концепции

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Политическая репрезентация

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 2 января 2006; содержательно переработано 29 августа 2018

Политическая репрезентация — обманчиво простое понятие. Кажется, все знают, что это такое, но мало кто может договориться относительно конкретного определения.

Вообще говоря, литература, дающая множество различных определений этого неуловимого понятия, очень обширна. [Классические работы, рассматривающие понятие политической репрезентации: Pennock and Chapman 1968; Pitkin, 1967 and Schwartz, 1988.] Ханна Питкин (1967) дает, пожалуй, одно из наиболее прямолинейных определений: репрезентировать означает «снова делать присутствующим».  Согласно этому определению политическая репрезентация — это деятельность, в ходе которой голоса, мнения и точки зрения граждан оказываются «представленными» в процессе публичной политики. Политическая репрезентация имеет место, когда политические акторы говорят, выступают и действуют на политической сцене от лица других. Другими словами, политическая репрезентация — это вид политической помощи. Однако это на первый взгляд это прямолинейное определение не столь адекватно, как кажется. Оно описывает понятие не полностью. Как мы увидим, у понятия политической репрезентации есть много конфликтующих аспектов: наше расхожее понимание репрезентации содержит разные, противоречащие друг другу концепции того, как представители должны осуществлять репрезентацию, а значит, применяет к ним несовместимые стандарты. Опуская эти аспекты, определение Питкин не схватывает парадоксальность понятия репрезентации.

У данной энциклопедической статьи три цели. Первая — представить общий обзор того, что означает политическая репрезентация, выделяя ключевые составляющие данного понятия. Вторая — выделить несколько важных открытый, сделанных в современной литературе о политической репрезентации. Эти открытия указывают на новые формы политической репрезентации, которые не сводятся к отношениям между формальными представителями и их избирателями. Третья цель — указать на ряд проблем, неизменно преследующих теории политической репрезентации, предложив, таким образом, различные направления для дальнейших исследований.

Ключевые составляющие политической репрезентации

Практически в любой концепции политической репрезентации последняя состоит из пяти компонентов:

• 1. Репрезентирующая сторона (представитель, организация, движение, государственный орган и т.д.);

• 2. Репрезентируемая сторона (избиратели, клиенты и т.д.);

• 3. То, что репрезентируется (мнения, взгляды, интересы, дискурсы и т.д);

• 4. Среда, в которой осуществляется репрезентация (политический контекст);

• 5. То, что остается за рамками репрезентации (неозвученные мнения, интересы и взгляды).

Теории политической репрезентации часто начинают с уточнения понятий первых четырех компонентов. К примеру, теоретики демократии часто ограничиваются обсуждением формальных представителей — то есть тех, которые занимают выборную должность. Одна из причин, по которой понятие репрезентации остается трудноуловимым — это то, что теории репрезентации часто применяются лишь к конкретным типам политических акторов в конкретном контексте. То, как индивид репрезентирует избирательной округ, трактуют иначе, чем то, как репрезентируются социальные движения, юридические организации или неформальные организации. Следовательно, неясно, как относятся друг к другу различные формы репрезентации. Эндри Рефелд (Rehfeld 2006) предложил общую теорию репрезентации, определяющую последнюю через простую отсылку к аудитории, которая принимает некое лицо в качестве своего представителя. Одно из следствий теории Рефелда состоит в допущении возможности недемократической репрезентации.

Тем не менее общая теория Рефелда не уточняет, что представители делают или должны делать для того, чтобы их признали в качестве представителей.  И то, что именно они делают — вопрос весьма дискуссионный. В частности, дискуссии возникли по поводу того, как именно должны вести себя представители — как делегаты или как доверенные лица.

Делегаты или доверенные?

Так исторически сложилось, что теоретическая литература о политической репрезентации сосредотачивалась на том, как должны действовать представители — как делегаты или как доверенные лица. Представители-делегаты просто следуют выраженным предпочтениям своих избирателей. Джеймс Мэдисон, описывая представительное правление, говорил, что «правление в республике передается небольшому числу граждан, которых остальные избирают своими полномочными представителями» (Гамильтон, Мэдисон и Джей 1994: 82). Мэдисон признавал, что «просвещенные мужи не всегда стоят у кормила» (Там же, 80). Поэтому Мэдисон предполагал, что способом решения проблемы плохой репрезентации может быть большое и разнообразное население. Другими словами, предпочтения представляемых могут отчасти защитить от проблем фракционности.

Доверенные лица — это, напротив, представители, которую следует собственному пониманию того, как действовать наилучшим образом. Эдмунд Бёрк (Burke 1970), как известно, утверждал, что:

В концепции представителей как делегатов и концепции представителей как доверенных лиц требования к представителям различны и противоречат друг другу. [Дискуссию о сходствах и различиях концепций Мэдисона и Бёрка см. в Pitkin 1967: 191-192.] Концепция представителей как делегатов требует от них следовать предпочтениям своих избирателей, тогда как концепция представителей как доверенных лиц требует следования собственному суждению о том, как лучше поступать. Адекватная теория репрезентации должна разрешить проблему этих противоположных требований.

Известно утверждение Ханны Питкин, что теоретикам не нужно пытать избавиться от этой парадоксальной природы понятия репрезентации. Скорее они должны сохранить этот парадокс, рекомендуя гражданам поддерживать автономию как представителей, так и тех, кого они представляют. Автономия представителя сохраняется благодаря тому, что ему позволяют принимать решения, основываясь на его или ее понимании интереса представляемого (концепция представителей как доверителей).

 Автономия того, кого представляют, сохраняется благодаря тому, что его предпочтения влияют на суждения представителя (концепция представителей как делегатов). Представители должны действовать так, чтобы гарантировать наличие у представляемого способности авторизовать представителей и призывать их к ответу, и одновременно сохранять за собой возможность действовать независимо от желаний представляемого.

Однако Питкин не уточняет, как их определять. Иногда она подразумевает, что избиратели должны иметь возможность высказываться по поводу своих объективных интересов, но в итоге она просто-напросто переводит внимание с этого парадокса на рекомендацию о том, что представителей следует оценивать по тем основаниям, которые они выдвигают в качестве причины неподчинения своим избирателям. Для Питкин оценка представителей зависит от рассматриваемой проблемы и от политической среды, в которой они действуют. Понять множественность и противоречивость стандартов, содержащихся в концепции репрезентации, значит обнаружить тщетность применения одного набора принципов ко всем представителям. Таким образом, Питкин делает вывод, что стандарты оценки представителей не поддаются обобщению.

Питкин о четырех взглядах на репрезентацию

В своей книге «Понятие репрезентации» Питкин представляет один из наиболее полных разборов этого понятия, сосредотачиваясь на его противоречивом характере. Этот классический анализ — одна из наиболее влиятельных и цитируемых работ в литературе о репрезентации. (см. обсуждение ее влияния в Dovi 2016). Принимая витгенштейнианский подход к языку, Питкин утверждает, что чтобы понять политическую репрезентацию, нужно рассмотреть то, как это понятие используется. Питкин сравнивает концепцию репрезентации с «достаточно сложной, скрученной трехмерной структурой, находящейся в центре темной камеры». Политические теоретики делают «фотографии со вспышкой структуры с разных ракурсов» [1967: 10]. Говоря конкретнее, политические теоретики представили четыре основных взгляда на понятие репрезентации.

К сожалению, Питкин не объясняет, как эти взгляды сочетаются. Иногда она предполагает, что понятие репрезентации едино. В других случаях она делает акцент на конфликте между различными взглядами, к примеру, взглядами на то, противоречит ли дескриптивная репрезентация подотчетности.  Основываясь на метафоре фотовспышки, Питкин утверждает, что чтобы определить смысл понятия репрезентации, нужно знать контекст, в котором оно используется. По Питкин, современное использование термина «репрезентация» может существенно менять его смысл.

Для Питкин несогласие относительно репрезентации может быть отчасти сглажено при помощи уточнения того, какое именно толкование  репрезентации имеется в виду. Таковых Питкин выделяет как минимум четыре: формалистская репрезентация, дескриптивая репрезентация, символическая репрезентация и содержательная репрезентация. (См. краткое описание каждой в схеме ниже.)

Каждый взгляд предоставляет отдельный подход к рассмотрению репрезентации. Разные взгляды на репрезентацию могут предоставлять также и разные стандарты оценки представителей. Так, несогласия по поводу того, что должны делать представители, сглаживаются тем фактом, что люди просто принимают не тот взгляд на репрезентацию или используют не те стандарты. Своим схематичным анализом понятия политической репрезентации Питкин во многом задала тон современных дискуссий по данной теме.

Формалистская репрезентация

Краткое описание. Институциональные механизмы, которые предшествуют репрезентации и инициирует ее. У формальной репрезентации есть два измерения: авторизация и подотчетность.

Основной исследовательский вопрос. Какова институциональная позиция представителя?

Подразумеваемые стандарты оценки представителей. Отсутствуют.

(Авторизация):

Краткое описание. Средства, которыми представитель достигает его или ее положения, статуса, позиции или должности.

Основной исследовательский вопрос. В результате какого процесса (например, выборов) представитель получает власть, и как он может обеспечить выполнение своих решений?

Подразумеваемые стандарты оценки. Стандарты оценки того, насколько хорошо ведет себя представитель, отсутствуют. Можно оценить лишь то, легитимно ли он или она занимает свою позицию.

1. Символическая репрезентация

Краткое описание. То, каким образом представитель «замещает» представляемого, то есть то, какое значение он имеет для последнего.

Основной исследовательский вопрос. Какой отклик вызывает представитель у тех, кого он представляет?

Подразумеваемые стандарты оценки. Оценка зависит от того, в какой степени представляемые принимают своего представителя.

3. Дескриптивная репрезентация

Краткое описание. Степень схожести представителя и представляемых.

Основной исследовательский вопрос. Выглядит ли представитель как представляемый, имеет ли с ним общие интересы или общий опыт?

Подразумеваемый стандарт оценки. Представитель оценивается по тому, насколько он схож с представляемым.

4. Содержательная репрезентация

Краткое описание. Деятельность представителей, то есть действия, совершаемые от лица представляемых, в их интересах, в качестве их агента и заместителя.

Основной исследовательский вопрос. Осуществляет ли представитель политику, служащую интересам представляемого?

Подразумеваемый стандарт оценки. Представитель оценивается по тому, в какой мере результаты политики, реализуемой представителем, служат интересам его избирателей.

Влияние Питкин на формирование современного представления о политической репрезентации сложно переоценить, особенно среди политологов. К примеру, ее утверждение о том, что дескриптивная репрезентация противоречит подотчетности, часто становиться стартовой точкой для современных дискуссий о том, нуждаются ли маргинализованные группы в представителях, которые являются частью их группы.

Схожим образом, выводы Питкин о парадоксальной природе политической репрезентации упрочивают тенденцию — превалирующую среди современных политологов и политических теоретиков — сосредотачиваться на формальных процедурах авторизации и подотчтетности (то есть на формалистской репрезентации).

В частности, большая доля внимания теоретиков была уделена тому, каким должно быть правильное устройство представительных институтов (см., к примеру, Amy 1996; Barber 2001; Christiano 1996, Guiner 1994). Это можно понять, ведь один из способов разрешить споры о том, что должны делать представители — это «позволить людям решать». Другими словами, установление честных процедур разрешения конфликтов дает гражданам демократических государств способ разрешать конфликты по поводу подобающего поведения представителей. Таким образом, в теоретических дискуссиях о политической репрезентации последнюю изображают прежде всего как отношения между принципалом (principal) и агентом. Акцент на выборах также объясняет, почему дискуссии о понятии политической репрезентации часто сводятся к дискуссиям о демократии. Политическая репрезентация понимается как способ

1) установить легитимность демократических институтов и

2) создать институциональные стимулы для правительств прислушиваться к своим гражданам.

Дэвид Плотке (Plotke 1997) заметил, что этот акцент на механизмах подотчетности и авторизации был особенно полезен в контексте Холодной Войны.

Ведь такое понимание политической репрезентации (говоря конкретнее, ее отличие от партиципаторной демократии) был полезен для различения Западных демократий и коммунистических стран. Те политические системы, в которых были конкурентные выборы, считались демократическими (Schumpeter 1976). Плотке задается вопросом, было ли это различение полезным.

Он рекомендует расширить наше понимание политической репрезентации, включив в него репрезентацию интересов и тем самым вернуться к спорам о том, как должны вести себя представители. Идеи Плотке о том, почему традиционное понимание политической репрезентации находило отклик до Холодной Войны, предполагают, что современное понимание политической репрезентации в определенной мере обсуловлено политическими реалиями. Поэтому те, кто стремится дать определение политической репрезентации, должны понимать, как изменение политических реалий может влиять на ее современное понимание.

Опять же, согласно Питкин, идеи о репрезентации действительно зависят от политических практик репрезентации. Наше понимание репрезентации необходимо формируется тем, как она в данный момент работает. Информативную дискуссию об истории репрезентации можно найти в работе Моники Брито Вьейры и Дэвида Руничана «Репрезентация».

Изменение политических реалий и изменение понятия политической репрезентации

Как было упомянуто ранее, теоретические дискуссии о политической репрезентации в основном фокусировались на авторизации и подотчетности внутри национальных государств, то есть на том, что Питкин называла формалистской репрезентацией. Однако такой фокус больше нельзя назвать удовлетворительным в силу национальных и интернациональных политических трансформаций. [Широкую дискуссию об этих трансформациях см. в Warren and Castioglione 2004]. Интернациональные, транснациональные и негосударственные акторы играют все более важную роль в реализации публичной политики от лица демократических граждан, то есть действуют как их представители. Такие акторы «говорят за», «действуют от лица» и даже «замещают» индивидов внутри национального государства.  Ограничение политической репрезентации до избираемых чиновников больше не является привлекательной идеей. В конце концов, государство все больше отдает важные обязанности — например, экологическую регуляцию — «на аутсорс» негосударственным акторам. В результате, избранные чиновники необязательно обладают «способностью к действию», способностью, которую Питкин использует для определения того, кто является представителем. Так что из-за того, что власть национальных государств распределилась между интернациональными и транснациональными акторами, избранные представители суть не всегда те, кто принимают решение относительно реализации той или иной политики.

Учитывая эти изменения, традиционная сосредоточенность на выборах внутри национального государства недостаточна для понимания того, как создается и осуществляется публичная политика. Сложное устройство современных процессов репрезентации и множественность центров политической власти означают, что современное понимание подотчетности неадекватно. Недавно Грант и Кеоэне (Grant and Keohane 2005) обновили понятие подотчетности, предположив, что масштаб политической репрезентации должен быть расширен для отражения современных международных реалий. Майкл Сэуард (Saward 2009) предложил инновационный критерий оценки неизбираемых представителей. Джон Дрыжек и Саймон Нимайер (Dryzek and Niemayer 2008) предложили альтернативную концепцию репрезентации — дискурсивную, — чтобы отразить тот факт, что транснациональные акторы представляют дискурсы, а не реальных людей. Под дискурсами они имеют в виду «набор категорий и понятий, воплощающий в себе определенные предположения, суждения, утверждения, предрасположенности и способности». Понятие дискурсивной репрезентации потенциально может выполнить обещания делиберативной демократии в ситуации, когда общее обсуждение среди всех, кого затрагивает коллективное решение, реализовать невозможно.

Трансформации, происходящие на национальном уровне, также требуют обновленного современного понимания политической репрезентации.

В той степени, в какой группы интересов влияют на реализацию публичной политики или играют ключевую роль в осуществлении и регулировке публичной политики, разделение между формальной и неформальной репрезентацией размывается. Текучесть отношений между карьерными путями формальных и неформальных представителей также предполагает, что сосредоточенность на формальной репрезентации не оправдано с точки зрения современных реалий. Концепция гражданских представителей Марка Уоррена (Warren 2008) создает теоретическую рамку для исследования того, каким образом граждане репрезентируют себя и выполняют функцию представителей.

Учитывая эти изменения, нам необходимо пересмотреть наше понимание политической репрезентации, особенно демократической. Ведь, как недавно заметила Джейн Мэнсбридж, нормативное понимание репрезентации не поспевает за эмпирическими исследованиями и современными демократическими практики. В своей важной статье «Переосмысляя репрезентацию» [Rethinking Representation] Мэнсбридж выделяет четыре формы репрезентации в современных демократиях: основанную на обещаниях, основанную на ожиданиях, гироскопическую и суррогатную. Основанная на обещаниях репрезентация — это форма репрезентации, в которой представители оцениваются по тем обещаниям, которые они дают избирателям во время кампании.  Эта форма очень похожа на то, что Питкин называет формалистской репрезентацией. Обе прежде всего связаны с тем, каким образом избиратели дают согласие на власть представителей. Основываясь на недавних эмпирических исследованиях, Мэнсбридж утверждает, что существуют три дополнительные формы репрезентации.

В репрезентации, основанной на ожиданиях, представители сосредотачиваются на том, что, как они думают, выиграют их избиратели на следующих выборах, а не на том, что они обещали во время кампании. Так, основанная на ожиданиях репрезентация бросает вызов тем, кто понимает подотчетность как прежде всего ретроспективную деятельность. При гироскопической репрезентации представители «смотрят вовнутрь», чтобы вывести из собственного опыта концепцию интересов и принципов, которая должна служить основанием их действий.

Наконец, суррогатная репрезентация имеет место, когда законодатель представляет избирателей за пределами своего округа. Для Мэнсбридж каждая из этих различных форм репрезентации порождает отдельный нормативный критерий, по которому следует оценивать представителей. Однако ни одна из последних трех форм репрезентации не осуществляется через формальные механизмы подотчетности и авторизации. Недавно Мэнсбридж (Mansbridge 2009) пошла еще дальше, предположив, что политическая наука чересчур сосредотачивалась на санкционной модели подотчетности, и что другая модель, которую она называет селекционной, может более эффективно побуждать представителей действовать желаемым образом. Согласно Мэнсбридж, санкционная модель подотчетности предполагает, что представители имеют интересы, отличные от интересов тех, кого они представляют, и последние должны не только следить за первыми, но и награждать и поощрять их. Селекционная модель подотчетнсоти, напротив, предполагает, что у представителей есть собственные и внешние основания исполнять желания репрезентируемых. Так, Мэнсбридж расширяет наше понимание подотчетности, чтобы сделать хорошую репрезентацию возможной вне пределов формальных санкционных механизмов.

Предпринятое Мэнсбридж переосмысление значения репрезентации содержит важные открытия для современной дискуссии о демократической репрезентации. Выделяя разные формы репрезентации внутри демократической политии, Мэнсбридж учит нас видеть множественные формы демократической репрезентации.

Демократическую репрезентацию не следует считать монолитным понятием. Более того, совершенно очевидно, что демократическую репрезентацию больше не следует рассматривать просто как отношения между избранными лицами и избирателями их округа. Политическая репрезентация больше не должна пониматься как отношения принципала и агента. Эндрю Рехфельд пошел еще дальше, заявив, что политическая репрезентация вообще не должна основываться на территориальной принадлежности. Другими словами, Рехфельд (Rehfeld 2005) утверждает, что группы избирателей, например, избирательные округа, не должны определяться исходя из места жительства граждан.

Лиза Дисч (Disch 2011) также углубила наше понимание демократической репрезентации как отношений принципал-агент: она вскрыла дилемму, возникающую между ожиданием демократической отзывчивости к избирателям и недавними эмпирическими открытиями о контекстной зависимости предпочтений индивидуальных избирателей. В ответ на эту дилемму Дисч предлагает мобилизационную концепцию политической репрезентации и разрабатывает систематическое понимание рефлексивности как средства оценки её легитимности.

Безусловно, одним из наиболее важных сдвигов в литературе о репрезентации стал «конструктивистский поворот». Конструктивистский подход к репрезентации подчеркивает роль представителя в производстве и формировании идентичностей и требований представляемых. Здесь показателен подход Майкла Сэуарда в работе «Репрезентативное требование» [The representative Claim]. Для Сэуарда репрезентация подразумевает последовательность отношений: «Создатель репрезентации (М) выдвигает субъект (S), заменяющий объект (О), который относиться к референту (R) и представляется аудитории (A)» (Saward 2006: 302). Вместо того, чтобы предполагать уже существующий набор интересов представляемых, который представители «привносят» в сферу политики, Сэуард подчеркивает то, насколько сильно выдвижения репрезентативных требований формируется культурой. Сэуард прямо отрицает, что теоретики могут знать интересы представляемых. По этой причине последнее слово в оценке требований представителей должно оставаться за представляемыми. Задача представителя — выдвигать требования, которые будут находить отклик у соответствующей аудитории.

Следовательно, Сэуард не оценивает представителей по тому, как они реализуют интересы или предпочтения представляемых. Вместо этого он сосредотачивается на институциональных и коллективных условиях, в которых происходит выдвижение требований.  Конструктивистский поворот изучает именно эти условия, а не деятельность конкретных представителей.

«Конструктивистский поворот» Сэуарда породил новое направление исследований как для политических теоретиков, так и для ученых-эмпириков. К примеру, Лиза Дисч (Disch 2015) рассматривает то, является ли конструктивистский поворот «нормативным тупиком», то есть не подрывают ли эпистемологические позиции конструктивизма, отрицающие способность идентификации интересов, нормативные позиции демократической политики. Дисч предлагает альтернативный подход, который она называет «точкой зрения гражданина». Эта точка зрения не означает, что мы принимаем на веру всё и всякого, что или кого граждане считают своей репрезентацией. Скорее это «эпистемологическое и политическое достижение, которое существует не спонтанно, а вырабатывается в ходе деятельности политических движений вместе с теми критическими теориями и новаторскими эмпирическими исследованиями, которым они дают начало (2015: 493). (Другие критические обращения к работе Сэуарда см. в Schaap et al, 2012 и Nässtrom, 2011).

Современные достижения

В теоретическом осмыслении понятия политической репрезентации было сделано несколько важных успехов. В частности, эти достижения ставят под вопрос традиционный способ понимания политической репрезентации как отношений между принципалом и агентом. Наиболее заметна здесь работа Мелиссы Уильямс, в которой предлагается переосмыслить репрезентацию в свете опыта исторически ущемленных групп.  Говоря конкретнее, Уильямс предпочитает понимать репрезентацию как «медиацию» (опосредование). Уильямс (Williams 1998: 8) выделят три измерения политической жизни, которые представитель должен «опосредовать»: динамика принятия законодательных решений, характер отношений законодателя и избирателя и то, на основании чего граждане группируются в округа. Она объясняет каждый из этих аспектов, используя соответствующую тему (голос, доверие и память) и отталкиваясь от опыта маргиназированных групп в США. К примеру, основываясь на опыте американских женщин, пытающихся получить равные гражданские права, Уильямс утверждает, что исторически ущемленным группам нужно «иметь голос» в процессе принятия законодательных решений. «Высокая делиберативность» законодательных институтов требует присутствия индивидов, у которых есть прямой доступ к исторически исключенным точкам зрения.

Кроме того, Уилльямс объясняет, как представителям следует опосредовать отношения с избирателями, чтобы выстроить «доверие». Для Уильямс доверие — краеугольный камень демократической подотчетности. Опираясь на опыт афро-американцев, Уильямс показывает стабильный паттерн предательства афро-американцев со стороны белых привилегированных граждан, которые давали тем все основания не верить белым представителям, равно как и самим институтам. Для нее отношения недоверия могут быть «исправлены хотя бы отчасти, если угнетенную группу будут представлять ее собственные члены» (1998: 14). Наконец, репрезентация подразумевает опосредование формирования групп. Границы группы, согласно Уильямс, отчасти устанавливаются прошлым опытом — тем, что она называет «памятью». Наличие определенных общих паттернов маргинализации обосновывает институциональные механизмы, гарантирующие присутствие.

Свое толкование медиации Уильямс предлагает в качестве дополнения к тому, что она считает традиционной концепцией либеральной репрезентации. Уильямс выделяет в либеральной репрезентации два течения. Первое она описывает как «идеал честной репрезентации как результата свободных и открытых выборов, в ходе которых у каждого гражданина есть равный другому голос» (1998: 57). Второе течение — это плюрализм групп интересов, который Уильямс описывает как «теорию организации общих интересов групп с целью защиты равной репрезентации ... этих групп в публичной политике» (там же). Хотя вместе эти два течения составляют последовательную концепцию достижения честной репрезентации, традиционная концепция либеральной репрезентации, которая просто сочетает их друг с другом, недостаточна.

 В частности, Уильямс критикует традиционную концепцию либеральной репрезентации за то, что та не учитывает опыт несправедливости, пережитый маргинализованными группами в США. Таким образом, Уильямс расширяет концепцию политической репрезентации за пределы вопроса об институциональном устройстве, и этим в итоге бросает вызов тем, кто понимает репрезентацию просто как вопрос формальных процедур авторизации и подотчетности.

Другой способ переосмысления репрезентации был предложен Надей Урбинати (Urbinati 2000, 2002). Урбинати выступает за трактовку репрезентации как отстаивания (advocacy). Для нее целью репрезентация должно быть не агрегирование интересов, а поддержание разногласий, необходимых для гражданской свободы. Урбинати выделяет две главных черты отстаивания: 1) страстная приверженность представителя интересам избирателя; 2) относительная автономия суждений представителя.

Урбинати подчеркивает важность последней для мотивации представителей вести обсуждение друг с другом и своими избирателями. Для Урбинати преимущество такой трактовки репрезентации заключается в том, что оно совершенствует наше понимание делиберативной демократии. В частности, оно избегает общей для современных делиберативных демократов ошибки: сосредоточении на формальных процедурах делиберации в ущерб рассмотрению источников неравенства в гражданском обществе, таких как, например, семья. Одно из преимуществ этого подхода в том, что он акцентирует значимость формирования мнения и согласия. Если говорить конкретнее, ее агонистическая концепция репрезентации подчеркивает важность разногласий и риторики для процедур, практик и этоса демократии. Ее концепция расширяет горизонт теоретической дискуссии о репрезентации, уводя ее от формальных процедур авторизации к делиберативным и экспрессивным измерениям институтов представительства. Так, ее агонистическое понимание репрезентации дает теоретический инструмент тем, кто хочет объяснить, каким образом негосударственные акторы могут осуществлять «репрезентацию».

Другие концептуальные достижения помогли прояснить значение конкретных аспектов репрезентации. Например, Эндри Рефелд (Rehfeld 2009) утверждал, что нам нужно отказаться от разделения на делегатов и доверенных. Рэфелд указывает, что представители могут быть делегатами и доверенными минимум тремя способами. По этой причине нам следует заменить разделение на делегатов/доверенных тремя другими разделениями (цели, источник суждения и отзывчивость). Сводя вместе эти три способа реализации делегирования и доверительства, политические теоретики и политологи упускают то, что представители часто являются частично делегатами, а частично доверенными.

Другие политические теоретики предлагают переосмыслить центральные аспекты нашего понимания репрезентации. Так, в книге «Инклюзия и демократия» [Inclusion and Democracy] Айрис Мэрион Янг предлагает нам переосмыслить значимость дескриптивной репрезентации. Она подчеркивает, что попытки включить в политическое поле как можно больше голосов сами могут подавлять некоторые голоса. Она иллюстрирует это с помощью примера представителя латиноамериканцев, который может представлять гетеросексуальных латиноамериканцев ценой непреднамеренного исключения латиноамериканских геев и лесбиянок. Для Янг подавление различий — это проблема репрезентации в целом. Как представители крупных округов, так и представители небольших сообществ должны как-то решать проблему того, что один человек представляет многих.

Так как эта сложность является неотъемлемой частью репрезентации, было бы безосновательно считать, что последняя должна характеризоваться «отношением идентичности». Легитимность представителя не является в первую очередь функцией его или ее схожести с представляемым. Согласно Янг, к представителям не следует относиться как к замене представляемых. Поэтому она рекомендует понимать репрезентацию как «отношение различия» (Young 2000: 125-27; 1986: 357). У такого понимания репрезентации есть два преимущества. Во-первых, оно помогает увидеть разнообразие представляемых.

Во-вторых, ее анализ репрезентации подчеркивает важность понимания того, что представительные институты включают в той же степени, в какой и исключают. Граждане демократических государств должны быть чувствительны к тому, что репрезентация одних групп иногда происходит за счет исключения других. Основываясь на идеях Янг, Сьюзан Дови (Dovi 200) утверждала, что нам не следует понимать репрезентацию исключительно как способ включения маргинализированных групп в демократическую политику. Скорее, демократическая репрезентация может потребовать ограничения влияния привилегированных групп, которые представлены слишком сильно.

Более того, основываясь на этом понимании политической репрезентации, Янг выдвигает свою собственную концепцию демократической репрезентации. Говоря конкретнее, она представляет демократическую репрезентацию как динамический процесс, разворачивающийся между моментами авторизации и моментами подотчетности (Young 200: 129). Именно перемещение между этими моментами делает процесс «демократичным». Такая текучесть позволяет гражданам авторизовать своих представителей и видеть следы этой авторизации в действиях представителей и в том, как они держат отчет. Следовательно, пригодность каждого конкретного представителя частично зависит как от прошлых отношений, так и от поведения в будущем.

Поэтому Янг утверждает, что оценка репрезентации всегда должна быть «отсроченной». Нам следует оценивать репрезентацию в динамике, то есть оценивать весь процесс авторизации и подотчетности. Анализ динамики репрезентации у Янг подчеркивает, что оценка представителей неокончательна и должна подразумевать необходимость для демократических граждан отложить оценку, а также возможность того, что представители столкнуться с непредвиденными проблемами.

Еще одна идея относительно демократической репрезентации, которую можно найти в литературе о дескриптивной репрезентации — это значимость контингентности. Особенно влиятельной в этой связи является работа Джейн Мэнсбридж, посвященная дескриптивной репрезентации. Мэнсбридж советует оценивать представителей контекстуально и посредством определенных функций. Говоря конкретнее, она сосредотачивается на четырех функциях и соответствующих им контекстах, в которых ущемленная группа может захотеть, чтобы ее представлял тот, кто к ней принадлежит.

Эти функции таковы:

«(1) адекватная коммуникация в случаях недоверия;

(2) новаторское мышление в контексте несформировавшихся, не полностью артикулированных интересов; ...

(3) создание для групп социального смысла «возможности править» в тех исторических контекстах, в которых она ставилась под сомнение; и

(4) усиление фактической легитимности политии в контексте прошлой дискриминации».

Для Мэнсбридж дескриптивная репрезентация нужна тогда, когда маргинализованные группы не доверяют членам сравнительно более привилегированных групп, и когда у них имеются не полностью сформированные политические предпочтения.  Необходимость дескриптивной репрезентации зависит от (contingent on) определенных функций.

Идея Мэнсбридж о контингентности дескриптивной репрезентации предполагает, что в какой-то момент такая репрезентация может оказаться не нужна. Однако Мэнсбридж не уточняет, как нам узнать, оформились ли интересы и доверие в степени, достаточной для того, чтобы дескриптивная репрезентация оказалась ненужной. Таким образом, анализ Мэнсбридж дескриптивной репрезентации предполагает, что стандарты оценки представителей гибки и непостоянны. Интересную дискуссию о проблемах фиксированных и нефиксированных стандартов оценки представителей латиноамериканцев можно найти в книге «Трудности единства» [The Trouble with Unity] Кристины Белтран.

Анализ дескриптивной репрезентации Мэнсбридж указывает на еще одну тенденцию в литературе о политической репрезентации —тенденцию выводить нормативную концепцию репрезентации из функции представителя. Рассел Хардин (Hardin 2004) наиболее явно выразил эту тенденцию, заявив, что «если мы хотим рассмотреть моральность избранных должностных лиц, нам следует понимать их функцию как функцию наших представителей и далее сделать вывод о том, как они могут ее выполнить». Для Хардина определение того, что должен делать представитель, требует лишь эмпирического объяснения его роли.  Следуя за Хардином, Сьюзан Дови (Dovi 2007) выделяет три демократических стандарта оценки деятельности представителей: беспристрастность, выстраивание критического доверия и надежный контроль. В книге «Управляя страстями» [Ruling Passions] Эндрю Сэйбл (Sabl 2002) связывает правильность поведения представителей с занимаемой им должностью. В частности, он фокусируется на трех должностях: сенатор, организатор и активист. Он утверждает, что для их оценки нам не следует пользоваться одинаковыми стандартами. Скорее, обладатель каждой из этих должностей ответственен за вклад в «демократическое постоянство», которое он определяет как «эффективное преследование интереса». Сэйбл (2002) и Хардин (2004) олицетворяет тенденцию увязывать стандарты оценки политических представителей с их деятельностью и должностью.

Области дальнейших исследований

Есть три постоянных проблемы, связанных с политической репрезентацией. Каждая из них задает область дальнейших исследований. Первая проблема — правильное институциональное устройство представительных институтов демократической политии. Теоретическая литература о политической репрезентации уделала много внимания этому вопросу. Рекомендации политических теоретиков включали в себя всё, начиная с пропорциональной репрезентации (см., к примеру, Guinier 1994 и Christiano 1996) и заканчивая гражданскими жюри (Fishkin 1995). Но с увеличением количества демократических государств форм политической репрезентации, скорее всего, станет еще больше. В частности, важно понимать, каким образом недемократические и гибридные режимы могут использовать институты представительства для усиления своей власти над гражданами. Скорее всего, будет еще очень много дискуссий о преимуществах и недостатках использования представительных институтов.

Это подводит нас ко второму направлению будущих исследований — а именно исследованию того, как граждане демократических государств маргинализуются институтами представительства. Это проблема наиболее четко сформулирована в предложенных Янг рассуждениях о трудностях, возникающих в ситуации, когда один человек представляет многих. Янг предполагает, что институты представительства могут включать точки зрения и интересы некоторых граждан в ущерб точкам зрения и интересам других. Отсюда возникает проблема с теми институциональными реформами, которые направлены на увеличение представленности исторически угнетенных групп — такие реформы часто снижают отзывчивость представителей. Например, создание «черных» округов привело к появлению безопасных зон для черных представителей, в которых они могут быть менее подотчетны избирателем. Любое сокращение подотчетности особенно проблематично с учетом того, что граждане уязвимы перед своими представителями.

Таким образом, одно из будущих направлений исследований — это анализ того, каким образом представительные институты маргинализуют интересы и точки зрения граждан демократических государств.

В частности, необходимо признать предвзятость представительных институтов. Хотя о ней уже давно говорил Э.Э. Шатшнайдер (Schattschneider 1960), до сих пор мало обсуждается то, как можно улучишь политическую репрезентацию недовольных [граждан] — тех, у кого нет воли, времени или политических ресурсов для участия в политике. Отсутствие такой дискуссии особенно заметно в литературе о дескриптивной репрезентации, той области, в которой озабоченность судьбой обездоленных сильнее всего. Энн Филипс (Philips 1995) поднимает проблемы, связанные с репрезентацией бедных — например, невозможность определить их классовую принадлежность. Тем не менее она выступает за включение проблем, связанных с классовой принадлежностью, в «политику присутствия». Лишь немногие теоретики приняли вызов Филипс и сформулировали то, как возможно соединить класс и политику присутствия. Конечно, некоторые понимали, каким образом интересы групп, ассоциаций и представителей могут приводить к предательству интересов наименее обеспеченных (например, Strolovitch 2004). А некоторые (Dovi 2003) утверждали, что дескриптивные представители должны отбираться на основании того, в каких отношениях они состоят с гражданами, которые были несправедливо исключены и маргинализованы демократической политикой. Однако остается неясным, как преодолеть классовую предвзятость, свойственную внутренним и международным представительным институтам. Необходимо уточнить условия, при которых определенным группам в демократической политии требуется больше репрезентации. В недавних эмпирических исследованиях были выдвинуто предположение, что выгода от дескриптивной репрезентации неочевидна (Gay 2002).

Третье и последнее направление исследований затрагивает отношения между репрезентацией и демократией. Исторически считалось, что репрезентация противоположна демократии [См. исторический обзор концепции репрезентации в Dahl 1989]. При сравнении с прямыми формами демократии, которые мы находим в древних городах-государствах — прежде всего в Афинах, — институты представительства предстают слабой заменой гражданскому самоуправлению. Известно утверждение Барбера (Barber 1984) о том, что институты представительства противопоставлялись сильной демократии. Сейчас, напротив, почти все согласны с тем, что демократические политические институты — это представительные институты.  

Бернард Манин (Manin 1997) напоминает, что у афинского Собрания, часто приходящегося в пример как форма прямой демократии, имелись лишь ограниченные полномочия.

Согласно Манину, то, что отличает репрезентативную демократию от прямой  — это практика выборов магистратов с помощью жеребьевки. Следовательно, утверждает Манин, методы выбора на государственные должности чрезвычайно важны для понимания того, что делает представительное правление демократичным. Он выделяет четыре принципа, свойственных репрезентативному правлению:

• 1) правящие назначаются с помощью регулярных выборов;

• 2) принятие решений правящими сохраняет долю независимости от желаний электората;

• 3) граждане могут выражать свои мнения и политические желания, не подвергаясь контролю со стороны правящих;

• 4) государственные решения должны приниматься после обсуждения. Для Манина исторические демократические практики могут дать нам ряд важных уроков касательно определения того, являются ли представительные институты демократическими.

Хотя и очевидно, что представительные институты являются жизненно необходимыми компонентами демократических институтов, о значении демократической репрезентации еще многое необходимо сказать. В частности, важно не предполагать заранее, что все акты репрезентации равным образом демократичны. В конце концов, не все такие акты внутри репрезентативной демократии обязательно являются примерами демократической репрезентации. Генри Ричардсон (Richardson 2002) провел исследование недемократических способов репрезентации граждан бюрократией. [См. более подробное обсуждение недемократических форм репрезентации в Apter 1968. Майкл Сауард (Saward 2008) также говорит о том, что существующие системы политической репрезентации не всегда служат демократии]. Также неясно, можно ли сказать, что представитель, активно стремящийся разрушить демократические институты, осуществляет демократическую репрезентацию. Чего требует демократическая репрезентация от представителей: продвижения предпочтений граждан или приверженности демократическим институтам?

На данный момент ответы на эти вопросы неясны. Зато ясно то, что граждане демократий, скорее всего, будут не согласны относительно того, что именно составляет демократическую репрезентацию.

Популярный подход к проблеме конфликта стандартов оценки — это приравнивание множества стандартов к стандартам демократическим. Утверждается, что демократические стандарты плюралистичны и включают в себя разные стандарты, используемые гражданами демократий. Теоретики, принимающие данный подход, не могут описать правильное соотношение между этими стандартами. Например, неясно, каким образом должны относиться друг к другу четыре формы стандартов, выделяемые Мэнсбридж. Меняется ли что-то, если репрезентация, основанная на обещаниях, заменяется суррогатной формой репрезентации?

Схожее упущение можно найти и у Питкин: хотя она и говорит о существовании некоего единого взаимоотношения между различными пониманиями репрезентации, она никогда не описывает, как именно они соотносятся.

Это упущение показывает, что в литературе есть слепое пятно относительно того, как формалистская репрезентация относится к дескриптивной и содержательной. Неясно, как без такого уточнения граждане могут определять, есть ли у них необходимая сила для реализации авторизации и подотчетности.

Сегодня неясно, что именно делает каждую форму репрезентации согласующейся с демократией, не говоря уже о гармонии с ней. Это синергия различных форм? Или же нам нужно рассматривать дескриптивную репрезентацию отдельно, чтобы определить то, каким образом она способна подорвать или усилить демократическую репрезентацию? Имеется тенденция просто отождествлять демократическую репрезентацию с существованием множественных и изменчивых стандартов. Хотя факт плюрализма, как утверждал Кристиано (Christiano 1996), действительно обосновывает демократические институты, нам не следует больше считать все формы репрезентации демократическими, поскольку действия представителей могут использоваться для разрушения или ослабления демократических институтов. Таким образом, последнее направление исследований — это артикуляция взаимоотношений между разными формами репрезентации и теми способами, которыми они могут подрывать демократическую репрезентацию.

Библиография

Источники на русском языке

Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера, 1994

Источники на английском языке

       A. Общее обсуждение репрезентации

Andeweg, Rudy B., and Jacques J.A. Thomassen, 2005. “Modes of Political Representation: Toward a new typology,” Legislative Studies Quarterly, 30(4): 507–528.

Ankersmit, Franklin Rudolph, 2002. Political Representation, Stanford: Stanford University Press.

Alcoff, Linda, 1991. “The Problem of Speaking for Others,” Cultural Critique, Winter: 5–32.

Alonso, Sonia, John Keane, and Wolfgang Merkel (eds.), 2011. The Future of Representative Democracy, Cambridge: Cambridge University Press.

Beitz, Charles, 1989. Political Equality, Princeton, NJ: Princeton University Press. [Chapter 6 is on ‘Representation’]

Burke, Edmund, 1790 [1968]. Reflections on the Revolution in France, London: Penguin Books.

Dahl, Robert A., 1989. Democracy and Its Critics, New Haven: Yale University.

Disch, Lisa, 2015. “The Constructivist Turn in Democratic Representation: A Normative Dead-End?,” Constellations, 22(4): 487–499.

Dovi, Suzanne, 2007. The Good Representative, New York: Wiley-Blackwell Publishing.

Downs, Anthony, 1957. An Economic Theory of Democracy, New York: Harper.

Dryzek, John and Simon Niemeyer, 2008. “Discursive Representation,” American Political Science Review , 102(4): 481–493.

Hardin, Russell, 2004. “Representing Ignorance,” Social Philosophy and Policy, 21: 76–99.

Lublin, David, 1999. The Paradox of Representation: Racial Gerrymandering and Minority Interests in Congress, Princeton: Princeton University Press.

Madison, James, Alexander Hamilton and John Jay, 1787–8 [1987]. The Federalist Papers, Isaac Kramnick (ed.), Harmondsworth: Penguin.

Mansbridge, Jane, 2003. “Rethinking Representation,” American Political Science Review, 97(4): 515–28.

Manin, Bernard, 1997. The Principles of Representative Government, Cambridge: Cambridge University Press.

Nässtrom, Sofia, 2011. “Where is the representative turn going?” European journal of political theory,, 10(4): 501–510.

Pennock, J. Roland and John Chapman (eds.), 1968. Representation, New York: Atherton Press.

Pitkin, Hanna Fenichel, 1967. The Concept of Representation, Berkeley: University of California.

Plotke, David, 1997. “Representation is Democracy,” Constellations, 4: 19–34.

Rehfeld, Andrew, 2005. The Concept of Constituency: Political Representation, Democratic Legitimacy and Institutional Design, Cambridge: Cambridge University Press.

–––, 2006. “Towards a General Theory of Political Representation,” The Journal of Politics, 68: 1–21.

Rosenstone, Steven and John Hansen, 1993. Mobilization, Participation, and Democracy in America, New York: MacMillian Publishing Company.

Runciman, David, 2007. “The Paradox of Political Representation,” Journal of Political Philosophy, 15: 93–114.

Saward, Michael, 2014. “Shape-shifting representation”. American Political Science Review, 108(4): 723–736.

–––, 2010. The Representative Claim, Oxford: Oxford University Press.

–––, 2008. “Representation and democracy: revisions and possibilities,” Sociology compass, 2(3): 1000–1013.

–––, 2006. “The representative claim”. Contemporary political theory, 5(3): 297–318.

Sabl, Andrew, 2002. Ruling Passions: Political Offices and Democratic Ethics, Princeton: Princeton University Press.

Schaap, Andrew, Thompson, Simon, Disch, Lisa, Castiglione, Dario and Saward, Michael, 2012. “Critical exchange on Michael Saward’s The Representative Claim,”Contemporary Political Theory, 11(1): 109–127.

Schattschneider, E. E., 1960. The Semisovereign People, New York: Holt, Rinehart, and Winston.

Schumpeter, Joseph, 1976. Capitalism, Socialism, and Democracy, London: Allen and Unwin.

Schwartz, Nancy, 1988. The Blue Guitar: Political Representation and Community, Chicago: University of Chicago Press.

Shapiro, Ian, Susan C. Stokes, Elisabeth Jean Wood and Alexander S. Kirshner (eds.), 2009.Political Representation, Cambridge: Cambridge University Press.

Urbinati, Nadia, 2000. “Representation as Advocacy: A Study of Democratic Deliberation,”Political Theory, 28: 258–786.

Urbinati, Nadia and Mark Warren, 2008. “The Concept of Representation in Contemporary Democratic Theory,” Annual Review of Political Science, 11: 387–412

Vieira, Monica and David Runciman, 2008. Representation, Cambridge: Polity Press.

Vieira, Monica (ed.), 2017. Reclaiming Representation: Contemporary Advances in the Theory of Political Representation, New York: Routledge Press.

Warren, Mark and Dario Castiglione, 2004. “The Transformation of Democratic Representation,” Democracy and Society, 2(1): 5–22.

       B. Аргументы против репрезентации

Barber, Benjamin, 1984. Strong Democracy, Los Angeles, CA: University of California Press.

Dryzek, John, 1996. “Political Inclusion and the Dynamics of Democratization,” American Political Science Review, 90 (September): 475–487.

Pateman, Carole, 1970. Participation and Democratic Theory, Cambridge: Cambridge University Press.

Rousseau, Jean Jacques, 1762, The Social Contract, Judith Masters and Roger Masters (trans.), New York: St. Martins Press, 1978.

Saward, Michael, 2008. “Representation and Democracy: Revisions and Possibilities,”Sociology Compass, 2: 1000–1013.

       C. Не-электоральные формы репрезентации

Apter, David, 1968. “Notes for a Theory of Nondemocratic Representation,” in Nomos X, Chapter 19, pp. 278–317.

Brown, Mark, 2006. “Survey Article: Citizen Panels and the Concept of Representation,”Journal of Political Philosophy, 14: 203–225.

Cohen, Joshua and Joel Rogers, 1995. Associations and Democracy (The Real Utopias Project: Volume 1), Erik Olin Wright (ed.), London: Verso.

Dalton, Russell J., and Martin P. Wattenberg (eds.), 2002. Parties without partisans: Political change in advanced industrial democracies, Oxford: Oxford University Press.

Montanaro, L., 2012. “The Democratic Legitimacy of Self-appointed Representatives,” The Journal of Politics, 74(4): 1094–1107.

Ryden, David K., 1996. Representation in Crisis: The Constitution, Interest Groups, and Political Parties, Albany: State University of New York Press.

Truman, David, 1951. The Governmental Process, New York: Knopf.

Saward, Michael, 2009. “ Authorisation and Authenticity: Representation and the Unelected,”Journal of Political Philosophy, 17: 1–22.

Steunenberg, Bernard and J. J. A.Thomassen, 2002. The European Parliament : Moving Toward Democracy in the EU, Oxford: Rowman & Littlefield.

Schmitter, Philippe, 2000. “Representation,” in How to democratize the European Union and Why Bother?, Lanham, MD: Rowman and Littlefield, Ch. 3. pp. 53–74.

Street, John, 2004. “Celebrity politicians: popular culture and political representation,” The British Journal of Politics and International Relations, 6(4): 435–452.

Strolovitch, Dara Z., 2007. Affirmative Advocacy: Race, Class, and Gender in Interest Group Politics, Chicago: Chicago University Press.

Tormey, S., 2012. “Occupy Wall Street: From representation to post-representation,” Journal of Critical Globalisation Studies, 5: 132–137.

Richardson, Henry, 2002. “Representative government,” in Democratic Autonomy, Oxford: Oxford University Press, Ch. 14, pp. 193–202

Runciman, David, 2010. “Hobbes’s Theory of Representation: anti-democratic or protodemoratic,” in Political Representation, Ian Shapiro, Susan C. Stokes, Elisabeth Jean Wood, and Alexander Kirshner (eds.), Cambridge: Cambridge University Press.

Warren, Mark, 2001. Democracy and Association, Princeton, NJ: Princeton University Press.

–––, 2008. “Citizen Representatives,” in Designing Deliberative Democracy: The British ColumbiaCitizens’ Assembly, Mark Warren and Hilary Pearse (eds.), Cambridge: Cambridge University Press, 50–69.

Warren, Mark and Dario Castiglione, 2004. “The Transformation of Democratic Representation,” Democracy and Society, 2(I): 5, 20–22.

       D. Репрезентация и устройство выборов

Amy, Douglas, 1996. Real Choices/New Voices: The Case for Proportional Elections in the United States, New York: Columbia University Press.

Barber, Kathleen, 2001. A Right to Representation: Proportional Election Systems for the 21stCentury, Columbia: Ohio University Press.

Canon, David, 1999. Race, Redistricting, and Representation: The Unintended Consequences of Black Majority Districts, Chicago: University of Chicago Press.

Christiano, Thomas, 1996. The Rule of the Many, Boulder: Westview Press.

Cotta, Maurizio and Heinrich Best (eds.), 2007. Democratic Representation in Europe Diversity, Change, and Convergence, Oxford: Oxford University Press.

Guinier, Lani, 1994. The Tyranny of the Majority: Fundamental Fairness in Representative Democracy, New York: Free Press.

Przworksi, Adam, Susan C. Stokes, and Bernard Manin (eds.), 1999. Democracy, Accountability, and Representation, Cambridge: Cambridge University Press.

Rehfeld, Andrew, 2005. The Concept of Constituency: Political Representation, Democratic Legitimacy and Institutional Design, Cambridge: Cambridge University Press.

Thompson, Dennis, 2002. Just Elections, Chicago: University of Chicago Press.

       E. Репрезентация и подотчетность

Jacobs, Lawrence R. and Robert Y. Shapiro, 2000. Politicians Don’t Pander: Political Manipulation and the Loss of Democratic Responsiveness, Chicago: University of Chicago Press.

Grant, Ruth and Robert O. Keohane, 2005. “Accountability and Abuses of Power in World Politics,” American Political Science Review, 99 (February): 29–44.

Mansbridge, Jane, 2004. “Representation Revisited: Introduction to the Case Against Electoral Accountability,” Democracy and Society, 2(I): 12–13.

–––, 2009. “A Selection Model of Representation,” Journal of Political Philosophy, 17(4): 369–398.

Pettit, Philip, 2010. “Representation, Responsive and Indicative,” Constellations, 17(3): 426–434.

Przworksi, Adam, Susan C. Stokes, and Bernard Manin (eds.), 1999. Democracy, Accountability, and Representation, Cambridge: Cambridge University Press.

Fishkin, John, 1995. The Voice of the People: Public Opinion and Democracy, New Haven, CT: Yale University Press.

Gutmann, Amy and Dennis Thompson, 2004. Why Deliberative Democracy?, Princeton: Princeton University Press.

Hibbing, John and Elizabeth Theiss-Morse, 2002. Stealth Democracy, Cambridge: Cambridge University Press.

Saward, Michael (ed.), 2000. Democratic Innovation: Deliberation, Representation and Association, London: Routledge.

Severs, E., 2010. “Representation As Claims-Making. Quid Responsiveness?” Representation, 46(4): 411–423.

Williams, Melissa, 2000. “The Uneasy Alliance of Group Representation and Deliberative Democracy,” in Citizenship in Diverse Societies, W. Kymlicka and Wayne Norman (eds.), Oxford: Oxford University Press, Ch 5. pp. 124–153.

Young, Iris Marion, 1999. “Justice, Inclusion, and Deliberative Democracy” in Deliberative Politics, Stephen Macedo (ed.), Oxford: Oxford University.

       F. Дескриптивная репрезентация

Bentran, Cristina, 2010. The Trouble with Unity: Latino Politics and the Creation of Identity, Oxford: Oxford University Press.

Canon, David, 1999. Race, Redistricting, and Representation: The Unintended Consequences of Black Majority Districts, Chicago: University of Chicago Press.

Celis, Karen, Sarah Childs, Johanna Kantola and Mona Lena Krook, 2008, “Rethinking Women’s Substantive Representation,” Representation, 44(2): 99–110.

Childs Sarah, 2008. Women and British Party Politics: Descriptive, Substantive and Symbolic Representation, London: Routledge.

Dovi, Suzanne, 2002. “Preferable Descriptive Representatives: Or Will Just Any Woman, Black, or Latino Do?,” American Political Science Review, 96: 745–754.

–––, 2007. “Theorizing Women’s Representation in the United States?,” Politics and Gender, 3(3): 297–319. doi: 10.1017/S1743923X07000281

–––, 2009. “In Praise of Exclusion,” Journal of Politics, 71 (3): 1172–1186.

–––, 2016. “Measuring Representation: Rethinking the Role of Exclusion” Political Representation, Marc Bühlmann and Jan Fivaz (eds.), London: Routledge.

Fenno, Richard F., 2003. Going Home: Black Representatives and Their Constituents, Chicago, IL: University of Chicago Press.

Gay, Claudine, 2002. “Spirals of Trust?,” American Journal of Political Science, 4: 717–32.

Gould, Carol, 1996. “Diversity and Democracy: Representing Differences,” in Democracy and Difference: Contesting the Boundaries of the Political, Seyla Benhabib (ed.), Princeton: Princeton University, pp. 171–186.

Htun, Mala, 2004. “Is Gender like Ethnicity? The Political Representation of Identity Groups,”Perspectives on Politics, 2: 439–458.

Mansbridge, Jane, 1999. “Should Blacks Represent Blacks and Women Represent Women? A Contingent ‘Yes’,” The Journal of Politics, 61: 628–57.

–––, 2003. “Rethinking Representation,” American Political Science Review, 97: 515–528.

Phillips, Anne, 1995. Politics of Presence, New York: Clarendon.

–––, 1998. “Democracy and Representation: Or, Why Should It Matter Who Our Representatives Are?,” in Feminism and Politics, Oxford: Oxford University. pp. 224–240.

Pitkin, Hanna, 1967. The Concept of Representation, Los Angeles: University of Press.

Sapiro, Virginia, 1981. “When are Interests Interesting?,” American Political Science Review, 75 (September): 701–721.

Strolovitch, Dara Z., 2004. “Affirmative Representation,” Democracy and Society, 2: 3–5.

Swain, Carol M., 1993. Black Faces, Black Interests: The Representation of African Americans in Congress, Cambridge, MA: Harvard University.

Thomas, Sue, 1991. “The Impact of Women on State Legislative Policies,” Journal of Politics, 53 (November): 958–976.

–––, 1994. How Women Legislate, New York: Oxford University Press.

Weldon, S. Laurel, 2002. “Beyond Bodies: Institutional Sources of Representation for Women in Democratic Policymaking,” Journal of Politics, 64(4): 1153–1174.

Williams, Melissa, 1998. Voice, Trust, and Memory: Marginalized Groups and the Failings of Liberal Representation, Princeton, NJ: Princeton University.

Young, Iris Marion, 1986. “Deferring Group Representation,” Nomos: Group Rights, Will Kymlicka and Ian Shapiro (eds.), New York: New York University Press, pp. 349–376.

–––, 1990. Justice and the Politics of Difference, Princeton, NJ: Princeton University

–––, 2000. Inclusion and Democracy, Oxford: Oxford University Press.

       G. Демократическая репрезентация

Castiglione, D., 2015. “Trajectories and Transformations of the Democratic Representative System”. Global Policy, 6(S1): 8–16.

Disch, Lisa, 2011. “Toward a Mobilization Conception of Democratic Representation,”American Political Science Review , 105(1): 100–114.

–––, 2012. “Democratic representation and the constituency paradox,” Perspectives on Politics, 10(3): 599–616.

Dovi, Suzanne, 2007. The Good Representative, New York: Wiley-Blackwell Publishing.

–––, 2016. “Hanna Pitkin, The Concept of Representation,” The Oxford Handbook of Classics in Contemporary Political Theory, Jacob Levy (ed.), Oxford: Oxford University Press. doi: 10.1093/oxfordhb/9780198717133.013.24

Mansbridge, Jane, 2003. “Rethinking Representation,” American Political Science Review, 97: 515–528.

Näsström, Sofia, 2006. “Representative democracy as tautology: Ankersmit and Lefort on representation,” European Journal of Political Theory, 5(3): 321–342.

Saward, Michael, 2008. “Representation and Democracy: Revisions and Possibilities,”Sociology Compass, 2: 1000–1013.

Urbinati, Nadia, 2011. “Political Representation as Democratic Process,” Redescriptions(Yearbook of Political Thought and Conceptual History: Volume 10), Kari Palonen (ed.), Helsinki: Transaction Publishers.