концепции

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Психологизм

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 21 марта 2007 года; содержательно переработано 27 февраля 2020 года.

Многие авторы используют термин «психологизм» для ошибочного, как им представляется, отождествления непсихологических и психологических сущностей. К примеру, философы, считающие, что законы логики — это не психологические законы, рассматривали бы их отождествление как ошибку. Другие авторы используют термин в нейтрально дескриптивном или даже позитивном ключе. В таком случае термин «психологизм» отсылает (с одобрением) к применению психологических методов к традиционным философским проблемам (например, Ellis 1979, 1990).

Слово «психологизм» вошло в английский язык как перевод немецкого «Psychologismus», придуманного в 1870 гегельянцем Иоганном Эдуардом Эрдманом для критического описания философской позиции Эдуарда Бенеке (Erdman 1870).

Хотя термин продолжает использоваться сегодня, критика и защита психологизма преимущественно влилась в более широкие споры о достоинствах и недостатках философского натурализма. Поэтому данная статья сосредотачивается на времени и месте, в которых психологизм все еще был предметом интенсивных дебатов.

Введение

Наиболее интенсивные баталии по поводу отношений между логикой и психологией велись между 1890 и 1914 на немецкоязычных территориях. Действительно, в этот период почти вся немецкоязычная философия охвачена так называемым Psychologismus-Streit («спором о психологизме»). Этот диспут разворачивался вокруг вопроса о том, является ли логика (и эпистемология) частью психологии. Готлоб Фреге и Эдмунд Гуссерль — наиболее известные участники этого спора. Однако тот факт, что спор о психологизме стал тесно связан с немецкоязычной философией, не должен затмевать для нас неоценимое влияние Джона Стюарта Милля на обе стороны спора. Парадоксальным образом, написанная в 1843 году «Логика» Милля не только была ключевым источником вдохновения для большой части немецкоязычной психологистской философии, но также содержала и некоторые важнейшие антипсихологистские идеи.

В последующем изложении я начну с краткого обзора того вклада, который внес Милль. Далее, обращаясь к немецкому ландшафту, я вкратце обозначу, что обвиняемые в психологизме авторы говорили об отношениях между логикой и психологией, а затем очерчу высказанные против них аргументы Фреге и Гуссерля. Я завершу статью, представив некоторые возражения антипсихологизму Фреге и Гуссерля. Некоторые исходят от их современников, другие имеют более недавние имеют источники.

Наиболее важные статьи о возникновении психологизма в немецкой философии XIX века — George 1997, Peckhaus 2006 и Stelzner 2005. Наиболее важная монография здесь — Beiser 2014. В работе Грэя (Gray 2008) содержится множество важных наблюдений о ранних психологистских тенденциях в математике и логике.

Психологизм Милля

Критики и интерпретаторы философии логики Милля не смогли вынести вердикт в отношении того, был ли Милль мыслителем-психологистом. Недавняя работа Дэвида Годдена (Godden 2005) подробно объясняет это отсутствие согласия: позиция Милля по вопросу отношений между (дедуктивной) логикой и психологией «фрагментированна». Некоторые элементы мысли Милля толкают его к психологистской точки зрения, другие — от нее. Другими словами, иногда Милль настаивает на том, что логика зависит от психологии, а иногда отрицает такую зависимость. (Настоящий раздел основан на важной переоценке Милля Годденом.)

Как заявляет Милль в начале «Системы логики», у логики есть две части: логика — это «в такой же степени наука умозаключения, как и искусство, основанное на этой науке» (Милль 2011: 62).

Общая задача логики — «руководство нашими собственными мыслями» (2011: 64). Основной вопрос здесь, конечно, в том, как следует понимать зависимость искусства умозаключения от психологической науки.

Здесь важно отметить, что миллевская наука умозаключения — это как по предмету, так и по методологии психологическая дисциплина. Хотя предмет науки умозаключения более конкретен, чем предмет психологии в целом — она изучает «операции человеческого разума при изыскании истины» (2011: 64) — особых психологических законов, характеризующих исключительно области науки рассуждения, по мнению Милля, не существует. Вместо этого «общие законы ассоциации в области этих более сложных психических состояний имеют силу в такой же степени, как и для более простых» (2011: 638). Кроме того, как в общей, так и в конкретной области открытие законов происходит «при помощи обыкновенных методов экспериментального исследования» (2011: 636).

Милль предлагает как минимум три концепции того, как наука умозаключения вносит вклад в искусство умозаключения. Согласно первой концепции, предписательное искусство умозаключения представляется на первый взгляд независимым от психологической науки. Рассуждая в этом ключе, Милль пишет, к примеру, что психология может предложить лишь «анализ умственного процесса всякий раз, когда мы умозаключаем» (2011: 62), тогда как искусство умозаключения должно предоставить правила, «имеющие своим назначением руководить этим процессом [умозаключения]» (Там же). Вторая концепция основана на идее того, что любое успешное предписание для рассматриваемого типа мыслительного процесса должно быть основано на проработанном психологическом понимании этого процесса: «…система правил, которые должны руководить процессом умозаключения, может быть основана только на правильном понимании этого умственного процесса» (Там же). Третья концепция Милля идет еще дальше: «Ее [науки логики] теоретические основания полностью позаимствованы из психологии и включают в себя ту меру этой науки, которая требуется для того, чтобы обосновать правила искусства» (Mill 1865: 359). Согласно третьей концепции, психология необходима для обоснования правил умозаключения. Милль не дает однозначного указания на то, как возможно примирить эти три на первый взгляд конфликтующих утверждения. Очевидно, что, согласно любому критерию, третье утверждение является психологистским. Впрочем, все же высказывались сомнения в том, что этот «пассаж, прочитанный в полном диалектическом контексте», является чем-то большим, чем просто утверждением о том, что «логик должен формулировать правила исследования таким образом, который полезен для исследователей, и опираться для этого на психологию мышления» (Skorupski 1989: 166). Но даже первые две концепции, если их интерпретировать на фоне других взглядов Милля, ставят предписательную логику в зависимость от психологии. Логика не может взяться за дело, прежде чем психология предоставит дескриптивный анализ процесса умозаключения.

Схожую смесь психологистcких и антипсихологистских мотивов мы также встречаем при обращении к взглядам Милля на то, как логик должен обосновывать логические предписания и принципы. По Миллю, мы определяем правила дедуктивного вывода, идентифицируя валидные формы силлогизма. А валидность определяется формулой «если посылки их истинны, то и заключения неизбежно будут истинными» (Милль 2011: 169). «Правильные выводы» связаны с истиной: «Верно сформулированное умозаключение должно вести к истинному выводу» (Mill 1865: 365). А значит,

Таким образом, «правильный» вывод — это «истинный вывод», вывод, «основанный на реальных свойствах вещей» (Милль 2011: 67).

В соответствии с этим соображением Милль проводит различение между актом, содержанием и объектом умозаключения. Содержание умозаключения отвечает за его репрезентационную связь с внешним миром. А истинность умозаключения зависит от его объекта, то есть от состояния дел, представленного содержанием. Таким образом, при определении валидности вывода логика должна сосредотачиваться на объекте. Миллевская теория умозаключений и их истинности включает в себя отрицание «концептуализма», то есть взгляда, согласно которому объект умозаключения является ментальным, а предложение «является выражением отношения между двумя идеями» (2011: 129). Выступая против этого взгляда, Милль настаивает на том, что «предложения… утверждают что бы то ни было не относительно наших идей о вещах, но относительно самих вещей» (2011: 115).

Легко понять, почему некоторые авторы восприняли такие утверждения как свидетельство того, что Милль защищает нечто вроде антипсихологистской позиции. И все же нужно помнить, что эти высказывания прямо противоречат другим утверждениям Милля, ряд из которых процитирован выше. Достаточно вспомнить, что Милль определяет логику как «отдел науки, изучающий операции человеческого разума при изыскании истины» (2011: 65). Вне всякого сомнения, теория логики Милля содержит несовместимые взгляды.

Годден (Godden 2005) убедительно показывает, что даже сосредоточенный на объектах проект Милля в итоге возвращается к психологизму. Во-первых, Милль представляет как позитивную, так и негативную формулировку принципа транзитивности сосуществования:

Во-вторых, хотя Милль никогда не стремился предоставить обоснование принципа транзитивности сосуществования, несложно представить, каким такое основание должно было бы для него выглядеть. Пример геометрических аксиом здесь достаточно ясен: «Нам остается рассмотреть, на чем основана наша уверенность в аксиомах, на какие доказательства они опираются. Я утверждаю, что это — истины опытные, обобщения из наблюдения» (2011: 207). По Миллю, все общие предложения должны быть обоснованны опытом:

В-третьих, Милль приходит к полноценной форме психологизма, когда обращается к другим логическим принципам, в частности, к принципу непротиворечивости. Милль настаивает на том, что и это тоже эмпирическое обобщение нашего опыта, особенно внутреннего:

Здесь основания логических истин вновь не могут быть поняты и объяснены в отдельности от психологии. Схожий анализ Милль предлагает и для принципа исключенного третьего (2011: 238).

В-четвертых, обратно к психологизму Милля толкает его феноменализм. В своем споре с Гамильтоном Милль утверждает, что фундаментальные логические принципы применяются не к вещам в себе, а только к объектам нашего опыта. Законы логики — это «законы всех феноменов» (Mill 1865: 381–382). Соответственно, фундаментальные законы логики — законы непротиворечивости, исключенного третьего и тождества — это

Примеры психологистских рассуждений

Хотя точное определение «психологизма» само было предметом «спора о психологизме» начиная с 1880 года, большинство немецкоязычных философов соглашалось с тем, что следующие аргументы заслуживают называться «психологистскими» (вместо «психологистский аргумент» я буду писать «ПА»):

(ПА 1)

1. Психология определяется как наука, изучающая все типы законов мышления.

2. Логика — это область исследований, изучающая подмножество законов мысли.

Следовательно, логика — это часть психологии.

(ПА 2)

1. Нормативно-предписательные дисциплины — дисциплины, указывающие, что нам делать, — должны быть основаны на дескриптивно-объяснительных науках.

2. Логика — это нормативно-предписательная дисциплина о человеческом мышлении.

3. Есть лишь одна наука, которая может составлять дескриптивно-объяснительное основание логики: эмпирическая психология.

Следовательно, логика должна основываться на психологии.

(ПА 3)

1. Логика — это теория суждений, понятий и выводов.

2. Суждения, понятия и выводы — это ментальные сущности в человеческом сознании.

3. Все ментальные сущности в человеческом сознании находятся в области психологии.

Следовательно, логика — это часть психологии.

(ПА 4)

1. Краеугольный камень логической истинности — это ощущение очевидности.

2. Ощущение очевидности — это ментальное переживание человека.

Следовательно, предмет логики — ментальный опыт человека, а значит, она является частью психологии.

(ПА 5)

1. Мы не можем представить альтернативную логику.

2. Пределы представимости — это мыслительные пределы.

Следовательно, логика зависит от мышления человека как вида. А это мышление изучается психологией.

Вопрос о том, кто именно придерживался этих взглядов и придерживался ли их вообще кто-то, был в свое время темой горячих споров, но сегодня кажется обоснованным приписать ПА 1 Теодору Липпсу (Lipps 1893) и Герардусу Геймансу (Heymans 1994, 1905), ПА 2 — Вильгельму Вундту (1880/83), ПА 3 — Вильгельму Иерузалему (Jerusalem 1905) и Христофу вон Зигварту (Sigwart 1921), ПА 4 — Теодору Эльзенхансу (Elsanhans 1897), а ПА 5 — Бенно Эрдманну (Erdmann 1892). Можно также выделить несколько цитат, которые для авторов того времени были образцовым выражением психологизма. Большая часть таких цитат берется из «Логики» Милля и уже была процитирована в предыдущем разделе:

А Теодор Липпс считал:

…логика — это психологическая дисциплина, так как процесс познания имеет место в душе, и так как то мышление, что приобретает завершенность в результате познания — это психологический процесс. Тот факт, что психология отличается от логики в том, что не придает значение противоположности между знанием и ошибкой, не означает того, что психология уравнивает два различных психологических состояния. Он значит лишь то, что психология должна одним способом объяснять ошибку и знания. Конечно, никто не утверждает, что психология сводится к логике. Их в достаточной мере разделяет то, что логика — это поддисциплина психологии. (Lipps 1893: 1–2)

Антипсихологистские аргументы Фреге

Рассмотрим сначала «Основоположения арифметики» Фреге (2008 [1884]). Один из главных тезисов Фреге: математика и логика — не части психологии; объекты и законы математики и психологии не могут быть определены, прояснены или доказаны с помощью психологических наблюдений и результатов. Один из центральных аргументов Фреге в поддержку этого тезиса — соображение о том, что математика — наиболее точная из наук, тогда как психология неточна и пространна (2008: 170). Таким образом, идея, что математика может основываться на психологии или быть ее частью, неправдоподобна. Связанный с этим тезис гласит, что мы должны разделять психологические «представления» (Vorstellungen) и их объекты. Это различение особенно важно, когда последние имеют объективный или идеальный характер. Числа, к примеру, — это объективные и идеальные сущности, фундаментально отличающиеся от представлений. Представления всегда субъективны и идиосинкратичны. В этом контексте Фреге сожалеет о том факте, что термин «представление» также использовали для обозначения объективных, необходимо нечувственных, абстрактных и объективных сущностей (2008: 169). Фреге отвергает психологические или физиологические интерпретации кантовского различения на априорное и апостериорное, аналитическое и синтетическое; по утверждению Фреге, эти различения связаны с различными способами, которыми суждения доказываются или обосновываются, а не с операциями человеческого разума (2008: 141–142).

Центральная тема «Основоположений» — развернутая критика миллевской философии математики.

Во-первых, Фреге отрицает утверждение Милля о том, что математические утверждения касаются фактов. Возражение Фреге в том, что нет такого физического факта, к которым отсылает числа 0 или 777864. Более того, тот, кто учится считать, не приобретает этим какое-то новое эмпирическое знание (2008: 147). Во-вторых, Фреге настаивает на том, что нет общего индуктивного закона, о котором можно было бы сказать, что из него следуют все математические предложения (2008: 148). В-третьих, хотя Фреге соглашается с Миллем в том, что сколько-то эмпирического знания может быть необходимым для того, чтобы мы научились математике, он отмечает, что эмпирическое знание не может обосновать эмпирические истины (2008: 149). В-четвертых, Фреге отвечает на утверждение Милля, согласно которому числа — это свойства агломератов объектов, с помощью наблюдения о том, что агломераты сами по себе не содержат характеристик, позволяющих делить их. Фреге также отмечает, что числа 0 и 1 — это вообще не агломераты. Наконец, Фреге обвиняет Милля в том, что тот упускает, что числа могут относиться как к конкретным, так и к абстрактным объектам (2008: 170).

Фреге продолжает критику психологической логики в предисловии к своей работе Grundgesetze der Arithmetik (Frege 1893). Он начинает с того, что слово «закон» двусмысленно: оно может отсылать к дескриптивным или к прескриптивным законам. Примеры первых — законы физики, примеры вторых — нравственные законы (1893: xv). Фреге предполагает, что каждый описательный закон может быть переформулирован как предписание мыслить в соответствии с ним. Например, с верными описательным законами следует соглашаться. Значит, их может предварять предписание «признай истинность…». В других случаях предписание может быть набором инструкций по тому, как достичь истины, о которой говорится в описательном законе. Основной тезис Фреге в том, что хотя все предписательные законы могут быть категорированы как «законы мысли» на том основании, что они говорят нам, как следует мыслить, лишь один тип описательных законов можно обозначить так же: псхологические описательные законы (1893: xv).

Фреге утверждает, что в логике мы находим как описательные, так и предписательные законы, и первые являются основанием вторых. Этот тезис стоит подчеркнуть, так как иногда предполагается, что, по Фреге, противопоставление психологических и логических законов — это противопоставление фактического и должного (например, Føllesdal 1958: 49). Но заметьте, что Фреге пишет:

Таким образом, логические законы — это прежде всего описательные законы, хотя, как и другие описательные законы, они могут быть переформулированы или поняты как предписательные. Эти разделения позволяют Фреге различить два рода «психологистских логиков»: одна группа считает законы логики описательными психологическими законами, другая группа интерпретирует их как предписательные законы, основанные на описательных психологических законах. К путанице приводит приводит двусмысленность выражения «закон мысли» (1893: xv).

Основной критический довод Фреге против психологистской логики состоит в том, что та смешивает понятия «истинное» и «принятое за истинное». Начнем с того, что Фреге отрицает, что предписания, основанные на психологических законах, можно считать полноценными логическими законами. Такие предписания могут быть не более чем требованиями подчиняться текущим привычкам мысли. Но они не могут служить мерилом истинности таких привычек. Более того, Фреге отмечает, что описательные психологические законы, которые для психологистских логиков предоставляют основание (психо)логических предписаний, — это законы «принятия за истину»: они устанавливают условия, при которых люди принимают истинность суждений или валидность выводов, но не условия, при которых суждения истинны, а выводы валидны. Здесь Фреге особенно резко настроен в отношении психологистского логика Бенно Эрдманна, который отождествляет истину с общим консенсусом. По Фреге, такой ход ставит истину в зависимость от принимаемого за истинное. Этот ход также не отдает должного идее, что истина не зависит от соглашений между людьми. Отсюда следует, что законы логики — это психологистские законы: «Если истинность независима от признания ее тем или другим, то законы истины — это не психологические законы, а краеугольные камни в том вечном основании, которое наша мысль может обогнуть, но не может заменить» (1893: xvi). Атака Фреге на Эрдманна на этом не заканчивается. Эрдманн также призывается к ответу за предположение, что логические законы могут обладать «гипотетической необходимостью», то есть зависеть от человека. Фреге утверждает, что, встретив существ, отрицающих законы логики, мы сочли бы их безумными. Предложение Эрдманна он рассматривает как очередное сведение истины к тому, что за нее принимается (1893: xvi–xvii). В то же время Фреге принимает, что большинство фундаментальных логических законов не может быть обосновано. Логическое обоснование заканчивается там, где доходит до этих законов. Однако, утверждать, что наша природа заставляет нас подчиняться законам логики, означает заниматься уже не логическим обоснованием, некорректно переходя от логических к психологическим или биологическим соображениям (1893: xvi–xvii).

Фреге настаивает на том, что царство нереального не совпадает с царством психологического и субъективного. Числа — это не представления, так как они одинаковы для всех субъектов (1893: xviii). Более того, Фреге стремится убедить нас в том, что отрицание объективности и нереальности чисел и понятий напрямую ведет к идеализму и солипсизму. Так как психологистские логики стремятся убрать разделение на царство объективно-идеального и субъективно-психологического, для них соблазнительно пойти еще дальше и подвергнуть сомнению границу между субъективно-психологическим и объективно-реальным. Получающаяся в итоге точка зрения — это идеализм и солипсизм: идеализм, потому что единственно существующие сущности — это идеи; солипсизм, потому что все идеи зависят от субъектов. Таким образом, еще одной жертвой их усилий становится возможность коммуникации (1893: xix). И вновь Фреге стремится показать, что логика Эрдманна повинна в этих обвинениях. Так, он отмечает, что Эрдманн называет как галлюцинации, так и числа «объектами идеальной природы»; что у Эрдманна не выходит разделить акт и содержание суждения; и что ему не хватает концептуальных ресурсов, чтобы разделить идеи и реальности (1893: xx–xxiii).

Предлагаемая Фреге альтернатива состоит, конечно, в том, чтобы подчеркнуть, что познание —деятельность скорее схватывающая, чем создающая объекты. Такой выбор терминологии призван высветить то, что познаваемое нами (как правило) не зависит от нас. В конце концов, когда мы схватываем физический объект вроде карандаша, этот объект независим как от акта схватывания, так и от осуществляющего его человека (1893: xxiv).

Фреге в третий раз выступает против психологизма в своей рецензии на «Философию арифметики» Гуссерля (Frege 1891). Здесь я не буду принимать участие в споре о том, стала ли критика Фреге причиной отхода Гуссерля от психологизма (ср. Kusch 1995: 12–13). Не буду я рассматривать и то, была ли критика Фреге обоснованной. Здесь достаточно отметить, что Фреге классифицирует Гуссерля как психологистского логика на том основании, что Гуссерль рассматривает значения слов, понятий и объектов как различные типы представлений (1894: 316), предоставляет психогенетическое рассмотрение абстрактных понятий (1894: 317) и, как Эрдманн, неясно высказывается о понятии представления: в некоторых отрывках его книг понятия и объекты понимаются как субъективные, в других — как объективные (1894: 318). В своей критике гуссерлевского психологического объяснения генезиса понятия числа Фреге не ограничивается противопоставлением теории Гуссерля и собственной концепции чисел. Он также отмечает, что различные психологические процессы, предполагаемые теорией Гуссерля, носят фиктивный характер. К примеру, Фреге отрицает, что мы можем собрать произвольные содержания в одну идею, не связывая их друг с другом. Он также отрицает утверждение Гуссерля, что мы можем абстрагироваться от всех различий между содержаниями и все равно сохранить их нумерическую отдельность (1894: 316, 323).

Антипсихологистские аргументы Гуссерля

Критика Гуссерлем психологизма в его «Пролегоменах к чистой логике» (2011 [1900]) стала ключевым источником в немецкоязычном споре о психологизме в первые пятнадцать лет XX века. «Пролегомены» можно условно разделить на три части. Первая часть определяет то, в каком смысле логика является «практико-нормативной дисциплиной» (Kunstlehre) (гл. 1–2). Во второй части на протяжении немалого количества страниц утверждается, что теоретические основания логической практико-нормативной дисциплины не психологичны (гл. 3–10). А третья часть предоставляет обзор истинных оснований логики как практико-нормативной дисциплины (гл. 11). В других работах я достаточно подробно реконструировал все три части (Kusch 1995: 41–60), здесь я сосредоточусь на второй. (Недавние важные обсуждения аргументов Гуссерля включают в себя Carr 2007, Hanna 2008, Hopkins 2006, Moran 2008, Pelletier et al. 2008.)

Из первой части нам здесь потребуются только две идеи. Во-первых, по отношению к наукам логика как практико-нормативная дисциплина выступает теорией науки, или наукоучением (Wissenschaftslehre). Она оценивает методы научного обоснования и, делая это, обращается к следующим вопросам. При каких (эмпирических условиях) валидные методы могут быть успешно использованы? Какова внутренняя концептуальная структура каждой из наук, и как их можно отделить друг от друга? Как ученые могут избежать ошибок? (§§ 5–11). Кроме того, нормативные дисциплины имеют ненормативые теоретические основания, принадлежщие той или иной ненормативной теоретической дисциплине (§§ 14–16).

Во второй части Гуссерль начинает свое обсуждение психологизма с критики того, что можно назвать «нормативным антипсихологизмом», то есть с критики взгляда, согласно которому психология и логика разделяются согласно различению сущего и должного (§ 17). Он встает на сторону тех сторонников психологизма, которые утверждают, что мысль, каковая она должна быть, — это просто особый случай мысли, которая появляется по факту. Гуссерль не считает верными и обвинения психологизма в порочном круге, согласно которым нормативную логику невозможно основать на психологии, так как сама психология имеет в своем фундаменте логику. Здесь упускается важное разделение. Психология может либо принимать законы логики как предпосылки и аксиомы своих теорий, либо опираться на них просто как на методические правила, в соответствии с которыми следует действовать. Если бы психология выбирала первое, то психологизм подразумевал бы замкнутый круг. Но психология рассматривает законы логики только во втором, более слабом смысле. Поэтому психологизм не основан на фатальном логическом круге (§ 19).

Откинув эти старые формы антипсихологизма, Гуссерль переходит к собственным аргументам. Основная линия мысли сосредотачивается на трех эмпирических последствиях психологизма. Они могут быть реконструированы следующим образом:

• Первое последствие: Если бы логические правила были основаны на психологических законах, то все логические правила были бы настолько же неясными, насколько основные психологические законы.

Опровержение: Не все логические правила правила неясны. Следовательно, не все логические правила основаны на психологических законах (§ 21).

• Второе последствие: Если законы логики были бы психологическими законами, то их невозможно было бы знать априори. Они были бы не валидны, а более или менее вероятны, и обосновать их можно было бы только обращением к опыту.

Опровержение: Законы логики априорны, они обоснованы за счет аподиктической очевидности и скорее валидны, чем вероятны. Следовательно, законы логики не психологичны (§ 21).

• Третье последствие: Если бы логические законы были психологическими законами, то они бы отсылали к психологическим сущностям.

Опровержение: Логические законы не отсылают к психологическим сущностям. А значит, логические законы — это не психологические законы (§ 23).

Гуссерль также утверждает, что психологизм не отдает должного идее вечности истин. Именно потому, что истины вечны, логические законы не могут говорить о состояниях дел (будь то ментальных или физических). Гуссерль стремится доказать это, показывая, что предполагая противоположное, мы приходим к парадоксам.

Обозначим логический закон как (*).

(*) Для любой истины t ее противоположность ~t ложна.

Далее примем допущения (а)–(d):

(a) Законы о состояниях дел — это законы о том, как состояние дел появляется и исчезает.

(b) (*) истинен.

(c) (*) — это закон об истинах.

(d) Законы об истинах — это законы о состояниях дел.

Отсюда следует два парадоксальных вывода:

(e) Законы об истинах — это законы о возникновении и исчезновении истин.

(f) Законы об истинах — это законы о возникновении и исчезновении законов об истинах (§ 24; Kusch 1995: 47).

Гуссерль также стремится показать, что психологические интерпретации базовых логических принципов и законов силлогистики неудовлетворительны. В этом отношении Гуссерль, например, критикует психологистское рассмотрение Спенсером принципа непротиворечия. Он цитирует Спенсера:

…никакое положительное состояние сознания не может появиться, не исключив соответствующего отрицательного и, наоборот, никакое отрицательное состояние не может появиться, не исключив соответствующего положительного…

На взгляд Гуссерля, высказывание Спенсера — это тавтология, так как положительные и негативные состояния уже и так находятся в противоречии. Однако Гуссерль настаивает на том, что закон непротиворечия — это не тавтология (§ 26). В вопросе психологистских взглядов на силлогистику основная мишень Гуссерля — это немецкий психолог и философ Герардус Гейманс. С одной стороны, Гуссерль отмечает, что, если законы силлогистики были бы законами мышления, мы бы никогда не совершали ошибок. С другой стороны, психологистская интерпретация силлогистики не может объяснить, почему некоторые выводы валидны, а другие невалидны (§ 31).

Конечная цель Гуссерля, как и Фреге, — опровергнуть психологизм, связав его с более широкими (по тем временам) и дискредитированными философскими позициями. Но Гуссерль больше сосредотачивается не на субъективном идеализме и солипсизме, а не на скептицизме и релятивизме.

Чтобы прийти к этому заключению, Гуссерль начинает со спора о протагорейском индивидуальном релятивизме. Признавая, что протагорейского релятивиста невозможно переспорить, Гуссерль утверждает, что «нормально предрасположенные» люди тем не менее могут увидеть, что не так с точкой зрения Протагора: одно и то же предложение не может быть одновременно истинным и ложным, а протагорейский тезис «истина относительна» сам не может быть лишь относительно истинен (§ 35). Видовой релятивизм (а значит, антропологизм) не менее абсурден, но несколько более сложен в опровержении. Гуссерль выдвигает несколько аргументов против видового релятивизма; наиболее важные — это то, что (а) так как закон непротиворечия составляет часть значения истины, одна и та же мысль не может быть верной для одного вида, но ложной для другого; (б) истина вечна, а значит, не определяется пространством и временем; и (в) если истина бы была относительна, то относительным было бы и существование мира. Это было бы так, потому что мир — коррелят идеальной системы всех фактических истин. Если бы истина была относительной, то такой идеальной системы бы не было, а значит, не было бы единственного и уникального мира (§ 36).

Убедив себя в том, что антропологизм опровергает сам себя, Гуссерль обращается к достаточно развернутой демонстрации того, что все формы психологизма — это формы антропологизма (§ 38). Большую часть его внимания получают взгляды Эрдманна и Зигварта. В случае Зигварта Гуссерль критикует, помимо всего прочего, взгляд, согласно которому неправильно предполагать, что суждение может быть верным, даже когда нет разума, мыслящего это суждение. Гуссерль возражает, указывая на то, что законом всемирного тяготения подразумевается, что он истинен всегда (даже до его обнаружения), вне зависимости от того, помыслил его кто-то или нет (§ 39). В случае Эрдманна Гуссерль идет еще дальше ради раскрытия того, что представляется ему фатальными ошибками и непоследовательностями. Центральная проблема для Гуссерля — утверждение Эрдманна, что логические законы лишь гипотетически необходимы, то есть необходимы лишь для человечества в том виде, в котором оно существует на данный момент (§ 40). Возможно, наиболее важный аргумент состоит в том, что позиция Эрдманна внутренне нестабильна: с одной стороны, он выступает за гипотетическую необходимость — или видовую относительность — логических законов, настаивая на том, что мы не можем представить им альтернативы. С другой стороны, Эрдманн считает, что отсюда следует, будто логические законы — это психологические законы. Гуссерль возражает, указывая на то, что два этих тезиса не очень хорошо сочетаются, так как психологическим законам мы вседа можем представить альтернативу (§ 41).

Последний крупный шаг в общей аргументации Гуссерля — показать, что психологизм основан на трех более-менее легко опровержимых «предрассудках».

• Первый предрассудок: Предписание, призванные регулировать психологические события, должны быть укоренены в психологии.

Это не так, потому что логические предписания полностью укоренены в логике как теоретической, ненормативной дисциплине (§ 41).

• Второй предрассудок. Предмет логики — идеи, суждения, выводы и доказательства, а это всё психологические феномены. Следовательно, логика должна быть основана на психологии.

Что это предрассудок, можно увидеть из того факта, что схожая линия мысли привела бы и к утверждению, будто математика — ветвь психологии. А Гуссерль предполагает, что математический психологизм уже был опровергнут мыслителями вроде Лотце, Риля, Фреге и Наторпа (§ 45).

• Третий предрассудок: Суждения признаются истинными, когда человек переживает их в качестве очевидных. Но очевидность — это психологический феномен, чувство. Следовательно, логика должна исследовать психологические условия появления этого чувства, то есть должна найти психологические законы, связывающие это появление с предшествующими или сосуществующими ментальными событиями.

На это Гуссерль отвечает, что чисто логические предложения ничего не говорят об очевидности и ее условиях. Относительно очевидности он делает три предположения. Во-первых, очевидность — это опыт или критерий истины. Переживать в опыте то, что высказывание соответствует переживаемому состоянию дел, значит видеть очевидность высказывания. Но очевидность — это не дополнительный компонент этого опыта. Во-вторых, истины — это идеальные виды идеального рода истина, то есть истины — это идеальные партикулярии. Идеальные виды независимы от того, что люди считают очевидным. И, в-третьих, когда один человек утверждает, что р самоочевидно, а другой, что ~р самоочевидно, то один из них неправ. Другими словами, истина первична в отношении очевидности (§ 51).

(Детальные интерпретации аргументов Гуссерля см. в работах Tieszen 2008 и Hanna 2008.)

Ранняя критика аргументов Гуссерля

Хотя антипсихолгизм Фреге не получил достаточного внимания, гуссерлевские «Пролегомены» широко обсуждались в немецкоязычной философии между 1901 и 1920 годом. Здесь я могу представить только некоторые из критических ответов (ср. Kusch 1995: chs 4–5). Хотя сама моя выборка основана на оценке — я старался выбирать аргументы, обладающие (на первый взгляд) хотя бы некоторой убедительностью — здесь я не буду оценивать силу и слабости различных ответов. Нет возможности и описать различные общие — и иногда крайне спорные — философские предпосылки, на которых основаны эти ответы.

Юго-западная немецкая школа неокантианства была особенно критично настроена в отношении гуссерлевского утверждения о том, что логика в качестве нормативно-практической дисциплины должна быть основана на логике как на теоретической науке. От лица этой школы Рихард Кронер защищал взгляд, согласно которому логические законы — это императивы, основанные на ценностях (Kroner 1909: 241). Кронер настаивал на том, что не все «предложения долженствования» основаны на ненормативных, теоретических предложениях. Анализу Гуссерля соответствуют только гипотетические императивы (и связанные с ними предложения долженствования). К примеру, гипотетическое предложение долженствования

(а) Если вы хотите хорошо ездить на лошади, то должны быть способны управлять ею, уверенно держаться в седле и т.д.

действительно подразумевает теоретическое, ненормативное предложение

(b) Хорошо ездить на лошади возможно только, если вы можете ею управлять, хорошо держитесь в седле и т.д.

Однако, утверждает Кромер, категорические предложения долженствования требуют другого анализа. Категорическое предложение долженствования

(а′) Воин должен быть смелым

не основано на теоретическом предложении

(b′) Храбрость входит в понятие «хороший воин».

В случае категорических предложений долженствования порядок предпосылок обратный: обоснование или значение ненормативного предложения (b′) выводится из нормативного предложения (а′). Моделировать отношение между (а′) и (b′) на отношениях между (a) и (b) значило бы «практиковать моральную философию в сократическом ключе, то есть подразумевать одностороннюю интеллектуализированную интерпретацию концепции ценности» (1909: 242). Кронер считает, что логика схожа с моралью. Наивысшая логическая норма — это что-то вроде

(a″) Каждый рассуждающий должен мыслить в соответствии с истиной

и эта норма первична в отношении

(b″) Мыслить в соответствии с истиной — это часть понятия хорошего рассуждающего.

И этот анализ наиболее базовой логической нормы также применим ко всем остальным логическим нормам (1909: 242). (См. недавнюю важную дискуссию об отношениях между неокантианством и психологизмом в Anderson 2005, Beiser 2009, Edgar 2007.)

Те аргументы Гуссерля (и Фреге) в защиту строгого разделения между логическими и психологическими законами, в которых говорится, что только последние неясны и основываются на индукции, часто становились мишенью для критики. Особенна сильна была критика Морица Шлика (Schlick 1910):

Или

Характеризация Гуссерлем логических законов как известных априори также сталкивалась с оппозицией. Согласно Герардусу Геймансу, все, что эпистемология в настоящий момент может сказать о логических законах наподобие принципа непротиворечия, — это то, что «вероятно, все люди отрицают противоречие» (Heymans 1905: 66). Наше знание логических законов более вероятно, чем наше знание психологических законов, только потому, что «в ходе нашей жизни, ежедневно и ежечасно, мы экспериментируем с этими элементарными отношениями между феноменами сознания» (1905: 22).

Шлик также бросает вызов утверждению Гуссерля о том, что законы логики не подразумевают никакого состояния дел. Шлик утверждает, что психологические акты суждения и логические предложения переплетены таким образом, что логическое предложение и его истина

Сторонники психологистского рассмотрения логических принципов и силлогистики также стоят на своем. Вспомним, что Гуссерль выступал против Гейманса следующим образом:

• 1. Если бы законы силлогистики были («запрограммированными») психологическими законами, то ни один человек не мог бы отклониться от них.

• 2. Люди совершают ошибки, то есть отклоняются от законов силлогистики.

Законы силлогистики — это не («запрограммированные») психологические законы мысли.

В своем ответе Гейманс отрицает утверждение Гуссерля, согласно которому ошибки — это отклонения от законов силлогистики. По его мнению, тому, кто не выводит правильного заключения из данных посылок, не хватает не знания схем умозаключений, а понимания значения большего, среднего или малого термина. В случае ошибок причины отклонения от законов силлогистики

Доводы Гуссерля против психологизма частично основывались на демонстрации того, что это разновидность скептического релятивизма, а скептический релятивизм сам себя опровергает. Первым в этом утверждении усомнился Пауль Наторп (Natorp 1901). В своей рецензии на «Пролегомены» Наторп указывает на возможность того, что гуссерлевские аргументы против релятивизма включают ошибку предвосхищения основания:

Вспомните, что для доводов Гуссерля против психологизма центральное значение имеет утверждение о том, что истина существует независимо от того, поcтиг ли ее кто-то или нет. Шлик (Schlick 1910) называл это предположение «теорией независимости истины». Она часто становилась объектом атак. Так как наиболее четко эту теорию выразил Гуссерль в своей критике Христофа вон Зигварта, кажется справедливым начать говорить об опровержениях этой теории с этого автора. В «Пролегоменах» Гуссерль не соглашается с утверждением Зигварта о том, что никакое суждение не может быть истинным, если его никто не мыслит. Гуссерль считает, что частью значения закона тяготения является то, что он истинен во все времена, то есть даже до своего открытия, и вне зависимости от того, был ли он кем-то сформулирован. Зигварт (Sigwart 1921) обвиняет Гуссерля в том, что тот путает истинность с реальностью: 

Шлик соглашается: «Не существует такой истинности суждений, которая независима от существования суждений в ментальных актах. От нас независимы лишь факты, на которых основаны истинные суждения» (Schlick 1910: 403). Однако, пытаясь объяснить предполагаемое смешение терминов, допущенное Гуссерлем, Шлик заходит дальше Зигварта:

Гуссерлевское разделение на акт и содержание суждения ставилось под вопрос и другими комментаторами. Вильгельм Иерузалем ставит свою критику в контекст защиты видового релятивизма. Больше всего он не согласен с Гуссерлем в утверждении, что «одно содержание суждения не может быть истинным для одного вида и ложным для другого». Иерузалем отвечает:

Приравнивая психологизм к видовому релятивизму, Гуссерль целил прежде всего в Эрдманна. В примечании ко второму изданию своих «Логических исследований» Эрдманн с сожалением отмечает, что Гуссерль неправильно истолковал его взгляды. В примечании он представляет и новую защиту своего утверждения о том, что законы логики обладают лишь гипотетической необходимостью:

В общей аргументации Гуссерля очевидность фигурирует двумя отдельными способами. С одной стороны, Гуссерль утверждает, что очевидна мысль о том, что никакой другой вид не мог бы иметь логики, отличной от нашей. С другой стороны, Гуссерь отрицает, что чисто логические предложения говорят что-то о очевидности и что очевидность — критерий истины.

Критики гуссерлевского взгляда на очевидность атаковали одну из этих линий рассуждения или сразу обе. Вильгельм Вундт, например, жалуется на то, что Гуссерль никогда не дает удовлетворительных определений ключевых терминов. В «Логических исследованиях» Гуссерля

Вундт предполагает следующее объяснение того, почему Гуссерль якобы неспособен определить очевидность: 

Шлик в особенности занят тем, чтобы показать, что два рассмотрения Гуссерлем самоочевидности противоречат друг другу. По Шлику, второе использование самоочевидности противоречит первому:

Современные переоценки

Учитывая центральное место, которое занимают работы Фреге и Гуссерля в современной аналитической и континентальной философии, нет, конечно, ничего удивительного в том, что критические переоценки их антипсихологизма не закончили появляться с окончанием «спора о психологизме» примерно в 1914 году. Здесь представлен краткий взгляд на наиболее современные из переоценок. Интересно, что многие из переоценок антипсихологизма начала века приходят к заключению о том, что аргументы Фреге и Гуссерля вызывают вопросы. Моя цель вновь состоит в том, чтобы дать краткий обзор различных откликов, а не дать им оценку. Это бы потребовало более обширной дискуссии.

Дж. Дж. Катц соглашается со Шликом и другими ранними критиками в том, что Фреге и Гуссерль неправы, когда полагают психологические законы неясными и неточными. Критика Каца вторит обвинению в предвосхищении основания, сделанному Шликом:

Современные критики также не соглашаются со взглядами Фреге и Гуссерля на природу логических законов.

Предположение об уникальности становилось все более и более спорным в ходе того, как логики разрабатывали все больше и больше логик (например, интуиционистскую, паранепротиворечивую, диалектическую, логику релевантности). Проблема не только в том, что Фреге и Гуссерль не предоставили процедуру выбора между альтернативными логиками (Backer and Hacker 1989: 88), но также и в том, что даже закон непротиворечия, который как Фреге, так и Гуссерль считали «краеугольным камнем в вечном основании, которое наша мысль может обогнуть, но не может заменить», может быть нарушен, не ведя при этом к абсолютной непоследовательности. Более того, он нарушается в любой системе логики, основанной на диалетейе (Massey 1991: 184).

Хотя некоторые критики Фреге и Гуссерля все еще готовы считать логические пропозиции «образцами необходимых истин» (Backer and Hacker 1989: 87), другие идут дальше и отрицают за логическими законами статус необходимых истин. Слабая форма этого отрицания принимает понятие необходимости, но утверждает, что логика ему не соответствует. Сильная форма отрицает понятие необходимости в целом (ср. Pivcevic 1970: 38–41).

Слабая форма обрисована в статье Джеральда Мэсси. Мэсси предполагает, что «логика и математика… отказались от всех притязаний на почетный титул наук необходимых истин, когда допустили тезис Чёрча в свое святилище» (Massey 1991: 186). Согласно тезису Чёрча, не существует более мощного алгоритма, чем машина Тюринга. Или, другими словами, любая вычислимая функция может быть вычислена машиной Тюринга. В логике этот тезис используется при получении крайне фундаментальных результатов. К примеру, он используется для доказательства теоремы Чёрча, в которой говорится, что не существует алгоритмической процедуры принятия решений для логики первого порядка. Однако тезис Чёрча — лишь гипотеза, истинность которой не может быть доказана. Это так, потому что понятие алгоритма не поддается точному определению. Нет предела разнообразию, которое может предполагать алгоритмическая процедура. Таким образом, тезис Чёрча может быть и ложным: в итоге кто-то может придумать алгоритм, вычисляющий определенную функцию f, которую машина Тюринга вычислить не может (Jeffrey 1989: 132; Massey 1991: 186).

Мэсси также использует сильную форму утверждения о том, что логические истины не необходимы (1991: 188). Согласно этой критике, само понятие необходимости, подразумевающееся при именовании логических законов «необходимыми истинами», сталкивается с трудностями. Аргумент, ведущий к этому заключению, был разработан в серии известных статей Куайна. Куайн утверждал, что понятия аналитичности, необходимости и априорности либо все втроем адекватны, либо все втроем неадекватны. И традиционное разделение между аналитическими и синтетическими истинами скорее относительно, а не абсолютно. Но как только оно становится относительным, то же самое происходит с необходимостью и априорностью (Куайн 2000а, Engel 1991: 268–270). Мэсси кратко суммирует следствия аргумента Куайна:

Другая линия атаки на антипсихологизм Фреге и Гуссерля сосредотачивается на тех предпосылках, которую оба автора разделяют со своими психологистскими оппонентами. Наиболее важная из таких разделяемых предпосылок состоит в том, что главная когнитивная установка логики дескриптивна, а не прескриптивна, то есть в том, что логика описывает объекты или объективности (Sachverhalte). Конечно, Фреге с Гуссерлем и их психологистские противники несогласны относительно природы этих объектов и объективностей — для психологистов они реальны или психологичны, тогда как для Фреге и Гуссерля они идеальны. Но остается тот факт, что обе стороны спора видят сущность логики дескриптивной (про Гуссерля см. Gethmann 1989: 197; про Фреге см. Baker and Hacker 1989: 88–90).

Центральное место в гуссерлевской и фрегевской критике психологизма занимает идея того, что психологизм — это определенный тип релятивизма. Фреге не заходит дальше указания на эту редукцию психологизма к релятивизму и, в силу представленных выше причин, не делает попыток опровергнуть релятивизм. Однако Гуссерль выдвигает несколько аргументов против как протагорейского, так и видового релятивизма. Если бы эти аргументы были успешны, то психологизм был бы разоблачен как доктрина, опровергающая сама себя. Некоторые критики стремились показать, что они не успешны.

Что касается доводов Гуссерля против протагорейского релятивизма, то сам Гуссерль признает, что его аргументы будут убедительны только для тех философов, кто уже признает, что истина абсолютна. Гуссерль более амбициозен в отношении видового релятивизма. Он считает, что самоопровержимость видового релятивизма может быть продемонстрирована (ср. Føllesdal 1958: 37–39; Sukale 1977: 47–48).

Аргумент, согласно которому видовой релятивизм неверно истолковывает значение истины, позволяя одному суждению быть одновременно ложным и истинным, явно вызывает вопросы. Он сводится к следующему: «Противоречиво утверждать, что истина не абсолютна, потому что истина абсолютна» (Føllesdal 1958: 37). Гуссерль просто принимает абсолютность истины в качестве очевидности. Он также не учитывает того, что при должном толковании релятивистское понятие истины не нарушает закон непротиворечия. Если истина понимается как «истина-для-В» (то есть истина для вида), тогда одно и то же суждение может быть истинным–для–В1 и ложным-для–В2, не нарушая принципа непротиворечия (Meiland 1977: 571). Дальнейший аргумент, согласно которому истина не может обладать видовой относительностью, потому что истина вечна, тоже может быть отвергнут как предвосхищение основания. Наконец, Гуссерль утверждает, что если бы истина была относительной, то относительным было бы и существование мира. Здесь он также просто использует для защиты своей позиции очевидность. Он считает очевидным то, что существование мира не может быть относительным и не демонстрирует того, что обратное предположение самоопровержимо.

Частое использование Гуссерлем «аподиктической очевидности» одновременно в качестве оружия против видового релятивизма и источника знаний о логических истинах само по себе сопряжено с трудностями. Гуссерль, кажется, считает, что аподиктическая очевидность выводит философа/логика за пределы фактов и даже за пределы психологии. Но, как отметил Арне Несс, аподиктическая очевидность неспособна на это: «…утверждение о том, что у него или кого-то другого есть такое свидетельство, не принадлежит к чистой логике или формальной науке. Оно принадлежит к науке факта, изучающей отношение логиков (и не только) к чистой науке. Ее необязательно следует понимать как психологию. Достаточно того, что… это наука о фактах и, говоря более общо, наука о реальном, а не о идеальном» (Naess 1954: 70). Поэтому, делает вывод Несс, программа чистой логики как системы аподиктического знания «должна быть отвергнута… Как только наука начинает считать наукой чего-то или о чем-то, возникает радикальный риск ошибки…» (1954: 73).

Наконец, как для Фреге, так и для Гуссерля, Бенно Эрдманн — это главный подозреваемый, то есть основной сторонник ведущего к видовому релятивизму психологизма.

В интерпретации эрдманновской философии логики Джеком Мейландом психологистская трактовка логических принципов призвана объяснить, почему мы не можем помыслить радикально иные логические системы. Объяснение в том, что «логические законы выражают условия, управляющие нашим мышлением, то есть описывая пределы того, что мы можем помыслить» (Meiland 1976: 329). Одно из центральных возражений Гуссерля на это cостоит в том, что логические принципы — например, закон непротиворечия — могут отвергаться людьми и действительно отвергались — к примеру, Гегелем. Отсюда Гуссерль выводит то, что логические законы не описывают пределы психологически мыслимого. Однако Мейланд предполагает, что позиция Эрдманна не опровергается этим. Все, что Эрдманну нужно ответить, — это то, что хотя люди могут произносить слова «закон непротиворечия ложен», это не значит, что они мыслят не в согласии с этим принципом или не понимают, что говорят (1976: 331).

Другое центральное гуссерлевское возражение психологизму Эрдманна состоит в том, что если бы логические законы были психологическими законами, то их предметом были бы ментальные акты, суждения, идеи и другие психологичекие сущности. Иными словами, логические законы имели бы реальное содержание. Но, разумеется, логические законы не имеют реального содержания, а значит, психологистский подход к логике должен быть ложен. Мейланд вновь предоставляет защиту Эрдманна. Хотя законы логики действительно не говорят о людях и их психологии, они все равно могут быть верными для людей в силу их психологии. Другими словами, мы

Мейланд объясняет эту идею, приводя в пример гравитацию и законы движения планет:

Несмотря на вдохновенную защиту любимого мальчика для битья Фреге и Гуссерля, Мейланд считает, что для того, чтобы окончательно стать респектабельным, психологизму Эрдманна нужно справиться с некоторыми трудностями. Основная проблема в том, что Эрдманн допускает возможность того, что законы логики могут измениться, что может существовать другая логика, конфликтующая с сегодняшней. Однако не очень понятно, как Эрдманн может делать такое утверждение. Согласно его собственным предпосылкам, логика определяет пределы мыслимого. А это может значить только то, что радикально иная логика для нас немыслима. Другими словами, Эрдманн должен дать объяснение того, почему он верит в возможность другой логики (1976: 337).

Интересно, что ответ на этот вызов возможен. Реммель Нан предположил, что функционализм Джерри Фодора предоставляет нам метод концептуализации ситуации, в которой субъект ограничен использованием одного и только одного множества формальных принципов, хотя при других условиях могло бы быть операциональным другое множество. Согласно функционализму, людей можно сравнить с компьютерами. Люди рождаются с предустановленным «языком мышления», то есть с языком, который функционирует как операционная система компьютера. Компьютер не может вычислять формулы, которые не входят в словарь его операционной системы. Но это не значит, что операционная система любого компьютера безальтернативна, что «не может быть систем логических законов, которые не соответствует системам рассматриваемого автомата». Таким образом, мы можем представить, что рассматриваемый компьютер устроен таким образом, что систематически делает формальную ошибку О (то, что мы ею считаем). В таком случае машина не могла бы заметить ошибку О, «ведь О составляла бы один из законов, с помощью который автомат замечает ошибки» (Nunn 1978: 347).

Нан предполагает, что, если мы примем нечто наподобие этой аналогии между людьми и компьютерами, мы можем осмысленно говорить о том, что логика может не быть универсальной. Если мы говорим о логике как о центральной части нашего языка мышления, принимая таким образом взгляд на нее как на часть нашей операционной системы, то мы должны признать, что логика может не быть уникальной. Да, мы не можем сказать, как бы выглядела радикально иная логика. Однако для защиты Эрдманна достаточно того, что мы, используя аналогию, можем осмысленно думать о возможности ее существования (Nunn 1978: 347).

Продолжение истории

На немецкоязычных территориях долгий спор о психологизме завершила в итоге Первая мировая война. Она принесла с собой интеллектуальный климат, в котором атаки на своих коллег рассматривались как крайне неуместные. Кроме того, она привела к четкому разделению труда между психологами и философами: пока философы сосредотачивались на идеологической задаче восхваления немецкого «военного гения», экспериментальная психология сосредотачивалась на тренировке и тестировании солдат.

Проект научно-ориентированной философии с экспериментальной психологией в качестве основного элемента быстро потерял поддержку. Поэтому и обвинение в психологизме больше не играло центральной роли.

Конечно, немецкоязычная философия начала XX века оказала мощное непреходящее влияние на философию во многих других странах, особенно в англо-американском мире. На некоторое время аргументы Фреге и Гуссерля против психологизма даже поднялись в статусе до образцовых философских достижений: «Все-таки в философии есть прогресс!» (Musgrave 1972: 606). Как я показал в предыдущем разделе, сегодня эта оценка психологизма широко подвергается сомнению.

В других странах, конечно, шли свои споры об отношениях психологии и философии. В Великобритании, к примеру, Джордж Фредерик Стаут и Джеймс Уорд подчеркивали философскую значимость психологии. К ней с симпатией относились британские идеалисты вроде Фрэнсиса Герберта Брэдли и Бранда Бланшара, хотя и отрицая ее философскую ценность. Реалисты, вроде Джона Кука Уилсона, Бертрана Рассела, Герберта Джозефа и Гарольда Артура Причарда настаивали на разделении философии и психологии. Для Причарда психология даже не была «настоящей наукой» (Passmore 1994).

Весь XX век и начало XXI столетия психология оказывала мощное воздействие на философов, которые хотели поставить философию на научные рельсы. Известно, что Куайн призывал к возвращению психологизма в 1960-х. Такие призывы продлевали жизнь обвинениям в психологизме. Среди обвиненных можно найти имена Рудольфа Карнапа, Майкла Даммита, Питера Гича, Нельсона Гудмена, Томаса Куна, Джона МакДауэлла, Карла Поппера, Уилфрида Селларса и Людвига Витгенштейна (Kusch 1995: 7). (Развернутое обсуждение натуралистических и психологистских позиций с перспективы философии логики XX века см. в Pelletier et al. 2008. Также см. Lehan-Streisel 2012.)

Библиография

Источники

• Гуссерль, Э., 2011 [1900]. Логические исследования. Т. I: Пролегомены к чистой логике, Москва: Академический проект.

• Куайн, У.в.О., 2000а [1951]. «Две догмы эмпиризма», Слово и объект, Москва: Праксис.

• –—, 2000б [1969]. «Натурализованная эпистемология», Слово и объект, Москва: Праксис.

• Милль, Д., 2011 [1843]. Система логики силлогистической и индуктивной. Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования, Москва: URSS.

• Фреге, Г., 2008 [1884]. «Основоположения арифметики», Логико-философские труды, Новосибирск: Сиб. унив. изд-во, с. 125–238.

• Anderson, L.R., 2005. “Neo-Kantianism and the Roots of Anti-Psychologism,” British Journal for the History of Philosophy, 13: 287–323.

• Baker, G.P. and P.M.S. Hacker, 1989. “Frege’s Anti-Psychologism,” in M.A. Notturno (ed.). Perspectives on Psychologism, Leiden: Brill, 74–127.

• Beiser, F.C., 2009. “Normativity in Neo-Kantianism: Its Rise and Fall,” International Journal of Philosophical Studies, 17: 9–27.

• –––, 2014. The Genesis of Neo-Kantianism, 1796–1880, Oxford: Oxford University Press.

• Bloor, D., 1983. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge, New York: Columbia University Press.

• Carr, D., 2007. “Husserl’s Attack on Psychologism and its Cultural Implications,” in K.Y. Lau and J.J. Drummond (eds.) Husserl’s Logical Investigations in the New Century: Western and Chinese Perspectives, Berlin: Springer, 33–41.

• Edgar, S., 2008. “Paul Natorp and the emergence of anti-psychologism in the nineteenth century,” Studies in History and Philosophy of Science, 39: 54–65.

• Ellis, B., 1979. Rational Belief Systems, Totowa, N.J.: Rowman and Littlefield.

• –––, 1990. Truth and Objectivity, Oxford: Blackwell.

• Elsenhans, T., 1897. “Das Verhältnis der Logik zur Psychologie,” Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik, 109: 195–212.

• Engel, P., 1991. The Norm of Truth, Toronto: Toronto University Press.

• Erdmann, B., 1892. Logische Elementarlehre, Halle: Niemeyer.

• –––, 1907. Logische Elementarlehre, 2nd, revised edition, Niemeyer, Halle.

• Erdmann, J. E., 1870. Grundriss der Geschichte der Philosophie, Volume 2, second ed., Berlin: Hertz.

• Føllesdal, D., 1958. Husserl und Frege: Ein Beitrag zur Beleuchtung der Entstehung der phänomenologischen Philosophie, Oslo: Aschehoug.

• Frege, G., 1893. Grundgesetze der Arithmetik: Begriffsschriftlich Abgeleitet, Vol. 1, Jena: Pohle.

• –––, 1894. Book review, of Husserl 1891. Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik, 103: 313–332.

• George, R., 1997. “Psychologism in Logic,” Philosophy and Rhetoric, 30: 213–242.

• Gethmann, C.F., 1989. “Phänomenologische Logikfundierung,” in C. Jamme and O. Pöggeler (eds.), Phänomenologie im Widerstreit. Zum 50. Todestag Edmund Husserls, Frankfurt am Main: Suhrkamp, 192–212.

• Godden, D. M., 2005. “Psychologism in the Logic of John Stuart Mill: Mill on the Subject Matter and Foundations of Ratiocinative Logic,” Journal of the History and Philosophy of Logic, 26: 115–143.

• Gray, J., 2008. Plato’s Ghost: The Modernist Transformation of Mathematics, Princeton and Oxford: Princeton University Press.

• Hanna, R., 2008. “Husserl’s Arguments against Logical Psychologism,” in V. Mayer (ed.),Edmund Husserl: Logische Untersuchungen, Berlin Akademie Verlag, 27–42.

• Heymans, G., 1905. Die Gesetze und Elemente des wissenschaftlichen Denkens. Ein Lehrbuch der Erkenntnistheorie in Grundzügen, Volume 1, second rev. ed., Leipzig: Barth.

• –––, 1911. Das künftige Jahrhundert der Psychologie, Leipzig: Barth.

• Hopkins, B.C., 2006. “Husserl’s Psychologism and Critique of Psychologism, Revisited,”Husserl Studies, 22: 91–119.

• Husserl, E., 1891. “Philosophie der Arithmetik. Logische und psychologische Untersuchungen,” in E. Husserl, Philosophie der Arithmetik, L. Eley (ed.), Husserliana XII, The Hague: Nijhoff, 1970, 5–283.

• Jeffrey, R., 1989. Formal Logic: Its Scope and Limits, New York: McGraw-Hill.

• Jerusalem, W., 1905. Der kritische Idealismus und die reine Logik. Ein Ruf im Streite, Wien und Leipzig: Braumüller.

• Katz, J.J., 1981. Language and Other Abstract Objects, Totawa, N.J.: Rowman and Littlefield.

• Kroner, R., 1909. “Über logische und ästhetische Allgemeingültigkeit,” Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik, 134: 231–66; 135: 10–36, 216–57.

• Kusch M., 1995. Psychologism: A Case Study in the Sociology of Philosophical Knowledge, London: Routledge.

• Lehan-Streisel, V., 2012. “Why Philosophy Needs Logical Psychologism,” Dialogue, 51: 575–586.

• Lipps, T., 1893. Grundzüge der Logik, Hamburg and Leipzig: Verlag von Leopold Voss.

• Massey, G.J., 1991. “Some Reflections on Psychologism,” in T. Seebohm, D. Føllesdal and J. Mohanty (eds.), Phenomenology and the Formal Sciences, Dordrecht: Kluwer, 183–94.

• Meiland, J., 1976. “Psychologism in Logic: Husserl’s Critique,” Inquiry, 19: 325–39.

• –––, 1977. “Concepts of Relative Truth,” The Monist, 60: 568–82.

• Mill, J.S., 1865. An Examination of Sir William Hamilton’s Philosophy, cited from The Collected Works of John Stuart Mill, Volume 9, J.M. Robson (ed.), London and Toronto: Routledge and University of Toronto Press, 1979.

• Moran, D., 2008. “Husserl’s transcendental philosophy and the critique of naturalism,”Continental Philosophy Review, 41: 401–425.

• Musgrave, A., 1972. “George Boole and Psychologism,” Scientia, 107: 593–608.

• Naess, A., 1954. “Husserl on the apodictic evidence of ideal laws,” in Theoria: A Swedish Journal of Philosophy and Psychology, 20: 53–63.

• Natorp, P., 1901. “Zur Frage der logischen Methode. Mit Beziehung auf Edm. Husserls ‘Prolegomena zur reinen Logik’,” Kantstudien, 6: 270–83.

• Nunn, R.T., 1978. “Psychologism, Functionalism, and the Modal Status of Logical Laws,”Inquiry, 22: 343–57.

• Passmore, J., 1994. A Hundred Years of Philosophy, Harmondsworth, Middlesex: Penguin).

• Peckhaus, V., 2006. “Psychologism and the Distinction between Discovery and Justification,” in J. Schickore and F. Steinle (eds.), Revisiting Discovery and Justification, Berlin: Springer, 99–116.

• Pelletier, F.J., R. Elio, P. Hanson, 2008. “Is Logic all in our Heads? From Naturalism to Psychologism,” Studia Logica, 88: 3–66.

• Pivcevic, E., 1970. Husserl and Phenomenology. London: Hutchinson.

• Schlick, M., 1910. “Das Wesen der Wahrheit nach der modernen Logik,” Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie und Soziologie, 34: 386–477.

• Sigwart, C., 1904. Logik, 4th, rev. ed. Ed. by H. Maier. Tübingen: Mohr, 1921. (Sigwart’s reply to Husserl can already be found in the 1904 edition.)

• Stelzner, W., 2005. “Psychologism, Universality and the Use of Logic,” in J. Faye, P. Needham, U. Scheffler and M. Urchs (eds.), Nature’s Principles, Berlin: Springer, 269–288.

• Sukale, M., 1976. Comparative Studies in Phenomenology, The Hague: Nijhoff.

• Tieszen, R., 2008. “Husserl’s Concept of Pure Logic,” in V. Mayer (ed.), Edmund Husserl: Logische Untersuchungen, Berlin Akademie Verlag, 9–26.

• Wundt, W., 1880/1883. Logik. Eine Untersuchung der Prinzipien der Erkenntnis und der Methoden wissenschaftlicher Forschung, 2 volumes, Stuttgart: Enke.

• –––, 1910. “Psychologismus und Logizismus,” in W. Wundt. Kleine Schriften, 1st volume, Leipzig: Engelmann, 511–634.

Другие важные работы

• Bell, D., 1990. Husserl, London and New York: Routledge.

• Bermudez, J.L., 1999. “Psychologism and Psychology,” Inquiry, 42: 487–504.

• Block, N., 1981. “Psychologism and Behaviorism,” Philosophical Review, 90: 5–43.

• Brentano, F., 1874. Psychologie vom empirischen Standpunkt, 1st volume, O. Kraus (ed.), Hamburg: Meiner, Hamburg, 1924.

• Brockhaus, R., 1991. “Realism and Psychologism in 19th Century Logic,” Philosophy and Phenomenological Research, 51: 493–523.

• Cavallin, J., 1997. Content and Object : Husserl, Twardowski and Psychologism, Berlin: Springer.

• Cussins, A., 1987. “Varieties of Psychologism,” Synthese, 70: 123–54.

• Du Troit, A., 1983. “The Critique of Psychologism in its Historical and Philosophical Setting,” South African Journal of Philosophy, 2: 72–84.

• Dummett, M., 1991. Frege and other Philosophers., Oxford: Clarendon Press.

• Engel, P., 1998. “The Psychologists Return,” Synthese 115: 375–93.

• Green, K., 1986. “Psychologism and Anti-Realism,” Australasian Journal of Philosophy, 64: 488–500.

• –––, 1999. “Was Wittgenstein Frege’s Heir?” Philosophical Quarterly, 49: 289–308.

• Haack, S., 1978. Philosophy of Logics., Cambridge: Cambridge University Press.

• Haaparanta, L. (ed.), 1994. Mind, Meaning and Mathematics: Essays on the Philosophical Views of Husserl and Frege, Dordrecht: Kluwer.

• Harman, G., 1973. Thought, Princeton: Princeton University Press.

• Hartimo, M., 2010. “The Development of Mathematics and the Birth of Phenomenology,” in M. Hartimo (ed.), Phenomenology and Mathematics, New York: Springer, 107–121.

• –––, 2012. “Husserl and Algebra of Logic” Axiomathes, 49: 121–133.

• –––, forthcoming. “Chimera of Logicism: Husserl’s criticism of Frege,” in F. Boccuni, A. Sereni (eds.), Origins and Varieties of Logicism: A Foundational Journey in the Philosophy of Mathematics, London: Routledge.

• Heidegger, M., 1913. “Die Lehre vom Urteil im Psychologismus. Ein kritisch-positiver Beitrag zur Logik,” in M. Heidegger, Frühe Schriften, F.-W. von Herrmann (ed.),Gesamtausgabe, Volume 1, Frankfurt am Main: Klostermann, 1978: 59–188.

• Hurford, J.R., 1986. Language and Number, Oxford: Blackwell.

• Jacquette, D., 1997. “Psychologism, the Philosophical Shibboleth,” Philosophy and Rhetoric, 30: 312–31.

• –––, 2003. Philosophy, Psychology, and Psychologism: Critical and Historical Readings on the Psychological Turn in Philosophy, Berlin: Springer.

• Kitcher, P., 1979. “Frege’s Epistemology,” Philosophical Review, 86: 235–62.

• Köhnke, K., 1986. Entstehung und Aufstieg des Neukantianismus. Die deutsche Universitätsphilosophie zwischen Idealismus und Positivismus, Frankfurt am Main: Suhrkamp.

• Levi, I., 1980. The Enterprise of Knowledge, Cambridge, Mass.: MIT Press.

• Macnamara, J., 1986. A Border Dispute: The Place of Logic in Psychology, Cambridge, Mass.: MIT Press.

• McCarthy, M., 1990. The Crisis of Philosophy, Albany, N.Y.: SUNY Press.

• McKinsey, M., 1983. “Psychologism in Semantics,” Canadian Journal of Philosophy, 13: 1–26.

• Meinong, A., 1912. “Für die Psychologie und gegen den Psychologismus in der allgemeinen Werttheorie,” Logos: Internationale Zeitschrift für Philosophie der Kultur, 3: 1–14.

• Metcalfe, J.F., 1988. “Husserl and Early Victorian Philosophical Logic,” Eidos, 7: 15–33.

• Meyering, T.C., 1989. Historical Roots of Cognitive Science, Dordrecht: Kluwer.

• Mohanty, J.J., 1964. Edmund Husserl’s Theory of Meaning, The Hague: Nijhoff.

• –––, 1982. Husserl and Frege, Bloomington, Ind.: Indiana University Press.

• –––, 1997. “The Concept of ‘Psychologism’ in Frege and Husserl,” Philosophy and Rhetoric, 30: 271–290.

• Moog, W., 1919. Logik, Psychologie und Psychologismus, Halle: Niemeyer.

• Mortan, G., 1961. “Einige Bemerkungen zur Überwindung des Psychologismus durch Gottlob Frege und Edmund Husserl,” Atti del XII Congresso Internazionale di Filosofia, Volume 12, Firenze: Sansoni, 327–34.

• Nordquest, D.A., 1979. “Husserl and Mill’s ‘Psychologism’,” The Mill News Letter, 14: 2–9.

• Notturno, M.A., 1985. Objectivity, Rationality and the Third Realm: Justification and the Grounds of Psychologism: A Study of Frege and Popper, Dordrecht: Nijhoff.

• ––– (ed.), 1997. Perspectives on Psychologism, Leiden: Brill.

• Nyíri, J.C., 1974. “Beim Sternenlicht der Nichtexistierenden: Zur ideologiekritischen Interpretation des platonisierenden Antipsychologismus,” Inquiry, 17: 399–443.

• Picardi, E., 1997. “Sigwart, Husserl and Frege on Truth and Logic, or Is Psychologism Still a Threat?” European Journal of Philosophy, 5: 162–82.

• Pietersma, H., 1967. “Husserl and Frege,” Archiv für Geschichte der Philosophie, 49: 298–323.

• Philipse, H., 1989. “Psychologism and the Prescriptive Function of Logic,” in M.A. Notturno (ed.), Perspectives on Psychologism, Leiden: Brill, 58–74.

• Rath, M., 1994. Der Psychologismusstreit in der deutschen Philosophie, Heidelberg: Alber.

• Richards, J., 1980. “Boole and Mill: Differing Perspectives on Logical Psychologism,”History and Philosophy of Logic, 1: 19–36.

• Rinofner-Kreidl, S., 2019. “The Problem of Psychologism and the Idea of a Phenomenological Science,” in J.J. Drummond and O. Höffe (ed.), In Husserl: German Perspectives, New York: Fordham University Press, 15–48.

• Scheler, M., 1901. “Die transzendentale und die psychologische Methode. Eine grundsätzliche Erörterung zur philosophischen Methodik,” in M. Scheler, Frühe Schriften, M. Scheler and M. S. Frings (eds.), Bern und München, Francke, 1971, 197–336.

• Schnädelbach, H., 1984. Philosophy in Germany 1831–1933, E. Matthews (trans.), Cambridge: Cambridge University Press.

• Skorupski, J., 1989. John Stuart Mill, New York: Routledge.

• Sluga, H., 1980. Gottlob Frege, London: Routledge and Kegan Paul.

• Smith, D.W. and R. McIntyre, 1982. Husserl and Intentionality, Dordrecht: Kluwer.

• Sober, E., 1978. “Psychologism,” Journal for the Theory of Social Behaviour, 8: 165–192.

• Spiegelberg, H., 1960. The Phenomenological Movement, The Hague: Nijhoff.

• Stumpf, C., 1892. “Psychologie und Erkenntnistheorie,” in Abhandlungen der philosophischen Classe der königlich bayerischen Akademie der Wissenschaften, Volume 19, München: G. Franz, 466–516.

• Unwin, N., 1987. “Beyond Truth,” Mind, 96: 299–317.

• Willard, D., 1984. Logic and the Objectivity of Knowledge. A Study in Husserl’s Early Philosophy, Athens, Ohio: Ohio State University Press.

• Windelband, W., 1884. “Kritische oder genetische Methode?” in Windelband, Präludien, Freiburg i. Br.: Mohr, 247–79.

• Wolenski, J., 2003. “Psychologism and Metalogic,” Synthese, 137: 179–93.

• Ziehen, T., 1920. Lehrbuch der Logik auf positivistischer Grundlage mit Berücksichtigung der Geschichte der Logik, Bonn: A. Marcus & E. Webers Verlag.