Теория истины как тождества
Впервые опубликовано 1 мая 2015 года.
Теория истины как тождества (идентичностная теория истины, далее — теория тождества) имела влияние в первые годы становления аналитической философии и недавно снова обрела популярность. Если говорить коротко, она представляется ответом на теорию истины как соответствия (или корреспондентную теорию), согласно которой носитель истины делается истинным посредством фактов. Теория тождества, напротив, утверждает, что по меньшей мере некоторые носители истины не производятся фактами, но тождественны им. Теория обычно применяется не на уровне описательных предложений, а на уровне того, что они выражают. В этих пунктах или в некоторых из них предложения считаются тождественными фактам.
Сторонники теории тождества расходятся в деталях общей картины в зависимости от того, что именно, по их мнению, выражают описательные предложения, будь то фрегеанские Мысли (на уровне смысла), расселианские пропозиции (на уровне значения) или то и другое, в зависимости от того, как именно понимаются факты.
Приведем точную иллюстрацию: сторонники теории тождества, которые полагают, что описательные предложения выражают пропозиции Рассела, будут, как правило, считать, что истина в таких пропозициях совпадает с фактами. Значимость теории тождества, согласно ее сторонникам, состоит в том, что она позволяет преодолеть разрыв, открывающийся в противном случае между языком и миром и/или между сознанием и миром. Если сторонники теории тождества правы, то их теория истины потенциально имеет серьезные следствия как для философии сознания и языка, так и для метафизики.
Определение и предварительное описание
Представляется, описательные предложения имеют истинностные значения, поскольку мы говорим нечто вроде:
— (1) «Сократ мудр» истинно.
Но носителями истинностных значений служат не только предложения. Мы также допускаем, что выражаемое или означиваемое данными предложениями может быть истинным или ложным. Таким образом, мы говорим:
— (2) «Сократ мудр» означает, что Сократ мудр
и
— (3) То, что Сократ мудр, истинно
или
— (4) Истинно то, что Сократ мудр.
Если же мы условно называем выражаемое или означаемое описательными предложениями их содержанием — опять же, условно, это будет нечто вроде «что Сократ мудр», — тогда теория тождества в ее самом общем виде утверждает следующее (ср. Baldwin 1991: 35):
— (5) Содержание описательного предложения истинно, только если оно является фактом (тождественно факту).
Фактом здесь будет считаться, в самых общих чертах, положение вещей или обстоятельства мира. При таком подходе теория тождества гарантирует тесную связь между языком (тем, что язык выражает) и миром. Разумеется, теоретически возможна точка зрения, согласно которой тождественны не, скажем, содержание истинного описательного предложения «Сократ мудр» — мы будем предполагать здесь и далее, что оно истинно — и факт, что Сократ мудр, но, скорее, содержание истинного предложения и само предложение. Однако кажется, что никто не предлагал когда бы то ни было подобную версию теории и что само ее выдвижение не было бы ни приемлемым, ни правдоподобным (см. Candlish 1999b: 200–202; Künne 2003: 6). Ранний Витгенштейн, конечно, рассматривал предложения как факты, но они, согласно ему, не тождественны фактам, которые делают их истинными.
С другой стороны, используя другое выражение, можно сказать, продолжая использовать наш любимый пример:
— (6) То, что Сократ мудр, истинно, просто если то, что Сократ мудр, имеет место.
Идея здесь в том, что (6) устанавливает связь между языком и реальностью: с одной стороны, у нас есть нечто, выраженное с помощью некоего фрагмента языка, с другой стороны, мы указываем на некую часть реальности. Сейчас (6) может казаться триюзмом, и этот статус триюзма действительно приписывался теории тождества, по крайней мере в одной из ее версий. Джон Макдауэлл утверждал, что то, что он называет истинными «мыслимостями» (thinkables), тождественно фактам (McDowell 1996: 27–28, 179–180). Мыслимостями являются вещи наподобие то, что Сократ мудр, рассматриваемые как возможные объекты мысли. Ведь мы можем полагать, что Сократ мудр, и то, что Сократ мудр, может иметь место. Поэтому то, что мыслится, также может быть (или совпадать с) тем, что имеет место в действительности. Это тождество, утверждает Макдауэлл, является трюизмом. Согласно этому подходу, можно придать теории тождества следующую форму (ср. Hornsby 1997: 2):
— (7) Все истинные мыслимости являются фактами или тождественны им.
При таком подходе теория тождества стремится к обеспечению надежной тесной связи сознания (того, что нами мыслится) и мира.
Момент, который был неясным в литературе по теме, но на который нужно обратить внимание, заключается в том, что (7) утверждает отношение подчинения: оно говорит о том, что истинные мыслимости представляют собой (строгие или нестрогие) подмножества фактов. Это косвенно позволяет допустить, что могут существовать факты, которые не тождественны истинным мыслимостями. Так что (7) не следует путать с его обращением
— (8) Все факты являются истинными мыслимостями или тождественны им,
которое утверждает противоположное подчинение и говорит, что факты являются (строгим или нестрогим) подмножеством истинных мыслимостей, в то же время неявно допуская, что могут существовать истинные мыслимости, которые не тождественны фактам. (8) отлично от (7), и если (7) проблематично, то (8) также спорно или более спорно, но ввиду (по крайней мере частично) иных причин. (8) отрицает существование фактов, которые не могут быть схвачены в мышлении. Многие философы сочтут очевидным то, что такие факты существуют (или как минимум должны существовать) — например, некоторые факты, касающиеся неопределяемых действительных чисел, или же факты, каким-либо иным образом выходящие за пределы человеческого мышления, возможно, даже божественная мысль (если такая вещь, конечно, вообще имеет место). Таким образом, (8) может быть ложно — его статус еще предстоит установить.
В этом случае (8) будет трудно считать самоочевидным.
Точно так же можно ожидать, что сторонник теории тождества, который стремится подтвердить (7), и, конечно же, любой, кто хотел бы сказать, что (7) (или (6)) самоочевидно, будет — по меньшей мере в качестве сторонника теории тождества —держаться подальше от (8) и оставит его в статусе sub judice (на рассмотрении). Как ни странно, значительное число современных и более ранних сторонников теории тождества включают (8), равно как и (7) — или даже вместо него, в свои теоретические положения. Ричард Картрайт, опубликовавший первую современную работу о теории тождества в 1987 году, хотя и столкнулся с трудностями формулировки, писал: если формулировать теорию, то можно сказать, что «каждое истинное высказывание является фактом, а каждый факт — истинным высказыванием» (Cartwright 1987: 74).
Дженнифер Хорнсби принимает теорию тождества, чтобы провозгласить, что истинные мыслимости совпадают с фактами (Hornsby 1997: 2, 9, 17, 20) — они представляют собой одно и то же множество. Так она фактически отождествляет данную теорию с сочетанием (7) и (8), как это делает Джулиан Додд (Dodd 2008a: passim). Итак, (8) безусловно является интересным утверждением, заслуживающим гораздо большего внимания, нежели оно получало до сих пор (как минимум в предшествующей философской литературе), и, как было показано нами, вышеуказанные теоретики могут апеллировать к тому факту, что в ранних версиях теории тождества упор делался на (8) так же, как на (5) или (7). Об этом см. раздел 2 ниже. Тем не менее нам многое станет понятней, если мы свяжем теорию истины с чем-то более узким, вроде (5) или (7), и удалим (8) из обсуждения. Такова будет моя позиция, выраженная здесь.
Является (6) трюизмом или нет, как (5), так и (7) задействуют технический или полу-технический словарь, и потому вряд ли могут считаться самоочевидными. Более того, они были развиты в ходе специального обсуждения — касательно состоятельности корреспондентной теории истины, — и на этом основании также едва ли могут считаться трюизмом (Dodd 2008a: 179). Что означают (5) и (7) и какое из них предпочтительнее в качестве утверждения теории тождества, если мы расположены к ее принятию, — хотя можно довольствоваться и обоими сразу — будет зависеть, кроме всего прочего, от того, каковы наши представления о природе таких сущностей, как что Сократ мудр. Для прояснения всего этого обсуждение теории тождества проводилось естественным образом в контексте семантической иерархии Фреге, различающей уровни языка, смысла и значения. Фреге признавал, что то, что он называл «Мыслями» (Gedanken) на уровне смысла, соответствует (или представлено) на уровне языка описательными предложениями. Макдауэлловские мыслимости подразумевают фрегевские Мысли. Изменение терминологии подчеркивает тот факт, что эти сущности не являются мыслями в смысле определенных во времени (и, возможно, в пространстве) индивидов, но представляют из себя абстрактные содержания, как минимум в принципе доступные (частные случаи могут вводить ограничения) различным мыслящим существам в разное время и в разных местах.
В отличие от Фреге, Рассел отказывается от уровня смысла (по меньшей мере в 1903–1904 годах) и, вслед за Муром, считает то, что он именует «пропозициями», единицами (entities) мира, состоящими из объектов и качеств.
Современный подход в духе Рассела может принять эти пропозиции (или что-то подобное им, так как детали собственной концепции Рассела расплывчаты) в качестве референтов описательных предложений, и сторонник теории тождества, следующий этой линии, может предпочесть особое прочтение (5) как его или ее выражение теории тождества. Таким образом, расселианец будет утверждать что-то наподобие:
— (9) Все истинные расселианские пропозиции тождественны фактам (на уровне значения/референции),
в противоположность тому, что будет утверждать фрегеанец:
— (10) Все истинные фрегеанские Мысли тождественны фактам (на уровне смысла).
Такой способ формулировки релевантных утверждений теории тождества непосредственным образом демонстрирует, что (по меньшей мере в принципе) теоретик сможет соединить (9) и (10) в гибридную позицию, которая, во-первых, отдаляется от Рассела и следует Фреге через признание и уровня смысла Фреге, и уровня референции, а во-вторых, также признает оба уровня семантической иерархии и помещает как фрегеанские Мысли на уровне смысла, так и расселианские пропозиции на уровне значения.
Смысл является способом данности значения, и идея будет состоять в том, что описательные предложения через Мысли Фреге отсылают к пропозициям Рассела (Gaskin 2006: 203–220; 2008: 56–127). Принимая такой гибридный подход, следовательно, требовалось бы утверждать (9) и (10). Конечно, факты, упомянутые в (9), должны быть категориально отличными от фактов, упомянутых в (10), и можно избежать путаницы, различая их терминологически и, вероятно, посредством онтологического предпочтения одного множества фактов другому. Следуя подобной привилегирующей стратегии, можно сказать, к примеру, что только факты уровня значения будут подлинными фактами, а стороны или термины отношения тождества на уровне значений являются лишь только сущностями, подобными фактам, а не настоящими фактами. Это значило бы придать комбинации (9) и (10) расселианский уклон.
Напротив, выбрав гибридное направление, мы придаем ему фрегеанский уклон, говоря, что единицами существования, с которыми совпали истинные фрегеанские Мысли, были подлинные факты и что соответствующие им единицы на уровне значения, которым были тождественны расселианские истинные пропозиции, есть не факты как таковые, а того или иного рода фактоподобные корреляты. Привилегирующие стратегии пока, разумеется, не проясняли лишь «фактоподобный» статус рассматриваемых ими единиц. Если речь идет о фрегеанской версии теории тождества, те комментаторы, которые отождествляют факты с фрегеанскими Мыслями на уровне смысла, обычно, как мы увидим, отказываются от расселианских пропозиций на уровне значения в целом, а не понижают их онтологический статус. Таким образом, они утверждают (10), но отрицают (9). Мы вернемся к этому вопросу в разделе 4.
Историческая подоплека
Выражение «теория истины как тождества» впервые было использовано — или по крайней мере впервые использовано в соответствующем смысле — Стивеном Кэндлишем в статье о Ф. Г. Брэдли, опубликованной в 1989 году. Главная идея этой теории носилась в воздухе в течение 1980-х годов. Например, в своих размышлениях о корреспондентной теории истины Джона Мэки, впервые опубликованных в Festschrift в 1985 году, Макдауэлл заметил, что если мы говорим нечто вроде «истинное утверждение таково, что способ существования вещей совпадает со способом их репрезентации в нем как существующих», мы тем самым помещаем истину в отношение соответствия (нежели чем тождества) между тем, как вещи существуют, и тем, как вещи представлены в качестве существующих (McDowell 1998: 137n21). Макдауэлл подразумевал, что лучше выбрать тождество как модель истинностного отношения. Разновидности теории тождества восходят к Брэдли и к отцам-основателям аналитической традиции (Sullivan 2005: 56–57n4). Данную теорию можно найти в работе Дж. Э. Мура «Природа суждения» (1899) и в начале статьи «Истина» (вероятно, тот же год) для «Словаря по философии и психологии» Дж. Болдуина (1902–1903) (Moore 1993: 4–8, 20–21; см. Baldwin 1991: 40–43). Рассел придерживался теории тождества в период дискуссии с Майнонгом в 1904 году (см., например, Russell 1973: 75) и, вероятно, так же в работе «Принципы математики» в 1903 году, а также в течение нескольких лет после этих публикаций. Фреге излагал теорию в своем эссе «Мысль» в 1919 году и, возможно, придерживался ее раньше.
Обычно считается, что в «Логико-философском трактате» (1922; далее — ЛФТ) Витгенштейн предложил теорию истины как соответствия, а не тождества. В «Трактате» описательные предложения (Sätze) являются фактами (как сцеплениями имен). В свою очередь, фактами (как сцеплениями объектов) также являются положения дел (Sachlagen, Sachverhalte, Tatsachen). Наконец, предложение является истинным, только если имеется надлежащее отношение соответствия (изоморфизм) между предложением и положением дел. Интересно, что некоторые (Питер Салливан) высказывали мысль, что позиция Витгенштейна в ЛФТ действительно может быть ближе к теории тождества, чем обычно полагают (Sullivan 2005: 58–59). Идея здесь состоит в том, что простые объекты Витгенштейна в действительности могут быть отождествлены со смыслами Фреге и что фактически ЛФТ содержит теорию тождества по линии (7) или (10). Ортодоксальная позиция, которая будем здесь предполагаться, заключается в том, что, как и Рассел, Витгенштейн (в ЛФТ) уходит от уровня смысла Фреге, так что семантическая иерархия состоит исключительно из уровней языка и значения, между которыми нет ничего опосредующего, и, соответственно, он не признает существование единиц, подобных пропозициям (либо на уровне смысла, либо на уровне значения). Витгенштейн не располагал необходимыми средствами для развертывания понятия истины как тождества, во всяком случае приемлемого, поскольку, как было отмечено выше (в разделе 1), никто не хочет отождествлять истинные предложения с фактами или положениями дел, которые (если таковые имеются) делают их истинными.
Отметим, что у Витгенштейна имеются две различные концепции факта — фактивная и нефактивная. Согласно первой, факты с необходимостью имеют или не имеют место. Согласно второй, факты могут не иметь места. (Эта нефактивная концепция выражена в ЛФТ 1.2–1.21 и предполагается в 2.1; см. Johnston 2013: 382.) Сторонники теории тождества обычно допускают фактивную концепцию и следующие из нее принципы. Нефактивная концепция будет косвенно отражена в разделе 5. Подобным образом, обстоятельства могут либо иметь, либо не иметь места — им доступны, в общем, обе эти возможности, — и Витгенштейн утверждает или предполагает относительно мира, что он и (1) есть все, что имеет место, и (2) что он есть все, что имеет место, равно как и все то, что не имеет места (ЛФТ 1.1, 2.04–2.063; см. Stenius 1960: 51).
Мотивация
Что мотивирует теорию истины как тождества? Лучше всего было бы рассматривать теорию тождества в качестве решения проблем теории истина как соответствия (ср. Dodd 2008a: 120, 124). Корреспондентная теория полагает, что истина состоит в отношении соответствия между чем-то языковым или квазиязыковым, с одной стороны, и компонентом мира, с другой стороны. Обычно вещи из мира считаются фактами или наличествующими положениями дел. Для удобства в различных контекстах две разновидности единиц существования (факты, положения дел) приравниваются друг к другу, и этой стратегии мы будем придерживаться далее. Конкретный характер теории истины как соответствия будет зависеть от того, что понимается в качестве других терминов или сторон отношения. Уже упомянутые позиции открывают доступ трем различным версиям корреспондентной теории, зависящих от того, рассматривается ли термин как состоящий из описательных предложений, фрегеанских Мыслей или расселианских пропозиций. Современные сторонники корреспондентной теории истины отделяют носителя истины, который обычно является одним из трех, от создателя истины (truth-maker), каковым обычно считают факт. При таком подходе истинные описательные предложения — или мысли Фреге, или пропозиции Рассела — соответствуют фактам в том смысле, что факты создают истинность этих предложений, Мыслей или пропозиций в случае, если истинны сами факты. (В дальнейшем мы будем говорить просто о Мыслях и пропозициях, понимая под ними фрегеанские Мысли или расселианские пропозиции, если не указано иное.)
Это сразу же ограничивает форму мировых фактов. Возьмем наше высказывание «Сократ мудр» и вспомним, что предложение полагается здесь истинным. На уровне референции или предметного значения мы встречаем объект Сократ и (если мы придерживаемся реализма в отношении свойств) свойство мудрости. Они могут быть рассмотрены в качестве сущностей в мире, но никакая из них не сводится к факту: ни одна из них не сводится к правдоподобным создателям истины для предложения «Сократ мудр» или для выраженной Мысли либо попозиции. Причиной тому следующее: существование Сократа как таковое и существование мудрости как таковое недостаточны для того, чтобы утверждение Сократ мудр было истинным (Armstrong 1997: 115–116; Dodd 2008a: 7). (Даже если мы в дальнейшем добавим универсалии, такие как отношение инстанциации или даже инстанциацию инстанциации в любой степени, основная идея остается неизменной.) И даже если в мире есть создатели истины, то, очевидно, они должны быть так или иначе структурированы, синтаксическим или квази-синтаксическим образом, — точно так же, как описательные предложения, Мысли или пропозиции. Для удобства мы можем говорить о структуре в общем смысле как о «пропозициональной структуре»: дело в том, что ни Сократ, ни свойство мудрости, ни отношение инстанциации (если мы хотим ввести его) как таковые не являются пропозиционально структурированными. Отсюда мы приходим к выводу, что помимо полноценной сущности, такой как факт что Сократ мудр, ничто иное не достаточно для того, чтобы предложение «Сократ мудр», или Мысль/пропозиция, выраженная посредством этого предложения, оказались истинными.
Итак, вопрос состоит в следующем: можем ли мы рассматривать такие сущности как создатели истины соответствующих предложений, Мыслей или пропозиций? Сначала рассмотрим предположение, что факт мира что Сократ мудр является создателем истины пропозиции уровня предметного значения что Сократ мудр. Несомненно, существуют такие факты, как что Сократ мудр: мы, кажется, говорим о таких вещах все время.
Трудность связана здесь вовсе не с их существованием, но с отношением соответствия, представленным в разновидности корреспондентной теории, которую мы сейчас рассматриваем, — соответствия между фактом что Сократ мудр и пропозицией что Сократ мудр. Из такой формулировки следует, что нет лингвистического различия между способом говорения о пропозициях и способом говорения о фактах, когда эти сущности определены с помощью относительных придаточных («что…»). А значит, факты также являются истинными пропозициями. Если это верно, то отношение между фактами и истинными пропозициями не корреспондентно, что, как показал Фреге (1918–1919: 60; 1977: 3; Künne 2003: 8), и подразумевает не отделенность друг от друга сторон или терминов отношения, а их тождество.
Это соображение можно подкрепить следующим обстоятельством, касающимся объяснения. Сторонники корреспондентной теории истины обычно разыскивали отношение соответствия с тем, чтобы объяснить истину. Как правило, они хотят сказать, что пропозиция что Сократ мудр истинна именно потому, что соответствует факту, тогда как пропозиция что Сократ глупец — или, скорее: то, что Сократ мудр, неверно (в конце концов, то, что он просто глуп, не является достаточной гарантией того, что он не мудрец, он мог бы, подобно Якову I и VI, быть одновременно мудрым и глупым) — ложна потому, что не соответствует факту. Но дистанция между истинной пропозицией что Сократ мудр и фактом что Сократ мудр, по всей видимости, не обладает достаточной объяснительной силой. Судя по всему, между ними как раз нет дистанции.
Предположим, мы спрашиваем: почему пропозиция что Сократ мудр истинна? Если мы ответим, что это истина потому, что то, что Сократ мудр — это факт, мы, по всей видимости, ничего не объясним, но просто повторим то же самое (ср. Strawson 1971: 197; Anscombe 2000: 8). Безусловно, есть обстоятельства, в которых мы допустим предложения вида «А потому, что В», в котором подходящее тождество — возможно, даже тождество смысла, или референции, или даже обоих — достигается между «А» и «В».
Например, мы говорим такую вещь, как «Он твой двоюродный брат потому, что он ребенок родного брата или сестры твоих родителей» (Künne 2003: 155).
Но здесь имеется связь определений между сторонами отношения, в отличие от предложения «Пропозиция то Сократ мудр истинна потому, что то, что Сократ мудр является фактом». В последнем случае дело не в определении. Скорее, мы предполагаем, что с точки зрения сторонника корреспондентной теории перед нами пример метафизического объяснения, но для сторонника теории тождества это не так. В конце концов, сторонники теории тождества будут настаивать, что очевидно, что отношение между пропозицией Сократ мудр и фактом что Сократ мудр, в чем бы оно ни состояло, должно (при условии, что пропозиция истинна) быть очень близким. Каким должно быть это отношение? Если сторонник теории тождества прав в том, что отношение вряд ли может служить метафизическим объяснением (для обеих сторон), то было бы трудно воспротивиться языковым данным, явно намекающим на то, что отношение является тождеством.
Между прочим, именно поэтому представители теории тождества обычно утверждают, что не следует полагать, будто они настаивают на тождестве носителя истины и создателя истины. Такой способ представления теории преобладает среди представителей корреспондентной теории (ср. Candlish 1999b: 200–201, 213). Для представителей теории тождества говорить одновременно о носителе и создателе истины означало бы, что процесс создания истины отличается от созданных истин. Но поскольку для представителей теории тождества отсутствует различие между создателем истины и носителем истины и поскольку ничто не может создать свою истинность, то не существует как таковых cоздателей истины, а есть только ее носители.
Если бы существовали создатели истины, то они должны были совпадать с ее носителями, но они не могут быть тождественными. Таким образом, они не являются создателями истины.
В этом подходе соответствие, по-видимому, уступает место тождеству как отношению, которое устанавливается между пропозицией и фактом, если пропозиция является истинной.
Претензии на объяснение, в свою очередь, будут отброшены или сильно умерены. Поскольку если корректно говорить, по теории тождества, что пропозиция является истинной просто при том условии, что она тождественна факту, и ложна, если она ему не тождественна, то навряд ли можно заключить, что об истине было сказано нечто очень проясняющее (ср. Hornsby 1997: 2). Что представитель теории тождества попытается сделать — так это установить концептуальные связи, которые мы привычно проводим между понятиями пропозиции, истины и факта. Некоторые скажут, что нас это уводит слишком далеко. (Конечно, представитель теории тождества будет отрицать, что идти дальше означает ошибаться.)
Именно поэтому Макдауэлл, например, предпочитает говорить о концепции тождества (McDowell 2005: 83) вместо теории тождества, которую он считает слишком сильным термином для обозначения рассматриваемой точки зрения. Вот и все, что касается тезиса, согласно которому факты являются создателями истины, а пропозиции — носителями истины. Сходный аргумент оказывается справедливым для разновидности корреспондентной теории, в которой факты рассматриваются как создатели истины и Мысли — как носители истины.
Хотя это, строго говоря, не касается мотивации теории тождества, мы можем для полноты картины бегло рассмотреть предположение, что истинными описательные предложения делают факты. Пока что это кажется тезисом, который сторонники теории тождества могут признать: нет угрозы тривиальности или разрушения отношения тождества потому, что факты мира, такие как что Сократ мудр, являются действительно отличными от таких языковых единиц, как предложение «Сократ мудр».
В конце концов, различные предложения в одном или различных языках могут «соотноситься» с одним и тем же фрагментом мира, и эти различные предложения могут содержать различные компоненты (различное количество компонентов). Предложение «Существуют коровы» содержит два слова: стало быть, в мире есть два фрагмента, которые ему соответствуют и совместно создают его истинность? А что же насчет того, что эквивалентное предложение в другом языке может содержать иное количество слов? Естественно было бы полагать, что если идея корреспонденции играет важную роль в утверждении, что истинные описательные предложения соответствуют чему-то в мире, то должен присутствовать обоснованно сильный структурный изоморфизм между предложением и миром. Однако тот факт, что по-разному структурированные и составленные предложения — например, предложение «Существуют коровы» и его перевод на другие языки — должны соотноситься с той же частью реальности, создает существенную трудность. Как предложение, состоящее из двух слов, и предложение, состоящее из десяти слов, могут одновременно «соответствовать» реальности в каком-то значимом смысле? Оба предложения, конечно, могут быть истинными, и мы часто используем фразу «соответствует фактам» как вариант идиомы «истинно».
Но представители корреспондентной теории охотятся не только лишь за причудливым выражением. Так что вполне можно возразить, что мы заходим здесь в тупик.
Отношение «соответствия» между миром и предложением, судя по всему, никак не участвует в установлении значения истинности предложения. Скорее, дело состоит в том, что предложение является истинным, просто если оно выражает истинную Мысль или истинную пропозицию (или то и другое сразу), и здесь сторонники теории тождества будут утверждать, как мы уже видели, что это отношение истинной Мысли или пропозиции к факту будет отношением тождества, а не соответствия. Но, кажется ли нам это привлекательным или нет, как минимум теоретически возможно связать теорию тождества на уровне Мысли или пропозиций (или обоих) с корреспондентной теорией на уровне языка.
Тождество, смысл и значение
Сторонники теории тождества согласны, что в случае определенного релевантного тождества факт будет составлять термин отношения со стороны мира, но среди них также имеется значительное расхождение в вопросе о том, какой элемент находится на другой стороне отношения — Мысль или пропозиция (или обе). Как мы видим, здесь возможны три позиции: (1) отношение тождества устанавливается сугубо между Мыслями и фактами, (2) отношение тождества устанавливается исключительно между истинными пропозициями и фактами, и (3) гибридная позиция, допускающая тождестве обоих видов (тождество, устанавливающееся на уровне смысла, будет, конечно, довольно сильно отличаться от тождества, полученного на уровне референции). То, какую именно из этих позиций примет сторонник теории тождества, зависит от более широких метафизических и лингвистических соображений, которые чужды теории тождества как таковой.
Сторонники теории тождества, которые предпочитают первую позицию, тем самым обычно хотят не иметь дела с пропозициями как таковыми. Другими словами, они отбрасывают пропозиции как сущности референциального уровня. Конечно, слово «пропозиция» может применяться или применяется к фрегеанским Мыслям на уровне смысла, нежели к расселианским пропозициям на уровне значения. Например, Хорнсби (Hornsby 1997: 2–3) использует «пропозиции» и «мыслимости» как синонимы.
Пока что эта терминологическая политика может рассматриваться нейтрально по отношению к расположению пропозиций и мыслимостей в семантической иерархии Фреге. Иными словами, если мы встречаем у автора «мыслимости» и «пропозиции», возможно, им отождествляемые, мы еще не знаем, какое место в семантической иерархии они, по его мнению, занимают.
Помимо случаев, которые мы специально обговариваем, нам не известно, что они непременно должны принадлежать уровню смысла. В конце концов, тот, кто размещает пропозиции на уровне референции, полагает, что эти референциальные единицы являются мыслимостями в том смысле, что они постижимы для мышления (возможно, посредством Мыслей на уровне смысла). Но они не являются мыслимостями, если данное слово принимается в качестве технического термина для сущностей на уровне смысла, как это происходит у Макдауэлла и Хорнсби, которые отождествляют мыслимости с Мыслями Фреге, принадлежащими сугубо уровню смысла. Для удобства мы будем придерживаться здесь такой политики: мы продолжим употреблять термин «пропозиция», относя его исключительно к расселианским пропозициям на уровне предметного значения, или референции.
Отметим, что позиция, обозначенная выше, показывает, что способ, каким Макдауэлл и Хорнби обращаются со словом «мыслимость», является неудачным. Тот, кто, скажем, определяет пропозиции на уровне референции и также определяет фрегеанские Мысли на уровне смысла, полагает, что эти пропозиции являются (в относительно неспециальном понимании) мыслимыми, — то есть постижимыми для мышления посредством фрегеанских смыслов. В этой связи собственное слово Фреге — «Мысль» (с прописной буквы), — кажется, лучше подходит для обозначения релевантных пропозиционально структурированных сущностей на уровне смысла, чем неологизм «мыслимость», который оказывается достаточно неточным.
И я буду использовать здесь слово «Мысль» в релевантном смысле, а именно для обозначения пропозиционально структурированных сущностей уровня смысла, представленных описательными предложениями и способных быть воспринятыми в мышлении. Макдауэлл попытался изменить терминологию, переходя от «Мысли» к «мыслимости» посредством рассуждения о том, что такие вещи не являются частными сущностями, или доступными только отдельным индивидам, или эпизодами, которые случаются только в определенное время и в определенном месте, но они суть объективные, общедоступные содержания, которые могут быть приняты разными мыслящими субъектами в разное время и в разных местах.
Пока мы удерживаем в уме этот важный момент, у нас не возникнет трудностей в том, чтобы продолжать использовать терминологию самого Фреге, и мы даже выручим некоторое преимущество.
Обычно, как мы уже говорили, сторонники теории тождества, которые предпочитают первую позицию, поступают так не потому, что отвергают пропозиции и сущности уровня референции. Имеется несколько причин, почему представители теории тождества чувствуют себя некомфортно с пропозициями, понятыми как сущности уровня референции. Есть опасение, что такие сущности, если они существуют, будут истолковываться как создатели истины, а сторонники теории тождества, как мы видели, не хотят иметь дело с ними (Dodd 2008a: 112).
Это опасение могло быть снято, если факты также размещались на уровне референции, чтобы истинные пропозиции были с ними тождественными. Подобный ход привел бы нас к теории тождества в стиле второй или третьей позиций, указанных выше. Другая причина относиться к пропозициям уровня референции с подозрением состоит в том, что комментаторы часто разделяют расселовскую неприязнь (после 1904 года) к ложным объективностям, то есть ложным пропозициям in re (Russell 1966: 152; Cartwright 1987: 79–84). Такие сущности часто рассматриваются как слишком абсурдные, чтобы говорить о них серьезно как о компонентах реальности (См. Baldwin 1991: 46; Dodd 1995: 163; 1996; 2008a: 66–70, 113–114, 162–166.).
В частности, утверждалось, что ложные пропозиции in re не могли составлять единства и что цена объединения пропозиций на уровне референции состояла в том, чтобы сделать их истинными (Dodd 2008a: 165). Если это верно, то речь идет о reductio ad absurdum всей идеи пропозиций уровня референции. Если не может быть ложных пропозиций уровня референции, то создается впечатление, что не может быть и истинных. С другой стороны, если некто принимает наличие пропозиций in re или пропозиций уровня референции, одинаково истинных и ложных, то он, вероятно, предпочтет теорию тождества в стиле второй или третьей позиции.
Если же первая позиция отбрасывается, так что выбор совершается между второй и третьей, то должно иметься веское основание для принятия третьей: если мы признаем пропозиционально структурированные сущности как на уровне смысла (Мысли), так и на уровне референции (пропозиции), то нет причин не допускать — настолько вольно, насколько это возможно — тождества между сущностями этих двух типов и, соответственно, фактов (или фактоподобных сущностей) уровня смысла и референции.
Относительно того, что было сказано в разделе 2, возражали, что Фреге не мог придерживаться теории тождества (Baldwin 1991: 43). Мысль здесь состоит в том, что даже если он признал положения дел как bona fide (подлинные) элементы реальности, то Фреге не мог отождествить с ними истинные Мысли из-за боязни смешать уровни смысла и значения. Что касается этой проблемы истолкования, возражение упускает возможность того, что Фреге мог скорее отождествлять истинные Мысли с фактами, понятыми как сущности уровня смысла, нежели чем с положениями дел, понятыми как сущности уровня значения. И, как мы уже отмечали, Фреге действительно проводил подобное отождествление (Dodd and Hornsby 1992). Тем не менее возражение поднимает важный теоретический вопрос. Наверняка было бы весьма путано попытаться построить тождество поверх категориального различия, отделяющего смысл и значение, и в особенности пытаться отождествить истинные фрегеанские
Мысли с фактами или положениями дел на уровне значения. Некоторые предполагали, что Макдауэлл и Хорнсби допустили такое смешение. Каждый из них отрицал это обвинение, настаивая, что факты для них не располагаются на уровне значения, но, как и фрегеанские мысли, представляют собой сущности уровня смысла.
Если некто следует фрегеанской разновидности теории тождества (первая позиция, указанная выше), которая отождествляет истинные Мысли с фактами, расположенными на уровне смысла, не допускает коррелятивного тождества и ко всему прочему соединяет истинные пропозиции на уровне значения с фактами или подобными им сущностями, также расположенными на этом уровне, он, однако, оказывается перед трудной дилеммой. На каком уровне располагается мир? Допустим, во-первых, что мир располагается на уровне значения (это похоже на точку зрения Додда, см. Dodd 2008a: 180–181, passim).
В таком случае мир не будет содержать факты и пропозиции, но только объекты и свойства, свободно висящие в изоляции друг от друга — распределение, которые выглядит весьма сомнительно и подобно неприемлемой форме кантианского трансцендентального идеализма. (Просто настаивая на том, что свойства бывают не только одноместными, но также и многоместными, как, например, отношение инстанциации, мы не решим проблемы —у нас по-прежнему будет множество отдельных объектов, свойств и отношений.) Если на уровне значения у нас нет истинных пропозиций — нет фактов — или даже нет ложных пропозиций, но если, несмотря на их отсутствие, мир располагается здесь, объекты, которые он содержит, будут голыми объектами, а не вещами определенного вида. Некоторые философы номиналистического толка могут обрадоваться этой идее, но проблема в том, как понимать идею чистых объектов, не характеризующихся какими-либо свойствами. (Существование свойств, не инстанциированных в каких-либо объектах, напротив, не будет проблемой — по крайней мере для реалиста.)
Предположим, с другой стороны, что некто располагает мир на уровне смысла, обосновывая это тем, что мир состоит из фактов и что именно в нем факты и располагаются. Такое онтологическое распределение явно принимается Макдауэллом (McDowell 1996: 179).
Проблема такого разрешения дилеммы состоит в том, что фрегеанский смысл представляет собой способ данности значения, так что при таком подходе мир будет состоять из способов данности — данности чего? Объектов и свойств? Это, конечно же, сущности уровня референции. Разумеется, они размещены на уровне значения, но если они даются вещами из сферы смысла, которая отождествляется в этом подходе с миром, тогда в первой части дилеммы, опять же, они будут обречены, по всей видимости, находиться на уровне значения в полной изоляции друг от друга, в отличие от пропозиционально структурированных комбинаций. Кажется, мы вновь связываем себя с кантианским трансцендентальным идеализмом (Suhm, Wagemann, Wessels 2000: 32; Sullivan 2005: 59–61; Gaskin 2006: 199–203). Оба решения дилеммы имеют эти недопустимые следствия.
Единственное различие между ними касается вопроса о том, где именно в семантической иерархии мы размещаем мир. Но возможно, само по себе это в меньшей степени касается метафизиков, нежели требование избегать отделения объектов от свойств, которые делают их вещами определенного рода. Оба решения дилеммы игнорируют данное требование.
Чтобы соблюсти требование, нам необходимо поселить референциальные объекты и свойства в пропозициях или подобных им структурах, также расположенных на уровне значения. И некоторые из этих структурированных сущностей уровня значения — истинные или действительные — будут фактами или по меньшей мере будут подобны им. Кроме того, признавая существование фактов или подобных сущностей, располагающихся на уровне смысла, в любом случае оказывается невозможно предотвратить автоматическое порождение фактов или фактоподобных сущностей, находящихся на уровне значения.
Порождение происходит из-за простого процесса абстрагирования — такие референциальные факты или фактоподобные сущности являются всего-навсего эквивалентными классами подходящих Мыслей (т.е. Мысли выражаются синонимичными предложениями согласно некоторому подходящему стандарту синонимии). Нужно решить, как трактовать эти абстрактные сущности теоретически. Если бы мы утверждали, что сущности уровня смысла являются подлинными и лишь только фактами, то соответствующие сущности уровня значения были бы лишь фактоподобными, и наоборот. Но независимо от того, следует ли мыслить автоматически порождаемые посредством пропозиционально структурированных сущностей уровня смысла пропозиционально структурированные сущности как факты или просто как фактоподобные сущности, было бы неправильно не отождествлять мир с этими абстрактными сущностями.
По-прежнему настаивать на отождествлении мира с пропозиционально структурированными сущностями уровня смысла, а не уровня значения, значило бы не считаться с требованием рассматривать мир максимально объективно и не-перспективно. Сам Макдауэлл надеется избежать всякого обвинения в недопустимом идеализме, вытекающего из того, что он размещает мир на уровне смысла; он напоминает нам о том, что смыслы дают свои референции напрямую, не дескриптивно, так что референция, так сказать, содержится в смысле (McDowell 1996: 179–180). Однако его оппонент может ответить, что в данном случае требование максимальной объективности вынуждает отождествлять мир с содержимыми, а не с содержащими сущностями, что, в свою очередь, приводит к тому — если мы избегаем угрозу трансцендентального идеализма, — что содержимые сущности будут структурированы как таковые, то есть как содержимые сущности, пропозиционально, а не просто в силу того, что они содержатся в пропозиционально структурированных сущностях.
Проблемы теории и их возможные решения
Модальная проблема
Дж. Э. Мур выдвинул проблему для теории тождества (Moore 1953: 308), которая с тех пор воспроизводится (см., напр., Fine 1982: 46–47; Künne 2003: 9–10).
Отметим, во-первых, что эта проблема, если она вообще составляет трудность, не относится специфическим образом к теории тождества или фактам. Она возникает в контексте истинных пропозиций и пропозиций, взятых как таковые, еще до того, как мы переходим к проблематике фактов. То есть можно считать, что пропозиция что Сократ мудр тождественна истинной пропозиции что Сократ мудр (допуская, как мы делаем, что эта пропозиция является истинной), и тем не менее пропозиция, взятая как таковая, и истинная пропозиция, как нам кажется, имеют различные модальные свойства. Истинная пропозиция что Сократ мудр не существует в мирах, где пропозиция что Сократ мудр ложна, но пропозиция, рассматриваемая как таковая, несомненно, существует. В действительности эта проблема, если она составляет трудность, более общего характера, и предполагаемые решения обнаруживаются по меньшей мере уже в Средних веках (когда она обсуждалась в связи с формальным различием Дунса Скота). Предположим, что Сократ — сварливый старый ворчун.
Теперь сварливый Сократ, можно было бы предположить, тождественен Сократу. Но в некоторых других возможных мирах Сократ имеет веселый дружелюбный характер. Так что в конечном счете Сократ не может быть тождественным со сварливым Сократом потому, что в этих других возможных мирах, когда Сократ продолжает существовать, сварливый Сократ не существует — или нечто наподобие того.
Могут ли сторонники теории тождества решить эту проблему, и если да, то как? Предположим, что мы полагаем, находясь со сварливым Сократом, что, вопреки предположению, выдвинутому в конце последнего абзаца, сварливый Сократ действительно существует в мирах, где Сократ имеет дружелюбный нрав. Основанием для этого хода будет мысль о том, что, в конце концов, сварливый Сократ тождественен Сократу, и Сократ существует в этих других мирах. Таким образом, сварливый Сократ тоже существует в этих мирах; просто он не является в них сварливым. (Предположим, что Сократ является очень сварливым. В самом деле, допустим, что сварливость настолько глубоко укоренилась в его характере, что миры, в которых он радушен, достаточно далеки и их пока достаточно мало. Исследуем множество возможных миров, начиная с действительно существующего мира, пока не наткнемся на мир с приятным Сократом; свое открытие тогда мы сопроводим (облегченным) восклицанием: «Смотри-ка! Сварливый Сократ здесь вовсе не сварливый!») Точно так же можно утверждать, что истинные пропозиция и факт что Сократ мудр будут продолжать существовать в мирах, где тот не мудр, так как истинная пропозиция (и факт) что Сократ мудр как раз и является пропозицией что Сократ мудр. И эта пропозиция будет продолжать существовать в других мирах, но только в тех, где сама пропозиция и факт не будут являться истинной пропозицией и истинным фактом. (В терминах Дунса Скота можно сказать, что пропозиция что Сократ мудр и факт что Сократ мудр в действительности тождественны, но формально различны.) Отметим, что это не подразумевает нефактивную концепцию фактов Витгенштейна: ведь, согласно этому представлению, нет такой сущности, которая была бы фактом, но не была действительной при условии, что эти свойства указываются теми же самыми параметрами (в особенности, когда они рассматриваются как наличные в том же самом возможном мире).
Набросок этого решения был предложен Ричардом Картрайтом в обсуждении теории тождества в 1987 году (Cartwright 1987: 76–78; ср. David 2002: 128–129; Dodd 2008a: 86–88). Согласно Картрайту, истинная пропозиция и факт что есть метро в Бостоне существует в других возможных мирах, где в Бостоне нет метро, даже если в этих мирах факт не будет являться фактом. (Сравните: сварливый Сократ существует в мирах, где Сократ радушен и дружелюбен, но там он не сварлив.) Даже в мирах, где факт, что в Бостоне есть метро, не имеет места, этот факт, что в Бостоне есть метро, продолжает существовать.
Пока все идет хорошо, но Картрайт, по-видимому, делает две ошибки при описании решения. Во-первых, он опирался на различие между жесткой и нежесткой десигнацией, проводимое Крипке, предполагая, что его решение может быть описано утверждением, что выражение «Факт, что в Бостоне есть метро» является нежестким десигнатором. Но это, безусловно, ошибочно: что выражение продолжает отсылать к факту или удовлетворяться фактом (в зависимости от того, как мы устанавливаем семантики определенных описаний: см. Gaskin 2008: 56–81) что в Бостоне есть метро, в возможных мирах, где в Бостоне нет метро. Дело в том, что хотя факт существует в мирах, он не является в них фактом. Однако рассматриваемое нами выражение является идеально жестким. Второй промах, который мы обнаруживаем у Картрайта, заключается в том, что он допускает истинное прочтение предложения:
Факт, что в Бостоне есть метро, мог не быть фактом того, что в Бостоне есть метро.
Но Картрайт должен, несомненно, сказать, что это предложение является просто ложным, и точка (David 2002: 129). Факт, что в Бостоне есть метро, все равно продолжает быть тем же фактом в мирах, где в Бостоне нет метро, а именно фактом, что в Бостоне есть метро; просто в подобных мирах данный факт не будет фактом. Вы можете сказать, что в этом мире тот факт, что в Бостоне есть метро, не будет корректно описан как факт, но, говоря об этом мире, мы говорим о нем с позиции нашего мира, и в нашем мире данный факт является фактом. (Аналогичным образом обстоит дело со сварливым Сократом.)
Теперь оппонент, несомненно, захочет высказать следующее замечание против приведенного выше аргумента со стороны последователя теории тождества. Рассмотрим снова тот факт, что Сократ мудр. Конечно, оппонент будет утверждать, что было бы более естественно говорить, что факт не существует в возможном мире, где Сократ не мудр, чем утверждать, что существует, но это не является фактом. Наконец, представим беседу о мире, в котором Сократ не мудр, и предположим, что в этой беседе Говорящий А утверждает, что в этом мире Сократ и вправду мудр. Говорящий Б может возразить:
Простите, но вы не правы. Нет такого факта в этом мире. Подразумеваемый факт, что Сократ мудр, просто не существует в этом мире.
Может показаться странным настаивать на том, что Б не может так говорить, а должен говорить вместо этого
Да, Вы правы, что есть такой факт в этом мире, а именно, что Сократ мудр, но в этом мире данный факт не является фактом.
Как сторонник теории тождества может ответить оппоненту? Одна из возможных стратегий — провести различие между фактом и фактуальностью следующим образом. Фактуальность, можно сказать, является овеществлением фактов. Как только у вас есть факт, вы также получаете в качестве побочного онтологического результата фактуальность факта. Факт, будучи пропозицией, существует во всех возможных мирах, в которых пропозиция существует, хотя в некоторых из этих миров он не будет фактом, поскольку пропозиция ложна в этих мирах. Фактуальность этого факта, напротив, существует только в тех мирах, где конкретный факт является фактом — то есть где пропозиция истинна.
Таким образом, фактуальность немного похожа на троп. Вспомним сварливого Сократа. Сторонник теории тождества может сказать, что сварливый Сократ существует во всех мирах, где существует Сократ, хотя в некоторых мирах он не будет сварливым.
Но сварливость Сократа — как конкретный троп — существует только в мирах, где Сократ сварлив. Кажется, что это устраняет проблему, так как выдвинутое здесь предположение состоит не в том, что сварливый Сократ тождественен сварливости Сократа — так что тот факт, что эти две сущности имеют различные модальные свойства, не должен нас смущать, — но, скорее, в том, что сварливый Сократ тождественен Сократу. Схожим образом предположение состоит не в том, что пропозиция что Сократ мудр тождественна фактуальности факта, что Сократ мудр, но в том, что она тождественна факту. Итак, сторонник теории тождества ответит оппоненту утверждением, что факты существуют во всех видах возможных миров, где их фактуальности не существуют.
Наконец, читатель может спросить, почему эта проблема была в первую очередь ассоциирована с теорией тождества. В конце концов, можно предположить, что сторонник теории тождества не будет говорить, что пропозиции как таковые тождественны с фактами, но что истинные пропозиции тождественны фактам, и теперь истинные пропозиции и факты непременно имеют одинаковые модальные свойства: поскольку, независимо от того, как обстоят дела с самой пропозицией что Сократ мудр, в любом случае истинная пропозиция что Сократ мудр должна мыслиться существующей в тех же самых мирах, что и факт, что Сократ мудр, какими бы эти миры ни были. Однако, в противоположность быстрому пути решения проблемы, имеется интуиция, упомянутая и задействованная выше, согласно которой истинная пропозиция что Сократ мудр тождественна с пропозицией что Сократ мудр. До тех пор, пока эта интуиция сохраняется, проблема действительно будет возникать: в первую очередь для истинных пропозиций, а затем для фактов ввиду транзитивности тождества. Но сторонник теории тождества будет утверждать, что проблема, понятая таким образом, имеет удовлетворительное решение.
Проблема «верного факта»
Кэндлиш (Candlish 1999a: 238–239; 1999b: 202–204), следуя Картрайту (Cartwright 1987: 74–75), настаивал на том, что теория истины как тождества сталкивается с трудностью в достижении «верного факта». Рассмотрим ту версию теории, которая утверждает:
— (11) пропозиция что p является истинной, только если она тождественна факту.
Возражение Кэндлиша теперь состоит в том, что положение (11)
не указывает, какой факт должен быть тождественен пропозиции, чтобы она была истинной. Но теория тождества не требует, чтобы истинная пропозиция была тождественна тому или иному факту, она требует, чтобы она была тождественна верному факту. (Candlish 1999b: 203)
В другой статье Кэндлиш излагает свою мысль следующим образом:
Но в конце концов любая пропозиция может быть тождественна тому или иному факту (ЛФТ содержит основания для предположения, что все пропозиции сами по себе являются фактами), и все они могут быть истинными. Теория тождества должна отражать идею о том, что пропозиция является истинной в силу своего тождества с надлежащим фактом. (Candlish 1999a: 239)
Ссылка на ЛФТ является показательной. Конечно, мы должны здесь остерегаться путаницы: ЛФТ не содержит пропозиций в том смысле, в котором они рассматриваются здесь, то есть не признает расселианские пропозиции (пропозиции на уровне значения), ни даже фрегеанские Мысли. В ЛФТ, как отмечалось в раздел 2, описательные предложения (Sätze) являются фактами (сцеплениями имен), и положени дел (Sachlagen, Sachverhalte, Tatsachen) также являются фактами (сцеплениями объектов). Зачастую считается, как мы говорили, что Витгенштейн выдвигает корреспондентную теорию истины, которая их соединяет, так что (если предположить, что это устоявшееся мнение верно) ЛФТ не имеет непосредственного отношения к контексту, в котором рассматривается тождественная теория истины. Но что является интересным в обращении Кэндлиша к ЛФТ, так это напоминание о том, что пропозиции (в нашем смысле) являются тем же, чем они являются в ЛФТ, то есть что они суть структурированные сцепления сущностей, а именно объектов и свойств. (Соответственно, фрегеанские Мысли являются структурированными сцеплениями смыслов.) Ложные пропозиции (и ложные Мысли) равным образом будут сцеплениями объектов и свойств (и соответственно, смыслов). Так что затруднение, которое обнаружили Картрайт и Кандлиш, можно обозначить следующим образом. Конечно, любая пропозиция, истинная или нет, тождественна тому или иному факту, учитывая, что пропозиция есть сцепление сущностей соответствующего вида. Если пропозиции попросту являются фактами, то каждая пропозиция тождественна какому-либо факту — по крайней мере себе, — будь он истинным или ложным. Так что, конечно, направление справа-налево, заданное в (11), неверно.
Дж. Билл (Beall 2000) попытался решить эту проблему от имени сторонников теории тождества с помощью принципа неразличимости тождественных. Если мы спросим относительно положения (11), чем является «верный» факт, мы можем ответить, что «верный» факт должен по меньшей мере обладать свойством тождественности пропозиции, что p, и принцип неразличимости гарантирует, что есть только один подобный факт. Однако это предложение не решает найденную нами трудность. Предположим, что пропозиция что p ложна. Эта пропозиция, конечно, все еще будет тождественна сама себе, и если мы говорим (в духе Витгенштейна), что пропозиции суть факты, а затем, что эта пропозиция будет тождественна по меньшей мере одному факту, а именно себе. Таким образом, это удовлетворит правую сторону (11), несмотря на ее ложность. Но сейчас очевидное исправление напрашивается само собой: верным фактом является, несомненно, факт, что p. Прокомментируем (11) через следующее положение:
— (12) Пропозиция что p является истинной, только если (а) что p — факт и (б) пропозиция что p тождественна этому факту.
Теперь ложность не представляет трудности, поскольку если что p ложно, то что p не является фактом. В таком случае (а) не выполняется, и не оказывается ничего такого, чему пропозиция что p была бы тождественна. Отметим, что с точки зрения уже приведенных соображений в связи с модальной проблемой ((1) данного раздела), мы должны здесь быть осторожны. Допустим, что что p в настоящем мире истинно и ложно в некотором другом возможном мире. Было бы неверно говорить, принимая во внимание обозначенную выше линию рассуждения, что в возможном мире, в котором что p ложно, нет такого факта, как факт, что p. В действительности там есть такой факт, потому что (в настоящем мире) что p — факт, и этот факт и истинная пропозиция что p продолжают существовать в ложном мире, в котором что p ложно. В этом возможном мире данный факт не является фактом. Но в (12) есть один нюанс. В возможном мире мы принимаем во внимание, что там, где что р ложно, хотя факт что р существует, что р не является фактом, так что (а) не выполняется, и, соответственно, мы не рискуем получить «неверный» факт. Отметим также, что если мы следуем подходу Витгенштейна, мы должны будем позволить (ложной) пропозиции что р быть тождественной некоторому факту — по меньшей мере себе, — но мы можем, учитывая невыполнимость (а), сказать с чистой совестью, что этот факт является ложным фактом, которого недостаточно для того, чтобы сделать пропозицию истинной.
Проблема «рогатки»
Если бы сработал пресловутый аргумент «рогатки», то под ударом оказалась бы теория тождества. Аргумент существует в ряду различных, но связанных между собой форм, но мы не будем здесь рассматривать его во всех подробностям.
Мы коротко разберем наиболее простую и самую известную его версию — аргумент Дэвидсона. Он стремится показать, что если истинные описательные предложения отсылают к чему-либо (например, к пропозициям или фактам), тогда они все отсылают к одному и тому же (к одной «Большой Пропозиции» или к одному «Большому Факту»). Этот основной пункт был бы совершенно неприемлемым для сторонника теории тождества расселовского толка, который считает, что описательные предложения отсылают к пропозициям и что такие пропозиции в самом деле тождественны фактам. Любой подобный расселианец, естественно, будет настаивать на том, что пропозиции, к которым отсылают различные описательные предложения, по меньшей мере в целом являются различными и, соответственно, что факты, которым тождественны различные истинные пропозиции, также различны. Дэвидсон выражает проблему так, что из нее следующим образом выводится аргумент рогатки:
Сложности эти являются следствиями двух вполне разумных предположений: во-первых, логически эквивалентные единичные термины имеют один и тот же референт, во-вторых, единичный термин не меняет свой референт, если входящий в его состав единичный термин заменяется другим, имеющим тот же референт. Теперь предположим, что R и S — это символы двух предложений с одинаковым истинностным значением (Дэвидсон 2003: 47).
Затем он утверждает, что следующие четыре предложения имеют одно и то же значение:
— (13) R
— (14) ž(z=z&R)=ž(z=z)
— (15) ž(z=z&S)=ž(z=z)
— (16) S
(Шапка над переменной символизирует оператор дескрипции: так, “ž” означает, что z такой, что…) Так происходит потому, что (13) и (14) логически эквивалентны, как и (15) с (16), тогда как единственное различие между (14) и (15) состоит в том, что (14) содержит выражение (Дэвидсон называет его «единичным термином») “(ž =z&R)”, а (15) содержит “ž(z=z&S)”. Они отсылают к одному и тому же, если S и R одинаковы в истинностном значении. Следовательно, любые два предложения имеют одинаковое значение, если они обладают одинаковым ценностным значением (Дэвидсон 2003: 47–48).
Трудность, возникающая в этом аргументе, указывалась многими авторами (см., напр., Yourgrau 1987; Gaskin 1997: 153n17; Künne 2003: 133–141), и сторонники теории тождества склонны выискивать недостатки прежде всего в двух допущениях, от которых оно зависит. Дэвидсон называет их «обоснованными», но многие авторы ставили их под вопрос.
Первое допущение состоит в том, что «логически эквивалентные единичные термины имеют один и тот же референт». Почему следует принимать это допущение?
Интуиция подсказывает, что идеи логической эквиваленции и референции довольно отличны друг от друга и как таковые имеют мало общего с друг другом. Так что было бы странно, если была бы какая-то априорная причина придерживаться этого допущения. Не трудно придумать очевидные контрпримеры: предложение «Идет дождь» логически эквивалентно предложению «Идет дождь и (либо Дэвид Кэмерон премьер-министр, либо неверно, что Дэвид Кэмерон премьер-министр)», но последнее предложение, в отличие от первого, референциально нагружено. Конечно, если описательные предложения отсылают к истинностным значениям, как считал Фреге, тогда эти два предложения действительно будут кореференциальными, но предполагать, что предложения отсылают к истинностным значениям, значит предвосхищать основание в контексте аргумента, разработанном для установления того, что все истинные предложения отсылают к одному и тому же. Второе допущение состоит в том, что «единичный термин не меняет свой референт, если входящий в его состав единичный термин заменяется другим, имеющим тот же референт». Это допущение также двусмысленно. Но его более подробное рассмотрение уведет нас довольно далеко в семантику определенных дескрипций. Во всяком случае, мы уже достаточно сказали о том, что у сторонника теории тождества, вероятно, имеется надежный ответ на аргумент рогатки.
Проблема согласованности
Два дальнейших возражения против теории тождества могут быть рассмотрены более кратко. Одно возражение, которое исходит из замечания Стросона, сделанного в 1950 году (Strawson 1971: 196; ср. Künne 2003: 10–12), основывается на том, что канонические имена пропозиций и фактов не совпадают напрямую: они не взаимозаменяемы salva proprietate, vel sim. Например, мы говорим, что пропозиции истинны, а не то, что они имеют место, в то время как мы говорим, что факты имеют место, а не то, что они истинны. Насколько серьезна подобная позиция? Это возражение действительно предполагает, что два выражения будут кореференциальными или соответствовать одному и тому же. Они должны быть синтаксически или каким-то собственным образом согласованны, то есть что (а) они могут занимать одни и те же места в предложениях с тем же успехом с точки зрения их правильной или неправильной построенности и что (б) предикаты, которые могут правильно и разумно прикрепляться к одному выражению, могут так же прикрепляться и к другому. Но это допущение (в обеих его частях) очень спорно, и сторонник теории тождества может его отвергнуть. (Рассуждение по данному вопросу со списком литературы см. в Gaskin 2008: 106–110; ср. Dodd 2008a: 83–86.)
Проблема индивидуации
Может показаться, что мы индивидуируем пропозиции более тонко, чем факты: например, можно утверждать, что факт, что вечерняя звезда сияет, является тем же фактом, что утренняя звезда сияет, но как рассматриваемые пропозиции они различны (Künne 2003: 10–12). Сторонник теории тождества при ответе на это возражение располагает целым рядом стратегий. Можно было бы просто отрицать это и утверждать, что факты индивидуируются точно так же, как и пропозиции: если человек является сторонником фрегеанской теории тождества, то это будет один из наиболее вероятных ответов (см., например, Dodd 2008a: 90–93). В качестве альтернативы можно сказать, что, если в этой стратегии и есть смысл, в лучшем случае она говорит только против версий Фреге и Рассела, а не против гибридной версии теории.
Идея будет состоять в том, что мы обычно мыслим факты как экстенсиональные сущности уровня значения — и сторонник теории тождества это готов допустить.
Также сторонник этой теории согласен с тем, что мы, по крайней мере иногда, интенсионально индивидуируем пропозиции или сущности, подобные пропозициям. Эти сдвоенные пункты действительно говорят либо против строгой версии теории тождества Фреге, либо против строгой расселианской версии. Они выступают в качестве доводов против строгой позиции Фреге потому, что коль скоро мы интенсионально индивидуируем факты, иногда мы индивидуируем факты и экстенсионально. И они также бросают тень на строгую позицию в духе Рассела потому, что, индивидуируя факты экстенсионально, иногда мы индивидуируем их и интенсионально. Но гибридная версия теории тождества не имеет отношения к возражению: она размещает фактуальные сущности (того или иного рода) на обоих уровнях смысла и значения, но на различные уровни она помещает сущности различных типов — либо факты на уровне смысла, либо коррелятивные фактоподобные сущности на уровне значения, либо наоборот. Из этого будет следовать, что Мысли и пропозиции могут быть, если они истинны, тождественны фактуальным сущностям на соответствующем уровне (смысла или значения), и проблема индивидуации не возникнет. Пропозиции или пропозиционально структурированные сущности будут индивидуироваться ровно настолько тонко, наколько мы хотим их индивидуировать, и на каждом уровне разрешения будут иметься факты и фактоподобные сущности, индивидуированные к тому же разрешению, чтобы быть тождественными, если они истинны.
Истина и интринсицизм
Решение этих проблем, если судить о них подобающим образом, возможно, направляет нас к концепции истины, которая именуется «интринсицистской» (Wright 1999: 207–209) или «примитивистской» (Candlish 1999b: 207). Эта концепция была обозначена Муром и Расселом в период, когда они симпатизировали теории тождества, говоря об истине как о простом и неразложимом (то есть неанализируемом) атрибуте (Moore 1953: 261; 1993: 20–21; Russell 1973: 75; Cartwright 1987: 72–75; Johnston 2013: 384). Суть ее состоит в следующем. Разумеется, существует ряд отдельных, индивидуальных объяснений истинности многих пропозиций. Например, истинная пропозиция, что в здании произошел пожар, будет объясняться через ссылку на наличие горючего материала, достаточное количество кислорода, искру, вызванную коротким замыканием и т.д.
Так, от случая к случаю, мы будем (по крайней мере зачастую) в состоянии объяснить, почему некоторая данная пропозиция является истинной, и наука постоянно расширяет поле подобных объяснений. Но, по мнению интринсициста, мы не сможем дать общее объяснение истины, то есть предложить подход, который объяснил бы в крайне общих терминах, почему любая истинная пропозиция была истинной. На этом общем уровне невозможно сказать что-то содержательное о том, что делает истинные пропозиции истинными: есть лишь подробные разборы конкретных примеров.
Сторонник интринсицизма вполне готов принять ту или иную версию теории тождества. Что он отвергает, так это идею о том, что истина истинной пропозиции может состоять в отношении к отдельному факту — что истина истинной пропозиции что Сократ мудр, например, может состоять в чем-то помимо тождества с фактом, что Сократ мудр. Кажется, есть смысл полагать, что в этом подходе истина считается одновременно и внутренне присущей (intrinsic) пропозиции, и примитивной. На данный момент интринсицизм не является распространенной позицией. Кэндлиш описывает ее как «настолько неправдоподобную, что почти никто [кроме Рассела в 1903–1904 годах] не смог отнестись к ней всерьез» (Candlish 1999b: 208). Но, быть может, время этой идеи наконец пришло.
Кэндлиш думает, что интринсицизм и теория тождества соперничают друг с другом, но нам необязательно следовать данной точке зрения. Интринсицизм утверждает, что истина — это простой и неразложимый атрибут пропозиции. Теория тождества утверждает, что истинная пропозиция тождественна факту (верному факту). Эти утверждения вступят друг с другом в разногласие лишь в случае, если предполагается, будто бы теория тождества предлагает полный анализ истины. Но если, следуя недавним толкователям данной теории, мы считаем ее, скорее, разъяснением связи между двумя сущностями, которые в любом случае наличествуют в нашей онтологии, а именно истинных пропозиций и фактов, которые оказываются (как утренняя и вечерняя звезда) тождественными на том основании, что такая сущность, как что Сократ мудр, является одновременно истинной пропозицией и фактом, то никакого столкновения между интринсицизмом и теорией тождества не произойдет. Можно сказать, что теория тождества анализирует то, каким образом истина является простым и неразложимым атрибутом.
Библиография
На русском языке
Витгенштейн, Л., 2017, Логико-философский трактат, Москва, Канон + РООИ «Реабилитация».
Дэвидсон, Д., 2003, Истина и интерпретация, Москва, Праксис.
Рассел, Б., 2009, Избранные труды, Новосибирск, Сиб. унив. изд-во.
Фреге, Г., 2000, Смысл и значение. Логика и логическая семантика, пер. с нем. Б. В. Бирюкова под ред. 3. А. Кузичевой, Москва, Аспект Пресс, с. 215–230.
На английском языке
Anscombe, E., 2000, “Making True”, in Logic, Cause, and Action, R. Teichmann (ed.), Cambridge: Cambridge University Press, pp. 1–8.
Armstrong, D., 1997, A World of States of Affairs, Cambridge: Cambridge University Press.
Baldwin, T., 1991, “The Identity Theory of Truth”, Mind, 100: 35–52.
Beall, J.C., 2000, “On the Identity Theory of Truth”, Philosophy, 75: 127–30.
Bradley, F.H., 1914, Essays on Truth and Reality, Oxford: Clarendon Press.
Candlish, S., 1989, “The Truth About F.H. Bradley”, Mind, 98: 331–48.
–––, 1995, “Resurrecting the Identity Theory of Truth”, Bradley Studies, 1: 116–24.
–––, 1999a, “Identifying the Identity Theory of Truth”, Proceedings of the Aristotelian Society, 99: 233–40.
–––, 1999b, “A Prolegomenon to an Identity Theory of Truth”, Philosophy, 74: 199–220.
Cartwright, R., 1987, Philosophical Essays, Cambridge, Mass.: MIT Press.
David, M., 2002, “Truth and Identity”, in Meaning and Truth: Investigations in Philosophical Semantics, J.K. Campbell, M. O’Rourke, and D. Shier (eds.), New York: Seven Bridges Press, pp. 124–41.
Dodd, J., 1995, “McDowell and Identity Theories of Truth”, Analysis, 55: 160–5.
–––, 1996, “Resurrecting the Identity Theory of Truth: a Reply to Candlish”, Bradley Studies, 2: 42–50.
–––, 1999, “Hornsby on the Identity Theory of Truth”, Proceedings of the Aristotelian Society, 99: 225–32.
–––, 2008a, An Identity Theory of Truth, Palgrave: Basingstoke.
–––, 2008b, “McDowell’s Identity Conception of Truth: a Reply to Fish and Macdonald”, Analysis, 68: 76–85.
Dodd, J. and J. Hornsby, 1992, “The Identity Theory of Truth: Reply to Baldwin”, Mind, 101: 319–22.
Engels, P., 2001, “The False Modesty of the Identity Theory of Truth”, International Journal of Philosophical Studies, 9: 441–58.
–––, 2005, “The Unimportance of Being Modest: A Footnote to McDowell’s Note”, International Journal of Philosophical Studies, 13: 89–93.
Fine, K., 1982, “First-Order Modal Theories III—Facts”, Synthese, 53: 43–122.
Fish, W. and C. Macdonald, 2007, “On McDowell’s Identity Conception of Truth”, Analysis, 67: 36–41.
–––, 2009, “The Identity Theory of Truth and the Realm of Reference: where Dodd goes wrong”,Analysis, 69: 297–304.
Frege, G., 1918–19, “Der Gedanke: eine logische Untersuchung”, Beiträge zur Philosophie des deutschen Idealismus, 2: 58–77.
–––, 1977, Logical Investigations, P.T. Geach (ed.), Oxford: Blackwell.
Gaskin, R., 1997, “Fregean Sense and Russellian Propositions”, Philosophical Studies, 86: 131–54.
–––, 2002, “Complexe Significabilia and the Formal Distinction”, in Medieval Theories of Assertive and Non-assertive Language, A. Maierù and L. Valente (eds.), Rome: Olschki, pp. 495–516.
–––, 2006, Experience and the World’s Own Language: a Critique of John McDowell’s Empiricism, Oxford: Clarendon Press.
–––, 2008, The Unity of the Proposition, Oxford: Oxford University Press.
Hornsby, J., 1997, “Truth: The Identity Theory”, Proceedings of the Aristotelian Society, 97: 1–24.
–––, 1999, “The Facts in Question: A Response to Dodd and to Candlish”, Proceedings of the Aristotelian Society, 99: 241–5.
Johnston, C., 2013, “Judgment and the Identity Theory of Truth”, Philosophical Studies, 166: 381–97.
Künne, W., 2003, Conceptions of Truth, Oxford: Clarendon Press.
McDowell, J., 1996, Mind and World, Harvard: Harvard University Press.
–––, 1998, Mind, Value, and Reality, Harvard: Harvard University Press.
–––, 2000, “Response to Suhm, Wagemann, Wessels”, in Willaschek 2000: 93–5.
–––, 2005, “The True Modesty of an Identity Conception of Truth”, International Journal of Philosophical Studies, 13: 83–8.
Moore, G.E., 1953, Some Main Problems of Philosophy, London: Routledge.
–––, 1993, G.E. Moore: Selected Writings, T. Baldwin (ed.), London: Routledge.
Russell, B., 1966, Philosophical Essays, London: Routledge.
–––, 1973, Essays in Analysis, D. Lackey (ed.), London: Allen and Unwin.
Stenius, E., 1960, Wittgenstein’s Tractatus: a Critical Exposition of the Main Lines of Thought, Oxford: Blackwell.
Strawson, P.F., 1971, Logico-Linguistic Papers, London: Methuen.
Suhm, C., P. Wagemann, and F. Wessels, 2000, “Ontological Troubles with Facts and Objects in McDowell’s Mind and World”, in Willaschek 2000: 27–33.
Sullivan, P., 2005, “Identity Theories of Truth and the Tractatus”, Philosophical Investigations, 28: 43–62.
Willaschek, M. (ed.), 2000, John McDowell: Reason and Nature, Münster: Münsteraner Vorlesungen zur Philosophie 3. [Willaschek 2000 available online]
Wright, C., 1999, “Truth: a Traditional Debate Reviewed”, in Truth, S. Blackburn and K. Simmons (eds.), Oxford: Oxford University Press, pp. 203–38.
Yourgrau, P., 1987, “Frege on Truth and Reference”, Notre Dame Journal of Formal Logic, 28: 132–8.
.jpg)
5025
