Республиканизм
Впервые опубликовано 19 июня 2006; содержательно переработано 4 июня 2018
В политической теории и философии термин «республиканизм» используется в двух различных, но тесно связанных друг с другом смыслах.
В одном смысле республиканизм означает широкую традицию или семейство авторов в западной политической мысли, прежде всего включающее в себя Макиавелли и его итальянских предшественников XV века; Милтона, Харрингтона, Сиднея и других английских республиканцев; Монтескье и Блэкстоуна; английских радикалов (commonwealthmen) XVII века; многих отцов-основателей вроде Джефферсона, Мэдисона и Адамса.
Писатели, принадлежащие этой традиции, придерживаются множества общих идей, таких как важность гражданской добродетели и политического участия, опасность коррупции, преимущество смешанного устройства и верховенства права и т.д. Их риторический стиль отличает то, что в своей аргументации они прибегают к классическим примерам, в особенности из Цицерона и латинских историков. (Из-за этого их иногда называют «классическими республиканцами» или представителями «нео-римской» традиции в политической мысли.)
Идут серьезные историографические споры о том, кого можно отнести к этой традиции и какова их относительной значимости, однако в этом кратком наброске мы не будет касаться эти вопросов, как и вопросов о том, как мы должны интерпретировать основные философские установки данной традиции и о том, какова ее роль в историческом развитии современной политической мысли (в особенности в сравнении с либерализмом). Это подводит нас ко второму смыслу термина «республиканизм».
В современной политической теории и философии он чаще всего означает определенную (и часто оспариваемую) интерпретацию классической республиканской традиции, в первую очередь связанную с работами Квентина Скиннера, и исследовательскую программу, ставящей своей целью превращение главных идей этой традиции в привлекательную современную политическую доктрину, в первую очередь связанную с Филипом Петтитом.
Согласно тем, кто является республиканцем во втором смысле (их иногда называют «гражданскими республиканцами» или «неореспубликанцами»), главнейшая республиканская ценность — это политическая свобода, понятая как не-доминирование или независимость от произвольной власти. В этой статье в основном будет обсуждаться республиканизм во втором смысле.
Интерпретируя классический республиканизм, гражданские республиканцы часто спорят с гражданскими гуманистами, с которыми их часто путают (см. статью о гражданском гуманизме).
Превратившись в современную политическую доктрину, гражданский республиканизм, говоря в целом, прогрессивен и либерален, но обладает некоторыми важными отличительными чертами. Некоторые из его политических рецептов расходятся с мэйнстримным либерализмом, и по этой причине гражданский республиканизм также часто путают с коммунитаризмом (см. статью о коммунитаризме). Чтобы адекватно оценить преимущества и слабости гражданского республиканизма, обеих ошибок следует тщательно избегать.
Политическая свобода как не-доминирование
Центральное место в современной
программе гражданского республиканизма занимает концепция политической свободы
как не-доминирования, или независимости от произвольной власти, а значит, имеет
смысл начать с прояснения этой идеи.
Политическая свобода, позитивная и негативная
Известно, что есть несколько противостоящих друг другу концепций свободы. Их наиболее влиятельное описание можно найти в знаменитой лекции Исайи Берлина «Два понимания свободы» (Берлин 2014).
Согласно первому, «негативному» пониманию свободы, люди свободны в той мере, в которой в их выбор не вмешиваются. У этой концепции есть разные версии, зависящие от того, как определяется «вмешательство», но в основе их всех лежит базовая интуиция о том, что быть свободным, значит быть предоставленным самому себе, чтобы делать то, что ты выбрал.
Эту идею негативной свободы Берлин связывает прежде всего с классическими английскими политическими философами — Гоббсом, Бентамом, Дж. С. Миллем. Сегодня данное понимание свободы, по-видимому, является преобладающим, в особенности среди современных англо-американских философов.
Выражаясь знаменитыми словами Милля,
Вторую, «позитивную» концепцию свободы, не столь легко определить.
Говоря приблизительно, человек или группа свободны в позитивном смысле в той мере, в которой они осуществляют самоконтроль или самоуправление. Однако консенсуса по поводу того, что в этом смысле значит самоуправление, нет. Согласно одной особенно влиятельной концепции, быть позитивно свободным, значит быть способным действовать согласно желаниям второго порядка (Frankfurt 1982). К примеру, человек, зависимый от азартных игр, может быть свободен не играть в негативно смысле, ведь никто не заставляет его это делать, однако он не свободен в позитивном смысле, раз не может действовать согласно своему желанию второго порядка — не хотеть играть. Эту вторую концепцию Берлин связывает со Спинозой, Руссо и Гегелем. Хотя она находила некоторую поддержку среди английских гегельянцев вроде Т.Х. Грина, ее сторонники в основном были в меньшинстве, в особенности среди англо-американских философов.
Проблемные следствия концепции позитивной свободы хорошо известны и не требуют повторения. По большей части они связаны с тем, что свобода в позитивном смысле оправдывает достаточно широкое принуждение, руководствуясь якобы «подлинными» интересами — к примеру, принуждение зависимого от азартных игр к отказу от них исходя из предпосылки, что отказ есть именно то, чего он подлинно желает (даже если он этого не говорит). Относительно такой опасности Берлин пишет:
Одно дело говорить, что меня можно заставить ради моего же собственного блага, которого я не понимаю из-за своей слепоты; иногда это оказывается полезным … Но совсем другое дело говорить, что если это мое благо, то меня, по существу, и не принуждают, поскольку мне — знаю я это или нет — следует желать его.
Поэтому либералы вроде Берлина понятным образом отвергали позитивную концепцию свободы и решительно соглашались с негативной. Однако остается вопрос: действительно ли это негативное понимание свободы как не-вмешательства адекватно схватывает тот политический идеал, который больше всего нас должен интересовать. Современные гражданские республиканцы утверждают, что нет.
Свобода как не-доминирование
Для иллюстрации рассмотрим следующие сценарии (оба примера являются стандартными для республиканской традиции). Сначала представьте группу рабов, чей хозяин обычно благосклонен к ним.
Хотя у него есть институционально закрепленное право обращаться с его рабами так, как ему хочется (скажем, он может начать пороть их просто веселья ради), он, предположим, большей частью оставляет их в покое.
В той мере, в которой он не вмешивается в повседневную жизнь рабов, мы можем сказать, что, согласно идее свободы как не-вмешательства, они обладают определенной свободой. Некоторые находят этот вывод глубоко контринтуитивным: если в идее политической свободы есть нечто привлекательное, то оно точно не может быть обнаружено в рабстве!
Даже если мы готовы принять такой вывод, понятие свободы как на не-вмешательства ведет нас и к другим, еще более парадоксальным выводам. Для начала отметим, что мы считаем рабов благосклонного хозяина более свободными, чем рабов другого, злого хозяина.
Конечно, первые в каком-то отношении живут лучше вторых, но можем ли мы действительно сказать, что они более свободны? Кроме того, представьте раба, который со временем начинает все лучше понимать психологию своего хозяина.
Пользуясь этим, он оказывается способен поддерживать хозяина в хорошем расположении духа, и тот благодаря этому все меньше вмешивается в его дела.
Теперь рассмотрим второй сценарий. Представьте колонию большой империи. Предположим, что у подданных колонии нет политических прав, а значит, империя правит ими единолично.
Предположим далее, что империя по той или другой причине решает не использовать всю полноту власти, что ее политика по отношению к колонии состоит в более-менее благожелательном игнорировании. С точки зрения свободы как не-вмешательства, мы должны заключить, что в своей повседневной жизни подданные колонии имеют существенную свободу от своего правительства, ведь оно почти не вмешивается в их дела.
Предположите далее, что подданные устраивают успешную революцию и достигают независимости. Бывшая колония теперь получает самоуправление. Можно, однако, представить, что новое правительство проявляет бо́льшую активность в плане установления законов и принятия вмешивающихся в жизнь людей политических мер, чем его имперский предшественник.
Согласно концепции свободы как не-вмешательства, мы должны сказать, что с независимостью пришел упадок свободы. Как и в первом сценарии, многие сочтут это контринтуитивным.
Конечно же, нация, получившая независимость от колониального правления, должны была увеличить свою политическую свободу.
Эти примеры указывают на то, что политическую свободу, вероятно, лучше всего рассматривать как структурные отношение между людьми или группами, а не как результат случайности. Решит ли хозяин выпороть сегодня раба — это результат случайности, он полностью зависит от настроения хозяина, поведения раба и т.д.
Не является случайной (или, по крайней мере, случайной в этом смысле) широкая сеть законов, институтов и норм, которые разрешают хозяину делать со своими рабами всё, что угодно. Как говорил освобожденный раб Фридрик Дуглас о своем былом положении, «я ненавидел рабство, а не просто его эксцессы» (Douglas 1855: 161).
Республиканская концепция свободы стремится выразить эти интуиции настолько прямо, насколько это возможно.
Она определяет свободу как вид структурной независимости — как отсутствие подчинения произвольной власти хозяина. Петтит, сделавший для философской разработки республиканской концепции свободы больше, чем кто бы то ни было, формулирует это так: человек или группа свободны в той мере, в которой ни один другой человек или группа не имеют «возможности произвольно вмешиваться в их дела» (1999, 165: сравните с Pettit 1996, 1997, 2001, 2012, 2014).
При правдоподобной трактовке термина «доминирование» как, грубо говоря, произвольной или неконтролируемой власти (см. Wartenberg 1990; Pettit 1996, 1997, 2012; Lovett 2001, 2010, 2018), мы в итоге можем сказать, что свобода в республиканском смысле слова состоит в не-доминировании.
Этот взгляд широко принимается такими республикански настроенными авторами, как Скиннер (Skinner 1998, 2002, 2008), Вироли (Viroli 2002), Мэйнор (Maynor 2003, 2015), Лаборд (Laborde 2008, 2010), Коста (Costa 2009, 2013, 2016), Хонохан (Honohan 2013, 2014) и Тэйлор (Taylor 2017).
Республиканская свобода против негативной свободы
Заметьте, что республиканский взгляд на свободу является — по крайней мере в широком смысле — негативной концепцией политической свободы.
Для того, чтобы быть свободным в республиканском смысле, не нужно делать ничего специального, не обязательно осуществлять самоуправление (что бы мы под ним ни понимали), не обязательно действовать согласно желаниям второго порядка (Skinner 1984, 1991, 2002; Spitz 1993).
Республиканская свобода требует лишь отсутствия определенной вещи, а именно, отсутствия структурной зависимости от произвольной власти или доминирования. (К тому же, как и у не-вмешательства, у не-доминирования есть степени: на взгляд гражданских республиканцев, человек может быть не только свободен или не свободен, но свободен в большей или меньшей степени, в зависимости от степени не-доминирования, которой он надежным образом обладает).
Но несмотря на эти сходства, республиканская свобода не тождественна стандартному пониманию негативной свободы как не-вмешательства. В отличие от последнего, она без проблем включает в себя интуиции двух последних сценариев.
Использует ли ее хозяин — неважно. Схожим образом, для политической свободы важно не то, сколь часто империя решает использовать свою власть над колонией, но то, что она может это делать в таком объеме, в каком пожелает.
Так, об американских колониях, в дела которых вмешивались несильно, Джозеф Пристли тем не менее говорил как о находящихся в подневольном состоянии, потому что «той же властью, которой англичане принуждают их платить одно пенни, они могут принудить их отдавать все пенни, что у них есть» (Priestley 1769: 140).
Кроме того, республиканская концепция более интуитивно схватывает то, как можно было бы исправить эти ситуации в плане политической свободы. Большинство людей не склонны соглашаться с тем, что со временем рабы начинают располагать большей свободой просто потому, что с опытом все лучше познают психологические свойства своего хозяина.
Но многие согласились бы с тем, что их свобода, при прочих равных, увеличивается, если какая-то действенная реформа законов, институтов или норм уменьшает власть хозяина над ними. (Что не означает, будто благополучие рабов в целом увеличивается: лишь потому, что доминирование сокращается, их свобода увеличивается).
И, конечно, вне зависимости от того, насколько благосклонен конкретный хозяин, ни один раб не может быть полностью свободен, покуда институт рабства не уничтожен.
Другими словами, политическая свобода конституируется благодаря правильным образом устроенным законам, институтам и нормам:
Классическое выражение Джеймса Гаррингтона гласит, что такое сообщество будет «правлением законов, а не людей» (Harrington 1656: 8).
Республиканская свобода: Проблемы и споры
Прежде чем обсудить ее роль в развитии современных гражданско-республиканских аргументов, мы должны рассмотреть различные проблемы республиканской идеи свободы и возникающие по поводу нее дискуссии.
Что насчет не-вмешательства?
Часто возникающее возражение против республиканской идеи свободы состоит в том,
что она вообще не представляет собой отдельной концепции.
Предположение здесь, впервые замеченное Пэйли (1785), в том, что говорить о не-доминировании — значит, на самом деле, просто более запутанно говорить о надежности не-вмешательства (Goodin 2003; Carter 2008; Kramer 2008).
Современные гражданские республиканцы должны опровергнуть этот взгляд. Петтит (Pettit 2016: 73-4) замечает, что низкий уровень ожидаемого вмешательства можно поддерживать не только одним способом и что республиканская идея свободы ни в коем случае не безразлична к методам.
К примеру, имея крайне благосклонного хозяина, вы можете быть уверенны в отсутствии частого неблагоприятного вмешательства, однако у вас все еще будет хозяин.
Республиканская идея свободы наставляет нас не стремиться сделать его хорошим человеком (цель старого литературного жанра «зерцало принцев»), но делать его в меньшей степени хозяином (Lovett 2012b). Этого можно достичь, только уменьшая его произвольную власть или зависимость подданных от него.
Если предположить, что не-доминирование и не-вмешательство — это действительно разные идеалы, может возникнуть вопрос, каков взгляд на не-вмешательство с позиций гражданского республиканизма?
Свобода от произвольного вмешательства — есть ли это единственное, о чем мы должны заботиться? Есть, грубо говоря, три ответа, которые могут дать гражданские республиканцы на этот вопрос.
Первый — просто ответить да. Можно сказать, что было ошибкой считать не-вмешательство чем-то важным или желательным самим по себе.
Конечно, в силу случайного эмпирического факта, широкая произвольная власть часто несет с собой и активное вмешательство (можно предположить, что рабовладельцы и абсолютные монархи просто не могут не вмешиваться в дела своих подданных), поэтому объяснимо, что наше неприятие первого влияет на оценку второго.
Однако есть хорошие основания для отвергнуть такой ответ. Представьте, что вы живете в сообществе, в котором жизнь зарегулирована до мельчайших деталей, но всегда в строгом согласии с общеизвестными, не-произвольными правилами и процедурами. Хотя мы имеем существенную свободу от произвольной власти, у нас нет хоть какой-то свободы индивидуального выбора. Большинству не хотелось бы жить в таком сообществе, а это значит, что мы наделяем не-вмешательство некой самостоятельной ценностью (Larmore 2001; Wall 2001).
Это оставляет два возможных ответа.
С одной стороны, мы можем попробовать отчасти включить не-вмешательство в нашу идею свободы как не-доминирования.
Похожий подход изначально был выбран Петтитом (2006: 144-49): он провел различение между факторами, «которые ставят свободу под угрозу», и факторами, «которые ставят ее в зависимость от условий».
Возможно, моя республиканская свобода ставится под угрозу, когда кто-то приобретает надо мной произвольную. власть, но когда мне не хватает средств или возможностей пользоваться ей, то она лишь ставится в зависимость от условий, и вмешательства могут быть таким условием. С другой стороны, мы можем признать республиканскую свободу и не-вмешательство различными благами, но утверждать, что оба ценны в той или иной мере. Мы можем либо считать их равноценными (Skinner 1998), либо рассматривать республиканскую свободу как, при прочих равных, обладающую большей свободой, чем не-вмешательство (Viroli 2002, Pettit 2012). У каждого из этих вариантов есть свои достоинства и преимущества, и какого-либо всеми разделяемого взгляда по данному вопросу в литературе по гражданскому республиканизму не существует (см. Lovett 2018).
Что считается «произвольной властью»?
Вторая существенная сложность в республиканской идее свободы состоит в установлении точного смысла понятия произвольности. Согласно какому критерию и когда мы можем считать власть «произвольной»? Не просто тогда, когда она используется случайно и непредсказуемо. Такой взгляд бы подорвал весь смысл республиканской концепции политической свободы. Как обсуждалось выше, опытный раб может удачно предугадывать поведение хозяина, поэтому оно становится для него менее непредсказуемо, но, как утверждают гражданские республиканцы, это не значит, что он располагает большей свободой. То лишь, что человек способен лучше справляться с произвольной властью, не означает, что он в меньшей степени претерпевает доминирование.
«Дискреционный» кажется термином более близким к значению произвольности, но и он подходит не до конца.
Дискреционные полномочия могут быть переданы государственному органу для достижения определенных целей:
По причинам, описанным в четвертом разделе этой статьи, современные гражданские республиканцы должны иметь концепцию не-произвольных и все же дискреционных полномочий.
Как же мы должны охарактеризовать произвольную власть? В целом, было предложено два ответа. Первый определяет не-произвольность с точки зрения процедуры.
Согласно этому взгляду власть не-произвольна в той мере, в которой она надежно контролируется работающими правилами, процедурами или целями, известными для всех затрагиваемых ею людей и групп (Lovett 2001, 2010).
Чтобы ограничения были надежны и эффективны, они должны быть устойчивыми к широкому спектру возможных изменений и модификаций (Lovett 2012c).
Грубо говоря, процедурная точка зрения приравнивает республиканскую свободу к традиционной идее верховенства права, при том условии, что мы готовы существенно ее расширить (List 2006; Lovett 2016a).
С другой стороны, мы можем определить не-произвольность демократически. Власть, согласно такому взгляду, непроизвольна в той мере, в которой она прямо или косвенно контролируется теми людьми и группами, которые она затрагивает. В примере, который приводит Петтит (2012: 57-58), Андреа дает Бобу ключи от своего буфета с алкоголем, строго наказывая не отдавать ей их в течение следующих суток, как бы она ни просила. Так как Боб в ответе перед Андреей за свое поведение, его власть над ней непроизвольна. Примерно так же непроизвольна и власть государства над гражданами, если у людей есть равная доля в контроле за тем, как государство эту власть использует. Многие авторы придерживаются одной из версий версии этой демократической идеи (см., к примеру, Bohman 2008; Laborde 2008; Forst 2013; McCammon 2015).
Как бы то ни было, имеет смысл сделать два уточнения. Во-первых, и с той, и с другой точки зрения произвольность означает бесконтрольность и наоборот. То, что Петтит в последнее время изменил предпочтение в пользу второго термина (см., к примеру, Pettit 2012, 2014), связано лишь с его большей отчетливостью данного термина и не представляет ни реального изменения во взглядах, ни добавления нового условия к старому. Во-вторых, непроизвольная или бесконтрольная власть не должна содержательно определяться как несправедливая или нелегитимная. Петтит никогда так не считал, хотя некоторые места из ранних его работ (напр., Петтит 2016) могли ненамеренно предполагать обратное.
Республиканская свобода и человеческое благо
До этих пор наше предположение состояло в том, что республиканская свобода, как ее ни определяй, это всегда хорошая вещь. Однако некоторые сомневались, действительно ли это так.
Для представления этого возражения часто прибегают к примеру благожелательных отношений оказания заботы.
Представляется, что, согласно республиканизму, в соответствии с которомым человек обладает свободой только в той мере, в которой он независим от произвольной власти, дети не обладают республиканской свободой от своих родителей.
Но, разумеется, можно предположить, что отношения родителя и ребенка (в большинстве случаев) невероятно ценны, а значит, нам бы не хотелось, чтобы в них присутствовало больше республиканской свободы. Возможно, республиканская свобода — это не всегда хорошая вещь (Ferejohn 2001).
В таком виде это возражение основано на концептуальной ошибке, но, как мы увидим, оно указывает на неразработанность некоторых важных проблем в литературе по гражданскому республиканизму.
Ошибка в приведенном примере связана с путаницей между общими оценками и оценками отдельных частей. Несомненно, отношения между родителем и ребенком — по крайней мере, в обычных обстоятельствах, — взятые как целое, имеют большую ценность.
Из этого, однако, не следует, что они ценны во всех своих отдельных частях.
Очевидно, введение в законодательство западных страх понятия прав детей было столь ценно именно потому, что оно сократило степень произвольной власти, которой дети неизбежно подвержены (то есть потому, что это увеличило их республиканскую свободу). То, что их республиканскую свободу невозможно увеличить еще больше без уничтожения семейной жизни вообще — а значит, и многих связанных с нею выгод, — не имеет значения.
Однако при рассмотрении этого некорректного возражения становится понятно, что республиканская свобода есть просто одно из многих благ и оно может оказаться в конфликте с другими (Markell 2008).
Следовательно, вызов для современных гражданских республиканцев не столько в том, чтобы показать, что не-доминирование есть значимое человеческое благо (в пользу этого есть достаточно хороших аргументов, см. Петтит 2016; Maynor 2003; Laborde 2008; Lovett 2010), сколько в том, чтобы показать, как оно вписывается в широкую моральную структуру и какой моральный вес мы должны придавать республиканской свободе в сравнении с другими благами, способствующими процветанию (или, если мы считаем не-доминирование деонтологическим ограничением, как предлагает Форст (Forst 2013), продемонстрировать его приоритетность по сравнению с другими ограничениями). Петтит (Pettit 2005, 2014) формулирует доводы в пользу относительного приоритета республиканской свободы, исходя из более или менее прагматических оснований: приблизительно говоря, он утверждает, что политические доктрины наиболее эффективны тогда, когда концентрируются на как можно меньшем количестве ключевых ценностей, и, соответственно, концентрироваться стоит на тех ценностях, развитие которых будет полезно для удовлетворения наибольшего возможного количества нужд.
Классическая республиканская традиция
Примерно в последние пятьдесят лет, после длительного периода невнимания со стороны историков политической мысли произошло возрождение интереса к классической республиканской традиции.
В первые десятилетия этого возрождения преобладала одна определенная интерпретация этой традиции.
Согласно ей, классические республиканцы придерживались того, что сегодня мы бы назвали перфекционистской политической философией, то есть политической философией, которая выстраивается на идее развития конкретной концепции благой жизни, состоящей, с одной стороны, в активной гражданской деятельности и здоровой гражданской добродетели и, с другой стороны, в борьбе с коррупцией, которая может подорвать эти ценности. Предполагается, что это особое видение благой жизни укоренено в опыте древнегреческих полисов, в особенности в том виде, в котором он описан в сочинениях Аристотеля. Блага активного политического участия, гражданской добродетели и так далее понимаются как ценные элементы человеческого процветания.
Сегодня это принято обозначать как «гражданско-гуманистическую» интерпретацию классической республиканской традиции, и прежде всего она ассоциируется с текстами Арендт (1958, 1963), Покока и Рэя (1992). Эти и другие гражданско-гуманистические сочинения оказали столь сильное влияние, что до сих пор у многих не получается отделить свои взгляды от взглядов гражданских республиканцев. Однако, как мы увидим, их отличие друг от друга важно.
Инструменталистский поворот
Начиная со Скиннера (Skinner 1984), Санстейна (Sunstein 1988) и Петтита (Pettit 1989), зародилась альтернативная интерпретация.
Несомненно, классические республиканцы были привержены активному политическому участию, гражданской добродетели, борьбе с коррупцией и так далее.
Но, по мнению упомянутых авторов, эти вещи следует рассматривать не как сами по себе ценные компоненты конкретного видения благой жизни, но как инструментально полезные средства для сохранения политической свободы, понятой как независимость от произвольного правления.
Корни республиканизма, согласно такому взгляду, лежат не в аристотелевском видении древнегреческого полиса, но скорее в римской юриспруденции с ее фундаментальным и категоричным разделением на, с одной стороны, свободных людей, или граждан, и зависимых рабов, с другой.
Эта инструментальная или «нео-римская» интерпретация традиции была закреплена в основных произведениях Спитца (Spitz 1995), Петтита (Pettit 1997), Даггера (Dagger 1997) и Скиннера (Skinner 1998).
Сегодня существует значительное количество историографической литературы, настаивающей на этой интерпретации, включая работы, посвященные исследованию Макиавелли (Skinner 1983, 1984; Viroli 1998), английских республиканцев семнадцатого века, (Dzelzainis 1995; Skinner 1998, 2000; Lovett 2005, 2012a), Руссо (Viroli 1998); американцев эпохи основания (Sellers 1994), Уолстонкрафт (Coffe 2012; Halldenius 2015) и американских рабочих-республиканцев девятнадцатого века (Gourevitch 2015).
Авторы этих работ и другие современные гражданские республиканцы утверждают, что внимательное прочтение классических республиканских текстов позволяет уверенно отказаться от перфекционистской интерпретации, которую предпочитают гражданские республиканцы.
Более того, инструментальный поворот был чрезвычайно важен для возникновения интереса к республиканизму как к жизнеспособной современной политической доктрине.
Сложность с гражданским гуманизмом, как отмечали многие критики, состоит в том, что перфекционистское видение человеческого процветания, достигаемого через активное политическое участие, расходится с современными политическими и социальными условиям.
На воспроизведение опыта греческих полисов в экономически сложных массовых демократиях, характеризуемых разумным плюрализмом, просто нет надежды (Herzog 1986; Goodin 2003; Brennan and Lomasky 2006). Однако это возражение теряет силу, если мы относимся к гражданской добродетели инструментально, как к всего лишь одному из инструментов для защиты политической свободы.
В той мере, в какой республиканцы хотят пользоваться этим инструментом, а значит, поддерживать публичные меры, направленные на культивирование гражданской добродетели, им, возможно, стоит отказаться от сильных доктрин либеральной нейтральности.
Но, тем не менее, они с удовольствием примут более широкие принципы толерантности (Honohan 2013; Lovett and Whitfield 2016). Таким образом, правильно понятый республиканизм «совместим с современными плюралистическими формами общества» (Петтит 2016: 41).
Республиканизм и либерализм
Современная гражданско-республиканская интерпретация несет с собой то, что можно было бы счесть существенным минусом, а именно, она сокращает дистанцию между классическим республиканизмом и мейнстримной либеральной традицией. На определенном уровне, это не должно быть ни для кого сюрпризом. В конце концов, классических республиканцев и классических либералов объединяли многие политические воззрения (к примеру, конституционализм и верховенство права), а многие фигуры считаются центральными для обеих традиций (к примеру, Монтескье). Однако сложности возникают при предположении о том, что при новой инструментальной интерпретации республиканизм во всех своих аспектах сводится к либерализму (Larmore 2001; Patten 1996). Более того, в определенный момент Ролз в «Политическом либерализме» открыто говорит, что его теория «не находится в фундаментальной оппозиции» к неперфекционистской, инструментальной интерпретации республиканизма (1993: 205). В чем же тогда преимущество гражданского республиканизма перед мэйнстримным либерализмом (Herzog 1986; Goodin 2003; Brennan and Lomasky 2006)?
Стандартный ответ современных гражданских республиканцев состоит в том, что связь между республиканизмом и либерализмом и в самом деле существует, но либерализм является «урезанным или непоследовательным республиканизмом» (Viroli 2002: 61), так сказать, незаконнорожденным отпрыском исходно более привлекательной политической философии. Таким образом, республиканскую критику либерализма лучше всего понимать как критику различных проблематичных тенденций, которые развились в либеральной традиции в результате ее отдаления от своих республиканских корней.
Наиболее важная из таких тенденций в либеральной традиции — это приобретающая особую силу у Бентама, Пэйли и Константа тенденция к замене полноценной концепции свободы как независимости от произвольной или неконтролируемой силы на более слабую концепцию свободы как не-вмешательства.
Значимость этой замены станет яснее после дискуссии ниже, но в главном она сводится к следующему: так как республиканская свобода по своей сути несовместима с любой формой зависимости или господства, ее социальные следствия более радикальны, чем у простой негативной свободы.
Именно поэтому многие либералы старались в первую очередь дистанцироваться от республиканизма, открыто признавая, что:
писал Пэйли ( Paley1785: 315; ср. с Петтит 2016)
Более того, согласно концепции свободы как не-вмешательства, любые законы и действия государства будут считаться вмешательством и, следовательно, умалением свободы. Так что либералы, приверженные такому взгляду на негативную свободу, будут крайне враждебно настроены к государственным действиям (Петтит 2016, Pettit 2009). На республиканский взгляд, законы и действия государства, напротив, не всегда следует считать сокращением свободы. При том условии, что закон или политическая мера приняты и осуществлены не произвольно, свобода граждан остается нетронутой. Более того, если закон или политическая мера уменьшает зависимость или урезает произвольную власть, которую в сообществе одни имеют над другими, свобода может быть увеличена. В классической традиции эту идею часто выражали посредством утверждения, — вроде того, что сделал Блэкстоун, — что «в разумных рамках законы не устраняют, но усиливают свободу», а значит, «где нет законов, там нет свободы» (Blackstone 1765: 122). Обоснования этого высказывания будут объяснены ниже.
Современная республиканская программа
Сколь бы ни были интересны споры, обсуждаемые в предыдущем разделе, может все равно возникнуть вопрос о том, приносит ли республиканизм нечто ценное в современную нормативную политическую теорию и философию.
Одна из причин, по который многие относятся к этому скептически, связана с тем, что классические республиканские сочинения часто выражают отчетливо элитистские, патриархальные и милитаристские взгляды.
Как возможно найти основу для привлекательной современной политической программы в таких работах (Goldsmith 2000; Maddox 2002; Goodin 2003; McCormick 2003)?
С тем, что классические республиканцы часто высказывали крайне непривлекательные взгляды, никто не спорит. Но что следует из этого факта? Есть два варианта.
С одной стороны, ограниченность классического республиканства может быть логическим последствием их основных ценностных предпочтений, что означает, что мы не можем принять республиканизм, не принимая также и эти предпочтения.
С другой стороны, они могут быть просто отражением свойственных их эпохе стереотипов, в таком случае от них можно легко отказаться, модернизировав республиканскую программу. Согласно гражданско-гуманистическому истолкованию данной традиции, классические республиканцы были придерживались перфекционистской концепции человеческого блага как активной гражданственности и гражданской добродетели.
Согласно этому взгляду, очевидно, что некоторые индивиды будут более успешны в достижении блага, понятого таким образом: некоторые больше подходят для политики, чем другие, некоторые более способны героически воплощать добродетель и так далее.
Более того, политическая власть и публичная честь суть в некоторой степени блага, зависящие от положения, то есть их распределение среди членов сообщества c необходимостью будет неравным.
Следовательно, согласно гражданско-гуманистической традиции, элитистский уклон республиканских сочинений — это следствие ключевых ценностей их авторов. Как пишет Арендт, то, что только члены политически добродетельной элиты «имеют право быть услышанными при ведении дел республики» — это признак «хорошо устроенной республики (2011: 390-391).
Гражданские республиканцы, естественно, отрицают этот взгляд. В самом по себе идеале свободы нет ничего элитистского, если он понимается негативно, как независимость от произвольной или неконтролируемой власти.
Конечно, классические республиканцы обычно ограничивали распространение этого идеала до узкого круга коренных, имеющих собственность граждан мужского пола.
Но, согласно гражданско-республиканскому прочтению традиции, это просто отражает не необходимые предрассудки, от которых мы можем легко отказаться. Элитизм традиции долго скрывал потенциально радикальные следствия свободы как не-доминирования. Теперь, когда республиканизм наконец-то универсализирован, становится ясно, что он представляет собой удивительно прогрессивную политическую доктрину (Петтит 2016, 2014; Maynor 2003; Lovett 2009; Gourevitch 2015).
В оставшейся части данного раздела будут показаны разнообразные применения универсализированного республиканизма, направленные на развитие свободы как не-доминирования.
Значительная часть программы современного республиканизма, как и можно было ожидать, имеет некоторое семейное сходство с политическими убеждениями классических республиканцев. Есть, однако, и расхождения.
Современные гражданские республиканцы черпают вдохновение из классической традиции, но их цель состоит не в анахроничном применении рецептов старого республиканизма.
Республиканская публичная политика
Современные гражданские республиканцы стремятся к развитию свободы, понятой как независимость от произвольной власти.
Есть, грубо говоря, два направления, из которых может исходить угроза республиканской свободе.
Во-первых, есть очевидная опасность автократического или деспотичного правления, приобретающего произвольную власть на своими подданными. Эта проблема и республиканские рецепты ее решения я обсужу ниже.
Но есть и вторая угроза республиканской свободе — она беспокоит современных гражданских республиканцев не меньше, чем первая. (Как заметили МакМэхон и Коста (McMahon 2005, Costa 2007), если бы этой проблемы не было, республиканская политика в самом деле казалась бы «неопределенной.)
Это опасность того, что некоторые индивиды или группы внутри гражданского общества получат произвольную или неконтролируемую власть над другими. Несколько примеров помогут прояснить, в чем заключается эта вторая опасность.
Представьте на секунду, что системы уголовного и гражданского права не существовало бы. В таком случае граждане бы не знали, каковы их позиции относительно друг друга, их взаимоотношения управлялись бы лишь силой, то есть произволом стороны, которая на данный момент сильнее.
Следовательно, чтобы иметь некую степень республиканской свободы, необходима система права, управляющая взаимоотношениями граждан (Lovett 2016a).
Заметьте, что при республиканском взгляде на свободу законы не просто защищают одни свободы ценой других (как в концепции не-вмешательства), но скорее сами создают или делают возможной эту свободу.
При таком взгляде какая-то независимость от произвольного правления возможна только тогда, когда взаимоотношения управляются системой публичных и стабильных правил (Pettit 1989, Петтит 2016, 2012; Viroli 2002; Dagger 2009).
Эта связь между верховенством права и свободой — частая тема в классической республиканской литературе.
Современные гражданские республиканцы, тем не менее, замечают, что даже тогда, когда верховенство права прочно установлено, остается множество потенциальных опасностей, о которых классические республиканцы были не столь осведомлены.
Например, хотя рынки как таковые не подразумевают доминирования (Pettit 2006) и, более того, при правильном функционировании могут сократить его (Taylor 2017), энтузиазм республиканцев в их отношении имеет четкие пределы.
Говоря конкретнее, существует опасность того, что базовые потребности окажутся не удовлетворены, что может сделать наименее привилегированных экономически уязвимыми (Spitz 1993; Петтит 2016; Viroli 2002).
Чтобы удовлетворить базовые потребности, индивидам может понадобиться подчинить себя произвольной силе работодателей-эксплуататоров или сделать себя зависимыми от прихоти произвольной благотворительности (Dagger 2006; Lovett 2009; Gourevitch 2015).
Таким образом, обеспечение республиканской свободы может потребовать, чтобы удовлетворение базовых нужд в некоторой степени осуществлялось государством.
Другая угроза республиканской свободе возникает внутри семьи и гендерных отношений. Традиционное семейное право подчиняло жен и детей весьма сильной произвольной власти: положение детей и узкое поле возможностей, которым располагали жены, обрекало их на почти полную зависимость от той семьи, в которой они оказались.
Поэтому современная программа гражданского республиканизма включает в себя как расширение прав детей, так и устранение полового доминирования (Петтит 1997; Phillips 2000; Costa 2013; Halldenius 2015).
С республиканской точки зрения, нужно всегда быть настороже, чтобы новые формы зависимости и произвольной власти не появились благодаря тем же законам и политическим мерам, которые созданы для увеличения индивидуальной свободы.
К примеру, в области гражданского и уголовного права свободу могут поставить под угрозу юридическая неопределенность и дискреционные прокурорские полномочия.
И, конечно же, республиканцев серьезно беспокоит существующая во многих западных странах система наказания (Braithwaite and Pettit 1990). В свете этих опасностей, возможно, возникает необходимость в более демократичной системе уголовного права (Martí 2009).
Схожим образом, республиканцы испытывают беспокойство по поводу удовлетворения государством базовых нужд, т.е. относительно зависимости от государственной помощи и произвольности в распределении благ, что может склонить в сторону идеи безусловного базового дохода (Raventos 2007; Lovett 2009; см. противоположный взгляд в Taylor 2017).
Однако во многих из этих областей сторонникам гражданского республиканизма предстоит сделать еще многое, чтобы определить, какие именно следствия вытекают из универсализированной заботы о республиканской свободе.
Республиканские политические институты
Переходя от вопросов публичной политики к вопросам формы правления, мы возвращаемся к проблемам, более близким для авторов классической традиции. Защита граждан от их правительств с помощью хорошего устройства институтов — это, пожалуй, образцовая тема для республиканцев.
Многие стандартные меры по достижению этой цели — верховенство права, федерализм, конституционно закрепленные базовые права и т.д. — были приняты либералами и не только.
Современные гражданские республиканцы, естественно, в какой-то мере сохраняют приверженность этим институциональным решениям (Петтит 2016, 2012, 2014; Maynor 2003).
Тем не менее современные гражданские республиканцы также признают, что эти меры имеют ограниченную эффективность.
Основная причина этого в том, что функционирование государства, сколь продуманным ни было бы его устройство, оставляют значительную свободу действия властей (Петтит 2016; Richardson 2002).
Это особенно зримо проявляется в двух случаях.
Во-первых, очевидно, что любом случае система прописанных правил и регуляций не может покрыть собой все случайности и обстоятельства.
Отсюда следует, что в руках судов, государственных органов и административных бюрократий неизбежно будут сохраняться дискреционные полномочия.
Во-вторых, даже помимо этого, установление государственных законов и политических мер во-многом остается в руках законодательной власти. Постоянно изменяющиеся правила — это ничуть не лучше, чем отсутствие правил вообще.
Стандартный республиканский ответ на эту проблему — усиление демократии.
Это, однако, должен быть особый вид демократии.
Большинство современных гражданских республиканцев отвергает популистскую модель демократии, согласно которой для того, чтобы государственные законы и политические меры были легитимными, они должны выражать коллективную волю народа.
Вместо нее они в основном принимают определенную форму «популизма с уточнениям» (Richardson 2002) или «оспариваемой демократии» (Петтит 2016; Pettit 1999; Maynor 2003).
Говоря приблизительно, идея в том, что правильно устроенные демократические институты должны давать гражданам возможность эффективно оспорить решения их представителей.
Эта возможность оспаривания сделает государственных агентов, обладающих дискреционными полномочиями, подотчетными общественному пониманию целей и задач, которым они служат, и средств, которые им разрешено использовать. Так, дискреционные полномочия можно подчинить такому народному контролю, который необходим для обеспечения республиканской свободы (Pettit 2012, 2014; см. также Ingham 2016).
Далее, конечно, хочется узнать, как именно народный контроль может быть реализован. Основные задачи можно разделить на три рубрики, выделенные Петтитом (Петтит 2016, 320-321). Первая и наиболее подробно обсуждаемая — это условие, согласно которому дискреционные полномочия должны соответствовать нормам делиберативного публичного обсуждения. Это значит, что те, кто принимает решения (законодательные органы, суды, бюрократы и т.д.), должны представлять доводы в пользу своих решений, а эти решения должны обсуждаться публично (см. Sunstein 1988, 1993; Петтит 2016; Richardson 2002). Так, к примеру, устройство законодательного процесса должно препятствовать кулуарным переговорам, основанным на фракционных интересах, и способствовать вместо этого открытому публичному обсуждению. Схожим образом, бюрократическим органам не должно быть позволено просто издавать указы на основе технократической экспертизы, не предоставляя доводов, доступных для публичной проверки.
Другие два условия не получили такого же внимания, вероятно, потому, что оба сравнительно очевидны. Второе условие — условие инклюзивности. Возможности для демократического оспаривания должны быть равно открыты для всех людей и групп в обществе. Это требование естественно вытекает из универсализированной заботы о республиканской свободе, и у нее есть применение в области создания представительных институтов, финансирования политических кампаний и т.д. (Петтит 2016; Petit 2012; Bellamy 2007). Третье условие — это наличие институализированных форумов для оспаривания, так сказать, беспристрастных «апелляционных судов», в которых граждане могут высказывать несогласие с государственными законами и политическими мерами (Петтит 2016; Pettit 1999, 2012). Однако должны ли эти форумы включать в себя конституционные суды, имеющие право судебного пересмотра, — об этом в литературе по республиканизму ведутся споры (Bellamy 2007; Honohan 2009).
Гражданская добродетель и коррупция
Важность гражданской добродетели и опасность коррупции — одни из основных тем классической республиканской традиции.
Термин «коррупция» здесь можно понимать просто как реализацию своего личного или группового интереса в ущерб общему благу, а «гражданскую добродетель» как противоположность этому, то есть как готовность выполнить свой долг по поддержанию общего блага.
Критики республиканизма часто опасаются, что это предполагает существенное самопожертвование, отказ о индивидуальности и отождествление себя с сообществом (Herzog 1986; Goodin 2003; Brennan and Lomasky 2006).
Несомненно, гражданско-гуманистическое прочтение классической традиции наталкивает на такие опасения.
Соответственно, гражданские республиканцы стремятся доказать обратное — что гражданскую добродетель следует понимать как исключительно инструментальное благо, полезное для установления и поддержания республиканской свободы. Вовсе не призывая к подчинению индивида коллективным целям, они утверждают, что республиканская свобода желанна отчасти потому, что дает гражданам гарантии безопасности в реализации своих частных целей (Skinner 1984, 1991; Spitz 1993; Dagger 1997; Viroli 2002; Maynor 2003).
Говоря в целом, под заголовком «гражданская добродетель» значатся две темы. С одной стороны, есть гражданская добродетель и угроза ее коррупции со стороны чиновников. С другой, есть гражданская добродетель и угроза ее коррупции со стороны граждан в целом.
Говоря о первой теме, республиканцы как правило отрицают взгляд (часто встречающийся в либеральной традиции), согласно которому чиновники коррумпированы по своей природе, и вместо этого считают потенциально, но не необходимо коррумпированными индивидов вообще (Петтит 2016).
Если отталкиваться от этого, то вопрос о том, какие конфигурации законов, институтов и норм с наибольшей вероятностью минимизируют опасности коррупции и повышают гражданскую добродетель чиновников, оказывается исключительно прагматическим и эмпирическим.
Здесь есть такие варианты, как процедуры мониторинга, исключающие некоторые политические меры при выборе чиновников, правил и норм, а также позитивные и негативные санкции. При создании таких институтов важно не предполагать в людях худшее, ведь иначе мы можем нечаянно поспособствовать (откровенным недостатком доверия) тому самому коррумпированному поведению, от которого хотим защититься.
Наконец, стоит упомянуть о связи между гражданской добродетелью (как чиновников, так и граждан в целом) и верховенством права. Значимость верховенства права для республиканской свободы обсуждалась выше. В классической республиканской традиции она выражалась с помощью идеала «правления законов», согласно которому в свободной республике правят законы, а не люди. Конечно, в прямом смысле это никогда не может быть так, но к этому можно приблизиться искусственным путем, чтобы жизнь в сообществе ощущалась так как будто это правда. Это, однако, требует того, чтобы закон считался ясным, предсказуемым и легитимным, а это, в свою очередь, возможно лишь тогда, когда он в целом выполняется, а юридические правила укоренены в общей сети неформальных социальных ном (Петтит 2016; Lovett 2016a).
Республиканизм и вопрос о границах
Классические республиканцы любили превозносить военную доблесть Рима и других древних республик. Они часто следовали за Макиавелли, защищая политические меры и институты, увеличивающие экспансионистский потенциал республик. За это их часто обвиняли в милитаристских и империалистических склонностях (см., к примеру, Goodin 2003), что не вполне справедливо.
Следует помнить об опасностях той среды, в которой находились республики. Классические республиканцы редко защищали завоевания сами по себе:
Но даже при этом классические республиканцы были чувствительны к опасностям территориальной экспансии. Особенно их беспокоило то, что, нарушая баланс богатства и власти во внутренней политике, имперские завоевания подорвут свободу республики. Соответственно, они искали защиту от этого в различных кооперативных и федералистских институтах. Однако то, понадобится ли для сохранения республиканской свободы в современных условиях нечто вроде глобальной республики, остается предметом споров (см. Pettit 2010; Martí 2010; Maynor 2015).
Впрочем, выходя за узкие рамки забот о безопасности, современные гражданские республиканцы недавно начали исследовать то, как применить республиканской свободы в области глобальной экономической справедливости. Если предположить, что идеал должным образом универсализирован, а значит, не-доминирование каждого одинаково важно, привержены ли республиканцы космополитичным мерам глобального распределения?
В литературе можно найти различные мнения по данному вопросу. Петтит (Pettit 2010, 2014) утверждает, что это не так, полагая, что экономическая справедливость имеет в основном опосредованное значение — для поддержания внутреннеполитических республиканских институтов. Ловетт (Lovett 2016b) утверждает, что это так, полагая, что бедность и высокое неравенство напрямую делают индивидов уязвимыми для доминирования.
Между этими двумя позициями располагаются Лаборд и Ронцони (Laborde 2010; Laborde and Ronzoni 2010), считающие, что наши глобальные обязательства по продвижению не-доминирования тождественны национальным, хотя в целом и слабее.
Наконец, Бачарова (Bacharova 2013) предполагает, что республиканизм больше подходит для реализации относительной, а не дистрибутивной глобальной справедливости.
Но, возможно, наибольший вызов для современной гражданской республиканской теории представляет проблема государственных границ и глобальной миграции.
Позиции республиканцев сильны в защите людей без гражданства и неграждан, во многих отношениях уязвимых для доминирования, которого можно было бы избежать.
Однако гораздо менее очевидно, что делать с вопросом международной свободы передвижения. Республиканский идеал политической свободы с его традиционной приверженностью сильной концепции гражданства часто казался неотделимым от существования ограниченных сообществ свободных граждан. Петтит (Pettit 2012: 161-2) утверждает, что так как государства не могут не поддерживать границы, существование миграционного контроля не может считаться доминированием. Коста (Costa 2016) с этим не согласен. Хонохан (Honohan 2014) настаивает, что применяемый государством миграционный контроль должен быть не-произвольным, но, как замечает Файн (Fine 2014), это не решает вопрос о том, можно ли примирить свободу передвижения с поддержанием гражданского сообщества.
Заключение
Во многих отношениях гражданский республиканизм остается недоработанной политической доктриной. Многие обсуждавшиеся выше направления требуют дальнейших исследований.
Имеется множество первостепенных для современных политических теоретиков вопросов, которые современные гражданские республиканцы только начали изучать.
Теперь среди них есть по крайней мере предварительные интерпретации мультикультурализма (Laborde 2008; Lovett 2010; Honohan 2013; Bachvarova 2014), образовательной политики (Peterson 2011; Hinchliffe 2014; Macleod 2015) и межпоколенческой справедливости (Beckman 2016; Katz 2017), но остается еще достаточно работы.
Тем не менее гражданский республиканизм — это динамичное и растущее поле, которое вносит позитивный вклад в современные дискуссии в социальной и политической теории.
Библиография
Источники на русском языке:
Арендт, Х. (2011) О революции. М.: Европа.
Берлин, И. (2014) Два понимания Свободы // Философия свободы. — М.: Новое литературное обозрение. — С. 122-181.
Петтит, Ф. (2016) Республиканизм. Теория свободы и государственного правления. М.: Издательство Института Гайдара.
Источники на английском языке:
• Arendt, Hannah, 1958. The Human Condition, Chicago: University of Chicago Press.
• Bachvarova, Mira, 2013. “Non-domination’s Role in Theorizing Global Justice.” Journal of Global Ethics, 9: 173–85.
• –––, 2014. “Multicultural Accommodation and the Ideal of Non-domination.” Critical Review of International Social and Political Philosophy, 17: 652–73.
• Beckman, Ludvig, 2016. “Power and Future People’s Freedom: Intergenerational Domination, Climate Change, and Constitutionalism.” Journal of Political Power, 9: 289–307.
• Bellamy, Richard, 2007. Political Constitutionalism: A Republican Defense of the Constitutionality of Democracy, Cambridge: Cambridge University Press.
• Benton, Meghan, 2014. “The Problem of Denizenship: A Non-domination Framework.” Critical Review of International Social and Political Theory, 17: 49–69.
• Berlin, Isaiah, 1969. “Two Concepts of Liberty,” in Four Essays on Liberty, Oxford: Oxford University Press.
• Blackstone, William, [1765] 1979. Commentaries on the Laws of England, Volume 1, Chicago: University of Chicago Press.
• Bohman, James, 2008. “Nondomination and Transnational Democracy,” in Republicanism and Political Theory, Cécile Laborde and John Maynor (eds.), Malden, MA: Blackwell Publishing.
• –––, 2009. “Cosmopolitan Republicanism and the Rule of Law,” in Legal Republicanism: National and International Perspectives, Samantha Besson and José Luis Martí (eds.), Oxford: Oxford University Press.
• Braithwaite, John, and Philip Pettit, 1990. Not Just Deserts: A Republican Theory of Criminal Justice, Oxford: Oxford University Press.
• Brennan, Geoffrey, and Loren Lomasky, 2006. “Against Reviving Republicanism.” Politics, Philosophy, and Economics, 5: 221–52.
• Brennan, Geoffrey, and Philip Pettit, 2003. The Economy of Esteem, Oxford: Oxford University Press.
• Carter, Ian, 2008. “How are Power and Unfreedom Related?” in Republicanism and Political Theory, Cécile Laborde and John Maynor (eds.), Malden, MA: Blackwell Publishing.
• Coffee, Alan M.S.J., 2012. “Mary Wollstonecraft, Freedom, and the Enduring Power of Social Domination.” European Journal of Political Theory, 12: 116–35.
• Costa, M. Victoria, 2007. “Freedom as Non-Domination, Normativity, and Indeterminacy.” Journal of Value Inquiry, 41: 291–307.
• –––, 2009. “Neo-Republicanism, Freedom as Non-Domination, and Citizen Virtue.” Politics, Philosophy, and Economics, 8: 401–19.
• –––, 2013. “Is Neo-Republicanism Bad for Women?” Hypatia, 28: 921–36.
• –––, 2016. “Republican Liberty and Border Controls.” Critical Review of International Social and Political Philosophy, 19: 400–15.
• Dagger, Richard, 1997. Civic Virtues: Rights, Citizenship, and Republican Liberalism, Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2006. “Neo-Republicanism and the Civic Economy.” Politics, Philosophy, and Economics, 5: 151–73.
• –––, 2009. “Republicanism and Crime,” in Legal Republicanism: National and International Perspectives, Samantha Besson and José Luis Martí (eds.), Oxford: Oxford University Press.
• Deudney, Daniel H., 2007. Bounding Power: Republican Security Theory from the Polis to the Global Village. Princeton, NJ: Princeton University Press.
• Douglass, Frederick, [1855] 1969. My Bondage and My Freedom. New York: Dover Publications.
• Dzelzainis, Martin, 1995. “Milton’s Classical Republicanism,” in Milton and Republicanism, David Armitage, Armand Himy, and Quentin Skinner (eds.), Cambridge: Cambridge University Press.
• Fine, Sarah, 2014. “Non-domination and the Ethics of Migration,” Critical Review of International Social and Political Theory, 17: 10–30.
• Ferejohn, John, 2001. “Pettit’s Republic,” The Monist 84: 77–97.
• Forst, Rainer, 2013. “A Kantian Republican Conception of Justice as Nondomination,” in Republican Democracy: Liberty, Law, and Politics, Andreas Niederberger and Philipp Schink (eds.), Edinburgh: Edinburgh University Press.
• Frankfurt, Harry G., 1982. “Freedom of the Will and the Concept of a Person,” in Free Will, Gary Watson (ed.), Oxford: Oxford University Press.
• Goldsmith, Maurice, 2000. “Republican Liberty Considered,” History of Political Thought, 21: 543–59.
• Goodin, Robert E., 2003. “Folie Républicaine,” Annual Review of Political Science, 6: 55–76.
• Gourevitch, Alex, 2015. From Slavery to the Cooperative Commonwealth: Labor and Republican Liberty in the Nineteenth Century, Cambridge: Cambridge University Press.
• Halldenius, Lena, 2015. Mary Wollstonecraft and Feminist Republicanism, London: Routledge.
• Harrington, James, [1656] 1992. “The Commonwealth of Oceana,” in The Commonwealth of Oceana and A System of Politics, J.G.A. Pocock (ed.), Cambridge: Cambridge University Press.
• Herzog, Don, 1986. “Some Questions for Republicans,” Political Theory, 14: 473–93.
• Hinchliffe, Geoffrey, 2014. Liberty and Education: A Civic Republican Approach, London: Routledge.
• Honohan, Iseult, 2009. “Republicans, Rights, and Constitutions: Is Judicial Review Compatible with Republican Self-Government?” in Legal Republicanism: National and International Perspectives, Samantha Besson and José Luis Martí (eds.), Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2013. “Toleration and Non-Domination,” in Tolerance, Intolerance, and Respect: Hard to Accept?, Jan Dobbernack and Tariq Modood (eds.), New York: Palgrave Macmillan.
• –––, 2014. “Domination and Migration: An Alternative Approach to the Legitimacy of Migration Controls,” Critical Review of International Social and Political Theory, 17: 31–48.
• Ingham, Sean, 2016. “Social Choice and Popular Control,” Journal of Theoretical Politics, 28: 331–49.
• Katz, Corey, 2017. “Neorepublicanism and the Domination of Posterity,” Ethics, Policy, and Environment, 20: 294–313.
• Kramer, Matthew H., 2008, “Liberty and Domination,” in Republicanism and Political Theory, Cécile Laborde and John Maynor (eds.), Malden, MA: Blackwell Publishing.
• Laborde, Cécile, 2008. Critical Republicanism: The Hijab Controversy and Political Philosophy, Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2010. “Republicanism and Global Justice: A Sketch,” European Journal of Political Theory, 9: 48–69.
• Laborde, Cécile, and Miriam Ronzoni, 2016. “What Is a Free State? Republican Internationalism and Globalisation,” Political Studies, 64: 279–96,
• Larmore, Charles, 2001. “A Critique of Philip Pettit’s Republicanism,” Philosophical Issues, 11: 229–43.
• List, Christian, 2006. “Republican Freedom and the Rule of Law,” Politics, Philosophy, and Economics, 5: 201–20.
• Lovett, Frank, 2001. “Domination: A Preliminary Analysis,” The Monist, 84: 98–112.
• –––, 2005. “Milton’s Case for a Free Commonwealth,” American Journal of Political Science, 49: 466–78.
• –––, 2009. “Domination and Distributive Justice,” The Journal of Politics, 71: 817–30.
• –––, 2010. A General Theory of Domination and Justice, Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2012a. “Harrington’s Empire of Law,” Political Studies, 60: 59–75.
• –––, 2012b. “The Path of the Courtier: Castiglione, Machiavelli, and the Loss of Republican Liberty,” Review of Politics, 74: 589–605.
• –––, 2012c. “What Counts as Arbitrary Power?” Journal of Political Power, 5: 137–52.
• –––, 2016a. A Republic of Law. Cambridge: Cambridge University Press.
• –––, 2016b. “Should Republicans Be Cosmopolitans?” Global Justice: Theory Practice Rhetoric, 9: 28–46.
• –––, 2018. “Non-Domination,” in The Oxford Handbook of Freedom, David Schmidtz and Carmen E. Pavel (eds.), Oxford: Oxford University Press.
• Lovett, Frank, and Gregory Whitfield, 2016. “Republicanism, Perfectionism, and Neutrality,” Journal of Political Philosophy, 24: 120–34.
• Macleod, Colin M., 2015. “Freedom as Non-domination and Educational Justice,” Critical Review of International Social and Political Theory, 18: 456–69.
• Maddox, Graham, 2002.“The Limits of Neo-Roman Liberty,” History of Political Thought, 23: 418–31.
• Markell, Patchen, 2008. “The Insufficiency of Non-domination,” Political Theory, 36: 9–36.
• Martí, José Luis, 2009. “The Republican Democratization of Criminal Law and Justice,” in Legal Republicanism: National and International Perspectives, Samantha Besson and José Luis Martí (eds.), Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2010. “A Global Republic to Prevent Global Domination,” Diacritica, 24: 31–72
• Maynor, John W., 2003. Republicanism in the Modern World, Cambridge: Polity Press.
• –––, 2015. “Should Republican Liberty as Non-Domination Be Outsourced?” in Domination and Global Political Justice: Conceptual, Historical, and Institutional Perspectives, Barbara Buckinx, Jonathan Trejo-Mathys, and Timothy Waligore (eds.), London: Routledge.
• McCammon, Christopher, 2015. “Domination: A Rethinking,” Ethics, 125: 1028–52.
• McCormick, John P., 2003. “Machiavelli Against Republicanism: On the Cambridge School’s ‘Guicciardinian Moments’,” Political Theory, 31: 615–43.
• McMahon, Christopher, 2005. “The Indeterminacy of Republican Policy,” Philosophy and Public Affairs, 33: 67–93.
• Mill, John Stuart, 1859. “On Liberty,” in On Liberty and Other Essays, John Gray (ed.), Oxford: Oxford University Press, 1991.
• Paley, William, [1785] 2002. The Principles of Moral and Political Philosophy, Indianapolis: Liberty Fund.
• Patten, Alan, 1996. “The Republican Critique of Liberalism,” British Journal of Political Science, 26: 25–44.
• Peterson, Andrew, 2011. Civic Republicanism and Civic Education: The Education of Citizens, New York: Palgrave Macmillan.
• Pettit, Philip, 1989. “The Freedom of the City: A Republican Ideal,” in The Good Polity, Alan Hamlin and Philip Pettit (eds.), Oxford: Blackwell Publishers.
• –––, 1996. “Freedom as Antipower,” Ethics, 106: 576–604.
• –––, 1999. “Republican Freedom and Contestatory Democratization,” in Democracy’s Value, Ian Shapiro and Casiano Hacker-Cordon (eds.), Cambridge: Cambridge University Press.
• –––, 2001. A Theory of Freedom: From the Psychology to the Politics of Agency, Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2005. “The Domination Complaint,” Nomos, 86: 87–117.
• –––, 2006. “Freedom in the Market,” Politics, Philosophy, and Economics, 5: 131–49.
• –––, 2008. “Freedom and Probability: A Comment on Goodin and Jackson,” Philosophy and Public Affairs, 36: 206–20.
• –––, 2009. “Law and Liberty,” in Legal Republicanism: National and International Perspectives, Samantha Besson and José Luis Martí (eds.), Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2010. “A Republican Law of Peoples,” European Journal of Political Theory, 9: 70–94.
• –––, 2012. On the People’s Terms: A Republican Theory and Model of Democracy, Cambridge: Cambridge University Press.
• –––, 2014. Just Freedom: A Moral Compass for a Complex World, New York: W.W. Norton & Co.
• Phillips, Anne, 2000. “Feminism and Republicanism: Is this a Plausible Alliance?” Journal of political philosophy, 8: 279–93.
• Pocock, J. G. A., 1975. The Machiavellian Moment: Florentine Political Thought and the Atlantic Republican Tradition, Princeton: Princeton University Press.
• –––, 1981. “Virtues, Rights, and Manners: A Model for Historians of Political Thought,” Political Theory, 9: 353–68.
• Priestly, Joseph, [1769] 1993. “The Present State of Liberty,” in Political Writings, N.P. Miller (ed.), Cambridge: Cambridge University Press.
• Rahe, Paul A., 1992. Republics Ancient and Modern: Classical Republicanism and the American Revolution, Chapel Hill: University of North Carolina Press.
• Raventos, Daniel, 2007. Basic Income: The Material Conditions of Freedom, Julie Wark (tr.), London: Pluto Press.
• Rawls, John, 1993. Political Liberalism, New York: Columbia University Press.
• Richardson, Henry S., 2002. Democratic Autonomy: Public Reasoning About the Ends of Policy, Oxford: Oxford University Press.
• Sellers, M. N. S., 1994. American Republicanism: Roman Ideology in the United States Constitution, New York: New York University Press.
• Sidney, Algernon, [1698] 1996. Discourses Concerning Government, Thomas G. West (ed.), Indianapolis: Liberty Fund.
• Skinner, Quentin, 1983. “Machiavelli on the Maintenance of Liberty,” Politics, 18: 3–15.
• –––, 1984. “The Idea of Negative Liberty,” in Philosophy of History: Essays on the Historiography of Philosophy, Richard Rorty, J. B. Schneewind, and Skinner (eds.), Cambridge: Cambridge University Press.
• –––, 1991. “The Paradoxes of Political Liberty,” in Liberty, David Miller (ed.), Oxford: Oxford University Press.
• –––, 1998. Liberty Before Liberalism, Cambridge: Cambridge University Press.
• –––, 2000. “John Milton and the Politics of Slavery,” Prose Studies, 23: 1–22.
• –––, 2002. “A Third Concept of Liberty,” Proceedings of the British Academy, 117: 237–68.
• –––, 2008. “Freedom as the Absence of Arbitrary Power,” in Republicanism and Political Theory, Cécile Laborde and John Maynor (eds.), Malden, MA: Blackwell Publishing.
• Spitz, Jean-Fabien, 1993. “The Concept of Liberty in ‘A Theory of Justice’ and Its Republican Version,” Ratio Juris, 7: 331–47.
• –––, 1995. La liberté politique: Essai de généalogie conceptuelle, Paris: Presses universitaires de France.
• Sunstein, Cass R., 1988. “Beyond the Republican Revival,” Yale Law Journal, 97: 1539–90.
• –––, 1993. The Partial Constitution, Cambridge, MA: Harvard University Press.
• Taylor, Robert S. 2017. Exit Left: Markets and Mobility in Republican Thought, Oxford: Oxford University Press.
• Viroli, Maurizio, 1988. Jean-Jacques Rousseau and the Well-Ordered Society, Cambridge: Cambridge University Press.
• –––, 1998. Machiavelli, Oxford: Oxford University Press.
• –––, 2002. Republicanism, Antony Shugaaar (tr.), New York: Hill and Wang.
• Wall, Steven, 2001. “Freedom, Interference, and Domination,” Political Studies, 49: 216–30.
• Wartenberg, Thomas E., 1990. The Forms of Power: From Domination to Transformation, Philadelphia: Temple University Press.
19630
.jpg)
