философы

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Людвик Флек

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 19 марта 2012 года; содержательно переработано 1 апреля 2016 года.

В 1930-х гг. Людвик Флек (1896–1961), микробиолог польско-еврейского происхождения, разработал первую систему исторической философии и социологии науки. Флек утверждал, что познание — это коллективная деятельность, возможная лишь на основе некоторого массива знаний, полученных от других людей.

Когда люди начинают обмениваться идеями, возникает мыслительный коллектив, объединенный определенным настроем, где результате чередующихся понимания и недопонимания развивается особый стиль мышления. Когда стиль мышления становится достаточно сложным, коллектив разделяется на эзотерический круг (профессионалы) и экзотерический круг (дилетанты).

Стиль мышления состоит из активных элементов, формирующих способы, какими члены коллектива видят и мыслят мир, и из пассивных элементов, сумма которых воспринимается как «объективная реальность». Так называемые «факты» являются социальными конструктами: только то, что истинно для культуры, истинно и для природы.

Стили мышления зачастую несоизмеримы: то, что является фактом для члена мыслительного коллектива А, может не существовать для членов мыслительного коллектива B, а идея, значимая и истинная для членов A, подчас может быть ложной или бессмысленной для членов B.

Жизнь и творчество

Людвик Флек родился 11 июля 1896 года в семье еврейского ремесленника из Львова, в то время находившегося под властью Австро-Венгрии. Его медицинское образование в университете Яна Казимира было прервано военной службой. Он окончил университет в 1922 году, когда Львов уже принадлежал возрожденной Польше. Под конец учебы он был ассистентом знаменитого специалиста по тифу Рудольфа Вайгля. В 1923 году Флек основал частную лабораторию медицинского анализа и возглавил Львовский больничный фонд и химико-бактериологические лаборатории центральной государственной больницы.

Хотя в то время он был слабо связан с какой-либо академической средой, Флек проводил медицинские исследования, результаты которых он опубликовал примерно в 40 статьях, в основном на польском и немецком языках. В 1927 году он опубликовал на польском свою первую работу по философии медицины — «Некоторые особенности медицинского способа мысли».

Два года спустя он опубликовал на немецком языке статью «О кризисе “реальности”» (Fleck 1929), вдохновленную в первую очередь квантовой революцией в физике. Обе статьи носят предварительный характер, но в первой уже употребляются термины «стиль мышления» и «несоизмеримость».

В сентября 1933 года Флек отправил рукопись своей книги «Die Analyse einer wissenschaftlichen Tatsache» Морицу Шлику. В марте 1934 года Шлик ответил и выразил готовность рекомендовать ее к публикации при условии, что специалист по истории медицины также даст положительную рецензию. В 1935 году издатель Бенно Швабе в конце концов опубликовал книгу «Entstehung und Entwicklung einer wissenschaftlichen Tatsache: Einführung in die Lehre vom Denkstil und Denkkolektiv» («Возникновение и развитие научного факта: введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива»; далее: Флек 1999а).

Она сопровождалась польским синопсисом, отражающим основные тезисы книги (Fleck 1934), и двумя важными статьями: «Научное наблюдение и восприятие в целом» (Fleck 1935b) и «Проблема эпистемологии» (Fleck 1936). В Польше книга подверглась критике Исидоры Домбской, на которую Флек ответил в Fleck 1938. В следующей философской статье на польском языке (Флек 1999б: 164–173) Флек ссылается, помимо прочего, на книгу психиатра и историка медицины Тадеуша Биликевича. Биликевич выступил с умеренной критикой эпистемологии Флека. Флек, в свою очередь, пишет статью «Ответ на замечания Тадеуша Биликевича» (Флек 1999в: 184–189), в которой встает на крайние антиреалистические позиции.

Когда в 1939 году Львов вошел в Украинскую ССР, Флек был назначен заведующим городской лабораторией гигиены и бактериологии. 30 июня 1941 года Львов был захвачен немцами. Начались антиеврейские погромы, немцы начали казнить университетских профессоров польского происхождения. Флек и его жена выжили, вероятно, потому, что Рудольф Вайгль включил его в список сотрудников Львовского института исследований сыпного тифа и вирусов. В августе 1941 года немцы поселили Флека во Львовское гетто, где он разработал и изготовил противотифозную вакцину из мочи зараженных. Затем его с семьей перевезли на территорию фармацевтической кампании «Лаокоон», поставив ему задачу создать вакцину от тифа для немецких солдат. В конце концов он с женой и сыном был сосланы в концлагерь в Освенциме. Сначала он был вынужден заниматься физическим трудом, но позже его перевели в лагерную больницу с поручением проводить бактериологические анализы заключенных.

В декабре 1943 года Флека перевели в концентрационный лагерь в Бухенвальде. Там группа заключенных — ученых и врачей разных национальностей — во главе с научно безграмотным немецким врачом создала вакцину против сыпного тифа.

Лагерь в Бухенвальде был освобожден в апреле 1945 года. Месяц спустя Флек нашел свою жену и сына во Львове, который уже принадлежал Советскому Союзу. Они в спешке уехали в Польшу, территория которой по решению союзников была перенесена на 200 километров на запад. Коммунистическое правительство в Польше создало в Люблине Университет им. Марии Склодовской-Кюри, а поскольку немцы убили многих польских ученых, то трудоспособных профессоров не хватало. В октябре 1945 года Флек возглавил Институт медицинской микробиологии при этом университете, а в 1950 году он стал полноправным профессором. В 1948 году он дал показания на Нюрнбергском процессе немецких врачей, которые проводили преступные эксперименты над заключенными концлагерей.

Он опубликовал еще две статьи по эпистемологии на польском — «Проблемы наукознания» (Fleck 1946) и «Смотреть, видеть, знать» (Fleck 1947). Эти тексты не добавляют ничего нового к теории, сформулированной им в 1930-х. Он полностью погрузился в исследования защитного механизма, открытого им в 1942 году и названного «лейкергией». Это стало главной темой большей части из его 80 медицинских работ, которые он опубликовал в те годы, в основном на польском, но также и на английском и французском языках. В 1952 году он стал директором лаборатории бактериологии и иммунологии Института матери и ребенка в Варшаве. Флек был удостоен многих высших государственных наград, в его распоряжении был служебный автомобиль, он принимал участие в международных конференциях за рубежом. В 1954 году он стал членом Академии наук Польши.

Когда в 1957 году Флек эмигрировал со своей женой в Израиль, где в течение многих лет жил его единственный сын, он уже был тяжело болен раком и имел проблемы с сердцем. В течение нескольких лет он работал в Институте биологических исследований в Нес-Ционе. Затем он написал на английском языке свою последнюю философскую работу «Кризис в науке. На пути к свободной и более гуманной науке», которая была отвергнута несколькими философскими журналами. Людвик Флек умер 5 июня 1961 года от второго сердечного приступа.

Предшественники

В своих эпистемологических работах Флек объединил: (1) опыт ученого; (2) размышления об истории медицины; (3) философские идеи; и (4) социологические идеи. В свете его собственной социологии и философии науки необходимо сначала определить, к каким мыслительным коллективам он принадлежал и какие стили мышления усвоил.

(1) Работая в частной лаборатории и больнице, Флек проводил отдельные медицинские исследования, оставаясь за пределами академических кругов, поэтому эти исследования были довольно маргинальными.

(2) В межвоенный период Польша была, возможно, единственной страной, где на медицинских факультетах были кафедры философии и истории медицины (Löwy 1990). В 1908–1919 годах во Львове историю медицины преподавал Владислав Шумовский. Флек также имел профессиональные контакты с двумя философами и историками медицины, Влодзимежем Серадзким и Витольдом Зембицким. Он был другом Якуба Фростига, философа-психиатра. Стоит упомянуть несколько замечаний из работы последнего «Das schizophrene Denken. Phänomenologische Studien zum Problem der widersinnigen Sätze» (Лейпциг, 1929), которые почти без изменений можно встретить в том, что писал Флек: «Под [выражением «социальная группа»] мы имеем в виду любую группу людей, связанных между собой общим “намерением”.

Таким образом, группа математиков — это группа крайне специфичного, математического мышления. (...) один и тот же человек может (...) принадлежать к нескольким очень разным человеческим группам. (...) коллективное хранилище группы постоянно меняется, а вместе с ним и критерии истины. (...) Только относительно коллективных хранилищ той или иной группы мы можем оценить определенное положение дел как истинное или как личную ошибку» (цит. по Schnelle 1986: 9). Однако Флек в своих трудах не упоминает ни одного из этих ученых, хотя они и создали тот стиль мышления и тот интеллектуальный настрой, которые, согласно его взглядам, были необходимы для появления его социологии и философии науки.

(3) Перед Второй мировой войной во Львове существовала «философская ветвь» выдающейся философско-математической школы — Львовско-Варшавской школы. Несмотря на то, что Флек был связан с этой школой, он никогда не упоминал ни Казимира Айдукевича, ни Леона Чвистека, хотя идея Чвистека о множественности реальности (в искусстве, а также в жизни и науке) имеет много общего с его теорией стилей мышления. В своих работах Флек делает несколько критических замечаний о конвенционалистах и логических эмпиристах, однако ничто не указывает на то, что он был хорошо знаком с их взглядами. Кроме того, замечания Флека об эпистемологии Канта, Маха, Вундта и Икскюля поверхностны и разрозненны — он не перенимает их взгляды, а только ищет некое поверхностное подтверждение своим собственным соображениям. Поэтому мы не можем причислить Флека к какому-либо эзотерическому философскому кругу.

(4) В работе «Возникновение и развитие научного факта» (Флек 1999а) Флек посвящает несколько страниц социологии знания и, кроме того, ссылается только на немецкий перевод книги «Das Denken der Naturvölker» (1921) Люсьена Леви-Брюля и на статью Вильгельма Ерусалема 1929 года. Он явно не был знаком с работами «основателей социологии знания» Макса Шелера и Карла Маннгейма. Шнелле (Schnelle 1986) даже утверждает, что Флек почерпнул основные сведения о социологии науки из популярной статьи Павла Рыбицкого, опубликованной на польском языке. Когда Флек упоминает работы Дюркгейма, Леви-Брюля, Ерусалема или Гумпловича, он делает это поверхностно; он не принимает их концепции и довольствуется общим тезисом: «то, что мыслит в человеке, — это не он сам, а его социальная среда» (Гумплович; цит. по Флек 1999: 71). Флек обвиняет их в том, что они забывают о результатах своих же исследований о верованиях традиционных обществ, когда обращаются к научному мышлению, где, как они утверждают, «восприятия в собственном смысле слова» заменяют мифические элементы, а традиционная убежденность в существовании духов и демонов сменяется обоснованными убеждениями о «том, что является физически возможным или невозможным» (Леви-Брюль, цит. по Флек 1999: 71 и 73).

Ева Хедфорс (Hedfors 2006), критически проанализировавшая представления Флека об истории медицины, недавно сформулировала интересную гипотезу. Она считает, что ключевую роль в развитии его мысли сыграл междисциплинарный журнал «Die Naturwissenschaften», где на рубеже 1920-х и 1930-х годов ученые и философы вели дискуссии о квантовой и релятивистской революции в физике. Согласно Хедфорс, эти дискуссии вдохновили Флека, который писал о «физике будущего»:

«Нам, ныне живущим, очень повезло, ведь мы стали свидетелями рождения, создания нового стиля мышления... Рано или поздно многое изменится: закон причинности, понятия объективности и субъективности. От научных решений будет требоваться нечто иное, и важными будут считаться другие проблемы. Многое из того, что было доказано, окажется недоказанным, а многое из того, что никогда не было доказано, окажется ненужным» (Fleck 1929).

Поскольку Флек — из-за отсутствия образования в этой области — не мог писать о физике, он нашел аналогичные случаи в истории медицины, с помощью которых проиллюстрировал тезисы, распространявшиеся в мыслительном коллективе физиков, обсуждавших происходящее в их науке.

Мыслительные коллективы

Иммануил Кант помог нам понять, что, хотя мы познаем природу из опыта, для познания мы уже должны знать нечто, прежде чем получить опыт чего-либо. Согласно Канту, априорное синтетическое знание является неизменным и играет активную роль в познании: наша картина мира формируется как вещами-в-себе, так и нашими формами восприятия и категориями мышления, и мы никогда не узнаем, является ли эта картина похожей на то, что существует независимо от наших познавательных действий. Флек принял тезис Канта об активной роли познавательного a priori: пустой рассудок не может ни чувствовать, ни мыслить. Таким образом, прежде чем рассудку дан опыт, на основе которого он мыслит, он должен быть наполнен неким изначальным знанием. Но квантовая революция в физике показала, что априорные формы и категории не являются необходимыми или неизменными. Появилась острая необходимость в некантианском объяснении происхождения познания a priori.

Согласно Флеку, исходный феномен, который мы должны принять, чтобы воздвигнуть здание эпистемологии, — это коллективные ментальные различия между людьми (Fleck 1936, II). Люди воспринимают и мыслят по-разному, но эти различия касаются скорее групп, чем отдельных лиц. Так мы говорим о различных способах восприятия и мышления о звездах и планетах астрономами, астрологами, богословами или мистиками. Эти люди очень хорошо понимают друг друга внутри своих групп: астроном хорошо понимает другого астронома, а астролог — другого астролога; но между группами — как между астрологом и астрономом — обычно понимания нет.

Познание — это коллективная деятельность. Нельзя просто сказать, что индивид Х познал феномен Р: надо сказать, что «Х познал Р в стиле мышления S из эпохи E» (Там же, V) — однако стиль мышления S из эпохи E является продуктом некоего мыслительного коллектива, к которому Х принадлежит. То, что упрямому метафизику кажется необходимой формой мышления, вытекает из социальной природы познания:

Мыслительный коллектив определяется Флеком как сообщество людей, взаимно обменивающихся идеями или поддерживающих интеллектуальное взаимодействие

(Флек 1999а: 64–76). Члены этого коллектива не только перенимают определенные способы восприятия и мышления, но и постоянно трансформируют их — причем эта трансформация происходит не столько «в их головах», сколько в их межличностной среде. Это хорошо заметно в повседневной жизни. Когда группа людей обсуждает нечто важное, они начинают говорить о вещах, которые не пришли бы им в голову, если бы они были одни, и которые они не высказали бы, если бы находились в другой группе людей. Возникает характерный для данной группы стиль мышления. Возникает также определенный коллективный настрой, который укрепляет связи между членами группы и склоняет их действовать определенным образом.

Некоторые коллективы живут недолго — иногда ровно столько, сколько длится разговор между людьми. Если социальные силы, объединяющие людей, долгосрочны, то возникают устойчивые мыслительные коллективы на многие поколения. Они принимают формы религиозных движений, народных традиций, искусства или науки. Долговечные коллективы создают социальные институты, которые задействуют и регулируют метод, с помощью которого следующие поколения включаются в данный коллектив: образовательные системы и социальные ритуалы, сопровождающие принятие новых членов.

Все члены малых этнических групп принадлежат к одному и тому же мыслительному коллективу: его члены воспринимают и мыслят одинаково, и точно так же все они совершают одни и те же или почти одинаковые действия. В более развитых обществах существует множество различных коллективов: религиозных, художественных, научных, астрологических; коллективов, связанных с модой, политикой, экономикой, медициной, шарлатанством, спортом и т.д.

Когда стиль мышления, выработанный и используемый коллективом, становится достаточно сложным, коллектив распадается на небольшой эзотерический круг — группу специалистов «в теме» — и широкий экзотерический круг для всех тех членов, которые находятся под влиянием стиля, но не играют активной роли в его формировании.

К первой группе относятся «посвященные» — священники и теологи в случае религии; художники и искусствоведы в случае искусства; ученые в случае науки и т.д. Соответствующие экзотерические круги для этих групп: миряне-верующие; любители искусства; школьные учителя физики, химии и биологии, а также инженеры и все люди, интересующиеся наукой.

Экзотерические круги имеют доступ к соответствующему стилю мышления только через эзотерические круги — например, слушая проповеди священников или читая популярную литературу, написанную учеными. Члены экзотерических кругов доверяют посвященным. Но специалисты и члены эзотерических кругов не являются независимыми от экзотерических кругов — последние являются «общественным мнением», которое оправдывает усилия специалистов и дает им стимул продолжать свою работу.

В современных обществах почти все принадлежат ко множеству мыслительных коллективов; например, ученый может быть и прихожанином церкви, и членом политической партии или клуба альпинистов. Индивид обычно принадлежит к отдаленным друг от друга мыслительным коллективам, так что конфликтов между сосуществующими в нем стилями мышления не возникает. Большинство людей принадлежат только к экзотерическим кругам; лишь немногие становятся членами какого-либо эзотерического круга, спорадически принадлежа более чем к одному. Каждый также принадлежит к широкому коллективу «повседневной жизни» (который тоже разнится от культуры к культуре).

Внутри эзотерического круга Флек выделяет следующие подгруппы: (1) авангард, «группа исследователей, практически разрабатывающих проблему», (2) основная группа, «официальное сообщество», и (3) группа аутсайдеров (Флек 1999а: 135–148). В других местах он не упоминает аутсайдеров и вводит различие между профессионалами (экспертами sensu stricto) и специалистами по более общим вопросам (Fleck 1936, VI).

Коллективный настрой

Члены мыслительного коллектива естественным образом связаны друг с другом определенным чувством групповой солидарности — «товарищества», «единоверия», «землячества» или «коллегиальности». Оно сопровождается чувством враждебности или презрения к «чужаку», который поклоняется другим богам, руководствуется другими ценностями, использует незнакомые слова и т.д.

Именно коллективный настрой побуждает членов коллективов как жертвовать собой ради других, так и сжигать несогласных на кострах. Он заставляет ученых работать на общественное просвещение и в то же время вызывает чувство презрения к астрологам или алхимикам.

Флек подчеркивает, что нет мышления, свободного от эмоций: «Есть только совпадение или несовпадение эмоций, а совпадение эмоций внутри данного коллектива принимается за свободу от эмоций» (Флек 1999а: 74). Эмоции имеют социальный характер, они уже находятся в скрытом виде в языке, используемом коллективом. Технические термины не только обозначают нечто определяемое их дефинициями, но и заключают в себе «особую силу, являющуюся не только именем, но и лозунгом», они обладают «особым обаянием мысли». Вот почему, как только члены эзотерического круга овладевают технической терминологией, возникает ощущение миссии, и вступление в такой круг само по себе имеет «ценность таинства посвящения» (Fleck 1936, V).

Если позиция элиты сильнее позиции масс, то элита изолируется и требует от масс повиновения. Такие коллективы развивают догматические стили мышления, где критерий правильности, как правило, полагается в далеком прошлом, в более или менее мифическом учителе или спасителе. Коллективная жизнь приобретает церемониальный характер, а доступ в эзотерический круг хорошо охраняется. Царит консерватизм: нет места принципиально новым идеям, можно лишь лучше или хуже реализовать известные принципы. Это характерно для большинства религиозных коллективов.

Если позиция масс сильнее позиции элиты — как в научных коллективах — элита стремится к доверию и признанию со стороны масс, присягая на верность общему благу. Этот коллектив носит демократический характер: критерием правильности является «всеобщее признание». Поощряется стремление каждого учиться, и каждый, кто соответствует интеллектуальным стандартам, может стать членом эзотерического круга. «Это проявляется также и в демократическом равенстве всех субъектов познания. Все исследователи в принципе признаются равноправными» (Флек 1999а: 163). В принципе каждый человек (не только элита с особыми привилегиями) должен иметь возможность проверить истинность того или иного утверждения, повторить эксперимент, проведенный кем-то другим и т.д.

Здесь возникает неразрешимая проблема. Общее образование, необходимое для вступления в научный коллектив, приобретается в школах еще до взросления, и, если оно не получено, человек обречен остаться вне научного коллектива. В науке не бывает переходов от широкой необразованной публики к группе специалистов общего профиля. Однако демократическое уважение к (воображаемому) «кому-либо» придает научным стилям мышления безличный характер, что, в свою очередь, приводит к объективации коллективно созданных мыслительных структур. Объективная истина, выраженная ясно и точно, становится идеалом. Конечно, этот идеал должен быть реализован в каком-то (даже бесконечно) отдаленном будущем. Однако даже если сам исследователь отделяется от результатов своей работы, развивается культ научных героев и гениев, преданных научному служению.

Отчасти коллективный настрой возникает в точке соприкосновения эзотерических и экзотерических кругов. С одной стороны, члены экзотерических кругов обычно доверяют профессионалам и восхищаются ими. С другой стороны, эзотерические круги действуют под давлением ожиданий масс. Когда определенная область не поддерживается извне, в ней не наблюдается значительных достижений. Флек здесь использует аналогию с пылью, несомой ветром. Камень может попасть или не попасть в «лунку», тогда как пыль, приносимая ветром, «необходимо проникает во все возможные поры» (Флек 1999а: 102). Поэтому, когда социальное давление вынуждает достаточное количество исследователей работать достаточно долго над проблемой, получая достаточную материальную поддержку, они в конце концов приходят к более или менее удовлетворительным результатам. Условием успеха является не предполагаемая истинность используемых теорий, а систематичность исследований.

Появление и развитие стилей мышления и фактов

Демократически равное отношение ко всем заставляет ученых писать популярные работы, чтобы ознакомить дилетантов — насколько это возможно — с нынешним состоянием знания. Они используют общепонятный язык, полный нестрогих выражений и метафор. Поскольку популярные тексты не могут содержать сложности, с которыми профессионал сталкивается каждый день в своей работе, и поскольку автор обращается к публике в качестве авторитета, таким книгам и статьям присущ догматический характер. Вместо положений типа «кажется, что», «как мы пытались доказать», часто присутствующих в научных работах, в популярных работах встречаются выражения типа «факт, что» или «как было доказано наукой». Это имеет серьезные (хотя и незапланированные) последствия для развития самой науки, поскольку те, кому предстоит стать учеными, впервые знакомятся с дисциплиной именно через популярную литературу. Таким образом, то, что было создано группой людей, приобретает безличный, автономный характер. «Социальная дистанция превращает автора из творца в открывателя» — так возникает мифический идеал знания «как отображения реальности, независимой от субъекта познания» (Fleck 1936, VI).

Затем следует стадия чтения учебников и проведения экспериментов под надзором специалистов. Это знакомство с областью все еще носит догматический характер. Ум индивида входит «в замкнутый мир» и осваивает специфическую мистагогию. Наконец, часть людей становятся полноправными членами мыслительного коллектива научной дисциплины — специалистами: «специалист — это человек, взгляды которого сформированы особым образом, так что он не может пренебречь своими связями с традицией и коллективом, вне которых он не является специалистом» (Флек 1999а: 79).

Специалист начинает сталкиваться с определенными исследовательскими проблемами. Он сталкивается с ними не в одиночку, а как член группы, где все воспринимают мир схожим образом и думают о нем (почти) одинаково. Если проблема новая, то любой успех достижим только при участии всей группы ученых. Обычно анализируемые явления чрезвычайно сложны и разнообразны — и требуют различения, обособления, унификации и упрощения, а это задачи, выходящие за пределы возможностей любого отдельно взятого исследователя. «Только организованный коллектив исследователей, оснащенный всем накопленным в этой области знанием и работающий на протяжении жизни не одного поколения, мог бы получить такую целостную картину» (Флек 1999а: 49).

Имеется в виду не только то, что работы чересчур много. Когда явления недостаточно изучены, нам не хватает понятий, с помощью которых мы могли бы адекватно описать их. И мы также не можем начать со сбора фактов. Традиционно — и сегодня некоторые все еще так думают — фактом считалось то, что дано и доступно органам чувств. Современные эмпирики утверждали, что в уме нет ничего, чего сначала не было бы в чувствах. Флек перевернул эту максиму: нет ничего в чувствах, чего не было бы сначала в уме. Итак, чтобы воспринимать, мы должны сначала научиться чему-то. Все обстоит не так, как если бы мы сначала видели какие-то движущиеся штрихи, а потом составляли из них целое. Напротив:

«Мы перемещаемся, не наблюдая точек, линий, углов, света или теней, из которых мы должны были бы составить “что это такое” путем синтеза или рассуждения, но мы сразу видим дом, мемориал на площади, отряд солдат, витрину книжного магазина, группу детей, даму с собакой, все это готовые формы. (...) Мы смотрим своими глазами, но мы видим глазами коллективного тела, мы видим формы, смысл и область допустимых изменений которых заданы коллективным телом» (Fleck 1947, II).

Это множество форм было передано индивиду в ходе социализации. Когда мы приводим дилетанта в лабораторию и просим его описать ход научных экспериментов, профессионалы сразу же видят, что он не способен этого сделать. Он, конечно, сделает длинное описание и упомянет много второстепенных или случайных деталей, но не обратит внимания на то, что важно с точки зрения ученого. «Если передать его опыт словами, то наиболее подходящим лозунгом будет: “я ищу” или “я в хаосе”» (Fleck 1935b). Эксперт видит иначе, чем дилетант, потому что он прошел специальную подготовку, в ходе которой он был ознакомлен со многими примерами — например, с симптомами данной болезни и одновременно с симптомами других болезней (с тем, чем X является и не является). В то же время эксперт был снабжен известным набором представлений о том, что это за болезнь, как она протекает, как на нее влияют внешние условия и т.д. Таким образом, если процесс обучения успешен, то новый член коллектива будет сразу видеть то же самое, что видят другие члены «своими глазами». Как утверждает Флек в заключительном предложении своей статьи (Fleck 1935b), «“Видеть” означает: воссоздать в подходящий момент картину, созданную ментальным коллективом, к которому ты принадлежишь».

Однако когда специалист начинает исследовать неизвестное явление, он оказывается в той же ситуации, что и дилетант: он не знает, что и как наблюдать. Он не узнаёт устоявшихся форм, он на опыте сталкивается с хаосом, в котором очень трудно уловить что-либо устойчивое. Именно поэтому, как уже было сказано, ученые не могут начинать со сбора экспериментальных данных.

Например, задолго до Коперника существовала протоидея гелиоцентрической системы, до Лавуазье — протоидея химических элементов, до Дальтона — протоидея атома, а до Левенгука — протоидея микроба (Флек 1999а: 50–53). Протоидеи расплывчаты, и поэтому в научном понимании их нельзя считать ни истинными, ни ложными. (Даже если они были истинными для членов соответствующих мыслительных коллективов.) Но они могут стать отправной точкой исследования.

Исследования не могут проводиться изолированным исследователем, потому что тот будет бесконечно гоняться за своим хвостом, повторяя старые формулы. Как мы уже говорили, формирование исследовательского коллектива необходимо, но оно проходит при возникновении правильного настроя — того, что объединяет людей и заставляет их работать. В случае исследования, которое анализировал Флек, то есть исследования, которое привело к открытию реакции Вассермана, источником соответствующего настроя было социальное давление — общий запрос на эффективные средства для лечения сифилиса, считавшегося постыдным и разрушающим репутацию заболеванием. (Флек выдвинул спорный тезис о том, что отсутствие каких-либо аналогичных успехов в борьбе с туберкулезом было связано с общим подходом к туберкулезу как к чему-то «романтическому», что в свою очередь привело к недостаточному социальному давлению, требующему его побороть.) Это заставило немецкое правительство включиться в процесс организации научных групп в этой области; дополнительной мотивацией было сделать так, чтобы достижения немецких ученых превзошли достижения других наций. «Настрой давал движущую силу, а протоидея — направление» (Fleck 1934).

Когда группа людей участвует в исследовательской программе, возникает особый процесс. Каждый член группы читает разные тексты (как популярные, так и профессиональные), участвует в разных экспериментах и принадлежит к более или менее разным мыслительным коллективам (как научным, так и ненаучным). Поэтому, когда они начинают общаться и читать статьи друг друга, возникает ряд недопониманий. Идеи циркулируют в коллективе и обогащаются новыми ассоциациями, поэтому используемые слова меняют свое значение. Иногда от первоначальных смыслов, вкладываемых участниками обмена идеями, не остается ничего. Иногда изменения происходят в результате столкновения различных протоидей. И само это столкновение является результатом различных социальных факторов. После бесчисленных исследований и обсуждений, в конце долгого пути ученые, наконец, создают стиль мышления, который никто не намеревался создавать. Если это случается, никто post factum не знает, когда и как начал действовать этот стиль, и кто именно его создал.

Мысли переходят от одного человека к другому, и всякий раз слегка переиначиваются, поскольку разные индивиды связывают с ними разные ассоциации. Точнее говоря, реципиент никогда не понимает сообщаемые ему идеи в точности так, как того хотел бы тот, кто эти идеи сообщает. После нескольких таких переходов от первоначального содержания мысли почти ничего не остается. Чья же эта мысль, проделавшая столь сложный путь? Это именно что коллективная мысль, не принадлежащая никакому отдельному индивиду (Флек 1999а: 67).

Разумеется, этот процесс, важным элементом которого является недопонимание между исследователями, не может быть логически реконструирован.

Вместе с мутацией идей [Флек пользуется как словом Umwandlung, «трансформация, изменение», так и латинизмом Mutation — Прим. ред.] возникают новые формы, которые распознаются в восприятии. Сначала, наблюдая явления нового рода, обращаешься к набору известных форм — и начинаешь понимать, что новое иногда и в некотором отношении напоминает уже известное, а иногда и отлично от него. На этом этапе описания результатов экспериментов полны сравнений с тем, что мы уже научились воспринимать ранее, но также полны оговорок о том, что эти сравнения иногда ненадежны. Ненадежность проявляется в невоспроизводимости исходных экспериментов: что-то идет не так, как раньше, и мы не знаем ни то, почему так было раньше, ни то, как вновь получить тот же результат. Это ведет к сомнениям и готовности к переменам. Исследователь, действующий более или менее слепо, ищет какие-то ограничения мышления:

«Исследователь должен разобраться в этом хаосе, в этой путанице: что происходит в зависимости от его воли, а что неподвластно ей и обладает спонтанным бытием. Это и есть та твердая почва, которую он, вернее мыслительный коллектив, к которому он относится, постоянно ищет» (Флек 1999а: 117).

Изменения в способе видения не могут, как уже было сказано, быть вызваны одним человеком. Описания опытов циркулируют среди ученых, и снова в результате недопонимания и понимания традиционные формы перекраиваются (и это не замечают участники самого процесса) — одни отвергаются, другие соединяются в уникальное целое, «и, наконец, формируется новая готовность, т.е. готовность увидеть новую, особую форму» (Fleck 1935b). Наконец, в описаниях, опубликованных в статьях профессионалов, исчезают сравнения и констатируется: наблюдалось то-то и то-то. (Точно так же после некоторого времени контакта с латинским алфавитом мы непосредственно узнаем букву А, несмотря на огромное разнообразие форм, в которых она существует, и в то же время мы не можем сказать, в чем состоит это узнавание — ср. Fleck 1947, I.)

В ходе межличностного обмена понятия эволюционируют, а вместе с ними и эволюционируют факты. Это, в свою очередь, стимулирует создание новых понятий.

Как мышление, так и факты изменчивы уже просто потому, что изменения в мышлении проявляются в изменениях фактов. И наоборот, фундаментально новые факты могут быть открыты только благодаря новому мышлению (Флек 1999а: 64–76).

Иногда новые идеи приходят из неожиданных областей и не имеют прямого отношения к самой науке. Так Флек объясняет открытие сперматозоида, которое произошло вместе с падением политического абсолютизма и популяризацией идеи индивидуальной свободы, понимаемой главным образом как свобода передвижения. Недостаточно было просто глядеть в микроскоп, чтобы открыть сперматозоид. Однако тот, кто размышлял о свободном человеке, мог заметить свободно движущиеся, т.н. «свободные», сперматозоиды (Флек 1999б: 170). Таково было влияние окружающей среды, которая создавала беспокойное настроение, необходимое для поиска нового. И новый способ мышления, возникший в другой сфере жизни, позволил воспринимать, различать и описывать это новое так, что это стимулировало размышления других — тех, кто так же участвовал в революционных социальных изменениях.

Прежде чем возникнут новые чувственные и мыслительные формы, должно возникнуть «особое интеллектуальное волнение и изменение настроя мыслительного коллектива» (Fleck 1935b). Если человек делает важное открытие, но социальный настрой не меняется, он не найдет людей, которые подхватят его идеи и продолжат исследования. С другой стороны, факты взаимно зависят друг от друга, поэтому «каждый новый факт естественно (хотя не всегда в равной степени) способен изменить содержание всех прочих фактов» (Флек 1999а: 125). В результате те исходные наблюдения, с которых началось то или иное исследование, иногда перестают принадлежать к тому же классу фактов, что и факты, выявленные этим исследованием. (Исследование изменчивости бактерий началось с наблюдений, сделанных в 1906 году Нейссером и Массини, сегодня считающихся эффектами бактериофагов.) Иногда ничего не остается от протоидей, с которых начинались исследования и которые вдохновляли ранние эксперименты. (Как и протоидея сифилиса крови не имеет ничего общего с современной реакцией Вассермана). И, наконец, возникает система знания, которую никто не замышлял и не мог предвидеть.

В этом процессе нет ничего необходимого. Различные случайные обстоятельства определяют, какие идеи становятся основой для исследования и распространяются в коллективе; какие встречи проходят между учеными; какие исследовательские проекты получают социальную поддержку; какие эксперименты проводятся первыми и т.д. Флек утверждает, что если бы, например, идея Сигля об организмах, структурно похожих на представителей царства простейших, как возбудителях сифилиса получила достаточную поддержку, мы бы достигли гармоничной системы знаний, отличной от нынешней. Объем понятия «сифилис» был бы несколько иным, чем сегодня, точно так же, как и методы его исследования и терапии. Но когда определенный стиль мышления развивается и доминирует в сознании исследователей, альтернативные пути развития закрываются.

Разумеется, одной серии недопониманий недостаточно для появления связывающего всех стиля мышления.

Вот почему для существования той или иной дисциплины необходима основная группа соответствующего эзотерического круга — группа, состоящая из специалистов общего профиля, хорошо подготовленных к тому, чтобы выбрать среди предложений авангарда наиболее полезные, и разработать, использовать и сочетать их друг с другом, т.е. превратить набор предварительных утверждений, выдвинутых в статьях для профессионалов, в систему и передать ее следующему поколению исследователей. Это происходит вместе с написанием учебников:

«...суждение о существовании или несуществовании явления в демократическом коллективе принадлежит большому совету, а не отдельному человеку. Учебник превращает субъективное суждение автора в доказанный факт. Оно будет включено в общую систему науки, отныне оно будет признаваться и преподаваться и станет основой для следующих фактов и руководящим принципом в области теории и практики» (Fleck 1936, VI).

Социальная структура научного мыслительного коллектива отражена в классификации научной литературы. Статьи в научных журналах пишутся учеными, практически работающими над данной проблемой, и обращены к другим ученым. Специалисты более общего толка пишут учебники, сплачивающие их эзотерический круг и обучающие его новых членов. Популярные работы обращены к экзотерическим кругам.

Победа стиля мышления зависит от того, удастся ли ему завоевать следующее поколение адептов и устранить влияние других стилей. Какие-то исследовательские проблемы должны быть переданы дальше, а другие — устранены. Среди адептов науки должна быть сформирована определенная умственная готовность. Когда она будет достигнута, все исследователи «увидят новую форму напрямую, своими глазами, как если бы она была единственной, вечной истиной, независимой от них» (Fleck 1935b). В конце жизни Флек резюмировал это следующим образом:

«Всякое познание есть социальное действие (…), так как во время всякого продолжительного обмена мыслями возникают и развиваются идеи и нормы, не привязанные к тому или иному отдельному автору. Развивается коллективный способ мышления, который соединяет всех участников и обязательным образом определяет каждый акт познания. Поэтому познание следует рассматривать как функцию трех компонентов: это отношение между отдельным субъектом, неким объектом и данным мыслительным сообществом (Denkkollektiv), в рамках которого действует субъект; оно работает только тогда, когда используется определенный стиль мышления (Denkstil), берущий начало в данном сообществе» (Fleck 1986).

Победа стиля мышления никогда не бывает окончательной. Каждое новое экспериментальное открытие и каждая теоретическая идея в той или иной мере меняют всю систему. Даже если вначале видимым является только то, что соответствует теории, через некоторое время появляются трудности и исключения (аномалии по Куну), которые рано или поздно приводят к пересмотру понятий и гипотез. «Мутации» в стиле мышления — такие как современные преобразования в физике или в бактериологии — происходят постоянно. Рано или поздно нам придется переосмыслить, например, закон сохранения энергии (Флек 1999а: 47), а также любое другое понятие и утверждение. В историческом развитии науки нет ничего установленного раз и навсегда, ничего неизменного. Меняются и мышление, и факты.

Активные и пассивные элементы стиля мышления

Предшествующее коллективное творчество играет активную роль в познании: оно формирует способы восприятия и мышление членов мыслительного коллектива. Индивид, усвоивший определенный стиль мышления, становится пассивным в проведении стандартных исследований: он распознает в окружающем конкретные формы и делает конкретные — эти и никакие другие — выводы из усвоенной теории и результатов экспериментальных исследований.

«Итак, познанное — это, прежде всего, принятое как следствие из данных предпосылок. Предпосылки соответствуют активным элементам и образуют коллективную сторону познания. Вытекающие с необходимостью из этих предпосылок следствия соответствуют пассивным элементам и образуют то, что воспринимается как объективная действительность. Роль индивида заключается в акте данного утверждения» (Флек 1999а: 66).

Возникновение пассивных элементов нельзя объяснить социологически. Они являются, так сказать, результатами приложения понятийной мерки, обусловленной историческими и культурными обстоятельствами, к результатам экспериментов — которые, как явствует из названия книги Флека, возникают и развиваются вместе с новым стилем мышления.

То, что Флек называет активными элементами стиля мышления, Анри Пуанкаре называет «принципами» и считает их «скрытыми определениями». Пуанкаре подчеркивает, что в определениях нет ничего необходимого — они разнообразны и выбираются по прагматическим и эстетическим соображениям. Флек в какой-то мере с ним согласен. Он замечает, что в XIX веке сифилис определялся по-разному: как кара за греховное сладострастие, как болезнь, излечимая при помощи ртути, и, наконец, как набор типичных симптомов. И он утверждает, что «сифилис можно понимать так или иначе, но выводы из принятых определений должны согласовываться. Пока выбор не сделан, за исследователем сохраняется известная свобода, и лишь после сделанного выбора вступают в силу определенные ограничения» (Флек 1999а: 35). Например, если сифилис определить как «телесную кару», то другие болезни, такие как гонорея, мягкий шанкр и т.д. будут случаями сифилиса; когда были проведены соответствующие эксперименты, кое-кто заявил, например, что «иногда ртуть не лечит плотскую болезнь, но делает ее еще хуже». Глядя на тот же эксперимент, те, кто определял сифилис как болезнь, которую можно лечить ртутью, пришли бы к выводу, что они не имеют дела с сифилисом. Однако Флек выступает против конвенционалистской идеи, будто определения могут быть выбраны произвольно. Определения рождаются вместе со стилем мышления, а их формулировка определяется как историко-культурными условиями, так и описанным выше процессом обмена идеями между исследователями. Зрелый стиль мышления — это система, в которой определения взаимно обуславливают друг друга и где принятие одного определения может помешать принятию других.

Граница между активными и пассивными элементами тем не менее является размытой. Есть очевидные примеры: если предположить — на основе какой-то произвольной договоренности, — что атомный вес кислорода равен 16, то атомный вес водорода с необходимостью равен 1.008. «Таким образом, соотношение этих двух атомных весов является пассивным элементом научного знания» (Флек 1999а: 106). Однако, активным элементом познания Флек называет «использование спирта для приготовления вытяжек» (Флек 1999а: 105), добавляя, что «эффективность таких вытяжек — это пассивный элемент, необходимо вытекающий из подобных действий». Также он пишет, что понятия химического элемента и атома «являются продуктами коллективного воображения», но «тот факт, что эти понятия имеют эффективное применение в химии (…) не зависит от индивидуального познающего субъекта». Активные и пассивные элементы знания не разделимы ни исторически, ни логически, и в каждом тезисе можно выделить его активную и пассивную части.

Оба элемента можно найти в каждом стиле мышления, а также в мифическом и религиозном мышлении.

Флек никогда не развивал эту идею, что заслуживает сожаления, поскольку это могло бы стать его вкладом в решение проблемы демаркации. В некоторых местах он делает замечания, дополняющие аргументацию из последней главы:

«то, что ранее относилось к пассивным элементам какой-либо науки, может перейти в состав активных элементов» (Флек 1999а: 118).

И мы снова должны выразить сожаление, что он не развил эту идею, которая могла бы улучшить понимание механизма тех трансформаций, которые Кун позднее назвал «научными революциями», поскольку она предполагает, что не только донаучные протоидеи, но и пассивные результаты, полученные в рамках старого научного стиля мышления, могут служить отправной точкой для построения нового.

Как мыслительный коллектив превращает социальные конструкты в «реальность»?

Как было показано выше, то, что и как мы видим, что и как мы думаем, зависит от коллективно созданного стиля мышления, усвоенного через контакты с другими. Однако

«индивид никогда (или почти никогда) не осознает коллективный стиль мышления, который почти всегда оказывает абсолютно принудительное воздействие на его мышление и вопреки которому ничего нельзя даже помыслить» (Флек 1999а: 66).

Любопытно, что и те, кто участвует в социальном создании стиля мышления, также иногда не осознают его. Спустя годы они уже не помнят, что когда-то воспринимали и думали иначе, и вспоминают свои исследования не как извилистую дорогу, полную поворотов, действий вслепую, успехов, оказывающихся подарком за случайные ошибки и т.д. И прежде всего они не фиксируют в своей памяти те моменты, когда новые идеи возникают как результат недопониманий между исследователями. Флек сравнивает тексты Вассермана из разных периодов и его воспоминания о пути, который прошла его команда и который в конце концов привел его к открытию реакции, теперь носящей его имя. Это сравнение показывает, что по прошествии многих лет Вассерман не осознавал, как в прошлом, в ходе коллективных дискуссий и исследований, менялись факты и значения слов, исследовательские проблемы и методы их решения. «Спустя пятнадцать лет в мысли Вассермана происходит отождествление намерений и результатов. Ломаная линия развития (…) теперь предстает как прямой целенаправленный путь» (Флек 1999а: 99)

Ученые также не видят изменений фактов и понятий, которые произошли в их дисциплине. Поскольку они воспринимают мир иначе, чем их предшественники, и мыслят на основе других гипотез, они не в состоянии понять смысл слов из старых текстов. Они не знают, что в прошлом люди не столько думали иначе (поскольку ошибались) о том же, о чем думают они сами, и воспринимали иначе (поскольку ошибались) то, что они сами воспринимают, сколько думали и воспринимали что-то другое. Они инстинктивно понимают старые книги и статьи в соответствии со своим собственным стилем мышления и рассматривают эти тексты как шаги — хотя подчас и ошибочные — к тому мировоззрению, которым они располагают сейчас.

Следующий аспект социальной природы познания — это феномен взаимного убеждения членов мыслительного коллектива в истинности их стиля мышления.

Ученые тоже убеждены, что их стиль мышления истинен сегодня, по крайней мере частично, и со временем, в ходе совместной работы, он будет становиться все ближе и ближе к истине. В то же время кто-то может сказать, что убежденность в истинности того или иного стиля мышления может рухнуть под давлением противоречащих ему фактов или из-за противостояния с инакомыслящими. Приведенные выше замечания совершенно ясно показывают, что дело не обстоит так. Тем не менее давайте кратко изложим взгляды Флека по этому вопросу.

• 1. Стиль мышления уже входит в значения слов, и эти значения полагаются членами коллектива не как сформированные людьми, а как нечто «объективное». Таким образом, противостояние системе немыслимо: тот, кто противостоит ей, считается тем, кто не понимает значения используемых слов (Флек 1999а: 148–164; Fleck 1936, VI).

• 2. Научные инструменты, в которых воплощаются те или иные результаты стиля мышления, «автоматически направляют наше мышление по накатанной дорожке этого стиля» (Fleck 1936, VI).

• 3. Формируя нашу познавательную деятельность, наше восприятие и мышление, «процесс познания изменяет познающего, гармонизируя его отношение к познанному» (Флек 1999а: 109). Поскольку каждый видит мир так, как ему диктует его стиль мышления, то на каждом шагу он замечает факты, соответствующие этому стилю, и не замечает того, что не соответствует его активным гипотезам.

• 4. Даже если обнаруживаются факты, несогласующиеся с данным стилем мышления, их игнорируют как несущественные. Например, в течение нескольких десятилетий физики знали, что Меркурий двигался по орбите не так, как он должен был двигаться согласно механике Ньютона, но не сообщали об этом факте широкой публике. Лишь в нынешнее время эти факты поддаются точному описанию, потому что они подтверждают новый стиль мышления: общую теорию относительности (Флек 1999: 54–63).

• 5. Познавательные проблемы, которые мы выбираем для решения, не приходят из нейтрального резервуара проблем, существовавшего до развития наук; мы выбираем те, что рождены в лоне навязанного нам стиля мышления — и они обычно успешно решаются в его рамках. Мы не работаем с проблемами, появляющимися в других стилях — наш коллектив считает их не заслуживающими внимания или даже бессмысленными (Флек 1999а: 121–134).

• 6. Когда аномалии уже нельзя игнорировать, предпринимаются попытки показать, что они не являются несовместимыми с исходным стилем мышления (Флек 1999а: 54–63). (Сегодня мы бы сказали, что к системе добавляются различные ad hoc гипотезы.)

• 7. Иногда в старых текстах мы находим описания результатов экспериментов, которые мы, как пользователи другого стиля мышления, считаем иллюзорными. Бывает и так, что кто-то видит нечто, что соответствует господствующим взглядам, и другие члены коллектива подтверждают его наблюдения (Там же).

Поэтому невозможно сравнить теорию с «реальностью в себе». Разумеется, пользователи того или иного стиля мышления приводят аргументы в пользу своих взглядов, но эти аргументы имеют ограниченную ценность. Любая попытка подтвердить тот или иной взгляд неразрывно связана со стандартами, выработанными в рамках данного стиля, а те, кто принимают эти стандарты, принимают и стиль. Таким образом, подтверждение, в сущности, не является необходимым, поскольку оно осуществляется коллективом, члены которого имеют схожее образование и склад ума, соответствующий определенному стилю мышления. «В естественной науке, и в искусстве, и в жизни нет другого способа быть верным природе, кроме как быть верным культуре» (Флек 1999а: 60).

Тем не менее кто-то может настаивать на том, что существует не только реальность, но и другие люди с другими стилями мышления. Разве они не могут убедить нас, что наш стиль мышления ошибочен? Нет — поскольку каждый человек считает, что те, кто принадлежат к тому же мыслительному коллективу, что и он, являются «нормальными» и авторитетными, а остальными пренебрегает как более или менее «ненормальными» (Fleck 1938). Так как все наше внимание обращено на членов нашего коллектива, везде можно найти подтверждение своим взглядам. Более того, убежденность в обладании истиной усиливается благодаря циркуляции мыслей между эзотерическими и экзотерическими кругами. Дилетанты воспринимают мнение специалиста как откровение, и когда это мнение возвращается от них к специалисту, тот считает его гласом народа, подтверждающим его достижения.

Особым случаем является взаимодействие членов различных мыслительных коллективов. Ученый видит пассивные элементы своего стиля мышления, но активные остаются почти незамеченными. Однако «любой чуждый стиль представляется чем-то вроде свободного разгула фантазии, поскольку он [ученый] способен видеть в них только активные элементы, обладающие почти полной свободой» (Флек 1999а: 161).

Это приводит нас к феномену «несоизмеримости».

Несоизмеримость мыслительных стилей и проблема истины

Как уже было сказано, люди с разными стилями мышления не до конца понимают друг друга и даже могут считать друг друга глупцами или еретиками. Флек, приводя примеры из истории медицины, показывает, что такое непонимание проявляется не только там, где встречаются физик и метафизик или астролог, но и когда современные ученые читают труды предшественников из далекого прошлого. (Так же, как и Кун, Флек не считает, что история физики как науки началась с Галилея и Ньютона, а история научной химии — с Лавуазье.) Взгляды средневековых ученых кажутся нам фантастическими, неоправданными, бесполезными — «ненаучными». Но что, если бы они прочли наши «научные» работы? Они, вероятно, сочли бы их ложными, необоснованными, бессмысленными. Они хорошо понимали друг друга и вместе развивали собственный стиль мышления. Точно так же, как наши взгляды отвечают нашим жизненным потребностям, «богословские» взгляды позволили нашим предкам упорядочить жизнь и обеспечили их пониманием ее смысла (Флек 1999а: 148–164).

В нескольких местах, особенно в (Fleck 1927) и (Флек 1999б), Флек говорит о «несоизмеримости» (niewspółmierność) понятий или идей, но не развивает этот сюжет. И все же, глядя через оптику Куна, легко извлечь из его сочинений разработанную теорию несоизмеримости стилей мышления. Ее ядром является тезис о том, что в историческом развитии науки нет инвариантов.

(а) Меняется язык, использовавшийся для описания того, что представало реальностью членам коллектива. Одни слова исчезают, другие появляются, и даже если слова остаются, их значения меняются в той или иной степени. Флек цитирует некоторые фрагменты работ физика Джеймса Максвелла и философа Анри Бергсона о движении и знании о движении и приходит к выводу, что слова «движение» и «знание» имеют для них разные значения:

(Fleck 1936, II).

Схожие примеры можно найти в трудах «ученых». Тепло во второй половине XVIII века находилось в списке химических элементов, а в XIX веке оно стало движением атомов. То, что Лавуазье или Карно называли «теплом», для Максвелла или Больцмана не существовало, и наоборот. Поэтому, если бы они встретились и вступили в разговор, они бы не противоречили друг другу в суждениях об одном и том же явлении, а говорили бы о разных явлениях. «Термины, употребляемые нами сегодня, не передают содержания воззрений отдаленной от нас эпохи, поскольку понятия, которыми пользовались тогда, несоизмеримы с нынешними» (Флек 1999б: 171).

Очевидно, что невозможно с помощью словесных определений объяснить кому-либо за пределами нашего мыслительного коллектива значения понятий, которые мы используем — мы определяем слова другими словами, которые он не понимает в той же степени, в какой он не понимает определяемое слово.

Первый шаг иногда состоит в создании платформы для частичного взаимопонимания с членом другого коллектива ценой обеднения содержания и ряда искажений. Но это не аргументация, а пропаганда (Fleck 1936, III).

(б) После перехода от одного стиля мышления к другому в рамках «одной и той же» научной дисциплины проблемы исследования меняются. Потери идут вкупе с приобретениями. Например, при создании современной концепции сифилиса мы очень многое узнали, но и многие детали более ранних теорий оказались утеряны. Ранние исследователи не были знакомы с деталями, известными нам, но знали больше о тех деталях, которые им казались более существенными. Последующие исследователи обращают внимание на проблемы, которые их предшественники считали несущественными или бессмысленными. «Отсюда особая шкала оценок и специфический дефицит терпимости как общие характеристики всех замкнутых сообществ» (Флек 1999а: 127). Эта оценочность усиливается, так как после перехода от одного стиля мышления к другому в большей или меньшей степени меняются методы и стандарты оценки результатов исследований.

(в) Прежние исследователи — глядя из той же точки в том же направлении — не видели того, что видим мы, но они видели то, что мы не в состоянии увидеть. Эти люди думали и видели иначе, чем мы. (Флек 1999а: 148–164). Их физическая реальность уже не существует для нас, а наша физическая реальность не существовала для них.

Нынешняя наука не ближе к какой-либо объективной картине мира, чем наука вековой давности (Fleck 1946). Разница лишь в том, что сейчас ученых гораздо больше, чем когда-либо, и в результате наша картина мира богаче деталями, чем любая предыдущая. Однако то, что определенный взгляд кажется нам истинным, говорит лишь о нашем образовании, а не о соответствии «независимо существующей действительности» (Fleck 1938). То, что члены коллектива считают истиной, с точки зрения социологии познания является передовым этапом изменений стиля мышления (Fleck 1936, VI) или «мыслительных ограничений» стиля (Флек 1999а: 122).

Однако, в отличие от Куна, Флек не избегает термина «истинные» по отношению к суждениям науки. Он подчеркивает, что истина не является ни субъективной, ни относительной:

«Она всегда или почти всегда полностью детерминирована каким-то стилем мышления. Нельзя сказать, что одна и та же мысль для А истинна, а для В — ложна. Если А и B относятся к одному и тому же мыслительному коллективу, то мысль для обоих либо истинна, либо ложна. Если же они относятся к разным мыслительным коллективам, то это не одна и та же мысль» (Флек 1999а: 122).

Рецепция

Перед Второй мировой войной вышло девятнадцать рецензий на книгу Флека о происхождении и развитии научного факта, большинство из которых были положительными; однако только одна была опубликована в философском журнале, а остальные были опубликованы в медицинских или популярных журналах и газетах. После Второй мировой войны эпистемология Флека, несмотря на все его усилия, была полностью забыта. Томас Кун в предисловии к «Структуре научных революций» назвал его книгу «монографией, которая предвосхитила многие мои собственные идеи» (Кун 2003: 15); но в течение по меньшей мере пятнадцати лет в ходе ожесточенных споров, вызванных книгой Куна, никто не обращал внимания на это замечание. Только статья Вильгельма Бальдамуса (Baldamus 1977) и книга его ученика Томаса Шнелле (Schnelle 1982) пробудили более широкий интерес к философии и социологии науки Флека. Книга Флека была переиздана на немецком языке в 1980 году. В 1979 году появился его английский перевод «Genesis and Development of a Scientific Fact», а с 1986 по 1990 год большинство эпистемологических работ Флека стали доступны на английском языке. Книга Флека была переведена на итальянский, польский, испанский, шведский, русский, корейский, французский и португальский языки.

Сегодня в англоязычном мире Флек в основном считается недооцененным предшественником теории научных революций Томаса Куна. Но в немецкоязычной философии и социологии науки Флек считается в высшей степени оригинальным эпистемологом, представляющим человеческое знание в крайне самобытном исследовательском ключе, значительно превосходящем подход Куна. Во Франции существует группа философов и историков медицины (Илана Лёви и другие), применяющих идеи Флека в своих исследованиях. В своем знаменитом введении в акторно-сетевую теорию Бруно Латур назвал Флека «основателем социологии науки» (Латур 2014: 158). В 2005 году был основан Центр Людвика Флека в Collegium Helveticum в Цюрихе во главе с Йоханнесом Фером (до 2014 года); с 2015 года Центром руководит Хартмут фон Засс. В Бразилии Людвик Флек оказал влияние по крайней мере на три различных «мыслительных коллектива»: его теория применяется историками науки, в педагогике и изучении науки, а также в философии.

Библиография

На русском:

Первоисточники:

Флек Л. (1999а). Возникновение и развитие научного факта // Возникновение и развитие научного факта: Введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. С. 25–166.

Флек Л. (1999б). Наука и среда // Возникновение и развитие научного факта: Введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги. С. 164–173.

Флек Л. (1999в). Ответ на замечания Тадеуша Биликевича // Возникновение и развитие научного факта: Введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги. С. 184–189.

Вторичная литература:

Кун Т. (1999). Предисловие к английскому переводу // Флек Л. Возникновение и развитие научного факта. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги. С. 19–24.

Кун Т. (2003). Структура научных революций. М.: Издательство АСТ, 2003.

Латур Б. (2014). Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Изд. дом Высшей школы экономики.

Библиография на английском:

Первоисточники: работы Флека по эпистемологии

• 1927, “O niektórych swoistych cechach myślenia lekarskiego”, Archiwum Historii i Filozofii Medycyny oraz Historii Nauk Przyrodniczych, 6: 55–64. (“Some Specific Features of the Medical Way of Thinking”, in Cognition and Fact. Materials on Ludwik Fleck, R. S. Cohen and Thomas Schnelle (eds.), Dordrecht: D. Reidel 1986, pp. 39–46).

• 1929, “Zur Krise der ‘Wirklichkeit’”, Die Naturwissenschaften, 17: 425–430. (“On the Crisis of ‘Reality’”, in R. S. Cohen and Th. Schnelle (eds.), 1986, pp. 47–58).

• 1934, “Jak powstał odczyn Bordet-Wassermanna i jak w ogóle powstaje odkrycie naukowe?“, Polska Gazeta Lekarska, 3: 181–182 and 202–205.

• 1935a, Entstehung und Entwicklung einer wissenschaftlichen Tatsache. Einführung in die Lehre vom Denkstil und Denkkollektiv, Basel: Benno Schwabe und Co.; Lothar Schäfer und Thomas Schnelle (Hrsg. und Vorwort), Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1980. (Genesis and Development of a Scientific Fact, transl. by Fred Bradley and Thaddeus J. Trenn, Thaddeus J. Trenn and Robert K. Merton (eds.), “Foreword” by Thomas S. Kuhn, Chicago: Chicago University Press 1979).

• 1935b, “O obserwacji naukowej i postrzeganiu w ogóle”, Przegląd Filozoficzny, 38: 57–76. (“Scientific Observation and Perception in General”, in R. S. Cohen and Th. Schnelle (eds.), 1986, pp. 59–78).

• 1935c, “Zur Frage der Grundlagen der medizinischen Erkenntnis”, Klinische Wochenschrift, 14: 1255–1259. (“On the Questions of the Foundations of Medical Knowledge”, transl. by Thaddeus J. Trenn, The Journal of Medicine and Philosophy, 6 (1981): 237–255).

• 1936, “Zagadnienie teorii poznawania”, Przegląd Filozoficzny, 39: 3–37. (“The Problem of Epistemology”, in R. S. Cohen and Th. Schnelle (eds.), 1986, pp. 79–112).

• 1938, “W sprawie artykułu p. Izydory Dąbskiej w Przeglądzie Filozoficznym”, Przegląd Filozoficzny, 41: 192–195.

• 1939a, “Nauka a środowisko”, Przegląd Współczesny, no. 8–9: 149–156. (“Science and Social Context”, transl. by I. Löwy, in I. Löwy, 1990, pp. 249–256).

• 1939b, “Odpowiedź na uwagi Tadeusza Bilikiewicza”, Przegląd Współczesny, no. 8–9: 168–174. (“Rejoinder to the Comments of Tadeusz Bilikiewicz”, transl. by I. Löwy, in I. Löwy, 1990, pp. 267–273).

• 1946, “Problemy naukoznawstwa”, Życie Nauki. Miesięcznik Naukoznawczy, 1: 322–336 (“Problems of the Science of Science”, in R. S. Cohen and Th. Schnelle (eds.), 1986, pp. 113–128).

• 1947, “Patrzeć, widzieć, wiedzieć”, Problemy, no. 2: 74–84 (“To Look, To See, To Know” in R. S. Cohen and Th. Schnelle (eds.), 1986, pp. 129–152).

• 1986, “Crisis in Science. Towards a Free and More Human Science”, in R. S. Cohen and Th. Schnelle (eds.), 1986, pp. 153–158.

• 2006, Psychosocjologia poznania naukowego, Zdzisław Cackowski and Stefan Symotiuk (eds.), Maria Tuszkiewicz and W. A. Niemirowski and Wojciech Sady (transl.), Lublin: UMCS, 2006. (Fleck's epistemological writings in Polish originals or translations).

• 2011, Erfahrung und Tatsache: gesammelte Aufsätze, Lothar Schäfer und Thomas Schnelle (Hrsg.), Frankfurt am Main: Suhrkamp.

• 2011, Denkstile und Tatsachen: gesammelte Schriften und Zeugnisse, Werner, Sylwia und Zittel, Claus (Hrsg.), Berlin: Suhrkamp.

Переводы

• 1983, Genesi e sviluppo di un fatto scientifico : per una teoria dello stile e del collettivodi pensiero, M. Leonardi & Stefano Poggi (trad.). Bologna: Il Mulino.

• 1986, La génesis y el desarrollo de un hecho cientifico : introducción a la theoría del estilo de pensamiento y del colectivo de pensamiento, Luis Meana & Angel de G. Pablo (trad.), Lothar Schäfer & Thomas Schnelle (prólogo), Madrid: Allanza.

• 1986, Powstanie i rozwój faktu naukowego : wprowadzenie do nauki o stylu myślowym i kolektywie myślowym, Maria Tuszkiewicz (tłum.), Zdzisław Cackowski (wstęp). Lublin : Wyd. Lubelskie.

• 1997, Uppkomsten och utvecklingen av ett vetenskapligt faktum : inledning till läran om tankestil och tankekollektiv, Bengt Liliequist (översättning). Stockholm: Östlings.

• 1999, Bозникновение и розвитие научного факта, Moscov: Idea-Press.

• 2005, Genèse et développement d'un fait scientifique, Nathalie Jas (Traduction), Ilana Löwy (Prèface), Bruno Latour (Postface). Paris: Les Belles Lettres, 2005.

• 2010, Gênese e desenvolvimento de um fato científico, Mauro L. Condé (prefácio), George Otte e Mariana Camilo de Oliveira (trad.). Belo Horizonte: Fabrefactum. 2010.

Вторичная литература

• Anderson, G., 1984, “Problems in Ludwik Fleck's Conception of Science”, Methodology and Science, 17: 25–34.

• Babich, B. E., 2003, “From Fleck's ‘Denkstil’ to Kuhn's Paradigm: Conceptual Schemes and Incommensurability”, International Studies in the Philosophy of Science, 29(1), 1–39.

• –––, 2015, “Calling Science Pseudoscience: Fleck's Archeologies of Fact and Latour's 'Biography of Investigation' in AIDS Denialism and Homeopathy”, 15. International Studies in the Philosophy of Science, 17: 99–109.

• Baldamus, W., 1977, “Ludwig Fleck and the Development of the Sociology of Science”, in Human Figurations. Essays for/Aufsätze für Norbert Elias, P. R. Gleichman, J. Goudsblum and H. Korte (eds.), Amsterdam: Amsterdams Sociologisch Tijdschrift, pp. 135–156.

• Belt, Henk van den, 2011, “The Collective Construction of a Scientific Fact: A Re-Examination of the Early Period of the Wassermann Reaction (1906-1912)”, Social Epistemology, 25(4): 311-339.

• Bloor, David, 1983, Wittgenstein : a Social Theory of Knowledge, New York: Columbia University Press.

• Bonah, Ch., 2002, “'Experimental Rage’, the Development of Medical Ethics and the Genesis of Scientific Facts. Ludwik Fleck: an Answer to the Crisis of Modern Medicine in Interwar Germany?”, Social History of Medicine, 15: 187–207.

• Brorson, S. and H. Andersen, 2001, “Stabilizing and Changing Phenomenal Worlds: Ludwik Fleck and Thomas Kuhn on Scientific Literature”, Journal for General Philosophy of Science, 32: 109–129.

• Cackowski, Zdzisław, 1982, “Ludwik Fleck's Epistemology”, Dialectics and Humanism, no. 3: 11–23.

• Cohen, R. S. and Thomas Schnelle (eds.), 1986, Cognition and Fact. Materials on Ludwik Fleck, (Boston Studies in the Philosophy of Science, v. 87), Dordrecht: D. Reidel. (Contains complete bibliography of Fleck's medical and epistemological papers, pp. 445–457.)

• Condé, Mauro L., 2012, “Science and Language: Ludwik Fleck and Ludwig Wittgenstein”. In: Ludwik Fleck: estilos de pensamento na ciência, Condé, M. L. (ed.), Belo Horizonte: Fino Traço.

• Egloff, Rainer and Johannes Fehr (eds.), 2011, Vérité Widerstand, Development: At Work with / Arbeiten mit / Travailler avec Ludwik Fleck, (Collegium Helveticum, Heft 12), Zürich: Collegium Helveticum 2011.

• Fagan, Melinda B., 2009, “Fleck and the Social Constitution of Scientific Objectivity”, Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences, 40C: 272–85.

• Fehr, Johannes, Nathalie Jas, and Ilona Löwy (eds.), 2009, Penser avec Fleck—Investigating a Life Studying Life Sciences (Collegium Helveticum, Heft 7), Zurich: Collegium Helveticum.

• Fehr, Johannes, 2012, “‘… the art of shaping a democratic reality and being directed by it …’ – philososophy of science in turbulent times”, Studies in East European Thought, 64(1-2): 81–89.

• Forstner, Christian, 2008, “The Early History of David Bohm’s Quantum Mechanics Through the Perspective of Ludwik Fleck’s Thought-Collectives”, Minerva, 46(2): 215–229.

• Freudenthal, G. and I. Löwy, 1988, “Ludwik Fleck's Roles in Society: A Case Study Using Joseph Ben-David's Paradigm for a Sociology of Knowledge”, Social Studies of Science, 18: 625–651.

• Ginev, Dimitri (ed.), 2015, Critical Science Studies after Ludwik Fleck, Sofia: St. Kliment Ohridski Univ. Pr.

• –––, 2015, “Ways and dynamics of reception of Ludwik Fleck’s work in the social sciences”, Social Science Information, 54(2): 192–210.

• Glück, G., 2005, “Ludwik Fleck's Ideas in Science: Compared to Similar Concepts of Michael Polanyi with Some Consequences for Teacher Education”, Appraisal: The Journal of the Society for Post-Critical and Personalist Studies, 5: 117-122.

• Gonzalez, R. J., L. Nader, and C.J. Ou, 1995, “Between Two Poles: Bronislaw Malinowski, Ludwik Fleck, and the Anthropology of Science”, Current Anthropology, 36: 866–869.

• Griesecke, Birgit and Erich Otto Graf (eds.), 2008, Ludwik Flecks vergleichende Erkenntnistheorie. Die Debate in Przegląd Filozoficzny 1936–1937, Berlin: Parerga.

• Hacking, Ian, 1999, The Social Construction of What? Cambridge Mass.: Harvard University Press.

• Harwood, J., 1986, “Ludwik Fleck and the Sociology of Knowledge”, Social Studies of Science, 16: 173–187. (Review of L. Fleck, Genesis and Development…; Enstehung und Entwicklung…; L. Fleck, Erfahrung und Tatsache…, Th. Schnelle, Ludwik Fleck: Leben und Denken; Cognition and Fact….)

• Hedfors, Eva, 2006, “The Reading of Ludwik Fleck: Questions of Sources and Impetus”, Social Epistemology, 20: 131–161.

• –––, 2007, “The Reading of Scientific Texts: Questions on Interpretation and Evaluation, with Special Reference to the Scientific Writings of Ludwik Fleck”, Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences, 38: 136–158.

• –––, 2008a, “Medical Science in the Light of the Holocaust: Departing from a Post-war Paper by Ludwik Fleck”, Social Studies of Science, 38: 259–283. (See also a comment on Hedfor's paper by Olga Amsterdamska et. al., Social Studies of Science, 38: 937–944 and Hedfor's “Reply to a Biased Reading”, Social Studies of Science, 38: 945–950.)

• Jacobs, S., 2002, “The Genesis of ‘Scientific Community’”, Social Epistemology, 16: 157–168.

• Janik, A., 2006, “Notes on the Origin of Fleck's Concept of ‘Denkstill’”, in Cambridge and Vienna: Frank P. Ramsey and the Vienna Circle, M. C. Galavotti (ed.), Vienna Circle Institute Yearbook, 12: 179–188.

• Kardela, Henryk, 2011, ‘Ludwik Fleck's Thought Style Revisited. Where Do Facts in Linguistics Come From?’, in Turning points in the philosophy of language and linguistics, Piotr Stalmaszczyk (ed.), Frankfurt am Main: Peter Lang, pp. 129–146.

• Kuhn, Thomas S., 1962, The Structure of Scientific Revolutions, Chicago: University of Chicago Press.

• –––, 1979, “Foreword”, in Fleck, L., The Genesis and Development…, pp. VII-XI.

• Latour, Bruno, 2005, Reassembling the Social : An Introduction to Actor–Network Theory, Oxford: Oxford University Press.

• Leszczyńska, K., 2009, “Ludwik Fleck: a Forgotten Philosopher”, in J. Fehr, N. Jas, and I. Löwy (eds.), 2009, pp. 23–39.

• Lindenmann, J., 2001, “Siegel, Schaudinn, Fleck and the Etiology of Syphilis”, Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences, 32: 435–455. (See also 33: 751–752.)

• Löwy, Ilana, 1988, “Ludwik Fleck on the Social Construction of Medical Knowledge”, Sociology of Health and Illness, 10: 133–155.

• –––, 1990, The Polish School of Philosophy of Medicine: From Tytus Chalubinski (1820–1889) to Ludwik Fleck (1896–1961), Dordrecht, Boston: Kluwer. (The books contains a good selection from the works of the main representatives of the School.)

• ––– (ed.), 2004, Ludwik Fleck: Epistemology and Biomedical Sciences, Volume 35, Number 3, of Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences.

• –––, 2008, “Ways of Seeing: Ludwik Fleck and Polish Debates on the Perception of Reality, 1890–1947”, Studies in History and Philosophy of Science, 39: 375–83.

• Mößner, Nicola, 2011, “Thought styles and paradigms–a comparative study of Ludwik Fleck and Thomas S. Kuhn”. Studies in History and Philosophy of Science Part A, 42(2): 362–371.

• Peine, Alexander, 2011, “Challenging Incommensurability: What We Can Learn from Ludwik Fleck for the Analysis of Configurational Innovation”, Minerva, 49(4): 489–508.

• Rheinberger, Hans-Jörg, 2010, “On the Historicity of Scientific Knowledge: Ludwik Fleck, Gaston Bachelard, Edmund Husserl”, in Science and the Life-World: Essays on Husserl's ‘Crisis of European Sciences', D. Hyder and H.-J. Rheinberger (eds.), Stanford: Stanford University Press, pp. 164–76.

• Reichenbach, Hans, 1938, Experience and Prediction, Chicago, University of Chicago Press.

• Sady, Wojciech, 2001, “Ludwik Fleck—Thought Collectives and Thought Styles”, in Polish Philosophers of Science and Nature in the 20th Century, Władysław Krajewski (ed.), Amsterdam: Rodopi, pp. 197–205.

• Schäfer, L., 1993, “On the Scientific Status of Medical Research: Case Study and Interpretation According to Ludwik Fleck”, in Science, Technology and the Art of Medicine, C. Delkeskamp-Hayes and G. Cutler (eds.), Philosophy of Medicine, 44: 23–38. (See also a reply to Schäfer by N. Tsouyopoulos, ibid.: 39–46, and a commentary by R. K. Lie, ibid.: 47–54.)

• Schnelle, Thomas, 1982, Ludwik Fleck— Leben und Denken : Zur Entstehung und Entwicklung des soziologischen Denkstils in der Wissenschaftsphilosophie, Freiburg: Hochschulverlag.

• –––, 1986, “Microbiology and Philosophy of Science, Lwów and the German Holocaust: Stations of Life—Ludwik Fleck 1896–1961”, in R. S. Cohen, T. Schnelle (eds.), 1986, pp. 3–36.

• Stuckey, Marc, and Peter Heering, Rachel Mamlok-Naaman, Avi Hofstein, and Ingo Eilks, 2015, “The Philosophical Works of Ludwik Fleck and Their Potential for Teaching and Learning Science”, Science and Education, 24(3): 281–298.

• Stump, D., 1988, “The Role of Skill in Experimentation: Reading Ludwik Fleck's Study of the Wassermann Reaction as Example of Ian Hacking's Experimental Realism”, PSA: Proceedings of the Biennal Meeting of the Philosophy of Science Association, 302–308.

• Symotiuk, Stefan, 1983, “Two Sociologies of Knowledge L. Fleck—T. Bilikiewicz”, Kwartalnik Historii Nauki i Techniki, no. 3–4: 569–582.

• Van Den Belt, H. and Gremmen, B., 1990, “Specificity in the Era of Koch and Ehrlich: A Generalized Interpretation of Ludwik Fleck's ‘Serological’ Thought Style”, Studies in History and Philosophy of Science, 21: 463–479.

• Van den Belt, H., 2002, “Ludwik Fleck and the Causative Agent of Syphilis: Sociology or Pathology of Science? A Rejoinder to Jean Lindenmann”, Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences, 33: 733–750.

• Verhoeff, Berend, 2014, “Stabilizing Autism: A Fleckian Account of the Rise of a Neurodevelopmental Spectrum Disorder”, Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences, 46(1): 65–78.

• Wettersten, J., 1991, “The Fleck Affair: Fashions v. Heritage”, Inquiry, 34: 475–498.

• White, K., 1993, “Ludwik Fleck and the Foundations of the Sociology of Medical Knowledge”, Explorations in Knowledge, 10: 1–21.