новое время

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Свобода слова

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано в пятницу, 29 ноября 2002 г. С существенными изменениями: в воскресенье, 1 июля 2012 г. 

 Данная статья исследует проблему свободы слова. Она начинается с общего обсуждения проблемы свободы в отношении слова, а затем рассматривает одно из первых и лучших выступлений в поддержку свободы слова, основанное на принципе вреда. Это удобная отправная точка для перехода к последующему раскрытию темы. От изложения сути принципа вреда мы переходим к оценке аргумента, согласно которому свободу слова следует ограничить, так как слово, даже если и не наносит непосредственный вред, может оскорбить. Затем мы анализируем доводы в пользу утверждения, что свобода слова может быть ограничена в целях соблюдения демократического равенства. В заключительной части рассмотрены патерналистские и моралистические аргументы против защиты слова и проведена переоценка принципа вреда.

Вступление: границы полемики

Проблема свободы слова — один из самых спорных вопросов в либеральном обществе. Если, как это часто бывает, свобода самовыражения в обществе ценится низко, то не существует и проблемы: свободой самовыражения просто пренебрегают в пользу других ценностей. Вопрос о свободе слова становится щекотливым, когда эта свобода оценивается высоко, так как только в этом случае наложенные на нее ограничения начинают вызывать споры. Первое, что нужно отметить в любой разумной дискуссии на тему свободы слова, — это необходимость ее ограничения. Любое общество накладывает определенные ограничения на использование слова, поскольку оно всегда действует в контексте конкурирующих друг с другом ценностей. В этом смысле прав Стэнли Фиш, когда утверждает, что понятия «свобода слова» не существует (в значении неограниченной свободы). Свобода слова — это просто удобный термин для привлечения нашего внимания к определенной форме человеческого взаимодействия, и он не подразумевает абсолютного запрета на любое ограничение высказывания.

Как пишет Фиш,

Ни в одном обществе из существовавших до сих пор свобода слова не была абсолютно неограниченной. Хаворт (1998) высказывается в том же духе, утверждая, что право на свободу слова не является нашей собственностью, чем-то, чем мы обладаем так, как владеем руками или ногами. Слова важны потому, что мы живем в обществе. В утверждении, что Робинзон Крузо имеет право на свободу слова, мало смысла. Потребность в обсуждении этого права возникает лишь в социальной среде, и отсылки к абстрактному и абсолютному праву свободы слова скорее мешают, чем помогают в полемике. Как минимум, слово следует ограничивать ради соблюдения порядка. Если все мы будем говорить одновременно, дело закончится хаосом и какофонией. Без правил и установленных процедур мы попросту не сможем вести разговор, и, следовательно, речь должна быть ограничена законами элементарной вежливости. Верно, что многие документы, касающиеся прав человека, отводят значительное место праву на свободу слова и совести, однако они также ограничивают эту свободу, стремясь оградить общество от вреда и оскорбления, которые она может нанести (позднее мы рассмотрим этот вопрос более подробно). За пределами США свободу слова оберегают не столь тщательно, и ей приходится конкурировать за внимание граждан с другими правами. Джон Стюарт Милль, один из наиболее известных защитников свободы слова, обобщил эти положения в своем труде «О свободе» (J.St. Mill "On Liberty", 1859 г.), где утверждается, что между сферой власти и свободой всегда идет борьба. Он заявлял, что без первой нет последней: 

Поэтому задача состоит не в том, чтобы защищать неограниченное проявление свободы слова — такой подход поддерживать невозможно. Напротив, необходимо определить, какова ценность слова в наших глазах относительно других важных понятий, таких как тайна личной жизни, безопасность и демократическое равенство. Слово не обладает свойствами, которые неизменно заставляли бы нас предпочитать его другим ценностям.

Слово идет в комплекте с общественными благами: «свобода слова, кратко говоря, никогда не является ценностью сама по себе, но всегда рождается в рамках какой-либо предполагаемой концепции добра (concept of good)» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 104). В этой работе мы исследуем некоторые концепции добра, которые считаются приемлемыми ограничениями свободы слова. Мы начнем с принципа вреда (harm principle), а затем перейдем к другим, более обобщающим аргументам в пользу ограничения свободы слова. 

Однако прежде читатели могут не согласиться с приведенными выше аргументами и предостеречь нас от опасностей «скользкой дорожки». Те, кто является сторонником принципа скользкой дорожки, заявляют, что следствием ограничения свободы слова неизбежно является скатывание к цензуре и тирании. При этом подразумевается, что мы можем либо находиться на скользкой дорожке, либо сойти с нее. На самом же деле, такого выбора не существует: мы неизбежно стоим на скользкой дорожке, нравится нам это или нет, и задача всегда состоит в том, чтобы решить, как далеко вверх или вниз мы пойдем по ней, а не в том, чтобы совсем с нее сойти. Стоит отметить, что довод о скользкой дорожке может служить и для достижения обратной цели — можно так же красноречиво доказывать, что нельзя избегать государственного вмешательства, поскольку в противном случае мы скатываемся к анархии, первобытному состоянию и жизни, описанной Гоббсом в «Левиафане» как «одинокой, бедной, низменной, животной и короткой» (Th. Hobbs, Leviathan or The Matter, Forme and Power of a Common-Wealth Ecclesiastical and Civil, 1968 г., 186).

Существует вероятность, что некоторые ограничения свободы слова могут со временем привести к дальнейшим запретам — но не обязательно. А если и приведут, то такие ограничения также могут иметь обоснования. Сторонники аргумента о скользкой дорожке должны продемонстрировать, как введенный здесь и сейчас запрет приведет к дальнейшему (необоснованному) запрету в будущем. Их обычная аргументация состоит не в том, что предложенный запрет ведет к мелким поправкам в будущем, а в том, что небольшое изменение сейчас приведет к коренным переменам в сторону тирании. Каузальный механизм обязательных причин, по которым это должно произойти, обычно не уточняется.

Прежде чем мы перейдем к исследованию принципа вреда, следует отметить, что мы действительно свободны говорить, что нам вздумается. Следовательно, свобода слова отличается от других видов свободного действия. Если государство хочет воспрепятствовать гражданам в осуществлении некоторых действий, к примеру, езды на мотоциклах, оно может ограничить их свободу, сделав все возможное, чтобы этот вид транспорта исчез, уничтожить все имеющиеся мотоциклы и ввести запрет на их дальнейший импорт. Другое дело — свобода слова. Государство не в состоянии отменить саму возможность сказать что-либо. Единственное, что оно может сделать, — это наказывать за произнесенные, написанные или опубликованные мысли. Это означает, что мы в большей мере свободны говорить или писать по сравнению с невозможностью ездить на запрещенных мотоциклах. Это важный момент: если мы настаиваем на том, что правовые запреты лишают свободы, тогда нам приходится согласиться с сомнительным утверждением, что человек был несвободен в момент совершения действия. Государству пришлось бы лишить нас голосовых связок, чтобы сделать нам такими же несвободными, как в случае с ездой на мотоцикле.

Еще более убедительный анализ свободы слова предполагает, что под угрозой наказания реализация нашей свободы усложняется и потенциально обходится нам дороже. Такие меры наказания принимают две основные формы. Первая и наиболее серьезная — это мера наказания, предусмотренная государственным законом, которая обычно заключается в денежном штрафе, однако может привести и к тюремному заключению. Вторая форма угрозы наказания может заключаться в общественном порицании. Люди часто воздерживаются от публичных заявлений, потому что боятся осмеяния и морального осуждения окружающих. Например, такой отклик возможен, если кто-то позволит себе расистские высказывания на публичной лекции в университете. Обычно мы больше обращаем внимание на первый тип наказания, однако, как мы увидим, Джон Стюарт Милль всерьез предостерегает о мощном отрицательном воздействии последней формы социального контроля.

Похоже, мы оказались в парадоксальной ситуации. Статья начиналась с заявления, что не существует такого понятия, как свобода слова в чистой форме: теперь же мы, похоже, доказываем, что по существу свободны говорить, что нам вздумается. Парадокс разрешается при рассмотрении свободы слова в следующих терминах. Мы действительно свободны говорить, что нам вздумается, однако государство и общество могут в большей или меньшей степени усложнить нам реализацию этой свободы. Отсюда следует вывод, что мы можем попытаться контролировать речь, но не можем помешать кому-либо высказываться, если его не останавливает угроза наказания. Таким образом, все сводится к тому, чтобы оценить, насколько нам хочется помешать другим высказывать те или иные взгляды. Лучший способ решения проблемы — игнорировать вопрос, правомочно или нет применять взыскания за ту или иную форму высказывания. Уже упоминалось, что любое общество так или иначе (правомерно) ограничивает свободу слова. Если у читателя есть на этот счет сомнения, стоит задуматься, какой была бы жизнь без ограничений в содержании рекламы и без запретов на клеветнические заявления, детскую порнографию и разглашение государственных секретов. Этот список можно продолжить. Настоящая проблема — решить, где ввести эти ограничения, и дальнейшие главы этой работы посвящены некоторым возможным способам ее разрешения. 

Принцип вреда Джона Стюарта Милля

Учитывая, что Милль представил одну из первых и, возможно, по-прежнему самую распространенную либеральную аргументацию в защиту свободы слова, в данной работе упор будет сделан на его заявлениях; они будут использованы в качестве отправной точки для более общего обсуждения свободы самовыражения. В примечании к началу главы 2 статьи «О свободе» Милль делает очень смелое заявление: 

Это очень сильная аргументация в пользу свободы слова; Милль говорит нам, что любой доктрине должно быть позволено увидеть свет, какой бы аморальной она ни казалась другим. И Милль действительно имеет в виду всех: 

Такая свобода должна существовать в отношении любой проблемы, чтобы у нас была «абсолютная свобода мнения и отношения к любой проблеме, фактической или теоретической, научной, нравственной или теологической» (пер. с англ., Mill, 1978 г., 11). Милль заявляет, что полнейшая свобода самовыражения необходима для того, чтобы расширить наши доводы до их логических пределов, а не до пределов чувства стыда перед окружающими. Такая свобода выражения необходима, считает он, для чувства собственного достоинства человека.

Это веские заявления в пользу свободы слова; однако, как было отмечено ранее, Милль также предполагает, что нам нужны некоторые нормы поведения для контроля действий членов политического сообщества. Ограничение, налагаемое им на свободу самовыражения, — это «один очень простой принцип», сегодня известный под названием «принцип вреда», согласно которому единственным оправданием вмешательства в свободу действий любого члена цивилизованного общества является предотвращение вреда, который может быть нанесен другим (пер. с англ., Mill, 1978 г., 9).

Велось много споров по поводу того, что Милль имел в виду, когда говорил о вреде. В рамках данной работы будем считать, что он подразумевал, что действие должно напрямую и в первую очередь нарушать права человека (сам Милль использует термин «права», несмотря на то, что основывает доводы своей книги на принципе пользы). Ограничения свободы слова будут крайне невелики, поскольку трудно утверждать, что в большинстве случаев речь вредит правам человека. Такова позиция, изложенная Миллем в первых двух главах его труда «О свободе». Это удобная отправная точка для обсуждения свободы слова, так как трудно себе представить более либеральную позицию. Либералам становится трудно защищать свободу слова, как только появляется возможность продемонстрировать, что ее реализация действительно нарушает права человека.

Если мы принимаем аргумент, основанный на принципе вреда, нам нужно задать вопрос: «Какие высказывания, если таковые имеются, причиняют вред?» Ответ на этот вопрос определяет соответствующие границы свободы слова. Милль приводит пример о торговцах зерном: он считает, что заявление «бедняки голодают из-за действий торговцев зерном» является приемлемым, если такое мнение выражено в печатной форме. Однако неприемлемо выражать то же мнение перед готовой распалиться возбужденной толпой, собравшейся у дома того же торговца. Разница состоит в том, что последнее действие является «выражением активного подстрекательства к злонамеренному действию», (пер. с англ., Mill, 1978 г., 53), а именно — подвергнуть права, а возможно и жизнь торговца опасности. Как отмечает Дэниел Джейкобсон (2000), важно помнить, что Милль не предусматривал ограничений свободы слова только потому, что утверждения одних людей нанесли вред другим. Например, торговец зерном может оказаться в тяжелом финансовом положении, если его обвинят в том, что из-за него голодают бедные. Милль проводит различия между правомерным и неправомерным вредом, и высказывание может быть ограничено только в том случае, когда оно является прямым и точным нарушением прав. Тот факт, что Милль не считает обвинения в тяжелом положении бедноты причиняющими неправомерный вред правам торговца, свидетельствует, что Милль стремился ограниченно применять принцип вреда. К другим примерам, в которых может быть применен принцип вреда, относятся законы о клевете, шантаже, распространении ложных заявлений о коммерческом продукте, рекламе продукции, опасной для здоровья детей (например сигарет), и обеспечении точных сведений в контрактах. В большинстве этих случаев возможно привести доказательство о причинении вреда и нарушении прав.

Принцип вреда по Миллю и порнография

Есть и другие ситуации, где можно применить принцип вреда, однако в них гораздо сложнее продемонстрировать нарушение прав. Вероятно, наиболее очевидный пример — это спор по поводу порнографии. Как отмечает Фейнберг в своей работе «Оскорбление других: нравственные границы уголовного права», вплоть до 70-х гг. большинство нападок на порнографию исходило от общественных консерваторов, находивших данный материал безнравственным и непристойным: (Фейнберг отмечает, что между порнографией и непристойностью нет прямой связи. Порнография — это материал, цель которого — способствовать сексуальному возбуждению, тогда как непристойным считается то, что вызывает отвращение и шок. Порнография может являться, но не обязательно является непристойной). В последнее время этот аргумент теряет актуальность, и феминистки возбудили дело по поводу проведения различий между приемлемой эротикой и неприемлемой порнографией, поскольку последняя обесценивает, подвергает опасности и наносит вред жизни женщины. Если возможно продемонстрировать, что порнография значительно увеличивает риск нарушения прав женщины, можно прибегнуть к законному применению принципа вреда.

Когда порнография касается детей, большинство людей сходятся во мнении, что она должна быть запрещена в силу вреда, причиняемого несовершеннолетним (хотя принцип не обязательно исключает людей совершеннолетних, изображающих детей). Предъявить ту же претензию в отношении взрослых оказывается гораздо труднее. Трудно показать, что реальным людям, которые появляются в книгах, журналах, фильмах, видеороликах и интернете, физически наносится вред. Работа может быть унизительной и неприятной, но то же самое можно сказать о многих формах труда, и непонятно, почему принцип вреда особо выделяет порнографию. Если условия в порнографической индустрии особенно неблагоприятны, наиболее успешным способом воздействия мог бы оказаться контроль, а не запрет, в особенности потому, что последний не сможет уничтожить эту индустрию. Заявление Кэтрин МакКиннон (1987), что женщины, зарабатывающие порнографией, являются сексуальными рабынями, как нам представляется, искажает настоящее положение дел. Еще труднее продемонстрировать, что порнография приносит вред женщинам в целом. Немногие стали бы отрицать, что насилие над женщинами отвратительно и при этом очень характерно для нашего общества, однако насколько в этом виновата порнография со сценами насилия? Чтобы показать вину порнографии, пришлось бы привести доказательства, что тот, кто не насиловал, не бил или каким бы то ни было другим образом не нарушал права женщин, совершил насилие под влиянием порнографических материалов.

Андреа Дворкин (1981) наравне с другими попыталась доказать, что порнография причиняет вред женщинам, но оказалось, что установить убедительную причинную связь очень затруднительно. Если бы производители порнографии призывали своих читателей совершить насилие или изнасилование, добиться запрета в судебном порядке было бы гораздо легче, но они такой цели не преследуют, так же как и фильмы со сценами убийств не побуждают зрителя активно подражать тому, что они видят на экране. Даже если потребление порнографии и приводит к тому, что некоторые люди совершают насилие, это не является решающим доказательством. Если порнография побуждает к совершению таких действий только малый процент мужчин, нужен веский довод, почему свобода всех мужчин (и многих женщин) должна быть урезана из-за насильственных действий малой части общества. Мы знаем, что при управлении автомобилем некоторые категории людей — молодежь, пожилые, пьяные, испытывающие сонливость и т. д. — могут причинить смерть другим участникам дорожного движения, но сама по себе эта причина недостаточна для запрета автомобилей.

МакКиннон утверждает, что порнография действительно причиняет вред женщинам, так как подрывает их гражданские права, включая право на свободу слова. Разрешительная политика в отношении порнографии приводит к приоритетности права свободы слова создателей порнографии по отношению к свободе слова женщин. МакКиннон заявляет, что порнография заставляет женщин молчать, так как выставляет их низшими существами и сексуальными объектами, не принимаемыми всерьез. Даже если порнография не приводит к росту физического насилия, она все равно ведет к дискриминации, доминированию и нарушению прав. Она также приводит аргумент, что в силу того, что порнография формирует неверное и уничижительное отношение к женщинам, она носит клеветнический характер. Подобные доводы пока что не привели к запрету порнографии. Одной из причин может быть та, что за последние двадцать лет, при всплеске порнографии в интернете, не наблюдается совпадающего с ним по времени ущемления прав женщин. Недавнее исследование, проведенное в Австралии, показывает, что на порнографию (в данном случае в это понятие включена и эротическая продукция) приходится 30% всей интернет-активности. Если МакКиннон права, то следует ожидать значительного роста насилия против женщин и заметного ущемления их гражданских прав, спада в трудоустройстве по профессии и на должностях в высшем образовании. Но, похоже, таких свидетельств нет, и стоит задаться вопросом, стали ли социальные условия для женщин хуже, чем тридцать лет назад, когда производство порнографии было более затруднительным. Если брать пример с изнасилованием, интерпретировать свидетельства трудно. С одной стороны, судя по статистике, не похоже, что изнасилований стало гораздо больше. С другой стороны, некоторые исследования указывают, что ряд обвинений мужчин в изнасиловании оказались ложными. Достаточно ясно (во всяком случае в США) прослеживается одно: возросшее за последние 20 лет потребление порнографии совпало со значительным сокращением преступлений, связанных с насилием против женщин, включая изнасилование. Сексуальные домогательства на рабочем месте являются еще одним примером, в отношении которого положение женщин, похоже, существенно улучшилось за последние двадцать лет. Такая статистика не решает проблемы, однако она затрудняет использование принципа вреда как главного повода для ограничения порнографии.

Важно помнить, что мы исследуем вопрос с точки зрения миллевской формулировки принципа вреда, который предполагает, что запрещать следует только слова, напрямую ущемляющие права других в неправомочной форме. Для запрета недостаточно просто считать такой материал оскорбительным, непристойным или возмутительным. В общем и целом, выстроить веское обвинение для запрета порнографии (за исключением части, касающейся несовершеннолетних) на основании концепции вреда, сформулированной Миллем, представляется затруднительным.

Принцип вреда по Миллю и риторика ненависти

Другой спорный вопрос — это язык вражды, или риторика ненависти (hate speech). Большинство либеральных демократических обществ ограничивают риторику ненависти, но представляется спорным, возможно ли обусловить эти ограничения принципом вреда, сформулированным Миллем. Пришлось бы доказывать, что такие высказывания напрямую и в первую очередь нарушают чьи-либо права. (Здесь имеется в виду риторику ненависти, которая не поддерживает физическое насилие против группы людей или отдельного человека. В противном случае, как и в примере с торговцем зерном, к ней был бы применим миллевский принцип вреда как к высказыванию, которое можно запретить). Например, постановление об общественном порядке от 1986 года в Великобритании не подразумевает столь строгих границ для введения запрета. В постановлении говорится, что «можно предъявить обвинение в правонарушении, если какое-либо лицо в письменной форме, знаками или в другой видимой форме угрожает, оскорбляет или наносит ущерб другому лицу в пределах слышимости или видимости последнего, в отношении которого такие действия могут считаться травлей, запугиванием или причинением беспокойства».

В Великобритании имели место несколько судебных процессов, которые не состоялись бы, если бы принцип вреда основывался «исключительно на взаимоотношениях общества с индивидуумом» (пер. с англ., Mill, с. 68). Совсем недавний случай произошел в марте 2012 года, когда Фабрис Муамба, профессиональный футболист, потерял сознание во время игры, транслируемой по телевидению.

Некий Лиам Стейси высмеял футболиста в «Твиттере», а затем обрушился с расистскими нападками на тех, кто негативно отреагировал на его твит. Его приговорили к 56 суткам тюремного заключения. Этот случай вызвал множество откликов, причем большинство комментировавших заявляли — в духе идеи о «скользкой дорожке», — что такое решение неизбежно приведет к образованию тоталитарного государства. В Австралии закон о расовой дискриминации от 1975 года гласит, что «противоречащими закону считаются действия (если только они не совершены в частном порядке), если: (а) они с достаточно высокой степенью вероятности при всех обстоятельствах оскорбляют, унижают, причиняют ущерб или запугивают другого человека или группу людей, и (б) их совершение вызвано расовым, национальным или этническим происхождением их объекта». Недавний показательный пример — дело Эндрю Болта, консервативного политического комментатора, которого в 2011 году признали виновным в расовой дискриминации по гражданскому иску, поданному девятью истцами-аборигенами.

Главный аргумент против марша в Скоки, основанный на принципе вреда, состоял в том, что он принесет вред, побуждая противников марша к нарушению общественного порядка. Проблема данной претензии заключается в том, что она в основном относится к вреду, который мог бы быть нанесен людям, являющимся субъектами высказывания, а не тем, кто является объектом риторики ненависти. Запрет высказывания по данной причине, то есть ради говорящего, направлен на подрыв основного права на свободу речи в первую очередь. Если мы обратимся к членам местной общины, которые оказались не на том конце языка вражды, мы, возможно, захотим заявить, что им мог быть нанесен психологический ущерб, но доказать это труднее, чем доказать ущемление законного права человека. Таким образом, похоже, что в данном случае довод Милля не допускает государственного вмешательства.

Если мы выстраиваем нашу защиту свободы слова на принципе вреда, то в отношении высказанного и написанного слова нам удастся применить лишь крайне ограниченное количество санкций. Только когда демонстрируется непосредственное ущемление прав, что почти всегда будет означать нападение на конкретного индивидуума или небольшую группу людей, применение меры наказания окажется правомерным. Одним из ответов является предположение, что принцип вреда может быть интерпретирован в менее строгой форме, чем формулировка Милля. Это сложный вопрос, который выходит за рамки предмета этой статьи. Я лишь ограничусь замечанием, что Милля, по всей видимости, не слишком занимает потенциальная опасность психологического ущерба. Достаточно сказать, что если мы распространим принцип вреда с физической сферы на моральную, поводов для запрета риторики ненависти и насильственной порнографии станет больше.

Имеется два основных точки зрения на принцип вреда как средство ограничения свободы слова. Первая гласит, что принцип слишком узок, вторая — что слишком широк. Последняя точка зрения высказывается редко, поскольку, как уже отмечалось, большинство людей считают, что если свобода слова действительно наносит неправомерный вред, то ее следует ограничить. Тем не менее, Джордж Кейтеб (1996) выдвинул интересный аргумент, заключающийся в следующем. Если мы хотим ограничить слово на основании ущерба, тогда нам придется запретить множество политических выступлений. Большинство из них бесполезны, многие — оскорбительны, а некоторые причиняют вред, так как вводят в заблуждение и направлены на дискредитацию отдельных групп. Они также подрывают принципы демократического гражданства и разжигают национализм и ура-патриотизм, приводящие к причинению вреда гражданам других стран. Еще хуже политической полемики, согласно Кейтебу, религиозные высказывания. Он заявляет, что множество религиозных высказываний разжигают ненависть, бесполезны, бесчестны, подстрекают к войне, фанатизму и способствуют укреплению фундаментализма. Они также создают плохую репутацию собственной религии и вызывают чувство вины, которое может преследовать людей всю жизнь. Кейтеб считает, что порнография и язык ненависти причиняют намного меньший вред, чем политические и религиозные высказывания. Он делает вывод, что мы не хотим запрещать эти формы высказывания, а следовательно, принцип вреда забрасывает свою сеть слишком далеко. Решение, предложенное Кейтебом, — отказаться от этого принципа в пользу почти неограниченной свободы слова.

Это веский аргумент, однако при подробном его рассмотрении возникают по меньшей мере две проблемы. Первая: принцип вреда как раз допускает свободу слова в политических и религиозных высказываниях по тем же самым причинам, по которым он не запрещает порнографию и риторику ненависти, а именно: что такими высказываниями невозможно ущемить чьи-либо права. Сомневаюсь, что Милль поддержал бы использование своих рассуждений для запрета политических и религиозных высказываний. Второй проблемой для Кейтеба является следующее: если мы согласны с его аргументом, что такая речь причиняет вред в плане нарушения прав, то правильно было бы начать ограничивать политические и религиозные высказывания. Если довод Кейтеба имеет основания, он доказывает, что вред значительнее, чем мы могли себе представить; он не утверждал, что принцип вреда несостоятелен.

Принцип оскорбления Джоэла Фейнберга

Вторая точка зрения на принцип вреда — это то, что его охват недостаточно широк. Один из наиболее весомых доводов в пользу данного подхода принадлежит Джоэлу Фейнбергу, который предполагает, что принцип вреда не может вместить все аспекты принципа свободы слова. В некоторых случаях, считает Фейнберг, нам также необходим принцип оскорбления (offense principle), который может выступать ориентиром для публичного осуждения. Основная идея в том, что принцип вреда ставит слишком высокую планку и что некоторые формы высказываний подлежат законодательному запрету, поскольку являются крайне оскорбительными. Нанесение оскорбления менее серьезно, чем причинение вреда, поэтому меры наказания для оскорблений должны быть менее суровыми. Однако, как отмечает Фейнберг, так происходит не всегда. Он приводит ряд примеров из судебной практики в США, когда за содомию и инцест по обоюдному согласию приговаривали и к двадцатилетнему тюремному заключению, и к смертной казни.

Это правонарушения без жертв и, следовательно, наказание должно основываться на предполагаемой оскорбительности поведения, а не на причиненном вреде. Принцип Фейнберга звучит так: «В поддержку предлагаемого уголовного наказания всегда звучит довод, что это наказание, возможно, послужит действенным способом предотвратить серьезное оскорбление... в отношении всех, за исключением субъекта оскорбления, и, возможно, в данном случае является необходимым средством для достижения этой цели... Принцип фактически утверждает, что предотвращение оскорбительного поведения, в сущности, является заботой государства» (пер. с англ., Feinberg, 1985 г., 1). 

Такой принцип применить трудно, так как многие люди воспринимают оскорбление как проявление крайне чувствительной натуры или, что еще хуже, как признак фанатизма и неоправданно пристрастного мнения. Дальнейшая трудность заключается в том, что некоторых могут глубоко оскорбить утверждения, которые другие находят вполне забавными. Это наглядно продемонстрировал скандал по поводу датских карикатур. Несмотря на трудности со стандартизацией такого рода, принцип, подобный принципу оскорбления, широко применяется в демократическом обществе, где граждан наказывают за ряд действий, включая высказывания, которых они избежали бы при применении принципа вреда. Два очевидных тому примера — разгуливание вокруг местного торгового центра голышом или занятие сексом в общественных местах. Учитывая специфику данной работы, мы не будем углубляться в изучение проблемы оскорбительного поведения во всех его проявлениях и ограничимся рассмотрением оскорбительных форм высказываний. Фейнберг считает, что, принимая решение о том, можно ли ограничить свободу слова принципом оскорбления, следует учесть ряд факторов. Среди них: объем, продолжительность и социальная ценность высказывания, легкость, с которой его можно избежать, мотивы говорящего, количество оскорбленных людей, глубина оскорбления и общий интерес сообщества в целом.

Порнография и принцип оскорбления

Как принцип оскорбления помогает нам решить проблему эротической продукции? С учетом вышеуказанных критериев Фейнберг доказывает, что книги вообще не следует запрещать, так как в данном случае оскорбительного содержания можно легко избежать. Если решение прочесть книгу в свое удовольствие принимается свободно, принцип оскорбления не применим, а если книгу читать не хотят, избежать этого легко. Если же это книга, содержание которой заранее неизвестно, и читатель оскорбляется, прочитав текст, то решение просто: книгу можно просто закрыть. Схожий аргумент можно применить и к порнографическим фильмам. В 2002 году в Австралии французский фильм Baise-Moi был фактически запрещен из-за оскорбительного содержания (он не получил рейтинг, что означало, что фильм не может демонстрироваться в прокате). Однако может показаться, что принцип оскорбления, сформулированный Фейнбергом, не допускает такого запрета, потому что оскорбления фильмом очень легко избежать. Рекламу фильма также следует узаконить, наложив определенные ограничения на ее содержание, чтобы не допустить размещения откровенно сексуального материала, скажем, на рекламных щитах в публичном месте (там, где вероятность их увидеть существенно выше). С первого взгляда может показаться странным, что закон для рекламного высказывания более суров, чем для предмета рекламы. Принцип вреда не дал бы оснований для такого различия, однако для принципа оскорбления этот вывод логичен.

Как же быть с порнографией, которая содержит сцены жестокого насилия или материалы, унижающие человеческое достоинство? В таком случае оскорбление более серьезно: простого знания, что такие фильмы существуют, достаточно, чтобы нанести оскорбление многим. Трудность здесь в том, что одно это знание, то есть чувство уязвленности от сознания, что нечто подобное существует или происходит, менее серьезно, чем оскорбление чем-либо, что нам не нравится и чего избежать нельзя. Если мы допускаем, что фильмы следует запретить, потому что они оскорбляют некоторых людей, даже когда они их не видят, логично было бы разрешить возможность запрета многих форм самовыражения. Многих глубоко оскорбляют яростные нападки на религию или телешоу, организованные религиозными фундаменталистами. Следовательно, доказывает Фейнберг, даже несмотря на то, что некоторые формы порнографии глубоко оскорбительны для многих, их все же следует разрешить.

Риторика ненависти и принцип оскорбления

Риторика ненависти наносит глубокое и личное оскорбление. Неудобства, причиненные тем, кто является объектом таких атак, игнорировать нелегко. Как и в случае с насилием в порнографии, оскорбления, причиненного маршем в Скоки, невозможно избежать просто не выходя на улицу, потому что оскорбление является следствием уже самой осведомленности о том, что такой марш имеет место. Однако, как мы видим, простое знание не кажется достаточным основанием для запрета. Если обратиться к некоторым другим упомянутым выше факторам, касающимся оскорбительных высказываний, Фейнберг считает, что марш в Скоки показал весьма посредственный результат: социальная ценность высказываний представляется неочевидной, количество оскорбленных людей велико и трудно понять, как это служит интересам сообщества. Те же причины применимы к насилию в порнографии.

Тем не менее, основное различие заключается в тяжести оскорбления; оно особенно остро в случае риторики ненависти, нацеленной на относительно небольшую и четко определенную аудиторию. Участники марша в Скоки, похоже, стремились вызвать страх и ненависть и напрямую оскорбить общину посредством использования нацистских символов. Политического подтекста, согласно Фейнбергу, у их высказываний не было. Различие между насилием в порнографии и этим конкретным примером языка вражды заключается в том, что мишенью последнего была определенная группа людей, и сигнал ненависти был подан в такой форме, что избежать его было трудно. Именно по этим причинам, считает Фейнберг, риторику ненависти следует ограничить принципом оскорбления.

Он также заявляет, что когда провокационные высказывания используются для того, чтобы разозлить людей, которые по закону лишены возможности ответить тем же, глубины оскорбления достаточно, чтобы наложить запрет. Если бы производители порнографии вели себя так же, устроив парад там, где их, скорее всего, встретили бы в штыки, так как они наносили бы серьезное оскорбление, им тоже бы следовало отказать в проведении парада. Итак, ясно, что главным компонентом принципа оскорбления является возможность избежать источника оскорбления. Для большей последовательности стоит добавить, что многие формы риторики ненависти все же нужно разрешить, если оскорбления легко избежать. Нацисты могут встречаться в частном порядке или даже в публичных местах, если их легко обойти. Реклама таких встреч может подлежать редактированию (так как ее избежать труднее), однако запрещать ее нельзя. Таким образом, Фейнберг, по всей видимости, считает, что риторика ненависти сама по себе не ущемляет прав целевой группы напрямую, и запреты некоторых высказываний, обнаруженных в либерально-демократических обществах, его бы возмутили.

Демократическая гражданственность и порнография

Очень мало либералов придерживаются взгляда Милля, что должны быть запрещены только слова, причиняющие непосредственный вред, и большинство поддерживает ту или иную форму принципа оскорбления. Некоторые хотели бы расширить сферу государственного вмешательства дальше и утверждают, что риторика ненависти должна быть запрещена, даже если она не причиняет вреда или неизбежного оскорбления. Причина, по которой она должна быть запрещена, состоит в том, что риторика ненависти противоречит основополагающим ценностям демократии, относя некоторые категории людей к второсортным по сравнению с другими на основании расового признака или сексуальной ориентации. То же применимо и к порнографии — ее нельзя допускать, потому что она выставляет женщин послушными сексуальными объектами, которые часто подвергаются насилию, а потому несовместима с демократической гражданственностью. Рей Лэнгтон, к примеру, начинает с либерального тезиса о равной заботе и уважении и заканчивает тем, что было бы правомерно отказаться от определенных форм защиты свободы слова в отношении производителей порнографии. Она избегает аргументировать свою точку зрения фактом причинения вреда: «Если бы, к примеру, существовали неопровержимые свидетельства связи порнографии с насилием, обосновать запретительную стратегию было бы возможно, просто руководствуясь принципом вреда. Однако аргументы в пользу запрета, выдвинутые в данной статье, не требуют столь серьезных эмпирических предпосылок... они основываются на понятии равенства» (пер. с англ., Langton, 1990 г., 313).

Действуя в рамках доводов, предоставленных Рональдом Дворкином, который выступает против запретительных мер, она пытается продемонстрировать, что либералы — сторонники равноправия, такие как Дворкин, должны бы, в сущности, поддерживать запрет порнографии. Лэнгтон считает, что у нас есть «причина беспокоиться насчет порнографии не потому, что она морально сомнительна, а потому, что равенство и права женщин нам небезразличны» (пер. с англ., Langton, 1990 г., 311). Такой же подход у Кэтрин МакКиннон (1987 г.). Подобно Фейнбергу, МакКиннон проводит различие между порнографией и эротикой. Эротика может быть откровенной и вызывать сексуальное возбуждение, причем ни то, ни другое не является основанием для жалоб. Порнография не подвергалась бы нападкам, если бы занималась тем же, чем и эротика. Претензия заключается в том, что она представляет женщин способом, подрывающим их равный гражданский статус с мужчинами: «Мы определяем порнографию как графическое изображение откровенно сексуального подчинения женщин, выраженное в образах или словах, что также обезличивает женщин, превращая их в сексуальные объекты, вещи или товар; получающих наслаждение от боли, унижения или насилования; их связывают, режут, наносят синяки и увечья или другой физический вред; изображают в позах сексуального повиновения, рабства или выставляя напоказ; сводят их к частям тела, с проникновением предметами или животными, или представляют в ситуациях унижения, травмирования и пыток; показывают как развращенных или второсортных существ, истекающих кровью, избитых или испытывающих боль в контексте, который делает эти условия сексуально привлекательными» (пер. с англ., McKinnon, 1987 г., 176).

Лэнгтон соглашается и делает вывод, что «у женщин как у группы есть права против потребителей порнографии, и это права, превосходящие политику разрешения порнографии... разрешительная политика противоречит принципу равной заботы и уважения и, соответственно, женщины имеют право выступать против нее» (пер. с англ., Langton, 1990 г., 346). Поскольку ее аргумент не основывается на принципе вреда, ей не нужно доказывать, что порнография причиняет женщинам вред. Однако, чтобы довод был убедительным, нужно согласиться, что разрешение порнографии — это действительно проявление меньших заботы и уважения по отношению к женщинам. По всей видимости, этот довод может быть применен и к материалу, который не является порнографическим, но представляет женщин в унизительном свете, подрывающем их равный статус. Изучение обложек многих журналов для молодых женщин наводит на мысль, что у женщин нет никаких интересов и целей, кроме секса, диет, шопинга, средств для волос и охоты на мужчин. 

Демократическая гражданственность и риторика ненависти

Для оспаривания вышеуказанного следует ослабить поддержку свободы самовыражения в пользу других принципов, таких как равное уважение ко всем гражданам. По мнению Стэнли Фиша, это здравый подход. Он утверждает, что наша задача состоит не в том, чтобы сформулировать жесткие принципы для контроля над всей речью. Наоборот, мы должны найти удачный компромисс, который придаст должный вес целому ряду ценностей. Сторонники этой точки зрения стремятся напомнить нам, что при обсуждении свободы слова мы не рассматриваем речь изолированно — мы сравниваем свободу слова с другими благами. Например, мы должны решить, что лучше: сделать ли упор на ценности слова или ценности конфиденциальности, безопасности, равенства или предотвращения вреда.

Ранее в работе было приведено предположение, что начинать с принципа неконтролируемой речи значит начинать с понятия, которое само по себе скорее нуждается в серьезной защите, чем в простом упоминании. Стэнли Фиш придерживается схожей точки зрения: он считает, что нужно найти баланс, при котором «мы должны в каждом случае определять, что стоит на кону и каковы риски и выигрыши при альтернативном варианте действий» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 111). Поддерживает или подрывает речь наши основные ценности? «Если вы не задаете этот вопрос в той или иной формулировке, а просто говорите, что слова — это только слова, вы вводите слушателя в заблуждение, представляя речь как произвольное безосновательное повеление. Подобная установка покажется капризом (или еще хуже) тем, чьи интересы она ущемляет или игнорирует» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 123).

Другими словами, довод в пользу свободы слова нуждается в обосновании. Мы не можем просто сказать, что так гласит Первая поправка — а потому должно быть так. Задача не в том, чтобы выдвинуть принцип, который всегда поддерживает самовыражение, а скорее в том, чтобы решить, что считать хорошим словом, а что — дурным. Разумная установка звучит так: «Мы не будем исходить из того, что единственная относящаяся к делу сфера действия — это голова и голосовой аппарат отдельного оратора» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 126). Не в большей ли степени соответствует ценностям демократического общества, в котором каждый человек признан равным, разрешение или запрещение свободы слова, выделяющего отдельных индивидуумов и группы как недостаточно равных? Ответ Фиша: «Когда как. Я не утверждаю, что принципы Первой поправки изначально плохи (изначально они ничто), однако они не всегда являются подходящим ориентиром для ситуаций, связанных с высказываниями» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 113). Однако, с учетом всего вышесказанного, «я убежден, что в настоящий момент, именно сейчас, мы больше рискуем оставить без внимания риторику ненависти, чем лишить самих себя ценных мнений или скатиться по скользкой дорожке к тирании, применяя излишний контроль. Это суждение, для которого я могу привести доводы, но не могу дать гарантии» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 115). 

Такие виды оправдания запретов риторики ненависти предполагают, что разрешительный подход подрывает грамотно понятую свободу слова. Даже если такие высказывания не причиняют вреда (в миллевском смысле) или оскорбления, они должны быть ограничены, так как несовместимы с демократией как таковой. Довод демократии сводится к тому, что политические высказывания важны не только для законности режима, но также для создания среды, где люди могут развиваться и достигать поставленных целей, проявлять таланты и способности. Если язык вражды препятствует развитию этих способностей у определенных социальных групп, у нас есть причина для запрета, обоснованная свободой слова.

Следовательно, границы свободы слова не могут считаться незыблемыми только в силу того, что основаны на философских принципах. Мир политики решает, что мы можем, а чего не можем сказать, руководствуясь, но не ограничиваясь понятиями абстрактной философии. Фиш считает, что свобода слова — это серия политических побед и поражений. Даже сами ориентиры для различения охраняемой и неохраняемой свободы слова являются скорее результатом этой борьбы, чем полноправной истиной: «Нет такого явления, как свобода слова без идеологического ограничения; нет такого явления, как общественный форум, свободный от идеологического давления» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 116). Речь всегда осуществляется в контексте убеждений, предположений и мнений, то есть в рамках упорядоченного мира. По мнению Фиша, необходимо выступить открыто и отстаивать свою позицию.

Согласно Фишу, нам следует задать три вопроса: «[У]читывая, что это речь, [нужно выяснить,] какова ее цель, хотим ли мы ее достичь, выиграем ли мы или потеряем, если ограничим ее?» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 127). В зависимости от содержания мы получим разные ответы, считает Фиш. В армейской среде свобода слова более ограничена, основными ценностями в ней являются иерархия и полномочия — в большей степени, чем в университете, где выражение идей представляет одну из главных ценностей. Даже в университетском городке допустимые уровни свободы слова будут различаться. Болтовня у фонтана в центре городка регламентирована в меньшей степени, чем содержание лекции профессора. Потратить час времени, объясняя прохожим, почему «Манчестер-Юнайтед» такая классная футбольная команда, представляется вполне приемлемым, однако та же самая речь была бы абсолютно неуместна (и вызвала бы порицание), если воспроизвести ее на лекции, посвященной Томасу Гоббсу. 

Университетский городок — это не просто «пространство для свободного высказывания, а место работы, где люди имеют договорные обязательства и закрепленные обязанности, несут педагогическую и административную ответственность» (1994 г.,129). Почти повсюду, где происходит наше взаимодействие, базовые ценности имеют приоритетное значение, и наша речь должна им соответствовать: «[Р]егулирование свободы слова — определяющая черта повседневной жизни» (пер. с англ., Fish, 1994 г., 129). Такое представление о речи в значительной степени снимает с нее покров таинственности. Запрет на риторику ненависти — это просто еще одна проблема, такая же, как вопрос, позволять ли профессорам университета рассуждать на лекциях о футболе.

Патерналистское оправдание ограничения свободы слова

Несмотря на то, что Стэнли Фиш отчасти решает загадку ценности слова, все же он в основном рассматривает ограничения через призму других относящихся к делу последствий. Однако существуют доводы в пользу ограничения слова с целью предупредить вред, причиняемый говорящему. Этот довод заключается в том, что действующее лицо может не представлять в полном объеме последствия совершаемых действий (это относится как к высказываниям, так и к другим формам поведения) и, следовательно, возможно воспрепятствовать ему в их осуществлении. К этой категории могут быть отнесены аргументы, использованные в инциденте в Скоки. Большинство либералов относятся к такого рода аргументам с подозрением, так как здесь мы переходим в область патерналистского вмешательства, при котором принято считать, что государство лучше, чем отдельные лица, представляет, в чем состоит благо того или иного гражданина.

Милль, например, в целом выступает против патернализма (paternalism), но тем не менее верит, что в определенных ситуациях вмешательство оправдано. Он считает, что если представитель государства уверен, что мост обрушится, он может не пустить туда людей. Однако, если существует лишь вероятность, что мост обрушится, людей можно предупредить, но не удерживать. В данном случае решение, похоже, зависит от вероятности получения личной травмы — чем больше уверенность, что травма возможна, тем более правомерно вмешательство. Запрещение свободы слова на таких основаниях крайне спорно во всех случаях, за исключением экстремальных ситуаций (в инциденте в Скоки это было неубедительно), так как очень редко случается, что слово может нанести такой явный вред индивидууму.

Следовательно, мы исчерпали варианты, открытые для либералов в отношении ограничений свободы слова, и нельзя назвать либеральным человека, который готов принять более активное вмешательство государства, нежели описанное выше. Либералы чаще всего сообща выступают против патерналистского и моралистического оправдания ограничения свободы самовыражения. Они активно отстаивают личную свободу, так как, согласно их утверждению, это единственный способ проявить уважение к независимости индивидуума. Запрещать высказывания по другим причинам, кроме уже упомянутых, означает, что нужно настаивать на правомерности ограничения высказываний в силу их неблаговидного содержания или, как пишет Фейнберг, необходимо заявить, что по моральным законам государству можно — путем применения уголовного права — запретить определенные виды действий, которые никому не причиняют ни вреда, ни оскорбления на том основании, что такие действия содержат или наносят вред другого рода (пер. с англ., J. Feinberg, Harmless Wrongdoing [«Безопасный проступок»], с. 3).

Действия могут быть «преступными», если они опасны для традиционного образа жизни, поскольку они являются аморальными или потому что они препятствуют совершенствованию человечества. Многие доводы против порнографии состоят в том, что подобный материал вреден в силу морального ущерба, причиняемого потребителю. Либералы не поддерживают такие взгляды, так как они не слишком заинтересованы в попытках формирования морального облика граждан.

Снова о принципе вреда

Мы начали рассмотрение свободы слова с принципа вреда, давайте им и закончим и проанализируем, помогает ли он выявить приемлемые ограничения свободы самовыражения. Этот принцип предполагает, что в качестве ограничителей свободы слова нам нужно различать законное наказание и публичное неодобрение. Как уже отмечалось, последнее не запрещает высказывания, однако создает больший дискомфорт при выражении непопулярных заявлений. Дж. С. Милль, по всей видимости, не поддерживает введение правовых мер, если только они не применяются согласно принципу вреда. Вполне ожидаемо Милль, похоже, также обеспокоен использованием общественного давления как средства ограничения речи. Глава 3 его работы «О свободе» представляет собой неслыханную атаку на социальную цензуру, выраженную через тиранию большинства, так как она порождает недоразвитых, зажатых, узколобых и вялых индивидуумов: «[В]се живут словно под неусыпным оком враждебной и зловещей цензуры... им не приходит в голову иметь какие-либо склонности, кроме того, что принято» (пер. с англ., Mill, 1978 г., 58). Он продолжает:

Поэтому кажется странным, что он также поддерживает весьма обобщенный принцип оскорбления, при котором наказание действительно содержит общественное порицание:

Сходным образом он утверждает, что «свободу индивидуума пока что следует ограничивать; ему не следует нарушать общественный порядок» (пер. с англ., Mill, 1978 г., 53). В последних частях труда «О свободе» Милль также полагает, что к неприятным людям могут относиться с презрением, что мы можем избегать таких людей (если только мы не афишируем это), что мы можем предостеречь о них других и что мы можем убедить, задобрить и уговорить тех, чье поведение мы считаем оскорбительным. Эти действия правомерны в качестве свободы самовыражения тех, кто оказался оскорбленным, при условии, что это является их спонтанной реакцией на чьи-либо промахи, а не формой наказания.

Однако те, кто проявляет жестокость, злобу, зависть, неискренность, раздражение и вопиющий эгоизм, являются объектами более серьезного порицания как формы наказания, так как эти промахи злонамеренны и касаются других. Возможно, эти промахи действительно воздействуют на других, однако увидеть, как проявления злобы, зависти или раздражения неизбежно нарушают права других, представляется затруднительным. Единственный способ, который может применить Милль, — это включить в свою аргументацию принцип оскорбления и, таким образом, отказаться от принципа вреда как единственного легитимного основания для вмешательства в поведение людей. В итоге доводы Милля об остракизме и неодобрении предстают слабой защитой для тех, кто, возможно, высказался в безобидной манере, но при этом все же оскорбил чувства масс.

Таким образом мы видим, что один из великих защитников принципа вреда, похоже, в определенные критические моменты уклоняется от его применения, и маловероятно, что защиту свободы слова можно выстраивать лишь на основании этого принципа. Однако этот принцип является основополагающим для либеральной защиты личной свободы. 

Помимо принципа вреда, либералы стремятся защищать свободу в целом и свободу слова в частности по ряду других причин. Слово стимулирует оригинальность, гениальность, творчество, индивидуальность и процветание человека. Милль особо указывает, что если мы запретим свободу слова, то задушенное мнение может оказаться истиной или содержать долю истины, а мнения, не подлежащие критике, станут предвзятыми и превратятся в мертвые догмы, которые скорее наследуются, чем усваиваются. Это эмпирические суждения, требующие доказательств. Можно ли утверждать, что мы повышаем ценность истины, разрешая риторику ненависти или сцены унижений и насилия в порнографии? Стоит поразмыслить о связи между словом и истиной. Если бы у нас был график, одна ось которого представляла бы истину, а другая — свободу слова, получили ли бы мы одну дополнительную единицу истины на каждую дополнительную единицу свободы слова? Поддаются ли вообще такие понятия измерению? Безусловно, можно поспорить, превращаются ли доводы в предрассудки, если их не подвергать постоянной переоценке. Адвокаты дьявола — чаще нудные, чем умелые собеседники. Ничто из приведенного не подразумевает, что свобода слова не является жизненно важной: именно это и является причиной, по которой нам необходимо найти удачные доводы в ее пользу. Однако порой защитники свободы слова, как и ее критики, склонны делать утверждения, не предоставляя убедительных доказательств в их поддержку.

Заключение

Мы увидели, что в либеральном обществе принцип вреда создает повод для ограничения свободы слова, когда оно может предотвратить непосредственное ущемление прав. Это значит, что запрету подлежит очень небольшое количество высказываний. У принципа оскорбления охват шире, чем у принципа вреда, но и он подразумевает очень ограниченное вмешательство в сферу свободы слова. Все формы высказывания, считающиеся оскорбительными, но легко избегаемые, наказываться не должны. Это значит, что все формы порнографии и большинство форм риторики ненависти останутся безнаказанными. Если этот довод приемлем, то кажется логичным, что мы должны применить его и к другим формам поведения. Например, обнажение на публике для некоторых является оскорблением, однако по большому счету большинство из нас находит его лишь несколько неприличным, и можно избежать оскорбления, просто отвернувшись. То же самое применимо и к наготе, сексу или нецензурным выражениям на телевидении. Ни принцип вреда, ни принцип оскорбления, изложенные Миллем, не поддерживают противозаконное двоеженство или употребление наркотиков, а также принудительное использование ремней безопасности, мотоциклетных шлемов и т. п.

Некоторые заявляют, что высказывания могут быть ограничены ради соблюдения других либеральных ценностей, в частности, заботы о демократическом равенстве. Претензия здесь не в том, что слово проигрывает всякий раз, когда идет вразрез с другими фундаментальными ценностями, лежащими в основе современной либеральной демократии, а в том, что предпочтение не должно отдаваться ему автоматически. Чтобы расширить список запретов свободы слова и других действий, необходим довод в поддержку формы законного патернализма, который считает, что государство решает, что приемлемо для безопасности и нравственного назидания граждан, даже если это означает введение ограничений на действия, которые не причиняют вреда или неизбежного оскорбления другим. Пусть читатель решает, убедительна ли какая-либо из этих позиций или нет. Безусловно, в большинстве обществ, даже либерально-демократических, принято накладывать определенные патерналистские ограничения на поведение людей и речь, так как она может нанести оскорбление. Как мы убедились, даже Милль в некоторых случаях перестает поддерживать принцип вреда. Следовательно, свобода самовыражения, основанная на принципе вреда, изложенном в первой главе статьи «О свободе», и принцип оскорбления Фейнберга все же представляют собой скорее нечто вероятное, нежели реальное. Привлекательна ли такая вероятность или нет — и в этом случае решение за читателем.

Библиография

1. Abel, R., 1998. Speaking Respect, Respecting Speech, Chicago: University of Chicago Press.
2. Abrams, F., 2006. Speaking Freely: Trials of the First Amendment, London: Penguin
3. –––, 2017. The Soul of the First Amendment, New Haven: Yale University Press
4. Alexander, L. and Horton, P., 1984. “The Impossibility of a Free Speech Principle” Northwestern Law Review, 78(5): 1319ff.
5. Alexander, L., 2005. Is There a Right to Freedom of Expression?, Cambridge: Cambridge Studies in Philosophy and Law.
6. Allen, D., 1995. Freeing the first Amendment: Critical Perspectives on Freedom of Expression, New York: New York University Press.
7. Anderson, E., 1991. “J.S. Mill's Experiments in Living” Ethics, 102(1): 4–26.
8. Atkins, R. and S. Mintcheva (eds.), 2006. Censoring Culture: Contemporary Threats to Free Expression, New York: New Press.
9. Edwin Baker, C., 1989. Human Liberty and Freedom of Speech, Oxford: Oxford University Press.
10. Baird, R. and Rosenbaum, S. (eds.), 1991. Pornography: Private Right or Public menace?, Buffalo: Prometheus.
11. Barendt, E., 2005. Freedom of Speech, 2nd edition, Oxford: Clarendon Press.
12. Bird, A., 2002. “Illocutionary Silencing”, Pacific Philosophical Quarterly, 83(1): 1–15.
13. Bollinger, L., 1988. The Tolerant Society, Oxford: Oxford University Press.
14. Bollinger, L. and G. Stone, 2003. Eternally Vigilant: Free Speech in the Modern Era, Chicago: University of Chicago Press.
15. Boonin, D., 2011. Should Race Matter? Unusual Answers to the Usual Questions, New York: Cambridge University Press.
16. Bosmajian, H., 1999. Freedom Not to Speak, New York: New York University Press.
17. Boyle, K., 2001. “Hate Speech: The United States Versus The Rest Of The World?” Maine Law Review, 53(2): 487–502.
18. Braun, S., 2004. Democracy off Balance: Freedom of Expression and hate Propaganda Law in Canada, Toronto: University of Toronto Press.
19. Brison, S., 1998. “The autonomy defence of free speech,” Ethics, 108(2): 312–339.
20. Byrd, C., 2006. Potentially Harmful: The Art of American Censorship, Atlanta: Georgia State University Press.
21. Butler, J., 1997. Excitable Speech: A Politics of Performance, London: Routledge.
22. Chesterman, M., 2000. Free Speech in Australian Law:A Delicate Plant, Ashgate: Aldershot.
23. Coetzee, J.M., 1997. Giving Offense: Essays on Censorship, Chicago: University of Chicago Press.
24. Cohen, J., 1993. “Freedom of Epression,” in Philosophy and Public Affairs, 22(3): 207–263.
25. Cohen-Almagor, R., 2005. Speech, Media and Ethics: The Limits of Free Expression: Critical Studies on Freedom of Expression, Freedom of the Press, and th Public's Right to Know, Palgrave Macmillan.
26. Cohen-Almagor, R., 2006. The Scope of Tolerance: Studies on the Cost of Free Expression and Freedom of the Press, London: Routledge.
27. Cornell. D. (ed.), 2000. Feminism and Pornography, Oxford: Oxford University Press.
28. Council of Europe, 2007. Freedom of Expression in Europe: Case-Law Concerning Article 10 of the European Convention of Human Rights, Council of Europe.
29. Couvares, F.G., 2006. Movie Censorship and American culture, Amherst, MA: University of Massachusetts Press.
30. Cronin, M., 2016. An Indispensable Liberty: The Fight for the First Amendment in Nineteenth-Century America, Illinois: Southern Illinois University Press.
31. Curtis, M.K., 2000. Free Speech, “The People's Darling privilege”: Struggles for Freedom of Expression in American History, Durham: Duke University Press.
32. Downs, D.A., 1992. The New Politics of Pornography, Chicago: University of Chicago Press.
33. Dworkin, A., 1981. Pornography: Men Possessing Women, London: The Women's Press.
34. Dworkin, R., 1977. Taking Rights Seriously, Cambridge: Harvard University Press.
35. –––, 1985, A Matter of Principle, Cambridge: Harvard University Press.
36. Edwin Baker, C., 1992. Human Liberty and Freedom of Speech, Oxford: Oxford University Press.
37. Easton, S., 1994. The Problem of Pornography: Regulation and the right to free speech, London: Routledge.
38. Feinberg, J., 1984, Harm to Others: The Moral Limits of the Criminal Law, Oxford: Oxford University Press.
39. –––, 1985. Offense to Others: The Moral Limits of the Criminal Law, Oxford: Oxford University Press.
40. Fish, S., 1994. There's No Such Thing as Free Speech…and it's a good thing too, New York: Oxford University Press.
41. Fiss, O.M., 1996. Liberalism Divided: Freedom of Speech and the Many Uses of State Power, Boulder: Westview Press.
42. Flathman, R., 1987. The Philosophy and Politics of Freedom, Chicago: University of Chicago Press.
43. Garry, P.M., 1994. Scrambling for Protection: The New media and the First Amendment, Pittsburgh: University of Pittsburgh Press.
44. Garton Ash, T., 2016. Free Speech: Ten Principles for a Connected World, New Haven: Yale University Press.
45. Gates, H.L., 1995. Speaking of Race, Speaking of Sex: Hate Speech, Civil Rights, and Civil Liberties, New York: New York University Press.
46. Gelber, K., 2011. Speech Matters: Getting Free Speech Right, Queensland: University of Queensland Press.
47. Gomberg, P., 2008. “Autonomy and free expression.” Journal of Social Philosophy, 25 (2).
48. Graber, M.A., 1992. Transforming Free Speech: The Ambiguous Legacy of Civil Libertarianism, Berkeley: University of California Press.
49. Gray, J., 1996, Mill on Liberty: A Defence, London: Routledge.
50. Greenawalt, K., 1996. Fighting Words, Princeton: Princeton University Press.
51. Hare, I., and J. Weinstein (eds.), 2009. Extreme Speech and Democracy, Oxford: Oxford University Press.
52. Hashim Kamali, M., 1997. Freedom of Expression in Islam, Louisville: Islamic Texts Society.
53. Haworth, A., 1998. Free Speech, London: Routledge.
54. Hayman, S., 2008. Free Speech and Human Dignity, New Haven: Yale University Press.
55. Hobbes, Thomas, 1968. Leviathan, ed. C.B. Macpherson, London: Penguin Books.
56. Jacobson, D., 1995. “Freedom of Speech Acts: A Response to Langton,” Philosophy and Public Affairs, 24(1): 64–79.
57. –––, 2000. “Mill on Liberty, Speech, and the Free Society,” in Philosophy and Public Affairs, 29(3): 276–309.
58. Kateb, G., 1989. “The Freedom of Worthless and Harmful Speech,” in Liberalism without Illusions: Essays on Liberal Theory and the Political Vision of Judith N. Shklar, Bernard Yack (ed.), Chicago: University of Chicago Press.
59. Kramer, M., 2002. “Why Freedoms Do Not Exist by Degrees,” in Political Studies, 50(3): 230–243.
60. Langton, R., 1990. “Whose Right? Ronald Dworkin, Women, and Pornographers,” in Philosophy and Public Affairs, 19(4): 311–359 .
61. –––, 1993. “Speech Acts and Unspeakable Acts,” in Philosophy and Public Affairs, 22(4): 293–330.
62. –––, and West, C., 1999. “Scorekeeping in a Pornographic Language Game,” Australasian Journal of Philosophy, 77(3): 303–319.
63. Lewis, A., 1995. Make No Law, New York: Random House.
64. Lipshultz, J., 2007. Broadcast and Internet Indecency: Defining Free Speech, London: Taylor and Francis.
65. Lyons, D., 1994, Rights, Welfare, and Mill's Moral Theory, New York: Oxford University Press.
66. MacKinnon, C., 1987, Feminism Unmodified, Cambridge: Harvard University Press.
67. –––, 1995. Only Words, London: Harper Collins.
68. Magee, J., 2002. Freedom of Expression, Westport: Greenwood Press.
69. Maitra, I., and McGowan, M.K., 2012. Speech and Harm: Controversies Over Free Speech, Oxford: Oxford University Press.
70. McGowan, M.K. and Ishani Maitra (eds.), 2010. What Speech Does, New York: Oxford University Press.
71. Mcleod, K., 2007. Freedom of Expression: Resistance and Repression in the Age of Intellectual Property, Minneapolis: University of Minnesota Press.
72. Mill, J.S., 1978. On Liberty, Indianapolis: Hackett Publishing.
73. Nelson, S.P., 1994. Beyond the First Amendment: The Politics of Free Speech and Pluralism, Baltimore: Johns Hopkins University Press.
74. Netanel, N.W., 2008. Copyright's Paradox: Property in Expression/Freedom of Expression, Oxford: Oxford University Press.
75. Nunziato, D., 2009. Virtual Freedom: Net Neutrality and Free Speech in the Internet Age, Stanford: Stanford University Press.
76. Nussbaum, M., 2009. Liberty of Conscience, New York: Basic Books.
77. O'Rourke, K.C., 2001. John Stuart Mill and Freedom of Expression: The Genesis of a Theory, London: Routledge.
78. Parekh, B., 2012. “Is There a Case for Banning Hate Speech?”, in M. Herz & P. Molnar, P., The Content and Context of Hate Speech: Rethinking Regulation and Responses, Cambridge: Cambridge University Press.
79. Peters, J.D., 2010. Courting the Abyss: Free Speech and the Liberal Tradition, Chicago: University of Chicago Press.
80. Pinaire, B., 2008. The Constitution of Electoral Speech Law: The Supreme Court and Freedom of Expression in Campaigns and Elections, Stanford: Stanford University Press.
81. Post, S.G., 2003. Human Nature and the Freedom of Public Religious Expression, Notre Dame: University of Notre Dame Press.
82. Rauch, J., 1995. Kindly Inquisitors: The New Attacks on Free Thought, Chicago: University of Chicago Press.
83. Raz, J., 1986. The Morality of Freedom, Clarendon: Oxford University Press.
84. Rees, J.C., 1991. “A Re-reading of Mill on Liberty” in J.S. Mill-On Liberty in Focus, eds. John Gray and G.W. Smith, London: Routledge.
85. Riley, J., 1998. Mill on Liberty, New York: Routledge.
86. Scanlon, T., 1972. “A Theory of Freedom of Expression,” Philosophy and Public Affairs, 1(2): 204–226.
87. Shaeur, F., 1984. “Must speech be special?” Northwestern Law Review, 78(5): 1284–1306.
88. Schauer, F., 1985. “Slippery Slopes” Harvard Law Review, 99(2): 361–383.
89. Schauer, F., 1982, Free Speech: A Philosophical Enquiry, Cambridge: Cambridge University Press.
90. Scoccia, D., 1996. “Can Liberals Support a Ban on Violent Pornography?” Ethics, 106(4): 776–799.
91. Shiffrin, S., 1990. The First Amendment: Democracy and Romance, Cambridge, MA: Harvard University Press.
92. Sorial, S., 2012. Sedition and the Advocacy of Violence: Free Speech and Counter-Terrorism, London: Routledge.
93. Stone, G., 2004. Perilous Times: Free Speech in Wartime from The Sedition Act of 1798 to The War on Terrorism, New York: W.W. Norton.
94. Strum, P., 1999. When the Nazis came to Skokie: Freedom for Speech We Hate, Lawrence: Kansas University Press.
95. Sunstein, C., 1986. “Pornography and the First Amendment,”Duke Law Journal, 1986(4): 589–627.
96. –––, 1995. Democracy and the Problem of Free Speech, New York: Free Press.
97. –––, 2003. Why Societies Need Dissent, Cambridge MA: Harvard University Press.
98. –––, 2007. Republic.com, Princeton: Princeton University Press.
99. Ten, C.L., 1991. “Mill's Defence of Liberty,” in J.S. Mill—On Liberty in Focus, John Gray and G.W. Smith (eds.), London: Routledge.
100. Tushnet, M., A. Chen, and J. Blocher, 2017. Free Speech Beyond Words: The Surprising Reach of the First Amendment, New York: New York University Press.
101. van Mill, D., 2017. Free Speech and the State: An Unprincipled Approach, London: Palgrave Macmillan.
102. Waldron, J., 2012. The Harm in Hate Speech, Cambridge: Harvard University Press.
103. Walker, S., 1994. Hate Speech: The History of an American Controversy, Lincoln: University of Nebraska Press.
104. Waluchow, W.J., 1994. Free Expression: Essays in Law and Philosophy, Oxford: Oxford University Press.
105. Warburton, N., 2009. Free Speech: A Very Short Introduction, Oxford: Oxford University Press.
106. West, C., 2003. “The Free Speech Argument Against Pornography”, Canadian Journal of Philosophy, 33(3): 391–422.
107. –––, “Pornography and Censorship”, The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2005 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/fall2005/entries/pornography-censorship/>.
108. Weinrib, L., 2016.The Taming of Free Speech: America's Civil Liberties Compromise, Cambridge: Harvard University Press.
109. Weinstein, J., 1999. Hate Speech, Pornography and the Radical Attack on Free Speech, Boulder: Westview Press.
110. Williams, P., 1987. “Spirit-Murdering the Messenger: The Discourse of Finger-Pointing as the Law's Response to Racism”, University of Miami Law Review, 42(1): 127–157.

Другие интернет ресурсы

1. American Civil Liberties Union
2. Free Speech Movement archives (related to Berkeley in the 1960s)
3. Freedom Forum, (a forum dedicated to free speech and a free press)
4. Free Expression, Center for Democracy and Technology, (a website related to the issue of free speech and the internet)
5. The Kellor Center for the Study of the First Amendment