концепции

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Гераклит

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 8 февраля 2007 года; содержательно переработано 3 сентября 2019 года.

Греческий философ из Эфеса (рядом с современным Кушадаси, Турция), который жил около 500 года до н.э. Гераклит предложил самобытную теорию, которую он выразил на языке пророчеств.

Более всего известен учением, гласящим, что вещи постоянно меняются (мировой поток), что противоположности совпадают (единство противоположностей) и что огонь представляет собой стихию, из которой соткан мир. Точная интепретация этих взглядов является предметом больших споров, как и часто выводимое из них заключение о том, что в мире, как его представляет Гераклит, противоречащие пропозиции должны быть истинными.

Жизнь и труды

О жизни Гераклита известно мало. Все, что было записано, содержит истории, по всей видимости, созданные с тем, чтобы описать его характер, явленный во фрагментах его сочинений (Диоген Лаэртский, 9.1–17). Его родной Эфес был видным городом Ионии, населенным греками побережьем Малой Азии, но подчиненным власти Персии при жизни Гераклита. По одному из свидетельств, он наследовал почетный титул и место «царя» ионийцев, от которого отрекся в пользу своего брата. Обыкновенно его рассматривают как сторонника аристократической формы правления как противоположности демократии на основании его собственных политических наблюдений.

Его город лежит близко к Милету, где жили первые мыслители, позднее названные философами; но нет никаких записей о том, что он знал кого-то из милетских мыслителей (Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена) или учился у них; или о том, путешествовал ли он вообще.

Считается, что Гераклит написал лишь одну книгу (на свитке папирусе) и отдал ее на хранение в храм Артемиды Эфесской. История достаточно правдоподобная: храмы часто служили хранилищами денег и других ценностей, а о библиотеках во время Гераклита мы ничего не знаем.

Так что немаловероятно, что книга состояла из изречений и эпиграм, нежели представляла последовательную аргументацию. В такой форме, следовательно, она могла выглядеть как сборник поговорок, подобный тем, что приписывались семи мудрецам, а не как космологические трактаты милетских мыслителей. Теофраст, который был знаком с этой книгой, сказал, что она выглядит законченной наполовину и больше походит на сборную солянку из-за меланхолии автора. Диоген Лаэртский сообщает, что работа была разделена (не сообщает кем) на три раздела: один был посвящен космологии, другой — политике (и этике), а третий — о теологии (9.5–6). Все эти темы рассматриваются в существующих фрагментах Гераклита, хотя сложно проследить границы, которые могли бы быть проведены между ними в самой работе, поскольку Гераклит, кажется, видел глубокие пересечения между наукой, человеческой жизнью и теологией.

В отличие от остальных ранних философов, Гераклита рассматривают как самостоятельного мыслителя, независимого от школ и движений, приписанных (иногда анахронично) поздними авторами к древним; и он утверждал, что учил себя сам (B101). Античные и современные комментаторы часто называли его материальным монистом или философом процесса; научным космологом, метафизиком или прежде всего религиозным мыслителем; эмпиристом, рационалистом или мистиком; он считался создателем логики или же тем, кто отринул закон непротиворечия; первым гением в философии или антиинтеллектуальным обскурантистом. Вне всяких сомнений, мудрец из Эфеса останется противоречивой и сложной в интепретации фигурой, но ученые добились значительного прогресса в понимании и оценке его наследия.

Метод

Гераклит сделал значительные шаги, чтобы вырваться из лекал современной ему мысли. Хотя на него и повлияли несколькими путями мысль и язык его предшественников, включая эпических поэтов Гомера и Гесиода, поэта и философа Ксенофана, историка и антиквара Гекатея, религиозного гуру Пифагора, мудреца Бианта Приенского, поэта Архилоха и милетских философов, он критиковал большую часть из них прямо или косвенно и вышел на свой собственный путь. Он отрицал многознание — polumathiê, или поверхностную образованность, которая «уму не научает» (B40). Эпических поэтов он считал за дураков и называл Пифагора шарлатаном.

Во фрагментах Гераклит не критикует милетцев открытым текстом и, скорее всего, он рассматривал их как наиболее прогрессивных из предыдущих мыслителей. Он неявно критикует Анаксимандра за то, что тот не признает роли несправедливости в мире (B80), возможно, иногда хваля Фалеса (B38). Его взгляды можно рассматривать как отражение структурной критики милетских принципов, но, даже поправляя милетцев, он стоит на их основаниях.

Быть может, нам стоило бы смотреть на него как на первого гуманиста, если бы не тот факт, что он не очень сильно любит человечество. С самого начала он ясно дает понять, что большинство людей невероятно глупы, чтобы понять его теорию. Он кажется более всех занятым человеческим отношением к философским теориям, но он элитист, как и Платон, который считает, что только избранные читатели способны извлечь плоды из его учения. И, возможно, по этой причине он, подобно Платону, не учит своим философским принципам непосредственно, но прячет их в художественной форме, которая дистанцирует автора от читателя. Во множестве случаев он, по-видимому: рассматривает себя не столько как автора философии, сколько в качестве рассказчика независимой истины:

Внемля не моему, но этому логосу, должно согласиться: мудрость в том, чтобы знать все как одно. (B50)

Гераклит подчеркивает, что это сообщение — не его изобретение, но вечная истина, доступная каждому, кто следит за тем, как сам мир существует. Он предостерегает нас: «Но хотя этот логос — общий, большинство людей живут так, будто у каждого из них свой особенный рассудок» (В2). Логос (сообщение, мнение) существует отдельно от учения Гераклита, но он пытается донести это сообщение до своей аудитории.

Слепота людей — одна из главных тем Гераклита. Он обьявляет об этом в самом начале книги:

Нο хотя этот логос существует вечно люди оказываются непонимающими его и прежде, чем вслушаться в него, и вслушавшись однажды. Ибо хотя все [люди] сталкиваются лицу к лицу с этим логосом, они выглядят незнакомыми с ним, даже когда пытаются понять такие слова и дела, о каких толкую я, расчленяя их согласно природе и ясно выражая, каковы они. Что же касается остальных людей, то они не осознают того, что делают наяву, подобно тому, как они пребывают в забытьи о том, что делают во сне. (В1)

Он начинает с предупреждения своих читателей: большая часть из них не поймет его сообщения. Он обещает «расчленить их [слова и дела] согласно их природе и ясно выразить, каковы они» — заявление, схожее с милетским. Все же, подобно спящим, его читатели не поймут окружающий их мир. Как и утверждается, в книге сказано о природе, но много больше — о положении людей.

Не менее самого сообщения Гераклита важна его форма, в которой он представляет его своей публике. Аристотель отмечает, что даже в первом предложении В1, процитированном выше, сила слова «вечно» неясна: связано ли оно с предыдущим или с последующим словами, с «существует» или «оказываются» («Риторика», 1407b11–18)?

Он рассматривает двойственность как слабость в речи Гераклита. Но если мы будем внимательными к языку Гераклита, мы увидим, что синтаксическая двойственность больше, чем просто случайность: это обыкновенное средство он использует, чтобы усилить свои слова и придать им уникальную словесную сложность, сравнимую с поэтической. Чарльз Кан (Kahn 1979: 89) определяет две главных черты Гераклитова стиля — языковую плотность и резонанс. Первая — его способность наделять одно слово или одну фразу несколькими значениями. Другая — способность использовать высказывание с тем, чтобы отослать к другому. Возьмем пример:

moroi mezones mezonas moiras lanchanousi.

Великим смертям выпадают великие доли. (B25)

Гераклит использует аллитерацию (4 слова на m в цепи) и хиазм (схему АВВА), чтобы связать смерть и вознаграждение. Последнее появляется как зеркальное отражение первого, и в звуке и смысле они смешиваются друг с другом. Другой фрагмент содержит три греческих слова:

êthos anthrôpôi daimôn.

Этос человека — его даймон. (B119)

Второе слово, «человек» в дательном падеже (для), стоит между названиями двух очень различных вещей, «этосом» (характером) и «даймоном» (божеством). Грамматически он может сочетаться с каждым из них, и, кажется, так и задумано, так что его интерпретация двойственна. Из-за двойственной роли слово формирует что-то наподобие синтаксического клея между различными в противном случае субьектами, сводя их воедино. Традиционно наличие хорошего или плохого даймона-охранителя определяет «удачу», eudaimôn, или dusdaimôn, неудачу, проклятие по милости божественного наблюдателя. Но Гераклит превращает удачу в функцию характера, этической установки, делая «человека» связующим звеном.

 Как он утверждает во вотором предложении введения, В1, его logoi должны быть испытаны на опыте, а не просто поняты, и только те, кто испытал их в их глубине, усвоит их смысл.

Философские принципы

Хотя его слова подразумевают неожиданные взгляды на мир, Гераклит придерживается какой-то абстрактной логики, которая правит миром. Уже в Античности он был известным защитником тождества противоположностей, учения о потоке, взгляда на огонь как источник и природу всего. Комментируя Гераклита, Платон предлагает раннее прочтение, которому внимательно следовал Аристотель, популярное до нынешнего дня (заостренное и особенно сильно защищавшееся в Barnes 1982: ch. 4). По Барнсу, Гераклит — материальный монист, веривший, что все вещи — модификации огня. Все — течет (в том смысле, что «все всегда движется в одном или ином смысле», Barnes 1982: 69), что влечет за собой совпадений противоположностей («каждая пара противоположностей каким-то образом коинстанцируется; и каждый обьект коинстанцирует по крайней мере одну пару противоположностей», Barnes 1982: 70). Тождество противоположностей, интепретированное в таком ключе, влечет за собой противоречия, которые Гераклит не может избежать. В этом плане Гераклит испытал влияние теории материального монизма и опытных наблюдений, поддерживавших идеи потока и совпадения противоположностей. Во времена до создания логики, заключает Барнс, Гераклит нарушает ее принципы и делает познание невозможным.

Очевидно, что это прочтение немилосердно к Гераклиту. Более того, есть основания подвергнуть такое прочтение сомнению. Во-первых, некоторые из взглядов Гераклита несовместимы с материальным монизмом (что мы обсудим позже), так что основа его теории должна быть переосмыслена. Во-вторых, имеется свидетельство того, что теория потока на деле слабее, чем предполагает данное прочтение. В-третьих, то же самое обстоит и с совпадением противоположностей — его теория слабее той, которую ему приписывают.

Поток

Барнс основывает свое платоническое прочтение на утверждении самого Платона:

Гераклит говорит где-то: «все движется и ничто не остается на месте», а еще, уподобляя все сущее течению реки, он говорит, что «дважды тебе не войти в одну и ту же реку». (Платон, «Кратил», 402а = А6)

Устоявшийся научный метод — пытаться подтвердить версию Платона, исследуя слова самого Гераклита, если это возможно. Есть три предполагаемых «речных фрагмента»:

B12. potamoisi toisin autoisin embainousin hetera kai hetera hudata epirrei.

Когда мы [дважды] входим в одни и те же реки, нас омывают притоком каждый раз разные воды.

(Клеанф из Ария Дидима из Евсевия)

B49a. potamois tois autois … 

В те же реки вступаем и не вступаем, мы есть и не есть. (Гераклит Грамматик)

B91[a]. potamôi … tôi autôi …

Ибо, согласно Гераклиту,

(a) нельзя дважды войти в одну и ту же реку, равно как и

(b) нельзя два раза подряд коснуться одной и той же смертной сущности.

(Плутарх)

Из них только первый имеет лингвистическую плотность, характерную для слов Гераклита. Второй начинается с тех же трех слов, что и В12, но на аттическом, а не на ионийском, родном для Гераклита, диалекте; а второе предложение не имеет грамматической связи с первым. Третий фрагмент — явно парафраз автором известной цитаты по памяти, а не по тексту. Даже на греческом фрагмент начинается со слова «река» в единственном числе. Нет свидетельств, что повторение фраз с различиями в частях — нечто в стиле Гераклита (как это было у Эмпедокла). Начнем со слова «река» (или «реки»), которое идет против нормального стиля греческой прозы, и, приняв правдоподобное допущение, что все источники пытаются имитировать Гераклита, который не повторяет самого себя, мы придем к выбору В12 как одного-единственного фрагмента, представляющего собой актуальную цитату из книги Гераклита. Это вывод Кирка (Kirk 1954) и Марковича (Marcovich 1967), основанный на интепретации, восходящей к Райнхардту (Reinhardt 1916). На то, что В12 — подлинный фрагмент, указывают те признаки, которые он разделяет с фрагментами Гераклита: синтаксическая двойственность (toisin autoisin «тот же» [в дативе] может истолковываться в связке либо с «реками» [«те же реки»], либо с «теми, кто ступает» [«те же люди»], с тем, что идет до или после слова), хиазм, звукоподражание (первая фраза похожа на звук движущейся воды с ее дифтонгами и шипящими), рифма и аллитерация.

Если В12 признается подлинным, необходимо исключить следующие два предполагаемых фрагмента. Главная теоретическая связь во фрагменте — между «теми же реками» и «другими водами». Кроме всего прочего В12 — утверждение тождества противоположностей.

Так что есть смысл в том, что река — удивительный пример существования, остающегося тем же самым, меняясь в том, что оно содержит (ср. Юм, «Трактат», 1.4.6). Гераклит выводит удивительное заключение из повседневного переживания. Далее он выдвигает в виду двойственности в первом предложении и другое прочтение: на тех же людей, ступающих в воду, все разные и разные воды текут. В таком случае это люди остаются теми же самыми в противоположность меняющимся водам, как если бы встреча с текущей окружающей природой помогла бы конституировать воспринимающего субьекта как самотождественного. (См. Kahn 1979.) В49а, наоборот, противоречит утверждению, что можно ступить в ту же реку (и также утверждает его), а В91[а], подобно Платону в «Кратиле», отрицает, что можно вступить в реку дважды. Тем не менее, если реки остаются теми же, можно точно ступить в них дважды — но не в те же воды, а в те же реки. Так что другие предполагаемые фрагменты несовместимы с тем точно подлинным фрагментом.

На самом деле Маркович (Marcovich 1967) успешно показал, как ложное прочтение В12 может вести к интепретации вроде той, что воплощена в А6 и В91[а]. Вполне можно предположить, что Кратил, поздний последователь Гераклита, дает свое прочтение Гераклита и поэтому добавляет свое знаменитое возражение, согласно которому нельзя войти в одну реку даже единожды (хотя такое прочтение может восходить к еще более раннему Гиппию: Mansfeld 1990: 43–55). Поскольку Платон, как утверждается, слушал речи Кратила, он мог вполне основывать свое прочтение на критике Кратила.

Если такая интепретация верна, то смысл речного фрагмента, В12, не в том, что все вещи меняются, так что мы не можем столкнуться с ними дважды, а в чем-то намного более тонком и основательном. Некоторые вещи остаются теми же самыми только потому, что они изменяются. Вид длящейся материальной реальности существует только благодаря вечно меняющемуся ее содержанию. Постоянство и изменение здесь не противоположны, а неразрывно связаны. Человеческое тело может быть понято в точности в том же смысле как живущее и длящееся только благодаря непрерывному метаболизму, как позднее его понимал, например, Аристотель. В таком прочтении Гераклит верит в поток, но не как в разрушение постоянства, а, скорее, как в парадоксально необходимое условие постоянства, по крайней мере в некоторых случаях (а возможно, во всех). В целом, по крайней мере в некоторых образцовых случаях, высокоорганизованные структуры супервентны на низкоорганизованном меняющемся содержании. У платонического прочтения до сих пор есть поборники (напр., Tarán 1999), но теперь это не единственное прочтение, защищаемое учеными.

Единство противоположностей

Учение о потоке — особый случай единства противоположностей, указывающий на то, что вещи одинаковы и не одинаковы в течение времени. Гераклит описывает две ключевые и взаимосвязанные противоположности, но не совпадающие. Он иногда обьясняет, почему вещи имеют противоположные свойства:

Море — вода чистейшая и грязнейшая: рыбам — питьевая и спасительная, людям — негодная для питья и губительная. (В61)

Барнс считает, что Гераклит выводит свое учение универсальной коинстанциации противоположностей из ошибочного удаления уточнений и оговорок (таких как «для людей», «для рыб»). Но В61 показывает, что он прекрасно помнит о них, и, скорее, нам остается сказать, что он молчаливо подразумевает их, даже когда не говорит о них. Когда он изрекает:

Слоги: звонкие и незвонкие [буквы], согласное разногласное, созвучное несозвучное, из всех — одно, из одного — все. (В10)

— он не противоречит себе. Есть прекрасно подходящие контексты, в которых все, что он говорит, — истинно. Можно разделить слоги на части или связать в единое целое.

Наиболее показательно Гераклит обьясняет, как соединены противоположности:

Одно и то же в нас — живое и мертвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое: это, внезапно изменившись, стало тем, а то, снова внезапно изменившись, стало этим. (В88)

Противоположные свойства обнаруживаются в нас как «одно и то же». Но они одинаковы в силу того, что одна вещь меняется на другую. Мы спим и просыпаемся; мы бодрствуем и отходим ко сну. Так что и спящее, и бодрствующее есть в нас, но не в один и тот же момент или не в одном и том же отношении. Действительно, если сон и бодрствование идентичны, не было бы изменения, как того требует второе предложение.

В общем, то, что мы видим у Гераклита, — не сплав оппозиций в тождество, но цепь тонких анализов, раскрывающих связи противоположных состояний в жизни в и мире. Нет смысла приписывать ему логическую ошибку. Противоположности — реальны, связи между ними — реальны, но корреляты противоположностей не идентичны друг другу.

Онтология

Привычный взгляд на онтологию Гераклита, начиная с Аристотеля, гласит, что тот материальный монист, который сделал огонь основой реальности. Все вещи — просто манифестации огня. По Аристотелю, милетцы в целом были материальными монистами, которые признавали другие виды первопричин: Фалес — воду, Анаксимандр — беспредельное, Анаксимен — воздух («Метафизика», 983b6–984a8). Так что теория Гераклита была еще одной версией общей для всех теории. Сразу возникают проблемы с Аристотелевым пониманием милетцев: Аристотель не имеет текстов Фалеса и по нужде реконструирует его взгляд практически из ничего; иногда он трактует Анаксимандра как плюралиста, подобного Анаксагору, считавшего беспредельное смесью качеств; самое большее Анаксимен мог бы служить примером материального мониста, но Платон относит его к плюралистам («Тимей», 39 и Graham 2003b; Graham 2003a). В случае Гераклита его же утверждения делают проблематичным материальный монизм. Согласно материальному монизму, некоторый вид составляет основу реальности, а любые изменения в мире — только качественное или количественное изменение в основе. И есть только одна реальность, к примеру — огонь, который никогда не может возникнуть или погибнуть, но может меняться только в своих проявлениях. Тем не менее Гераклит выступает за радикальное изменение:

Душам смерть — воды рожденье, воде смерть — земли рожденье, из земли вода рождается, из воды — душа. (В36)

(Здесь душа, кажется, занимает место огня.) Язык рождения и смерти в мире живых существ — именно тот язык, который используется в греческой метафизике для обозначения того, что рождается и умирает. Он подразумевает радикальную трансформацию, исключающую сохранение тождества или идентичности (ср. B76, B62).

С монистическим прочтением возникает еще одна сложность. В предполагаемой им версии монизма огонь — основа реальности. Тем не менее огонь (как думали древние) наименее субстанциальная и наиболее мимолетная из стихийных материй. Он скорее символ изменения, чем постоянства. Другие предполагаеые примеры материального монизма предлагают обычный вид вещей, которые могут спорно быть устойчивыми и постоянными в течение долгого периода, но огонь выражает «нужду и избыток» (B65), своего рода постоянное потребление, которое может жить лишь за счет пожирания топлива. Разве не парадоксален выбор первопричины-основы Гераклитом? В лучшем случае его обращение к огню, кажется, опирается на материальный монизм таким образом, который выходит за рамки теории и обьясняет, что процесс изменений более реален, чем материальные сущности, претерпевающие изменения.

Космология

Хотя Гераклит больше, чем просто космолог, он имеет собственную космологию. Его наиболее фундаментальный космологический тезис таков:

Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно-живой огонь, мерно вспыхивающий и мерно угасающий. (B30)

В этом предложении, впервые в известном нам греческом тексте, использовано слово космос, «порядок», в значении, близком к слову «мир». Он отождествляет мир с огнем, но далее указывает его меры, которые вспыхивают и угасают. Хотя древние источники, включая как Аристотеля («О небесах», 279b12–17), так и стоиков, приписывали Гераклиту представление о периодически разрушаемом огнем мира и затем снова восстанавливаемом, данное утверждение, кажется, противоречит подобному взгляду, как это отмечал уже Гегель. Если мир был, есть и будет, то он не уничтожается и снова оживает, несмотря на то, что его части (меры огня) непрерывно изменяются.

Гераклит описывает изменения элементарных тел:

Повороты Огня — сначала Море, а повороты Моря — наполовину Земля, наполовину Ветер. (B31[a])

Море расточается и возмещается до той же самой меры, какая была до того, как оно стало Землей. (B31[b])

Огонь превращается в воду («Море»), и затем половина того количества превращается в Землю, а половина — в «Ветер» (prêstêr, огненный и ветренный вид штормового явления). Часть, которая становится землей, превращается обратно в воду в том же количестве, что и раньше. Тут Гераклит предусмотрел закономерность в изменении вещей из огня в воду и землю; изменение обратимо, и в нем сохраняется то же количество материала. Что сделает мир непрерывным, так это то обстоятельство, что, когда одна часть огня превращается в воду, эквивалентная часть воды превращается в огонь. Общее равновесие сохранено, даже если вода, которая сейчас в море, не является той же самой водой, что была в нем до этого. Это представление имеет сходство с образом реки, которая остается той же самой, несмотря на постоянно меняющееся ее содержание.

Гераклит, видимо, признает это в своем восхвалении войны и вражды:

Должно знать, что война всеобща, что вражда — справедливость (Дике) и что все рождается через вражду и за счет другого. (В80)

Полемос (Война) — отец всех существ и царь всех существ, одних он обращает в богов, других в людей, одних делает рабами, других — свободными. (B53)

Разногласные силы противоположностей, включая стихии, делает возможным мир во всем его многообразии; без этого разногласия мы имели бы безжизненную однородность. В первом пассаже Гераклит, возможно, критикует Анаксимандра за его взгляд на космическую справедливость, состоящую в наказании тех сил, которые переступили собственные границы (Анаксимандр, В1). Справедливость — не исправление избытка, но целый паттерн, состоящий из господства одной противоположности, за которым следует господство другой.

Однако в мире есть ведущая сила:

Этим [миром] правит Громовой Удар (B64)

Огненный вал молнии — символ направления мира. Анаксимандр уже мог высказать идею о кормчем вселенной. Гераклит приравнивает его к удару молнии, который сам по себе является свойством Зевса, бога грозы. Изменения, вызванные и символизируемые огнем, руководят миром. Руководящую силу вселенной можно отождествить с Зевсом, но не прямым образом: «Одно единственное Мудрое Существо хочет и не хочет называться именем Зевса» (В32). И тут слово, используемое для «Зевса», может отражать смысл слова «Жизнь». Подобно милетцам, Гераклит отождествляет руководящую силу мира с божеством, но его концепция, как и их, неконвенциональна.

Гераклит в некотором смысле обсуждает метеорологические и астрономические явления. Он исследует исчезновение и появление луны в конце и начале месяца (Oxyrhynchus Papyri LIII 3710 ii. 43–47 и iii. 7–11 — самое ясное свидетельство того, что Гераклит имел научный интерес к астрономии). Он обьяснял, что солнце и луна суть чаши, полные огня. Поскольку чаша луны поворачивается, возникают фазы. Затмения были результатом поворота выпуклой стороны чаши к Земле. Мы не имеем его наблюдений о самой Земле, но мы можем предположить, что, как и его предшественники, Гераклит рассматривал ее как плоскую. Испарения с земли и моря, возможно, являются топливом для небесных тел, которые горят как масляные лампы.

Божественные силы видны во всех явлениях:

(a) Бог: день — ночь, зима — лето, война — мир, избыток — нужда …

(b) a преображается он словно когда смешивается с благовониями, именуется по запаху каждого из них. (В67)

Вновь Гераклит, видимо, подчеркивает единство божественных сил, даже если люди приписывают им разные имена и качества. Все, что происходит, является благим, но люди не видят в нем блага:

Для бога все вещи прекрасны, добры и справедливы, а люди одно считают справедливым, другое — несправедливым. (В102)

Гераклит не пытается предоставить подробную теодицею, но стремится видеть все вещи sub specie aeternitatis, с точки зрения вечности, в которой противостояние и разногласие (включая, по-видимому, и человеческие конфликты) поддерживают мир (В80, цит. выше).

Познание

Платон считал, что для Гераклита познание становится невозможным благодаря текучести чувственных объектов. И все же Гераклит не отвергает познания или мудрости, исходящей из правильного понимания мира. Без сомнения, он убежден, что большинство людей не способно быть мудрыми. Понимание — редкий и драгоценный дар, которого не достигают даже самые известные мудрецы (В28[а]). Тем не менее мудрость возможна, и она воплощена в словах Гераклита для тех, кто может ее распознать.

Кажется, Гераклит принимает данные чувств как в каком-то смысле ценные: «Все, что можно видеть, слышать, узнать — вот это я предпочитаю» (В55). Зрение — лучшее из чувств: «Глаза — более точные свидетели, чем уши» (В101а). Тем не менее, в противоположность тем, кто считает познание лишь накоплением сведений или мудрость — собранием изречений, он требует гораздо большего, чем ощущения и память:

Многознание уму не научает, иначе бы оно научило Гесиода с Пифагором, равно как и Ксенофана с Гекатеем. (В40)

В этом утверждении Гераклит обозревает ведущих авторитетов эпохи, живых (последние трое) и мертвых, имеющих дело с мирским и священным знанием, и всех из них находит ущербными. Они тратят слишком много сил для собирания сведений и недостаточно для вдумывания в их смысл.

Что за ум у них? Что за разум? Они следуют певцам черни (демоса) и живут по ее законам, а того не ведают, что много плохих, мало хороших. (В104)

Он особенно критикует Гесиода:

Учитель большинства — Гесиод. Они убеждены, что он знает больше всех — это тот, который не знал даже, что такое день и ночь: ведь они суть одно. (В57)

В своих мифах Гесиод трактует День и Ночь как отдельных людей, по очереди путешествующих за границу, в то время как один из них остается дома. Но тут нельзя уловить взаимосвязи дня и ночи, это подмена реальности. Гераклит критикует Гомера, Пифагора и Архилоха за допускаемые ими несоответствия и противоречия.

В целом Гераклит придерживается того, что люди не учат того, что они должны выучить:

Большинство людей не воспринимают того, с чем сталкивается [в опыте], и узнав, не понимают, но воображают. (В17)

Действительно, они не обдумывают информацию, которую получают:

Непонимающие, слушая, подобны глухим; это о них свидетельствует пословица: «они тут, но их нет». (В34)

Гераклит обьясняет:

Плохие свидетели для людей глаза и уши, если души у них непонятливы как варвары. (В107).

Варвар был не-греком — как иностранец слышит греческие слова без понимания их значени, большинство людей воспринимают реальность без понимания мира вокруг них. Чувственность необходима для познания, но не достаточна. Без способности дешифровать информацию, поступающую от чувств, нельзя понять мир.

Тогда какой шанс познать секреты мира? Гераклит не полностью пессимистичен по поводу познавателных способностей человека: «Всем людям дано познавать самих себя и быть целомудренными [~ ограничивать свои желания]» (В116). Необходимо не просто больше информации или чувственного опыта, а улучшенный способ понимания послания (logos), которое являет мир.

Чтобы читать Гераклита надлежащим образом, необходимо иметь богатый познавательный опыт, как намекает философ во введении (В1).

Гераклит часто предлагает простую конкретную ситуацию или образ, который имеет значение для нашего понимания мира: река, лук, дорога. Обычно он не делает обобщений и не выводит следствий. Скорее, его метод можно рассматривать как индуктивный: он предлагает пример, который предполагает общие принципы. В отличие от большинства философов, он бросает вызов правому полушарию, а не левому. Он не учит в конвенциональном ключе, он предлагает своим читателям материал для осмысления и предоставляет учиться самим. Он с одобрением приводит пример религиозного образования:

Владыка, чье прорицалище то, что в Дельфах, и не говорит [прямо], и не скрывает, а подает знаки. (B93)

Загадочные изречения дельфийского Оракула не дают однозначных ответов, но заставляют людей интерпретировать их. Его истины являются внимательным читателям как озарения, возникающие в результате решения загадки.

Ценность

Цель необычного подхода Гераклита — плодить читателей, которые могут верно осмыслять мир и их место в нем.

a) Целомудрие [~ самоограничение] — величайшая добродетель.

b) мудрость состоит в том, чтобы говорить истину и действовать в согласии с природой, внимая ей. (В112)

Такое осмысление может вытекать только из способности толковать язык природы. Правильное мышление позволяет действовать гармоничным образом.

Гераклит призывает к умеренности и самоконтролю отчасти традиционным способом (B85, B43). Он также рекомендует традиционно греческую цель поиска славы:

Самые доблестные выбирают одно вместо всего — вечную

славу у смертных. А большинство обжираются как скоты. (В29)

Умереть в битве — наилучший вид смерти (В24). Те, кто пьют в избытке, делают свои души влажными и, соответственно, вредят им (В117), поскольку здоровая душа — сухая (В118). Те, кто испытал лучшую смерть, достигнут лучших наград (В25). Лжецы будут наказаны (В28[b]).

Людей ожидает после смерти то, на что они не надеются и чего не воображают. (В27)

Некоторые из этих замечаний, как правило, предполагают загробную жизнь с наградами и наказаниями, хотя его вера в продолжение существования остается под вопросом (см. Nussbaum 1972).

В политической теории он считал, что один хороший человек стоит десяти тысяч простых людей (В49). Он критикует его сограждан за изгнание выдающегося лидера:

Поделом было бы взрослым эфесцам поголовно удавиться и оставить полис недорослям, за то, что они изгнали Гермодора, наиполезнейшего из всех граждан, со словами: «Среди нас никто да не будет наиполезнейшим, а не то быть ему в другом месте и с другими!» (В121)

Очевидно, что он доверяет меньшинству и не верит большинству. Он смотрит на хорошие законы как на отражение вселенских принципов:

Те, которые желают говорить с умом, должны твердо опираться на общий для всех [логос], как граждане полиса — на закон, и даже намного тверже. Ибо все человеческие законы зависят, как от кормильца, от одного — божественного. Он господствует неограниченно по своему изволению, и он довлеет всем [человеческим законам], и все их превозмогает. (В114)

По Гераклиту, божественный закон, вероятно, продолжается в руководящих космосом законах, поддерживающих справедливость посредством противостояния (В80).

Влияние

Хотя о существовании учеников Гераклита ничего неизвестно, его труд, видимо, был влиятельным с самого начала. Возможно, он побудил Парменила разработать противоположную философию (Patin 1899; Graham 2002), несмотря на то, что их взгляды имеют больше общего, чем обычно предполагают (Nehamas 2002). Эмпедокл, судя по всему, продолжал гераклитовские темы, и некоторые тексты корпуса Гиппократа имитируют язык Гераклита и представляли выдержки гераклитовых тем. Демокрит отразил множество этических высказываний Гераклита в своей собственной этике.

С раннего времени Гераклита рассматривали как представителя теории всеобщего потока в противоположность Пармениду, представителю теории всеобщего покоя. Кратил принес философию Гераклита в Афины, где о ней услышал Платон. Платон, видимо, использовал теорию Гераклита (в интепретации Кратила) как модель для чувственного мира, так же как он использовал теорию Парменида для умопостигаемого мира. Как упоминалось, и Платон, и Аристотель рассматривали Гераклита как нарушителя закона непротиворечия, выдвигавшего бессвязную теорию познания, основанную на радикальном потоке. И все же Аристотель также относился к нему как к последовательному материальному монисту, который постулировал огонь как первопринцип.

Стоики вдохновлялись физикой Гераклита для создания их собственной, понимая его как приверженца идеи периодического разрушения мира огнем с последующим восстановлением. Клеанф, в частности, комментировал Гераклита. Энесидем интепретировал Гераклита как своего рода протоскептика (см. Polito 2004). 

Уже с Платона Гераклита рассматривают как философа потока.

Начиная с Гегеля, его рассматривали как образцового философа процесса — возможно, с достаточным на то основанием.

Добавление

Недавно опубликованный Папирус из Дервени, обнаруженный в гробнице в северной Греции, содержит комментарий на Орфическую поэму.

Комментатор обсуждает некоторые пассажи из Гераклита в связи с поэмой, а именно В3 и В94 (которые могли быть связаны в книге Гераклита) (колонка 4). См. Betegh 2004.

Оксиринхские Папирусы (т. 53, № 3710) также показывают, что Гераклит был заинтересован в определении дней лунного месяца и, следовательно, в научных вопросах. См. Burkert 1993.

В недавних работах ученые обратили особое внимание на политическую и моральную теорию Гераклита (Fattal 2011, Sider 2013, Robitzsch 2018), вопросы логоса и рациональности (Hülsz 2013, Long 2013), материального характера души (Betegh 2007) и теории изменения стихий (Neels 2018).

Появилось также новое важное издание досократиков, содержащее том, посвященный по большей части Гераклиту, с щедрой выборкой текстов, включая посвященные рецепции (Laks and Most 2016).

Также есть новое важное исследование Гераклита, отстаивающее традиционную интерпретацию источников (Finkelberg 2017).

Библиография

Издания

·             Лебедев, А. В., 2014, Логос Гераклита. Реконструкция мысли и слова (с новым критическим изданием фрагментов), СПб.: Наука.

·             Bollack, J. and H. Wismann, 1972, Héraclite ou la séparation, Paris: Les Édition de Minuit.

·             Conche, M., 1998, Héraclite: Fragments, 4th ed., Paris: Presses Universitaires de France.

·             Kahn, C. H., 1979, The Art and Thought of Heraclitus, Cambridge: Cambridge University Press.

·             Laks, André and Glenn W. Most, 2016, Early Greek Philosophy, vol. 3, Cambridge, Mass.: Harvard University Press.

·             Marcovich, Miroslav, 1967, Heraclitus, Mérida, Venezuela: University of the Andes Press; 2nd ed., Sankt Augustin: Academia Verlag, 2001.

·             Mouraviev, Serge, 1999–2011, Heraclitea, 11 vols., Sankt Augustin: Academia Verlag.

·             Robinson, T. M., 1987, Heraclitus, Toronto: University of Toronto Press.

Исследования

·             Barnes, J., 1982, The Presocratic Philosophers, revised ed., London: Routledge & Kegan Paul.

·             Betegh, G., 2004, The Derveni Papyrus: Cosmology, Theology and Interpretation, Cambridge: Cambridge University Press.

·             –––, 2007, “On the Physical Aspect of Heraclitus’ Psychology,” Phronesis, 52: 3–32.

·             Burkert, W., 1993, “Heraclitus and the Moon: The New Fragment P.Oxy, 3710,” Illinois Classical Studies, 18: 49–55.

·             Dilcher, R., 1995, Studies in Heraclitus, Hildesheim: Georg Olms.

·             Fattal, M., 2011, Parole et actes chez Héraclite, Paris: L’Harmattan.

·             Finkelberg, Aryeh, 2017, Heraclitus and Thales’ Conceptual Scheme: A Historical Study, Leiden: Brill.

·             Graham, D. W., 2002, “Heraclitus and Parmenides,” in Presocratic Philosophy: Essays in Honour of Alexander Mourelatos, V. Caston and D. W. Graham (eds.), 27–44, Aldershot: Ashgate.

·             –––, 2003a, “A New Look at Anaximenes,” History of Philosophy Quarterly, 20: 1–20.

·             –––, 2003b, “A Testimony of Anaximenes in Plato,” Classical Quarterly, 53: 327–37.

·             –––, 2006, Explaining the Cosmos: The Ionian Tradition of Scientific Philosophy, Princeton: Princeton University Press.

·             –––, 2008, “Heraclitus: Flux, Order, and Knowledge,” in The Oxford Handbook of Presocratic Philosophy, P. Curd and D. W. Graham (eds.), 169–188, New York: Oxford University Press.

·             Hülsz Piccone, Enrique (ed.), 2009, Nuevos ensayos sobre Heráclito: Actas del segundo Symposium Heracliteum, Mexico City: UNAM, 2009.

·             –––, 2013, “Heraclitus on Logos: Language, Rationality and the Real,” in Sider and Obbink 2013, 281–301.

·             Hussey, E., 1982, “Epistemology and Meaning in Heraclitus,” in Language and Logos, M. Schofield and M. Nussbaum (eds.), 33–59, Cambridge: Cambridge University Press.

·             Kahn, C. H., 1960, Anaximander and the Origins of Greek Cosmology, New York: Columbia University Press; reprint Indianapolis: Hackett, 1994.

·             –––, 1964, “A New Look at Heraclitus,” American Philosophical Quarterly 1: 189–203.

·             Kirk, G. S., 1954, Heraclitus: The Cosmic Fragments, Cambridge: Cambridge University Press.

·             Long, A. A., 2013, “Heraclitus on Measure and the Explicit Emergence of Rationality,” in Sider and Obbink 2013, 201–223.

·             Mansfeld, Jaap, 1990, Studies in the Historiography of Greek Philosophy, Assen: Van Gorcum.

·             Neels, Richard, 2018, “Elements and Opposites in Heraclitus,” Apeiron, 51: 427–452.

·             Nehamas, A., 2002, “Parmenidean Being/ Heraclitean Fire,” in Presocratic Philosophy: Essays in Honour of Alexander Mourelatos, V. Caston and D. W. Graham (eds.), 45–64, Aldershot: Ashgate.

·             Nussbaum, M. C. 1972, “Psyche in Heraclitus,” Phronesis, 17: 1–16; 153–70.

·             Patin, A., 1899, Parmenides im Kampfe gegen Heraklit, Leipzig: B. G. Teubner.

·             Polito, R., 2004, The Sceptical Road: Aenesidemus’ Appropriation of Heraclitus, Leiden: Brill.

·             Reinhardt, K., 1916, Parmenides und die Geschichte der griechischen Philosophie, Bonn: Friedrich Cohen.

·             Robitzsch, Jan Maximilian, 2018, “Heraclitus’ Political Thought,” Apeiron, 51: 405–426.

·             Sider, D., 2013, “Heraclitus’ Ethics,” in Sider and Obbink 2013, 321–344.

·             Sider, D. and D. Obbink (eds.), 2013, Doctrine and Doxography: Studies on Heraclitus and Pythagoras, Berlin: De Gruyter.

·             Tarán, L., 1999, “Heraclitus: The River Fragments and Their Implications,” Elenchos, 20: 9–52.

·             Vlastos, G., 1955. “On Heraclitus,” American Journal of Philology, 76: 337–378.