Eburon. (2nd ed. 2004 under the title Encyclopedia of technological progress: a systematic overview of theories and opinions.)

Verbeek, P. P. (2005) What things do: philosophical reflections on technology, agency, and design. Translated by R. P. Crease. University Park, PA: Penn State University Press.

––– (2011) Moralizing technology: understanding and designing the morality of things. Chicago/London: The University of Chicago Press.

Vermaas, P. E., and Houkes, W. (2003) Ascribing functions to technical artifacts: a challenge to etiological accounts of functions. British Journal for the Philosophy of Science 54: 261–289.

Vermaas, P. E., P. Kroes, I. van de Poel, M. Franssen and W. Houkes (2011). A philosophy of technology: from technical artefacts to sociotechnical systems. S.l.: Morgan & Claypool.

Vincenti, W. A. (1990) What engineers know and how they know it: analytical studies from aeronautical history. Baltimore, MD/London: Johns Hopkins University Press.

Vitruvius (first ct BC) The ten books on architecture. Translated by M. H. Morgan. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1914.

Volti, R. (2009) Society and technological change. 6th edition. New York: Worth Publications.

Von Wright, G. H. (1963) Norm and action. London: Routledge and Kegan Paul.

Weckert, J. (2007) Computer ethics. Aldershot/Burlington, VT: Ashgate.

Wiggins, D. (1980) Sameness and substance. Oxford: Blackwell.

Winner, L. (1980) Do artifacts have politics? Daedalus 109: 121–136.

––– (1983) Technè and politeia: the technical constitution of society. In Philosophy and technology(Boston studies in the philosophy of science vol. 80), edited by P. T. Durbin and F. Rapp. Dordrecht/Boston/Lancaster: D. Reidel, pp. 97–111.

Zandvoort, H. (2000) Codes of conduct, the law, and technological design and development. In The empirical turn in the philosophy of technology, edited by P. Kroes and A. Meijers. Amsterdam etc.: JAI/Elsevier, pp. 193–205.

Zwart, S. D., I. van de Poel, H. van Mil and M. Brumsen (2006) A network approach for distinguishing ethical issues in research and development. Science and Engineering Ethics 12: 663–684.