теории

Поделиться статьей в социальных сетях:

в избранное

Звуки

Ссылка на оригинал: Stanford Encyclopedia of Philosophy

Впервые опубликовано 14 июля 2005 года; содержательно переработано 5 октября 2010 года.

При обсуждении зависимости вторичных качеств от сознания философия восприятия, как и метафизика сознания, обычно сосредотачивается на цветах. Возможно, философская привилегия визуального просто отражает когнитивную привилегию визуального, поскольку зрению приписывается преобладающая роль в получении полезной сенсорной информации.

Такое пренебрежение звуком порой вызывает сожаление, поскольку звуки являются не только важными элементами сцены восприятия, но и философски уникальными во многих интригующих направлениях. В частности, перцептивное разворачивание звуков во времени и пространстве имеет интересные метафизические и эпистемологические аспекты. Однако преимущество получает пренебрежение ролью звука. Многие философские аспекты звука и звуковой перцепции не являются уникальными и действительно затрагивают общие вопросы философии восприятия.

Следовательно, в этой статье мы будем использовать в своих интересах многочисленные дискуссии, в которых использовались иные чувственные качества, такие как цвета, в качестве образца чувственного качества. Например, мы не будем повторять дискуссию о субъективности вторичных качеств, поскольку там пример звуков, как представляется, не вводит новых философски интересных элементов, которые могли бы бросить вызов обобщениям, полученным, скажем, из примера цветов.

Основные вопросы, которые здесь актуальны, касаются самой природы звуков. Звуки входят в содержание аудиального восприятия. Но что это такое? Являются ли звуки индивидами? Это события? Являются ли звуки свойствами звучащих объектов? Если это события, то что это за тип событий? Каковы отношения между звуками и звучащими объектами? Временные и каузальные особенности звуков будут важны при решении этих и связанных с ними вопросов. Однако оказывается, что плодотворный способ организации этих вопросов касается пространственных свойств звуков.

Действительно, различные философские высказывания о природе звуков могут быть довольно аккуратно классифицированы в соответствии с пространственным статусом, который присваивается звукам. Где находятся звуки? Пребывают они где-либо? Основные релевантные семейства ответов включают проксимальную, медиальную, дистальную и аспатиальную теории.

Существуют выдающиеся варианты каждой из теорий. Также звуковые теории могут быть классифицированы в соответствии с другими измерениями, такими как метафизический статус, которым они наделяют звуки (например, происходящего события, в отличие от свойств или диспозиций). Наша задача — рассмотреть некоторые взаимодействия между этими версиями.

Проксимальные теории звуков

Проксимальные теории звуков интерпретируют звуки как локализованные на поверхности тела слушателя или в его глубине. Мы различаем две основные линии.

Звуки как ощущения

Современные философские версии описания звуков, основанные на психологии восприятия, интерпретируют звуки как «ощущения» или как состояния/свойства слушателей. Учтем здесь мнение Маклаклана из его работы «Философия перцепции»:

Представляется… разумным предположить, что непосредственно воспринимаемые звуки — это ощущения определенного рода, возникающие у наблюдателя, когда звуковые волны попадают в ухо. (Maclachlan 1989: 26)

Теория «звук-как-ощущение» подтверждается некоторыми фактами о слуховом опыте восприятия. Люди сообщают, что слышат голоса или звонки, даже когда никто не говорит и не звонит. Различные примеры субъективных звуков описываются как «шум в ушах». В безэховой камере большинство людей ощущают субъективное жужжание или свист. Некоторые субъекты ощущают патологический шум в ушах, когда они слышат звуки, нарушающие нормальные слуховые способности. Когда русский композитор Шостакович наклонял голову в определенную сторону, он слышал поток мелодий (Сакс 2017) [1]. Звон в ушах и другие субъективные слуховые явления имеют разные причины, которые могут быть связаны с механическими свойствами внутреннего уха или с особенностями ЦНС. Объекты этого опыта восприятия естественно и спонтанно категоризируются как звуки. Если звуки просто определяются как объекты прослушивания, то их легко отождествлять с качественными аспектами слухового восприятия. Различные направления косвенного реализма в философии восприятия сделали бы эту точку зрения обязательной. Согласно им, мы слышим какие-то отдаленные (дистальные) события или объекты именно благодаря прослушиванию непосредственно данного. В таком случае звуки должны быть определены как непосредственные объекты слухового восприятия.

Звуки как проксимальные стимулы

Несколько более периферической, хотя все еще проксимальной, является позиция, отстаиваемая Брайаном О’Шонесси, что слышимый звук находится там, где находится слушатель:

…хотя звук возникает на дистанции, и мы можем слышать, что он исходит по какому-то направлению и из какого-то места; и хотя нет слухового ощущения, что звук находится там, где и мы, тем не менее звук, который мы слышим, присутствует там, где мы находимся. (O’Shaughnessy 2000: 447)

Эта позиция оставляет открытой возможность того, что неуслышанный звук может быть локализован на расстоянии от слушателя.

Поддержать эту позицию призваны следующие примеры. Если я слышу шум мотоцикла в отдалении, физическое событие в моем ухе качественно отличается от физического события, производимого мотоциклом на месте. Если бы я был рядом с мотоциклом, физическое событие в моем ухе было бы совершенно иным, и не совпадало бы с тем событием, когда мотоцикл едет вдали. Вечеринка наверху у соседей не звучит так, как она звучит для ее непосредственных участников. Однако здесь можно привести два возражения. Во-первых, следует различать источник и информационный канал. Рассмотрим визуальный аналог. Из того факта, что отраженный свет является единственным светом, попадающим в глаз, не следует, что человек не видит отражающие поверхности или не знает о падающем свете. Отраженный свет содержит информацию об отражающем объекте и освещении, которая «распаковывается» мозгом. А в случае звука расстояние, эхо, реверберация и фильтрация влияют на информационный канал так, что информируют о положении источника. Во-вторых, примеры, используемые для поддержки проксимальной теории, не могут объяснить воспринимаемое постоянство слуховых признаков отдаленных объектов. Мотоцикл и вечеринка могут быть оценены как «очень шумные», даже если физические события у слушателя слабы из-за расстояния от соответствующих источников. У нас есть понятие о дистальной громкости звука.

Указанные примеры и связанные с ними трудности указывают на основной недостаток проксимальных теорий: они не локализуют звуки там, где их присутствие предполагается обыденным описанием. А раз так, то если бы звуки были внутренними ощущениями или механическими событиями в ухе, мы почти всегда ошибались бы в нашей слуховой перцепции, по крайней мере в важных аспектах звука. В свою очередь, это равнозначно описанию слуховой перцепции с точки зрения теории массивных ошибок. Далее мы увидим, что проксимальные теории не одиноки в принятии последней.

Медиальные теории звуков

Медиальные теории истолковывают звуки как особенности среды, в которую погружены звучащий объект и слушатель. Идентификация звуков со звуковыми волнами является основным примером медиальных теорий.

Звуки как события или свойства среды

В своем трактате «О душе» Аристотель писал, что «звук есть некоторое движение воздуха» (420b 10). Естествоиспытатели XVII века превратили это интуитивное представление в волновую теорию звуков, которая оказалась явным конкурентом для качественной или чувственной (проксимальной) теории. «Звуки рождаются и слышимы нами… когда возникает быстрое дрожание воздуха, по которому распространяются мелкие волны, колеблющие хрящи барабанной полости внутри нашего уха… и если они колеблются часто, то возникает высокий звук, а если редко — низкий звук» (Галилей 1623: 225). Декарт в произведении «Страсти души» утверждал: то, что мы слышим на самом деле, — это не сами объекты, а некоторые «движения, исходящие от них» (1649, XXIII). И действительно, около 1636 года Марен Мерсенн измерил скорость распространения звуковых волн.

И Галилей, и Декарт знали, что медиальная теория была революционной в сравнению с обыденным представлением о звуках или по крайней мере такой же революционной, как и теория ощущений. Звуки для волновой теории или для теории ощущений — не то, чем мы их считаем в своей интуиции, основываясь на содержании слуховой перцепции. (В действительности сам Галилей одобрил и проксимальную теорию «звуки как ощущения», и медиальную теорию, тем самым, очевидно, породив двойственную интерпретацию.) В то же время Галилей и Декарт, как и другие современные философы, не были особенно заинтересованы в детализации феноменологического содержания слуховой перцепции.

Звуки как волны

Волновая теория, разумеется, поддерживается современной акустикой. Звуки толкуются как механические колебания, передаваемые упругой средой. Они описываются как продольные волны с определенной частотой и амплитудой. Вибрирующий объект (источник звука, такой как голосовые связки или камертон) создает возмущения в окружающей среде (скажем, в воздухе или воде). Каждая частица среды приводится в возвратно-поступательное движение на данной частоте и с данной амплитудой, и это движение распространяется на соседние частицы с той же частотой, претерпевая потери энергии, которые влекут за собой уменьшение амплитуды. Макроскопически распространение звука — это распространение сжатия в проводящей среде, за которым следует понижение давления, то есть распространение волны. Поведение каждой частицы описывается синусоидой, которая отображает циклический характер сжатия и растяжения во времени. Цикл — это полный путь синусоиды от вершины к вершине, в конце которого частица возвращается в исходное положение. Амплитуда — это расстояние между вершинами и впадинами в синусоиде, период — это расстояние между вершиной и ее предшественником, а частота — это число циклов в единицу времени.

Современные философы перцепции физикалистского направления склоняются к волновой теории. Профессор философии из Мэрилендского университета Морланд Перкинс так резюмирует эту точку зрения: «…звук, который мы слышим, идентичен череде воздушных волн, которые простираются от отдаленного звучащего объекта до нашего уха» (Perkins 1983). И действительно, физикалистская версия звука, по-видимому, является хорошим притязанием на успешную редукцию ключевых феноменов слуха путем отождествления звуков со звуковыми волнами в проводящей среде, в которой присутствует звучащий объект (и, возможно, слушатель).

Оценка волновой теории

Аргументы в пользу волновой теории

Многие воспринимаемые свойства звуков прекрасно объясняются наличием сильной корреляции со свойствами волн, в частности высота звука и интенсивность (то есть громкость).

• Ощущаемое качество высокого звука коррелирует с высокими частотами; низкий звук коррелирует с низкими частотами.

• Большая громкость скоррелирована с высокими амплитудами, малая — с низкими.

• Направленность звуков (тот факт, что они «идут по направлению») связана с тем, что слушатель расположен на линии распространения звуков от источника.

• Еще более совершенным является объяснение конкретных слуховых эффектов, таких как эффект Доплера, согласно которому скорость перемещения звучащего объекта влияет на изменение высоты слышимого звука (например, гудка локомотива, который проносится мимо нас).

Довольно интересно, что редукция понятия звука до волны в среде, по всей видимости, более успешна, нежели аналогичная попытка редуцировать понятие цвета до свойств электромагнитных волн. Последняя попытка пострадала от таких серьезных проблем, как, например, существование фиолетового и других неспектральных цветов, или тот факт, что такие спектральные монохроматические цвета, как оранжевый, рассматриваются как составные цвета.

Аргументы против волновой теории

Несмотря на все свои достоинства, медиальное отождествление звуков со звуковыми волнами в некоторых моментах вызывает возражения и оставляет желать лучшего.

Например, существуют метамерные звуки (как и метамеры цвета), то есть звуки, которые ухо ощущает как идентичные, хотя их медиальные свойства различны. Нет взаимно-однозначной психофизической корреляции между слуховым содержанием и звуками как волнами (Churchland 2007: 222). Кроме того, ультразвук с частотой выше 20 000 Гц и инфразвук с частотой ниже 20 Гц имеют такую же физическую природу, что и звуки, — это механические колебания, передаваемые упругой средой, однако они не слышны (аналогично инфракрасный и ультрафиолетовый лучи не видны как цвет) — считать ли их звуками? Кроме того, представляется, что связь между звуком и звучащим объектом остается недостаточно определенной. Зависят ли звуковые волны от звучащих объектов в том же смысле, в котором мы обычно представляем звуки (как слуховые события)?

И, что наиболее важно, как и в случае с проксимальными теориями, медиальные теории не локализуют звуки там, где это предлагает обыденная концепция слухового восприятия. Если бы звуки были звуковыми волнами, мы бы почти всегда ошибались в наших слуховых представлениях о важных аспектах, что опять-таки сводится к объяснению слухового восприятия с точки зрения теории массивных ошибок.

Какова природа звуков согласно волновой теории?

Есть две основные метафизические концепции, релевантные для нас, где волны рассматриваются как индивиды.

Либо (а) считается, что волны имеют ту же природу, что и процессы (протяженные во времени сущности с темпоральными частями), либо (б) они воспринимаются как индивиды особого типа.

В случае (а) можно утверждать, что они не перемещаются, поскольку, очевидно, процессы не перемещаются, а скорее имеют фазы (темпоральные части), локализованные в разных пространственных областях (Dretske 1967). Хотя мы и можем сказать, что вечеринка переместилась из комнаты Джона в комнату Мэри, вечеринка никогда целиком не находилась ни в одной из этих комнат. С другой стороны, такие объекты, как люди (Джон, Мэри, Сью, Линн), сначала целиком находились в комнате Джона, а позже — в комнате Мэри. Объекты и люди переместились, ибо движение происходит всякий раз, когда целая сущность сначала целиком пребывает в одном месте, а затем в другом. Вечеринка же не перемещалась, лишь часть ее была в комнате Джона, а другая — в комнате Мэри в разные периоды времени.

Если бы волны были процессами (как вечеринка), то следовало бы интерпретировать «движение» звуковых волн с точки зрения присутствия разных фаз волны в разных пространственных локусах. Однако человек не слышит определенную фазу звуковой волны как локализованную где-то, в некоем месте между собой и источником звука. Звуковые волны перцептивно не кажутся локализованными в том месте, где находятся звуки. Волновой процесс имеет некие начальные фазы в звучащем объекте и некие конечные фазы у воспринимающего субъекта — однако восприятие целиком локализует звуки там, где находится звучащий объект.

В случае (b) (звуковые) волны отличаются от процессов и являются специфическими только потому, что волны движутся, как это делают индивидуальные субстанции. Но опять же, если звуковые волны действительно движутся, соответствующие звуки обычно не слышатся как нечто движущееся. (Сравните этот случай с наблюдением фазы морской волны в определенном месте.)

Звуковые волны распространяются во всех или в большинстве направлений от звучащего объекта, но соответствующие звуки фактически не слышатся как распространяющиеся в любом направлении: единственными движущимися звуками кажутся звуки, испускаемые движущимся источником. Отсюда следует, что если бы звуки были звуковыми волнами в этом смысле, мы бы не услышали их такими, какие они есть.

Рассмотрим аналогию со светом. В зрительной сфере самым близким аналогом звуков является активность источников света. Мы воспринимаем их действия, причем воспринимаем их, локализуя там, где находятся источники света: излучение лампочки на улице, мерцание свечи над столом, сияние солнца на горизонте — и для каждого со своим цветом. Воспринимаем ли мы сам свет, в отличие от событий испускания лучей источниками света? Очевидно, что свет проходит от источника к нашему глазу — если бы он этого не сделал, мы бы не воспринимали сам источник. Но то, что мы воспринимаем, — это событие излучения, а не сам свет. Нерелевантный элемент несходства здесь связан с временным разворачиванием звуков и световых событий. Обычно в окружающей среде свет излучается непрерывно, тогда как звуки возникают эпизодически и имеют короткую жизнь. Если бы большинство источников света были прерывистыми, как в пьезоэлектрических зажигалках, или если бы большинство объектов постоянно гудели, этот элемент несходства был бы менее заметным (Pasnau 2007).

В некоторых условиях все выглядит так, как будто мы воспринимаем лучи света, например, в пыльной комнате. Но то, что на самом деле воспринимается, представляет собой ряды водных или пылевых частиц, которые перехватывают свет. Чтобы луч света стал видимым, он должен посылать информацию нашему глазу без посредничества промежуточной материи. Возвращаясь к звукам, выразим аргумент, основанный на ограничении приверженности контенту слухового восприятия в компактной форме: для того, чтобы были слышны звуковые волны, им надо было бы отправлять слышимую информацию, которая достигает наших ушей. Но они этого не делают. Поэтому мы их не слышим. Однако мы слышим звуки. Следовательно, звуки не являются (медиальными) звуковыми волнами.

Пересмотр аргументов в защиту и против волновой теории

Еще несколько замечаний против отождествления звуков со звуковыми волнами — в среде между объектом и воспринимающим субъектом — применяется независимо от метафизических конструктов, рассматривающих звуковые волн как процессы или индивиды sui generis.

Рассмотрим сначала тот факт, что звуки иногда считаются громкими, а иногда тихими: как мы уже видели, в волновой теории эта особенность коррелирует с амплитудой звуковых волн. Тем не менее местоположение звука играет роль в установлении этой корреляции. Громкий звук, который слышен как далекий от нас, отличается от тихого звука, который слышен как близкий к нам. Спектры двух звуков также разнятся. Если вы хотите яркий пример, подумайте, что произойдет, если вы усилите звук человека, который говорит тихо. У вас не возникнет впечатления, что человек говорит громко. Наоборот, у вас создастся впечатление, что вы очень близко подошли к тихо говорящему гиганту.

В некоторых условиях, однако, может быть трудно отличить громкий звук в отдалении от тихого звука поблизости, потому что в той части пространства, которая ближе к нашим ушам, звуковые волны, которые достигают нас и соответствуют этим двум звукам, могут иметь ту же амплитуду. (Это справедливо только для идеального случая протяженной синусоидальной волны без резких перепадов. Данный тип звука практически защищен от влияния расстояния, поскольку он имеет один компонент, а единственное возможное его изменение — это амплитуда; никаких других спектральных различий не возникает.)

Действительно, тот факт, что две синусоидальные волны имеют одинаковую амплитуду, когда они приблизились к уху, объясняет неразличимость двух звуков. Тем не менее два звука, даже если они неразличимы, различны, а две звуковые волны — нет.

Сложность здесь заключается в следующем: громкая синусоида, слышимая на большом расстоянии, все еще остается громкой синусоидой, но соответствующие звуковые волны уменьшаются по амплитуде. Как мы уже видели, обсуждая проксимальные теории, мы можем считать совершенно логичным понятие дистальной громкости звука даже в случае, когда мы не можем отличить громкий отдаленный звук от близкого тихого звука.

Со звуковыми волнами происходит нечто такое (уменьшение амплитуды), чего не происходит со звуками (дистальная громкость не изменяется).

Следовательно, можно утверждать, что в этом описании звуки также отличаются от звуковых волн.

На самом деле здесь может возникнуть желание различать две возможные линии аргументации:

1) Феноменологический аргумент: иногда мы слышим постоянный звук (например, константный по интенсивности), даже если источник удаляется от нас. Здесь разные звуковые волны могут соответствовать одному и тому же звуку.

2) Метафизический аргумент: иногда звуковые волны, соответствующие двум звукам, одинаковы, в то время как звуки явственно различаются — громкий звук на дальнем расстоянии или слабый звук рядом с нами. Здесь одни и те же звуковые волны могут соответствовать различающимся звукам. Последний аргумент не фатален, но является полезным напоминанием о том, что пока не существует полностью разработанной теории звуков как медиальных звуковых волн.

Тезис о том, что звуки являются звуковыми волнами, также часто мотивируется аргументом вакуума. С уверенностью утверждается, что звуки не могут существовать в вакууме. Как говорит Гилас у Джорджа Беркли (1713: 268): «…колокольчик, в который ударяют под пустым колоколом воздушного насоса, не издает звука. Поэтому носителем звука нужно рассматривать воздух». Но действительно ли столь очевидно утверждение о том, что в вакууме нет звуков? Оно явным образом не вытекает из какой-либо конкретной метафизики звуков. Чтобы оценить утверждение по достоинству, рассмотрим еще раз аналогию между, с одной стороны, звуками и воздухом, а с другой — событиями излучения световых источников и света.

Воздух — это посредник аудиальной перцепции, а свет — это посредник визуальной перцепции. Дальнейшие рассуждения таковы, что можно сознательно воспринимать вещи как имеющие цвет в темноте и столь же сознательно воспринимать их как способные производить звуки в вакууме.

В приведенных выше аргументах важную роль играет следующее требование: теория звуков должна быть истинна для феноменологического содержания аудиального восприятия. Кажется вполне резонным требовать, чтобы, поскольку звуки являются объектами слуха, какими бы они ни были, они должны в какой-то степени раскрываться посредством слуха. В действительности есть два способа выдвижения таких требований. В сильной версии можно утверждать, что никакая теория звуков «не должна превращать факт восприятия местоположения в иллюзию» (O’Callaghan 2002: 5). Так, поскольку звуки репрезентированы как локализованные, отсюда следует, что они репрезентированы корректно. Можно поспорить, что этот принцип чересчур строг, потому что он неоправданно специфичен. Почему именно местоположение среди всех возможных особенностей звуков должно быть защищено от возможности систематической иллюзии?

Другая, более слабая версия (Casati and Dokic 1994) апеллирует к репрезентационной силе аудиального содержания. Слуховой опыт обладает силой репрезентировать звуки, а она обладает силой репрезентировать движение (например, когда человек слышит гудок проезжающего локомотива). Тогда естественно предположить, что слуховой опыт мог бы репрезентировать звуки движущимися, как если бы звуки действительно были движущимися сущностями по своей природе. Однако это не так; следовательно, слуховой опыт корректно репрезентирует их как твердо локализованные. Такая интерпретация требований совместима с существованием систематической (хотя, возможно, и избирательной) иллюзии.

Требование приверженности слуховому содержанию может быть оспорено по ряду причин. Во-первых, можно подвергнуть сомнению его обоснованность. Аудиальное содержание вполне может оказаться весьма иллюзорным, и этим придется расплачиваться при любом реалистическом описании звуков.

Возможно, здесь имеется аналогия со случаем восприятия цвета, где есть место для избирательной иллюзии и для выбора между, скажем, реализмом в отношении местоположения и реализмом в отношении оттенка. Большинство аргументов в пользу субъективности цветов начинаются с существования сильной корреляции между феноменальными структурами оттенка (такими как отношение дополнительности между цветами, например, красным и зеленым, которое проявляется в таких явлениях, как послеобразы или дальтонизм) и нейронными структурами (такими как биполярные клетки). Эти аргументы затем подчеркивают отсутствие физических коррелятов для структуры оттенков (ничто в длине волн, соответствуя красным и зеленым оттенкам, не может предсказать субъективную дополнительность красного и зеленого). В итоге они приходят к заключению, что цвета являются зависимыми от сознания.

Однако данные аргументы устанавливают эту зависимость от оттенка структур, а не от цветов как таковых. Локализацию цветов «вне мозга» все еще можно воспринимать как должное. Возвращаясь к звукам, эта форма избирательного реализма учитывает субъективные тональные качества и внешнее (не проксимальное) расположение звуков.

Во-вторых, требование приверженности слуховому содержанию может быть оспорено, если ставить под сомнение феноменологическое утверждение, которое его мотивирует. Этот шаг заключается в предположении, что звуки не обладают сильным пространственным свойством локализации помимо более слабого свойства направленности.

Различие между двумя ощущениями «локализованности» по отношению к звукам можно проследить до работы Р. Мальпаса по философии локализации звука (Malpas 1965), основанной на аргументах от обыденного языка, которые повторяются Джеймсом Урмсоном (Urmson 1968) и Питером Хакером (Hacker 1987: 102 ff.); ср. O’Shaughnessy 1957. Локализованность в сильном смысле определяет адрес для звука, например, путем указания направленности и расстояния от слушателя (таким образом, включая эгоцентрическую направленность в качестве компонента) или путем размещения звуков в аллоцентрическом пространстве (например, сирена с катера для пирса № 3). Согласно более слабому чувству «локализованности», звуки будут восприниматься только как «исходящие» по определенному направлению, без какой-либо информации о расстоянии, которое они пройдут. Хотя, конечно, это не общий случай. В некоторых ситуациях (например, уменьшение амплитуды синусоидальной волны) может быть трудно или невозможно сказать, является ли то, что мы слышим, тихим звуком поблизости или громким звуком вдали. Но в большинстве случаев субъекту вполне доступно различие между ними, как мы уже заметили ранее, когда вводили понятие дистальной громкости: субъекта, кричащего на расстоянии, никогда не спутаешь с тем, кто тихо говорит возле вашего уха. В действительности проблема локализованности звуков является предметом специализированных разделов когнитивной науки (Blauert 1974; Bregman 1994).

Кстати, утверждение, что звуки слышны по направлению, а не в каком-либо месте, смешивает два способа описания слухового опыта: феноменологию, с одной стороны, и естественные размышления о направленной передаче слуховой информации, с другой стороны. Представление здравого смысла, возможно, чересчур усложнилось из-за того, что было сформировано по мотивам некоторых физических теорий звука.

Защита волновой теории: отказ от приверженности слуховому содержанию

Приверженцы волновой теории склонны отказываться от требования, чтобы описание звука было верным слуховому содержанию (хотя они, как правило, не признают этого: как замечено в Pasnau 1999, один и тот же учебник по звукам может одновременно поддерживать медиальную, проксимальную и дистальную теории). Тем не менее теоретики волн могут и пытаться согласовать аудиальное содержание с концепцией волн. Например, Рой Соренсен предлагает идею, что это не чисто слуховой феномен, если мы идентифицируем и локализуем объекты и события в их центре всякий раз, когда центр доступен (Sorensen 2007). Например, землетрясение локализовано (в эпистемическом смысле) в его гипоцентре, хотя допускается, что оно в гипоцентре не находится, а находится везде, где его можно почувствовать или измерить. Аналогично, согласно теории волнового звука, звуки — это волны в среде, но они находятся в их центре (в их точке возникновения). Волновая концепция рассматривает локализацию звука (т.е. звуковой волны) в его центре/начале как относительно безобидную ошибку.

Важное диалектическое ограничение предложения Соренсена состоит в том, что оно не дает нам независимого аргумента в пользу волновой теории. Отождествление звуков со звуковыми волнами, конечно же, совместимо с тем фактом, что мы локализуем звуки в некоей точке (местоположение звучащего объекта), которая оказывается центром расходящихся звуковых волн. Однако аналогия с локализацией землетрясений рушится в решающий момент. Разумеется, установить определенный регион как центр конкретного землетрясения бывает полезно. (Как правило, землетрясение может быть локализовано в его гипоцентре только тогда, когда мы имеем хотя бы приблизительное представление о его полном распространении в пространстве.) Напротив, как признает Соренсен, слуховая система не идентифицирует местоположение звучащего объекта как центр расходящихся звуковых волн. В действительности она не определяет это местоположение как центр чего-либо вообще. (Сравните: зрительная система идентифицирует зону приземления камня, брошенного в воду, как центр серии концентрических, расширяющихся волн. Ничего подобного для слуховой системы не доступно.) Многие сущности помимо звуковых волн находятся в местоположении объекта, когда мы слышим звук, включая события (монадические или реляционные, как мы увидим ниже). Таким образом, факты о кажущемся местонахождении звуков вовсе не обосновывают волновую теорию как лучшую, нежели теория событий, а наоборот, учитывая другие наши независимые соображения против первого подхода.

Среда источника и среда окружения

Некоторые из предыдущих замечаний вместе указывают на необходимость лучшего описания различия между событиями в звучащем объекте и событиями в примыкающей среде. Что касается звуков, это различие обусловлено различием между двумя видами среды: средой источника, то есть материалом, из которого состоит объект, и собственно средой или средой окружения, примыкающей к звучащему объекту, в которую может быть погружен и слушатель. Давайте рассмотрим их по очереди. Во-первых, объект является звучащей сущностью только в тех элементах, в которых он вибрирует. Простой пример: нет других свойств камертона, которые объясняют его звучание и которые не являются свойствами материалов его вилки (включая форму). Более сложный — пример флейты, в котором «звучащий объект» — это воздух внутри флейты. В обоих случаях часть материи — среда источника — вибрирует.

И, во-вторых, слышим ли мы когда-либо события в среде? Вообще-то да, но довольно косвенным образом. Рассмотрим визуальную сферу. В некоторых случаях виден и объект, и (частично) посредник между нами и видимым объектом. Это происходит, когда мы смотрим на объекты сквозь воздушное марево или движущуюся воду. В этих случаях мы видим и объект, и среду; объект видим неясным образом, а среду — как то, что заставляет объект проявляться неясным образом.

Но эти случаи не являются нормой. Перцептивная среда в норме когнитивно прозрачна: она незаметна, поскольку передает без заметных искажений информацию о некоторых релевантных свойствах объекта, воспринимаемого через нее. Среда становится воспринимаемой, когда эта передающая функция нарушается каким-либо событием или возмущением, возникающем в ней. В слуховой сфере это происходит в случае эффекта Доплера. Вибрация воздуха несет информацию как о звучащем объекте, так и о влиянии его скорости на среду.

Аффектированность среды — это особенность, которая наиболее очевидна и почти повсеместна в случае звуков из-за относительно сходного размера феноменов, связанных с источником и самой средой. Вибрации в звучащих объектах — это макроскопические феномены, размеры которых вполне сопоставимы с размером самого звучащего объекта. Поэтому взаимодействие этих вибраций со средой окружения может легко стать источником неправильного восприятия, поскольку их воздействие на среду вызывает процессы, которые имеют тот же порядок величины вовлеченного объекта.

Дистальные теории звуков

После проксимальных и медиальных теорий следует рассмотреть другого кандидата на роль физического воплощения звуков, а именно — дистальные свойства, процессы или события в среде внутри (или на поверхности) звучащих объектов или в материале звучащего объекта. Дистальные описания утверждают, что они превосходят конкурентов в силу своей приверженности пространственной структуре аудиального содержания. Как уже обсуждалось, мы слышим звуки и как экстернализированные (следовательно, аудиальное содержание не укладывается в проксимальные теории), и как дистально локализованные (следовательно, аудиальное содержание не сходится с медиальными теориями).

Все эти версии согласны с идеей, что звуки локализованы дистально, но различаются тем, что приписывают звукам различный онтологический статус. Давайте рассмотрим их по порядку.

Звуки как свойства

Согласно теории свойств, звуки — это такие же свойства материальных объектов, как цвета и формы.

Теория свойств была частично утверждена отцами-основателями нововременной философии восприятия — Галилеем и Локком, — которые утвердили традицию по размещению различных сенсорных элементов в единый класс вторичных качеств. Типичный для XVII века перечень вторичных качеств включает в себя цвета, запахи и звуки. Никакой значительной внутренней метафизической дифференциации в классе чувственных качеств сделано не было, поэтому обвинение в переупрощении не может быть адресовано этим историческим теориям. Другие философы добавляли в этот список формы (как Беркли), не обращаясь к проблеме однородности этого класса: проблема заключалась лишь в том, являются ли формы вторичными, как и звуки, а не в том, находятся ли они на одном уровне со звуками в отношении их структуры.

Теория свойств имеет и современных приверженцев. (Хотя Роберт Пасно рассматривает звук как свойство, подобное цвету, он приближается к событийному описанию, когда пишет, что звуки «либо являются вибрациями [объектов, у которых есть звуки], или супервентны на этих вибрациях» (Pasnau 1999: 316); в самом деле, в Pasnau 2007 он открыто прибегает к теории событий.)

Теория свойств сталкивается с рядом возражений. Во-первых, мы обычно описываем объекты как «обладающие» цветами или формами, но мы обычно не описываем источники как «имеющие звуки».

Скорее, мы говорим, что они издают или производят звуки (и наоборот, красный стол не «производит» и не «издает» красный цвет). Это аргумент от обыденного языка, и как таковой он может быть не очень сильным.

Основное возражение против теории свойств заключается в том, что она недооценивает важные различия между цветами и формами, с одной стороны, и звуками, с другой. Последние, в отличие от первых, являются динамически зависимыми индивидами. И даже если цвета и формы могут быть теоретически восприняты как индивиды, они не являются динамическими. Звуки занимают время. Они начинаются и прекращаются. Они изначально темпоральные сущности. Их временной профиль необходим для их индивидуации, что не имеет аналогов в цветах и формах. Тем не менее Джонатан Коэн (Cohen 2009), хотя и не принимает непосредственно теорию свойств, критикует аргументы, которые заключают об асимметрии между звуками и цветами, особенно в отношении временности.

Звуки как локализованные события

В этом и следующем разделе мы представим две теории событий для звуков, используя два разных ярлыка. Более раннюю — теорию локализованных событий — защищали Роберто Касати и Жером Докис (Casati & Dokic 1994), а позднее к ним присоединился Роберт Пасно (Pasnau 2007). Более новая версия — теория реляционных событий — детально отстаивалась Кейси О’Каллаганом (O’Callaghan 2007). Эти две версии согласны в том, чтобы категоризировать звуки как события, то есть локализованные и темпоральные партикулярии, но расходятся по некоторой специфике того класса партикулярий, которые допускается принять в качестве звуков. Теория реляционных событий делает звуки зависимыми от существования среды, которая несет информацию о них. В этом смысле для теории локализованных событий только некий подкласс ситуаций, вовлекающих звуки, является ситуациями, подходящими для теории реляционных событий.

Теория локализованных событий

Согласно теории локализованных событий, звук — это событие, происходящее с материальными объектами. Он локализован в своем источнике и идентичен или по крайней мере супервентен на вибрационном процессе в этом источнике. С этой точки зрения (Casati & Dokic 1994), слуховая перцепция звуков требует среду, которая передает информацию от вибрирующего объекта к ушам — однако передающая среда не является решающей для существования звуков.

Можно сразу увидеть соответствие этого взгляда тем особенностям звука, которые были источником проблем в случаях, обсуждавшихся выше при критике проксимальных и медиальных теорий:

a) Вибрационные процессы в звучащем объекте не движутся так, как может привычно показаться в отношении звуков.

b) Они не распространяются от объекта так, как может привычно показаться в отношении звуков.

c) Дистальная громкость константна — как и звуки, но не как звуковые волны в проводящей среде: интенсивность вибрационных процессов может оставаться той же самой в течение некоего периода, даже если человек удаляется от источника и, следовательно, слышит его как все менее громкий.

d) И, наконец, самое главное: камертоны и другие звучащие объекты могут восприниматься как продолжающие вибрировать — независимо от того, погружены они в вибрирующую среду или нет. Человек не создает звуки посредством окружающих его вибрирующих объектов со средой — он просто обнаруживает их.

Побочное следствие теории локализованных событий — она ясно показывает, к какой категории относятся звуки, в отличие от теорий, которые интерпретируют звуки в общем и целом как качества. Звуки — это либо мгновенные события, либо процессы, протяженные во времени. Они начинаются и угасают. Они — изначально темпоральные сущности.

Другая особенность теории локализованных событий — она дает нам наглядный пример совместимости теории непрямого восприятия, согласно которой мы слышим внешние события, слушая их перцептивные заместители (perceptual deputies), и, согласно нефеноменалистической теории, они не являются ментальными объектами. Случай звукового восприятия показывает, что может иметься косвенное восприятие без ментальных заместителей. Мы слышим тренера или телефон, слыша их звуки, то есть выслушивая некоторые вибрационные процессы или события (либо целые их кластеры), происходящие в этих объектах. Звуки — это и физические события, и перцептивные заместители.

Возражения против теории локализованных событий

Теперь кратко обсудим некоторые возражения против идентификации, предложенной теорией локализованных событий, поскольку они позволят нам выделить некоторые метафизически интересные особенности звука.

Неточная локализация и эхо. Первое возражение касается расположения звука. Даже если звуки слышны как локализованные, можно утверждать, что их местоположение часто неточное или даже ошибочное, что, в свою очередь, зависит от природы звуковых волн и объясняется ею. Есть довольно известный пример эффекта эха. Предположим, вы идете под дождем с открытым зонтиком. В какой-то момент вы входите в здание со стеклянной крышей. Дождь падает на крышу, а не на ваш зонт. Зонт ослабляет шум с крыши, который отражается от пола. И вы слышите капли дождя, как будто они ниже вас, а не над вами.

Ошибочное местоположение здесь объясняется особенностью пути звуковых волн.

Искушение отождествления звуков со звуковыми волнами может возникнуть из-за того факта, что звуки могут быть неверно локализованы при прослушивании. Их можно услышать как локализованные в той области, которая намного больше либо удалена от области, занятой звучащим объектом, то есть в области, которую резонно рассматривать как занятую звуковыми волнами.

Этот пример не создает особой угрозы для дистальной теории. Рассмотрим снова визуальную аналогию. Видеть объект в зеркале — не значит видеть другой нематериальный объект, расположенный в нематериальном пространстве за плоскостью зеркала. Такого нематериального объекта нет: мы видим один-единственный материальный объект и некорректно определяем его местонахождение, как если бы он находился за зеркалом.

Этот софизм с зеркалом может быть приписан Гоббсу, который в «Левиафане» откровенно связывал восприятие в зеркале и восприятие эха (1651: 9–10; ср. Casati & Dokic 1994: 49–51):

Причиной ощущения является внешнее тело, или объект, который давит на соответствующий каждому ощущению орган непосредственно, как это бывает при вкусе и осязании, или опосредствованно, как при зрении, слухе и обонянии. Это давление, продолженное внутрь посредством нервов и других волокон и перепонок тела до мозга и сердца, вызывает здесь сопротивление, или обратное давление, или усилие сердца освободиться. Так как это усилие направлено вовне, оно кажется нам чем-то находящимся снаружи. И это кажущееся (seeming), или этот призрак (fancy), люди называют ощущением. В отношении глаза это есть ощущение света или определенного цвета, в отношении уха — ощущение звука… В самом деле, если бы те цвета или звуки были в телах или объектах, которые их производят, они не могли бы быть отделены от них, как мы это наблюдаем при отражении в зеркале или когда слышим эхо; в этих случаях мы знаем: объект, который мы видим, находится в одном месте, а призрак — в другом.

Отклоняющиеся пути звуковых волн (в эхе) ответственны за трудности восприятия при локализации звуков, так же как отклоняющиеся пути световых лучей (в зеркалах) ответственны за аналогичные трудности для видимых объектов (Casati & Dokic 1994; см. также большой разбор примера эхо в O’Callaghan 2007). Но это не тот случай, когда звуковые волны являются звуками только в силу их ответственности. Из того факта, что субъект слышит нечто локализованным неточно, не следует, что он слышит нечто, являющееся локализованным неточно.

Эффект Доплера. Второе возражение касается типичных акустических эффектов (таких как эффект Доплера), которые прекрасно объясняются обращением к (медиальным) звуковым волнам. Эффект Доплера — это сдвиг частоты звука, слышимого наблюдателем, который перемещается относительно источника звука. Поскольку волны в направлении движения сжимаются, а волны в противоположном направлении расширяются, частота резко падает, когда слушатель и источник перемещаются друг мимо друга. Такие объяснения эффекта Доплера безвредны для дистальной теории. Эффект Доплера зависит от чего-то такого, что происходит в среде, но это еще не может позволить нам сделать вывод, что мы слышим звуковые волны в среде. Ситуация может быть описана таким путем, который является сравнительно неубедительным: когда мы слышим звуки как следствие эффекта Доплера, мы не слышим ничего отличного от процесса вибрации в звучащем объекте, — процесса, который слышен в своеобразном перспективном укорочении, потому что движение звучащего объекта вызывает, среди прочего, эффект Доплера.

На самом деле это возражение может быть перевернуто с ног на голову. Допустим, в проезжающем мимо поезде трубач выступает с концертом. Согласно дистальному взгляду, мелодия не меняется, она просто воспринимается как изменяющаяся. Если мы повторим опыт несколько раз, возникнет подозрение, что ключ мелодии понижается только тогда, когда поезд проходит мимо. Конечно, мы могли бы заключить: что-то не так со средой, которая блокирует наше восприятие подлинной мелодии. Но, определенно, пассажиры этого поезда не подтвердят наше впечатление, ибо они не слышат никакого понижения ключа. Медиальная теория здесь действительно предсказывает, что есть две мелодии: та, которую мы слышим с платформы, и та, которую слышат пассажиры.

Свойства звуков. Третье возражение заключается в следующем: «Звуки феноменологически высоки или низки (они имеют высокую или низкую высоту звука). Но процессы в объектах не могут быть высокими или низкими. Поэтому звуки не являются процессами в объектах». На это можно ответить следующим образом. Прежде всего обратите внимание, что звуковые волны в этом возражении не лучше — их нельзя назвать «высокими» или «низкими» буквально. Но имеется и более содержательный ответ. То, что нам нужно, так это способ систематической корреляции предикатов типа «высокий» или «выше чем» с процессами в звучащих объектах. Вполне вероятно, что высокий звук соответствует быстро вибрирующему процессу (и т.д.).

Причинная связь. Четвертое возражение гласит: «Несомненно, есть звуковые волны в окружающей среде, иначе не может быть установлена каузальная связь между звучащим объектом и нашим восприятием последнего». И такие звуковые волны, безусловно, можно измерить и физически описать. И теперь нет смысла отрицать, что в окружающей среде есть звуковые волны: конечно, они есть, и они каузально ответственны за наше слуховое восприятие, коль скоро вообще существует восприятие чего-либо. Защитник теории локализованных событий должен просто утверждать, что такие звуковые волны — не то, что мы слышим.

Рассмотрим аналогию, которую мы обсуждали ранее. Свет каузально ответственен за ваше восприятие поверхности объекта. Но это не заставляет вас видеть свет, когда вы видите поверхность. Мы можем видеть люминесцентные источники, но никогда не свет сам по себе: чтобы быть видимым, свет должен излучать свет, несущий информацию о нем.

Звуки, заполняющие пространство?

Наконец, еще одно возражение касается якобы осмысленного использования таких выражений, как «звук заполнил комнату», «звуки заполнили комнату». Кажется, то, что делает эти предложения истинными, лучше всего обнаруживается в распространении звуковых волн, которые действительно могут быть повсюду в комнате. Но не надо слишком впечатляться идиомой. «Звук заполняет комнату» не описывает какого-либо феноменологического факта, отличающегося от того факта, что звук слышен из некоего места в этой комнате (в этом отношении звуки непохожи на туман, который можно увидеть буквально заполняющим комнату).

Однако данный момент заслуживает более пристального внимания. Иногда действительно кажется, что звуки заполняют пространство. В случае грома единственной вибрирующей сущностью является среда. Тем не менее и этот случай может быть учтен теорией локализованных событий: то, что мы слышим, — это внезапный нагрев воздуха из-за электрического разряда, воздействие которого беспорядочно распространяется средой. Часть воздуха (та часть, которая внезапно нагревается) является вибрирующим объектом, а другая часть является передающей средой.

Теория реляционных событий

Согласно теории реляционных событий, звуки — это события, которые затрагивают как источник, так и окружающую среду. Это скорее реляционные, нежели «монадические» события. (Различие между монадическими и реляционными событиями не «железобетонное», поскольку последние можно свести к первым, сделав предметом звуков мереологическую сумму источников и окружающей среды.) Кейси О’Каллаган (O’Callaghan 2002, 2007) разработал такой взгляд весьма обстоятельно. Он отмечает, что волновая концепция звуков — не единственно возможная интерпретация замечаний Аристотеля о звуках в книге «О душе». Аристотель пишет, что «всякий звук производится, лишь когда нечто ударяет обо что-то в чем-то, а именно в воздухе». По мнению О’Каллагана, Аристотель мог иметь в виду, что сам звук не является движением воздуха, это скорее событие, в котором вибрирующий объект нарушает окружающую среду и заставляет ее «двигаться». Волны в среде — это не сами звуки, а эффекты звуков. В соответствии с теорией реляционных событий, звуки являются «возмущениями» среды, следовательно, экзистенциально зависят от среды, которая нарушена и которая станет передавать информацию слушателю. Эта версия отличается от теории локализованных событий тем, что последняя учитывает звуки, которые существуют в вакууме, и таким образом различает среду, которая содержит вибрацию, и среду, которая передает вибрацию.

Теория реляционных событий разделяет с медиальными теориями поддержку аргумента Беркли о том, что звуки не существуют в вакууме. По сути это гибридная теория (O’Callaghan 2007: 55), разделяющая с медиальными теориями принцип обязательности среды для существования звука.

Аргумент против теории реляционных событий основывается на том факте, что у нас есть концептуальные ресурсы, чтобы различать (1) неслышимость звука, потому что звучащий объект больше не резонирует, и (2) неслышимость, возникающую из-за того, что у нас больше нет информационного доступа к звучащему объекту. Теория реляционных событий сталкивается здесь с риском свалиться в некую среднюю позицию.

Чтобы развить эту линию мышления и сделать ее более наглядной, представьте себе сосуд с насосом, который обладает способностью немедленно создавать вакуум при закрытии крышки — и мгновенно заполняться воздухом при открытии крышки. Теперь возьмите звучащий объект, такой как камертон на частоте 440 Гц, и пусть он вибрирует так, что вибрация затухает, становясь неслышимой, через 10 секунд. То, что вы слышите, — это звук «А», который становится все слабее и слабее, пока не исчезнет. Теперь поместите камертон внутри нашего сосуда, сделайте так, чтобы он вибрировал, как и раньше, и попеременно открывайте и закрывайте крышку, скажем, раз в долю секунды. Что вы услышите?

У вас может возникнуть ощущение, что несколько коротких звуков, каждый слабее предыдущего, возникают и исчезают. Но вы также можете получить впечатление, что звук высвобождается открытием и закрытием сосуда. Действительно, угасание звука должно быть слышно от каждого «окна» к следующему, подразумевая, что существует некий звук, который исчезает. Если бы звуки были либо звуковыми волнами в среде, окружающей объект, либо объектами, зависящими от среды (в соответствии с теорией реляционных событий), мы были бы вынуждены признать, что камертон начинает и прекращает звучать — потому что соответствующие звуковые волны не присутствуют в среде окружения. Только первое впечатление из серии коротких звуков, было бы учтено здесь. Но второе впечатление — что глубинное звучание камертона непрерывно, — также поддерживается. Визуальным аналогом этого опыта может быть восприятие объекта в темноте, на который свет проливается через определенные промежутки времени.

У нас не возникнет впечатления, что объект получает свои цвета, а затем теряет их через определенные промежутки времени.

Преимущество теории реляционных событий над теорией локализованных событий состоит в том, что первая предоставляет критерий для определения того, какие из вибрационных событий в источнике являются звуками, а именно те, что создают медиальные нарушения, которые слышны (или могут быть услышаны). Приверженец теории локализованных событий может, с одной стороны, заметить, что минимальное требование к метафизике звуков состоит в том, чтобы указать, какой тип сущностей является звуками, а не более конкретно — какие из сущностей этого типа являются звуками. Таким образом, он будет утверждать, что звуки — это события в их источнике, не заботясь о том, не являются ли некоторые события в источнике звуками. С другой стороны, он может заметить, что слишком детальная классификация создаст проблему для тех событий, которые разделяют со звуками все интересные метафизические свойства за исключением свойства быть слышимым: эта проблема, между прочим, затрагивает и ряд физикалистских редукций звука.

Аспатиальные теории

Мы подразделили существующие описания в соответствии с пространственным положением, которое они придают звукам. Однако есть и аспатиальные теории звуков.

Есть основания полагать, что заявление (1) подразумевает и заявление (2); но обратное утверждение неверно, что создает пространство для интересной аспатиальной теории слухового восприятия, которая тем не менее признает, что звуки все же имеют некоторую пространственную локализацию.

Аспатиальные звуки

Мы уже видели использование феноменологических аргументов против медиальных и проксимальных теорий звука. Подводя им итог, можно утверждать, что, во-первых, слуховой опыт имеет спатиальное (пространственное) содержание, благодаря которому звуки кажутся расположенными в эгоцентрическом пространстве (слева, вверху, перед нами и т.д.). Во-вторых, звуки находятся там, где они (обычно) слышатся, а именно у своих источников, разве только кто-то не подпишется под теорией ошибок в слуховом опыте.

Но действительно ли звуки расположены в пространстве? В литературе существует сильная точка зрения на нелокализованность звуков. Сэр Питер Фредерик Стросон придал правдоподобие мысленному эксперименту чисто слухового мира, основанного на принципе внутренней непространственности звуков. Философы и психологи, такие как Герман Лотце (Lotze 1842: §§ 123–126), Альфред Бине (1905: гл. 3), Герардус Хейманс (Heymans 1905: ch. 1), Карл Штумпф (Stumpf 1907: 29), Альберт Веллек (Wellek 1934), Геза Ревес (Révész 1946), Гарет Эванс (Evans 1980: 248 ff.), исследовали феноменологию слухового пространства и предложили возможность чисто слухового мира.

…[звуки] не имеют внутренне присущих пространственных свойств. Такие выражения, как «слева от», «выше (пространственно)», «ближе», «дальше», не имеют слухового значения. <…> Чисто слуховое понятие пространства… является невозможным. Тот факт, что из пестроты нашего опыта мы можем извлекать, как говорится, чисто «на слух» данные о направлении и расстоянии до звуков и вещей, их издающих, ничуть не противоречит этому утверждению. Этот факт в достаточной мере объясняется существованием корреляции, связи между собственными свойствами звука и другими, неслуховыми свойствами чувственного опыта. (Стросон 1959: 74–75)

Стросон разработал свой мысленный эксперимент в контексте анализа кантианского утверждения, что понятие о существовании объективных сущностей (сущностей, которые не зависят от нашего восприятия их) включает в себя понятие пространства: «Теперь нам необходимо прояснить следующий вопрос: могло бы существо с опытом сугубо слуховым иметь концептуальную схему, допускающую предметные партикулярии?» (1959: 75). Таким образом, он вообразил персонажа (позднее названного «Героем» в Evans 1980), который имеет только непространственный слуховой опыт. Герой воспринимает звуки, но не воспринимает их как находящиеся в физическом пространстве. Стросон пытался показать, что Герой нуждается в «аналоге» понятия пространства с тем, чтобы «локализовать» звуки, когда они на самом деле не слышны. Этот аналог обеспечивается тем, что Строусон называет «главным звуком», а именно постоянным звуком, изменяющимся по высоте. Любой конкретный звук слышен на фоне главного звука. Благодаря главному звуку Герой может различать повторное восприятие одного и того же конкретного звука (когда его «местоположение», указанное в главном звуке, одинаковое) и одновременное восприятие двух отдельных звуков одного типа (когда они имеют разные «локации» на главной звуковой карте). Эванс (Evans 1980) поставил под сомнение утверждение о том, что главный звук может играть роль физического пространства в обосновании понятия объективных особенностей; см. также ответ Стросона (Strawson 1980) Эвансу.

Оценивая мысленный эксперимент Стросона, мы должны отличать утверждение, что могут иметься непространственные слуховые переживания, от утверждения, что может быть мир, населенный только звуками. Мысленный эксперимент Строусона оправдывает первое утверждение, но не очевидно, что приводит к последнему. Из того факта, что мы можем перцептивно репрезентировать звук, не репрезентируя его местоположение, нельзя сделать вывод о том, что мы можем перцептивно репрезентировать нелокализованный звук.

Аспатиальное слуховое восприятие

Можно утверждать, что слуховое восприятие по своей природе не является пространственным — независимо от приверженности заявлению, что звуки не имеют пространственной локализации. Это мнение Брайана О’Шонесси, который пишет, что «хотя у нас есть аудиальный опыт слышания, что звук исходит от источника p, у нас нет никакого опыта, что он именно там, где сейчас звучит… И это так по очень интересной причине: а именно, мы абсолютно никогда непосредственно не воспринимаем звуки как пребывающие в некоем месте» (O’Shaughnessy 2000: 446). Однако О’Шонесси не делает вывод, будто бы звуки не имеют пространственной локализации. Напротив, как мы видели, он защищает проксимальную теорию локализации звуков, согласно которой звуки находятся там, где находятся слушатели, а не источники.

О’Шонесси не был впечатлен предположительно феноменологическими аргументами, согласно которым в норме мы слышим звуки как локализованные у их источников. Может сохраняться такое чувство, что его изощренная версия проксимальной теории не локализует звук там, где обыденное описание того, что мы воспринимаем, предполагает, что он есть. Как следствие, она представляется еще одной теорией слухового восприятия как массива ошибок.

Звуки как чистое событие

Сэр Роджер Скрутон предлагает нефизикалистскую теорию звуков (Scruton 2009; см. также 1997). На него произвел глубокое впечатление тот факт, что когда мы слышим звуки как музыку, мы слышим (можем слышать) их как события, оторванные от их физических причин. Поэтому он предполагает, что звуки — это «чистые события», вещи, которые происходят, но которые ничем не творятся, и что они являются «вторичными объектами», сущностями, природа которых связана со способом их восприятия.

Один из способов согласовать интересные предложения Скрутона с физикалистским описанием звука состоит в том, чтобы провести различие (конечно, требующее должной проработки) между онтологией, которая нам необходима для описания экологической способности слышать звуки в нашей природной среде, и онтологией, которая нужна, чтобы описывать нашу (хотя бы частично приобретенную) способность слышать звуки как музыку. В конце концов, онтология звуков как музыки, на которой хочет сосредоточиться Скрутон, может сильно отличаться от онтологии природных звуков, которая все еще может оставаться физикалистской.

Заключение

Мы предполагаем, что плодотворный способ классифицировать различные описания и теории звука, которые были приведены в литературе, заключается в рассмотрении их пространственной локализации. Если те звуки, которые мы слышим, имеют пространственную локализацию, их можно считать расположенными либо там, где находятся материальные источники звука (дистальные теории), либо там, где находятся слушатели (проксимальные теории), либо где-то между ними (медиальные теории). Также можно отрицать, что звуки имеют некую пространственную локализацию, и это порождает четвертый класс теорий — аспатиальные теории. Все эти теории имеют интересные и разнообразные феноменологические, эпистемологические и метафизические следствия.

Примечания

1. Якобы во время блокады Д.Д. Шостакович был ранен, и маленький осколок засел в височном роге левого бокового желудочка. При наклоне головы он слегка смещался, и Шостакович слышал мелодии. Эту мистификацию в 1983 году опубликовал в журнале Musical Times китайский невропатолог Дейжу Вонг (Dajue Wang). — Прим. пер.

Библиография

• Беркли, Дж., 1713, «Три разговора между Гиласом и Филонусом». Сочинения, Москва: Мысль, 1978.

• Бине, А., 1905, Душа и тело, Москва, 1910.

• Галилей, Г., 1623, Пробирных дел мастер, Москва: Наука, 1987.

• Гоббс, Т., 1651, «Левиафан». Сочинения: в 2 т. Т. 2, Москва: Мысль, 1991.

• Декарт, Р., 1649, «Страсти души». Сочинения: в 2 т. Т. 1, Москва: Мысль, 1989.

• Сакс, О., 2017, Музыкофилия, Москва: АСТ.

• Стросон, П., 1959, Индивиды. Опыт дескриптивной метафизики, Калининград, 2009.

• Bennett, J., 1996, ‘What Events Are’, in Casati and Varzi (eds.) 1996, pp. 137–151.

• Blauert, J., 1974, Raumliches Hören, Stuttgart: S. Hirzel Verlag. English translation, Spatial Hearing, Cambridge, MA, MIT Press, 1983.

• Bregman, A.S., 1994, Auditory Scene Analysis, Cambridge, Mass., MIT Press.

• Casati, R., and Dokic, J., 1994, La philosophie du son, Nîmes: Chambon.

• –––, 2009, ‘Some Varieties of Spatial Hearing,’ in Nudds and O'Callaghan 2009, pp. 97–110.

• Casati, R., and Varzi, A. C. (eds.), 1996, Events, Dartmouth: Aldershot.

• Churchland, P.M., 2007, Neurophilosophy at Work, Cambridge: Cambridge University Press.

• Cohen, J., 2010, ‘Sounds and Temporality,’ Chapter 14 of Zimmermann 2010.

• Davidson, D., 1969, ‘The Individuation of Events’, in N. Rescher (ed.), Essays in Honor of Carl G. Hempel, Dordrecht: Reidel, 216–34; reprinted in Casati and Varzi (eds.) 1996, 265–83.

• –––, 1980, Essays on Actions and Events, Oxford: Clarendon Press.

• Dretske, F., 1967, ‘Can Events Move?’, Mind, 76, 479–92; reprinted in R. Casati and A. Varzi (eds.) 1996, pp. 415–428.

• Ducasse, C. J., 1926, ‘On the Nature and the Observability of the Causal Relation’, Journal of Philosophy, 23: 57–68.

• Evans, G., 1980, 1986, “Things Without the Mind”, in G. Evans, Collected Papers, A. Phillips (ed.), Oxford: Oxford University Press, 1986, pp. 248–90. Originally published in Z. van Straaten, Philosophical Subjects: Essays Presented to P.F. Strawson, Oxford: Clarendon Press.

• Hacker, P.M.S., 1987, Appearance and Reality, Oxford: Basil Blackwell.

• Heymans, G., 1905, 1911, Einführung in die Metaphysik auf Grundlage der Erfahrung, Leipzig: Barth.

• Kulvicki, J., 2008a, ‘Review of O'Callaghan 2007,’ Mind, 117: 1112–1116.

• –––, 2008b, “The Nature of Noise,” Philosophers' Imprint, 8 (11): 1–16.

• Lotze, H., 1879, 1884, Metaphysik, Leipzig: Hirzel.

• Maclachlan, D.C.L, Philosophy of Perception, Englewood Cliffs: Prentice Hall.

• Malpas, R.M.P., 1965, “The Location of Sound”, in R.J. Butler, Ed., Analytical Philosophy (Second Series), Oxford: Basil Blackwell, 131–44.

• Moravcsik, J. M. E., 1968, ‘Strawson and Ontological Priority’, in R. J. Butler (ed.), Analytical Philosophy (Second Series), New York: Barnes and Noble, pp. 106–19.

• Nagel, T., 1965, ‘Physicalism,’ The Philosophical Review, 74: 339–56.

• Nudds, M., 2001, ‘Experiencing the Production of Sounds,’ European Journal of Philosophy, 9: 210–229.

• –––, 2010, ‘What Sounds Are,’ Chapter 13 of Zimmermann 2010.

• Nudds, M., O'Callaghan, C., 2009, ‘Sounds and Perception,’ New Philosophical Essays, Oxford: Oxford University Press.

• O’Callaghan, C., 2007, Sounds, New York, Oxford University Press.

• O’Callaghan, C., 2010, ‘Constructing a Theory of Sounds,’ Ch. 11 of Zimmermann 2010.

• Pasnau, R., 2007, “The event of color”, Philosophical Studies, 142 (3): 353–369.

• O’Shaughnessy, B., 1957, ‘The Location of Sound, Mind, 66: 471–90.

• –––, 2000, Consciousness and the World, Oxford, Clarendon Press.

• Pasnau, R., 1999, ‘What is Sound?’ The Philosophical Quarterly, 49 (196): 309–324.

• Perkins, Moreland, 1983, Sensing the World, Indianapolis, Hackett.

• Révész, G., 1946, Einführung in die Musikpsychologie, Bern: Francke.

• Scruton, R., 1997, The Aesthetics of Music, Oxford: Clarendon Press.

• –––, 2009, Understanding Music. Philosophy and Interpretation, London: Continuum.

• –––, 2010, ‘Hearing Sounds,’ Chapter 12 of Zimmermann 2010.

• Sorensen, R., 2007, Seeing Dark Things, Oxford, Oxford University Press.

• Strawson, P.F., 1980, “Reply to Evans”, in Z. van Straaten, Philosophical Subjects: Essays Present-ed to P.F. Strawson, Oxford: Clarendon Press.

• Stumpf, C., 1883–1890, Tonpsychologie, Leipzig: Hirzel.

• Urmson, O.J., 1968, ‘The Objects of the Five Senses,’ Proceedings of the British Academy, 54: 117–31.

• Wellek, A., 1934, ‘Der Raum in der Musik,’ Archiv für die gesamte Psychologie, 91: 395–443.

• Zimmermann, D., 2010, Oxford Studies in Metaphysics, Volume 5, Oxford: Oxford University Press.